иллюстрированное путешествие в прошлое
стэф садовников
Это было фантастическое путешествие малыша, родившегося здесь, а затем заново вернувшегося в свой родной городок.
На его месте мог быть любой из нас, кому выпало горе и счастье родиться,
прожить жизнь и всё же остаться,несмотря ни на что, ребенком, влюбленным
в свой городок ...
С чего начинается город?
Одни ответят, что с главного собора.
Другие скажут, что с центральной площади.
Некоторые - с памятника в виде какого-нибудь вождя или танка.
Кто - с колокольни, кто - с крепостных стен.
Ценным ответом может стать - родительский дом.
И у каждого обязательно найдется свой внутренний азимут определения точки, с которой начинается его город.
А я вам предлагаю - вокзал,с которого началось мое познание мира под названием «Бельцы».
И этот маленький «ЗАПАДНЫЙ» вокзал станет для меня главной вехой и ориентиром, с которого начнется и продолжится линия моей судьбы.
В 49-м с этого вокзала меня, годовалого, эшелон увозил на вечную ссылку в сталинскую сибирь.
Он же в 56-ом встречал меня - маленького «врага народа»,увозил и привозил меня из армии.
Вокзал был свидетелем моих бесчисленных проводов друзей и приятелей, уезжавших навсегда…
А в 70-х он устал считать мои поездки в столицу, куда я безрезультатно возил вязанками свои холсты,чтобы доказать свое право называться художником.
Этот «ЗАПАДНЫЙ» занюханный вокзальчик,специально построенный для публичных бесконечных встреч и разлук, радости и горьких слез,стал мне вратами познания моего города, мира и людей.
С чего начинается город и где он заканчивается –
этот вопрос за годы моего взросления оставался открытым.
И лишь тогда, когда меня, вынужденного покинуть его,
продолжал по жизни сопровождать бесконечный стук
вагонных колес, заставляляя входить и выходить из множества городских ворот,я вдруг осознал, что от своего начала мне никогда и никуда не уехать…
Как ты думаешь, с чего начинается город? - спросил автора малыш.
В те далекие годы, крохотная, криво мощеная булыжником площадь малого ЗАПАДНОГО вокзала, за исключением времени прихода нескольких поездов, была всегда пустой и тоскливой.
Иногда сюда забредали подвыпившие солдатики, сбежавшие в самоволку, бездомные собаки, и здесь же разворачивался автобус №1, чтобы уйти к другому большому вокзалу - СЕВЕРНОМУ.
Тут же стояла небольшая пивнушка и скучный приземистый продмаг,на углу которого всегда можно было купить вкусные, вынесенные прямо с МАСЛОЗАВОДА, жареные семечки.
Торговал ими угрюмый безногий инвалид, сидевший на укороченной табуретке. Перед табуреткой, прямо на асфальте находились три, почерневшие от грязи и времени, сумки, заполненные жареными семечками разных сортов и стаканами для развеса. А в нашем городе все прогулки и гуляния без семечек не проходили.
Напротив торговца, у вокзала, возвышалось громадное деревянное сооружение, напоминающее по форме скворечник, со ступеньками к его окошку, в проеме которого стояли большие стеклянные трубки, заполненные разноцветными сиропами, а между ними размещался большой кран, разливающий ГАЗВОДУ. За сиропными трубками виднелось широкое и добродушное лицо газировщика, а от него, как водится, всегда начиналась улица 28 ИЮНЯ.
Вот она его, малыша, и повела от дороги железной по дороге жизни...
Первый раз автор, будучи мальчишкой, вернулся в свой город в 1956 после сталинской ссылки. По выходным родители иногда брали его в центр на прогулку и рассказывали о городе детства. Об интересных и замечательных зданиях и особняках, которых не пожалела вторая мировая.
Левая сторона улицы 28 ИЮНЯ заставлена домами, а в глубине дворов, был небольшой старинный СТЕКЛОЗАВОД. И если свернуть влево и пройти мимо него, то можно было оказаться перед кладбищем 19 века, совершенно запущенным и заросшим, с очень красивыми надгробиями из камня и кованого витого железа. Пройдя кладбище насквозь, можно было выйти на улицу ГЕРОЯ ГРИГОРИЯ, прямо к воротам засекреченного НОМЕРНОГО завода. Кладбище было полностью уничтожено в 60-е годы под новые заводские корпуса. На месте кладбища, со стороны улицы ГЕРОЯ АРТЕМА, позднее создали МЕМОРИАЛ погибшим воинам на полях ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ.
Странно, что один мемориал создали, а другой уничтожили, как-будто они не могли существовать вместе.
Правая сторона улицы 28 ИЮНЯ начиналась с ДОМА КУЛЬТУРЫ масложиркомбината, далее стоял военный ГОСПИТАЛЬ, стадиончик СПАРТАК с открытым бассейном и ДОМ ОФИЦЕРОВ (бывшее дворянское собрание), в котором ежевечерне крутили кино, танцы и, конечно же, любовь, где местные девицы по уши влюблялись в хорошеньких солдат и заезжих бравых офицеров...
Ах, сколько девичьих сердец там было разбито-покалечено!
Эта длинная улица 28 ИЮНЯ тянулась по некой кривой и почти упиралась
в окраинный район города, откуда начиналась дальняя дорога в столицу.
И вот он, малыш, идя по этой улице, остановился на перекрестке с самой длинной улицей ЛЕНИНГРАДСКОЙ. Справа, на углу за перекрестком, виднеются монументальные действующие военные КАЗАРМЫ еще николаевских времен, далее ТИПОГРАФИЯ с издательством газеты «Коммунист», а там снова перекресток, и уже с самой главной и центральной улицей имени ВОЖДЯ. И там же, на том перекрестке - любимый всеми детьми КИНОТЕАТР ПИОНЕР.
Обок кинотеатра стоял величественный и красивый из белого камня СОБОР святых Константина и Елены, превращенный в краеведческий МУЗЕЙ.
Куда идти дальше? Направо свернешь - в пыльную и скучную промзону попадешь.
И пошел малыш налево, на встречу со своим городом...
С чего же начинается этот загадочный город - думал малыш.
Он останавливался почти что у каждого, красивого, на его взгляд, дома и подолгу им любовался. Глаза его с любопытством перетекали с окон на крышу. С крыши его глаза перескакивали к балкончику, застревая на шикарной даме, курившей папироску, насаженную на длинный мундштук, которая громко, на всю улицу, прокричала – Что ты тут все разглядываешь?
Не обратив внимания на окрик, малыш перевел взгляд с балкончика к угловой двери, обозначавшей стык улицы ЛЕНИНГРАДСКОЙ с улицей ХОТИНСКОЙ.
Очаровавшись дамой и домом, его глаза продолжали путешествие в будущее, которое пока еще не имело судьбы.
Пройдя дальше по ЛЕНИНГРАДСКОЙ, он увидел еще один дом с угловой дверью.
Да – сказал автор малышу – там, до его разрушения в 70-е годы, размещался магазин БУКИНИСТ. А в этом магазине работал маленький человечек по имени Аркадий.
Всегда чрезвычайно аккуратно одетый, с аккуратной прической, вежливый
и внимательный, он всегда был рад встрече посетителя с книгой. Аркадий слыл большим ценителем живописи (альбомной, другую вряд ли ему удавалось посмотреть). Очень любил иллюстрации художника Марка Шагала, и когда о нем заходила речь, продавец закрывал глаза, вожделенно и негромко произносил: «О-о-о... Шагаль!...»
Именно так - Шагаль...!
Над этой дверью БУКИНИСТА виден удлиненный стильный балкон.
Там, на втором этаже с выходом на этот балкон, жила некая светская дама. Поговаривали, что она - бывшая оперная певица. Иногда с этого балкона раздавались приглушенные звуки фоно и голос женщины, поющей классические пассажи.
Ну, чем не Европа?
О, Pari!...
Какой удивительный дом жил на этом перекрестке улицы
ЛЕНИНГРАДСКОЙ с ДОСТОЕВСКОЙ.
Днем он монументально-красивый с навершием, напоминающим подобие короны, а ночью просто неузнаваемо волшебный! – заметил про себя малыш.
У балкона вырастали длинные колонны, подымающие его в бессарабский жаркий вечер, словно вынуждая подсматривать за неспешными величественными прогулками принаряженных горожан и свиданиями вечно нетерпеливой юности...
Какая улица живая! Наверно здесь живут цветные сны!
А он, еще не понимая, заметил, что дома грустны,
Как будто бури ожидая...
Эта улица ДОСТОЕВСКАЯ в 20-30 годы была деловым центром портных, модельеров, аптекарей, парикмахеров и продавцов – подсказал автор.
Местечковый «СИТИ-ЦЕНТР»!
Еще в послевоенные дни практически каждый дом жил со своим деловым направлением...
Дома стояли впритирку, и ты только переходил от одной двери к другой, чтобы посетить магазин, пошивочное ателье.
ДОСТОЕВСКУЮ улицу снесли практически всю и навсегда разгладили ее на плоскости земли. Осталась в живых одна старушка-гостиница ОКТЯБРЬ, которая до войны тоже выполняла функцию гостеприимства. В ней же с левого торца размещалась кафе-пивнушка, прозываемая в народе «Вертолет» из-за того, что там подолгу засиживались летчики, летавшие на пассажирских «кукурузниках» до столицы и обратно.
Наглядевшись, малыш двинулся по ДОСТОЕВСКОЙ.
Слева, прилепившись друг к другу, выстраивался ряд ателье, магазинов,
и среди них со своей облезлой дверью втиснулось даже общество служебного собаководства. Далее шли несколько домов до самой центральной городской улицы. Весь этот ряд обрывался у самой площади, у новопостроенного ГЛАВТЕЛЕГРАФА.
В 50-х годах, на месте ТЕЛЕГРАФА, было земляное возвышение, засаженное цветами и клумбами, а посреди клумб, на небольшом пятачке, стояли по кругу четыре громадных щита, возвещавших о социалистическом соревновании четырех самых больших городов республики – услышал малыш рассказ автора.
А далее, ближе к ДОМУ ПИОНЕРОВ, стоял небольшой,прилегающий к площади, центральный киоск ГАЗЕТЫ – ТАБАК.
У киоска стоял телеграфный столб с огромным репродуктором, разливающим на всю площадь новости и бравурную советскую музыку.
Продавщица газет-папирос была невысокого росточка, всегда в черном берете, темноволосая с проседью евреечка КЛАРА, и почему-то с очень смугло-землистым лицом и с бесконечной беломориной в зубах. Она щурила от дыма один глаз и перекатывала папироску в своих железных зубах. Ибо настоящие ей повыбивали во время превентивных арестов еще в юные годы, до войны, за то, что была комсомолкой-подпольщицей, от которой власти могли ожидать политических демонстраций.
Она могла, не выпуская изо рта папироску, и с абсолютно каменным выражением, выдавать товар, отсчитывать сдачу, и вести с вами неспешную беседу о погоде, бешеных ценах на рынке и появившемся и тут же пропавшем дефиците. Говорила она, пыхтя папироской, красивым низким контральто: «Молодой человек, зачем вы курите? Это же вредно для вашего здоровья!»
И можете себе представить в тот момент выражение лица этого молодого человека!
Малыш улыбнулся рассказу, остановился и посмотрел на открывшуюся панораму. Перед его глазами через улицу имени ВОЖДЯ возник центральный ГАСТРОНОМ, а слева открылся уютный сквер, стыкующийся с площадью. Сначала он повернул по улице ВОЖДЯ направо, и остановился, заметив красивый дом АТЕКИ №7,
покрашенный зачем-то в кумачово-кирпичный цвет.
Стояла красная аптека вторым домом от угла улиц ДОСТОЕВСКОЙ
и имени ВОЖДЯ. А в соседнем от аптеки угловом доме был магазинчик РАДИОТОВАРЫ. Когда валили этот дом, то под отколовшейся штукатуркой проявились латинские буквы, которыми была написана фамилия владельца магазина галантерей. Слух моментально заманил поглазеть большое количество горожан на якобы обнаруженный досоветский магазин фамилии известного в городе ХУДОЖНИКА. Представляете, что творилось с бедным ХУДОЖНИКОМ?
А вот почему АПТЕКА красная? – спросил малыш.
Да потому, что ее ежегодно на майские праздники красили в красно-кирпичный цвет. И совершенно непонятно зачем, когда она была сложена из красного кирпича – услышал малыш голос автора.
Налюбовавшись окраской аптеки, малыш перешел улицу и двинулся к ГАСТРОНОМУ, за которым виднелся купол армянского СОБОРА и старый, наполовину деревянный, городской ДОМ КУЛЬТУРЫ с каким-то текстом, призывающим кого-то идти вперед
к какой-то победе над чем-то.
Малыш завороженно посмотрел на гастроном, на стенке которого висели громадные круглые уличные часы со стрелками остановившегося времени.
Витрины гастронома ломились от фруктов, сластей и прочих мясных изделий. Сглотнув слюну, он отвернулся от витрины и увидел огромную желтую бочку с надписью КВАС.
У бочки сидела скучающая и вспотевшая тетка. Она веером разгоняла духоту, мух, пчел и ос, а поодаль от нее стоял, такой же, как он, мальчик с маленьким великом.
Вот бы мне такой! - воскликнул про себя малыш.
Очень жарко летом в центре бессарабского городка в безветренную погоду.
Малыш достал монетку из своих коротких штанишек с двумя лямками, протянул ее тетке. Получив большой холодный бокал, он зажмурил глаза от удовольствия и залпом осушил. Пузырьки игристо-холодного напитка дружно облепили его нос и щеки, лицо оживилось и заиграла блаженная улыбка. Затем глаза его посмотрели вдаль и взлетели над просторной площадью. Он глубоко вдохнул жаркий полдень и, не выдержав, помчался что было сил на встречу…
Автор улыбнулся ему вслед и увидел, как на площади появились две огромные урчащие поливалки, радужно разливающие в пространство искрящуюся на солнце влагу.
Бегущий малыш сверкнул в этом извержении воды и словно испарился
из виду.
Поливалки достигли автора и он, оказавшийся между ними, и обливаемый двумя радугами, вдруг вспомнил об одном своем незабываемом впечатлении…
Встающее солнце на крышах,
и влага ночного дождя,
и город виднеется в лужах,
и город в них будто застыл.
и словно бы слепки на память
тогда он нам всем разложил …
В конце площади, словно остров, возвышался, небольшой, старинный, очень компактный и красивый уголок города с уютным маленьким сквериком. За сквериком мерно гудел городской РЫНОК, заполненный голосами и выкриками: «Живая рыба!», «Посторонись!», «Точим ножницы и ножи!», «Вечные иголки!», тонувший в горах фруктов и овощей, и где можно было прямо на рынке сфотографироваться «На долгую память!», засунув голову в специальное отверстие ширмы, на фоне несуразно диких гор, невероятно странного свойства и цвета. И ты на фото, раскрашенном жутким анилином, получался с туповатой, слегка перепуганной улыбкой от окрика фотомастера, в огромной папахе и бурке, сидящим на некоем лошадеподобном животном!
Ну, просто прелесть какая память о детстве!
И текстом «За детство счастливое наше – спасибо, родная страна!» можно было бы смело подписывать все подобные фотографии.
Напротив дома с магазином №30 был центральный парк культуры и отдыха.
Автор вспоминал, как по выходным, на его центральной аллее было
не протолкнуться.
Чинно, с достоинством, принаряженные, парами, небольшими группами и семьями горожане, копируя променады южных приморских городов, прогуливались совершенно постепенно.
У центрального входа продавали цветы и мороженое.
В центре парка стояла расписная деревянная КАРУСЕЛЬ с лошадками и лебедями. Родители с нетерпеливыми детьми терпеливо стояли у карусели в долгих очередях.
И я так удивился, впервые с родителями посетив парк, что карусель крутилась за счет мускульной силы подростков.
Они крутили ее, находясь под нею, в полной пыли, которая подымалась от бегущих по кругу ребят, толкающих карусельный круглый пол.
Но зато, открутив три круга, ты имел право бесплатно прокатиться «белым человеком» на КРАСНОМ КОНЕ.
С левой стороны центральной аллеи стояла деревянная пивнушка, угловые колонны которой были изваяны из огромных четырех белых сов с огромными застекленными глазами.
Почти у выхода из парка извергался небольшой фонтанчик, над которым вечно бодались два бетонных козла, выкрашенных белой краской.
Пройдя весь парк, вы оказывались у других ворот.
В 11 вечера парк закрывался, и всех посетителей выпроваживали.
Выйдя из ворот парка, вы оказывались у новой гостиницы ОКТЯБРЬ и больницы ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКА, которые стояли визави на ДОСТОЕВСКОЙ улице.
Прямо от ворот парка начиналась улица Пионерская, уходящая в сторону городского озера.
А когда этот парк в начале 70-х выкорчевали и на его месте возвели здание
с тремя классиками революционного переустройства мира на фронтоне,то детским парком стал называться другой, который существует и в настоящий момент...
Левая сторона этого квартальчика, являвшегося частью улицы Горького,
начиналась угловым зданием – старым центральным УНИВЕРМАГОМ.
Старый УНИВЕРМАГ еще довоенного формата, забитый всякой всячиной от пола до потолка, с трудом вмещал всех желающих поглазеть на мир, да себя показать…
Правая сторона квартальчика начиналась с углового дома,в котором на первом этаже был знаменитый 30-й магазин.
Далее следовали: ТКАНИ, МЕБЕЛЬ, ЭЛЕКТРОТОВАРЫ и заканчивался он пересечением с улицей Свободы.
Этот самый центр города, выстроенный в стиле MODERN, где проживали большие магазины с ювелирными украшениями, радиоаппаратурой, фототоварами, дорогими сигарами и изящной галантереей, навсегда очаровал малыша. Здесь же стоял главный КИНОТЕАТР и прелестный ДРАМТЕАТР с архитектурой вполне европейского стиля.
Пойти в театр считалось высшим шиком!
О тех, кто был замечен на спектакле, потом весь город говорил –
Это вам не на базаре стоять!
На улице ВОЖДЯ стояли два весьма замечательных сдвоенных двухэтажных дома, а за ними был главный КИНОТЕАТР имени КОМДИВА, с которым вплотную прожил красавец старый ДРАМТЕАТР с колоннами и очень уютным овальным холлом. На левой боковой стороне дома была дверь, на которой висела табличка КОМНАТА МАТЕРИ И РЕБЕНКА.
В этой комнате родители оставляли служащим своих малышей, чтобы сами смогли посетить киносеанс. Перед сеансом, в отдельном зале, прелестный ОРКЕСТРИК давал маленькие концерты. Скрипка, аккордеон и барабанчики! А за барабанчиками – упитанная невозмутимая дама с абсолютно безразличным голубым взглядом.
А какой был в этом же двухэтажном доме магазин КНИГИ!
Там по знакомству можно было купить практически любое дефицитное издание. Позже книги вывезут и заполнят помещение буфетом со столиками и стульями, соками, водами, пирожными и конфетами.
Сколько осчастливленного детства входило туда, и сколько невинных слез было пролито у тех, кого с трудом и покрикиванием волокли мимо запахов сладкого счастья!
Напротив этих зданий стоял и заманивал к себе зевак, прохожих и гуляющих, очень маленький, уютный и прелестный СКВЕРИК - уголок отдыха треугольной формы – со скамейками, цветниками и нежно-душистой сиренью.
Ах, этот скверик с павильончиком «поговорить-выпить-перекусить» –
вечное место отдыха и встреч деловых и любовных, свиданий и встреч, вздохов и разлук…
И кому, вы мне скажите, помешал этот красивый квартал? – грустно вздохнул автор, поглядывая на восхищенного малыша, который, еще не догадываясь о будущем его исчезновении, беззаботно ходил и беззаветно влюблялся в свой центр.
Если с площади повернуть по ГОРЬКОГО направо, то можно выйти к улице СВОБОДА и к нижней части РЫНКА. Напротив этих домов с несколькими магазинами, рядом с центральным входом в парк, размещался двор ПОЖАРКИ с невысокой деревянной каланчой. Удивительно, но эту каланчу трудно было увидеть из-за выросших огромных деревьев.
Да и на ней никто в дозоре не стоял. Чтобы увидеть дым от пожара, надо было либо пилить деревья, либо строить новую.
Пока раздумывали – снесли каланчу. А ПОЖАРКУ приютили в каком-то другом дворе.
Улица СВОБОДЫ!
Забавно и странно было читать это название, приколоченное на домах, когда никакими свободами, кроме обязанностей и долга, простой человек попросту не обладал...
Облада, облади,та та та тааааааааааа! та та тататата та! – вдруг понеслось из пространства какого-то освещенного окна, и малышу казалось невероятным слушать на Свободе музыку другой свободы….
Пройдя по Горького и свернув на Свободу к задней части рынка, малыш остановился.
Долго и с удивлением смотрел на громадный двухэтажный неказистый дом, и не мог понять - что случилось с его угловым балконом. Место над угловой дверью зияло какими-то тяжелыми кусками рельс, на которых когда-то жил себе балкончик, да сплыл.
Угловая балконная дверь была замурована накрепко и неаккуратно.
Проживал этот неуклюжий дом впритирку с воротами рынка.
На первом его этаже было несколько хозяйственных магазинчиков: посуда, электроприборы, химия в быту и т.п.
Долгие годы на углу этого дома отсутствовал угловой балкон.
Было такое ощущение, что его никогда и не было.
Куда и когда он исчез – неизвестно. И лишь мощные опорные рельсы, торчащие из стены, выдавали некогда его присутствие.
И балконы, как птицы, умеют переживать чувство полета – подумал малыш.
А если долго жить на балконе, то иногда забываешь, как надо ходить по земле.
Может, просто он улетел - утешал он себя.
Он повернулся на другую сторону улицы Свободы и обомлел!
От него, в противоположную сторону, почти взлетая к облакам,
медленно, с зонтиком, как с летательным аппаратом,
шла юная дева....
Гуляющая дева с зонтиком в те далекие годы для автора был неким символом свободы и независимости. Да и само название улицы давало богатую пищу для воображения.
Да! Теперь я понял, почему улица так называется - воскликнул про себя малыш – На ней свободны только те, кто ни к чему не привязан!
Балкон, не привязанный к рельсам, - улетел!
Юная дева, ни к кому не привязанная - тоже свободна.
Грязноват, пылен и облуплен местами наш городок.
А в дождливые долгие осенние дни просто устаешь мыть и чистить
обувь да штаны!
Автору часто тогда мечталось и грезилось, что если хорошенько вычистить, да как следует отремонтировать и тщательно выкрасить…. Ах, если бы!
И каким великолепным и неповторимым мог быть наш город!
А что если действительно всем вместе собраться и отремонтировать,
да помыть его, да покрасить - что получится?
Малыш улыбнулся своим мыслям, ладонями прикрыл глаза, окунулся в фантастическую с радужностью темноту своих глазниц и стал считать до десяти.
А вдруг он, пока мои глаза закрыты, просто исчезнет? - испугался он ...и быстро разомкнул веки.
Побродив по нижней части центра, по останкам улицы ГОРЬКОГО, которая в городе располагалась фрагментарным полукольцом от ДВОРЦА ПИОНЕРОВ и до РОДДОМА и СТАДИОНА, и огибала нижнюю часть парка, малыш остановился. Перед ним стояли сгрудившиеся и встревоженные дома.
В некоторых из них явно отсутствовали признаки жизни.
Там уже давно не жили.
Куда же люди подевались – подумал он и вдруг непонятно откуда послышалось:
В пыль детства пряталась жара, грязь источала холод.
Полуфронтоны на домах обозначали входы.
И кисли варевом дворы, а из просевших окон
звучала музыка навзрыд про чей-то нежный локон.
В том городе я много лет подкрашивал сюжеты...
Вот в этом доме жил Поэт, на смерть писал сонеты.
Напротив, в доме без окон, за беззащитной дверью,
творил Художник свой закон о доброте и вере.
А в переулке у пивной, где был когда-то скверик,
любовь крутили в выходной провинциально верно.
Висели в городе часы с одной минутной стрелкой,
дряхлело время чистоты, и жизнь казалась мелкой…
Давно в том городе нас нет, разъехались по свету...
Прости меня, мой город-свет, светивший безответно.
Малыш вслушивался в доносящийся текст и разглядывал эти опустевшие дома и одинокого кота, лежащего на крыше. Затем медленно двинулся обратно к центру, в сторону улицы СВОБОДЫ. Неожиданно малыш понял, что не ощущает присутствия автора. Где же он затерялся?
У нижней части рынка люди сновали со своими «купи-продай» проблемами. В стороне от снующих горожан он вдруг заметил курящего автора, беседующего с необычным стариком. Странность старика, одетого в черный поношенный костюм, выдавалась в том, что он курил, а в руке он держал очень красивую серебряную пепельницу с крышкой. Подойдя к ним, малыш прислушался.
Как-то странно видеть вас с пепельницей на улице – говорил автор старику.
Ничего странного, сударь – ответил старик – Я не могу бросать окурки на эти, дорогие мне с детства, улицы, которые подметал всю свою жизнь. Надеюсь, милейший, я вас не обескуражил своим ответом?
Что вы, что вы! Жаль, что ваш уникальный поступок никто более не подхватывает – сказал автор, держа в руке свой окурок – А разрешите мне воспользоваться вашей пепельницей? Вокруг, к сожалению, нет ни одной урны.
Старик протянул пепельницу, автор уронил в нее окурок, старик захлопнул крышку, галантно откланялся и … и неожиданно исчез, словно и не был.
Как Хоттабыч какой-то – удивился малыш.
Он внимательно посмотрел на автора и двинулся далее по улице СВОБОДА. Остановился у выбеленного грустного дома. Почему он так грустит – чуть ли не вслух спросил малыш – Кого он потерял?
Этот очень трогательный дом всегда покорял автора своей простотой и какой-то изнутри сквозящей духовностью.
И каждый раз его останавливала эта его небольшая выбеленная стена с входом, тянущимся к небу.
На заборе дома всегда клеили объявления и театральные афиши.
Однажды он увидел свежую афишу: «Солдатская вдова».
И тогда он понял, за что ему так нравился этот дом.
Это же вдовий дом! Что-то было в нем такое, бесконечно трогательное,невысказанное, именно горестно–вдовье.
И не зря по ассоциации он им воспринимался живым, с некой глубоко потаенной храмовой душой.
Малыш снова вышел на площадь, и еще долго любовался этими
навсегда прижавшимися разновысотными двухэтажными зданиями.
Погуляв по площади, он увидел одиноко бредущего куда-то то ли сумасшедшего,
то ли ПОЭТА.
Сколько было в нашем городе таких способных и талантливых, чудоковатых и надменных, смешных и серьезных, которым никогда не суждено было «дорасти»
до местных поэтических «марфинско-храмовых» высот.
ПОЭТ едва слышно читал самому себе:
вы украли у солнца ломоть,
души вы растоптали в снегах,
вам бы жалом холодным колоть,
чтоб вокруг – холода, холода...
что вам – сердце разбить на ветру?
что вам – ночь растянуть навсегда?
может быть я еще поживу?
но вокруг – холода, холода…
За городским ТЕАТРОМ, вернее – между ТЕАТРОМ и шестой ШКОЛОЙ стояли интересные старинные каменные хозяйственные постройки.
За постройками в центре двора проживало очень красивое здание,
которое было выстроено в мавританском стиле, как и здание банка,
стоящего на Ленинградской, рядом с паспортным столом.
Этот двор с 19 века прозывался армянским подворьем
Затем, пройдя по ТЕАТРАЛЬНОЙ улице мимо шестой ШКОЛЫ и задворков ДРАМТЕАТРА, малыш оказался на Ленинградской, у магазинов
ОВОЩИ-ФРУКТЫ, с сильным запахом слегка подгнивших
и скукоженно-тоскливых овощей и знаменитого ПИВО-ВОДЫ.
И повела его, как понесла, ЛЕНИНГРАДСКАЯ улица мимо своих домов, невольно вынуждая постоянно останавливаться и всматриваться в каждый изгиб фронтонов, пилястр, колонн и полуколонн, разнообразных старых покосившихся дверей и балкончиков с отсутствующими деталями декора.
Он шел мимо бывшего старинного БАНКА, мимо дома с паспортным столом,
мимо двухэтажного здания, в котором соседство отдела МИЛИЦИИ и ПОЛИКЛИНИКИ
вызывало определенные чувства комфорта.
В его глазах проплывали одноэтажный красавец-дом старой центральной ПОЧТЫ
с неистребимым и вкусным запахом сургуча, магазин школьной КНИГИ с нелепыми высокими и тонкими колоннами и высокими малоудобными ступенями,
маленький домик-магазин ХЛЕБ, здание второй вечерней ШКОЛЫ.
На перекрестке он свернул на ХОТИНСКУЮ улицу.
Притомившийся малыш медленно шел по милой и кроткой ХОТИНСКОЙ.
Очаровывался домиками, у которых двери со ступенями спускались прямо на тротуар. Он не выдержал и присел на теплые каменные ступени, по которым прогуливалось несколько божьих коровок. Погладил плиты ступеней, отшлифованные годами обувью, нехотя встал и так же медленно двинулся по своему маршруту познания.
Затем остановился и увидел у ХУДФОНДА двух друзей по искусству и судьбе. Они стояли, озираясь по сторонам, чтобы понять вообще в какую сторону им себя направить.
Автор смотрел на малыша, разглядывающего город и прохожих, смотрел и думал:
Вот стоит еще наш городок, живут улицы, по ним еще ходят очень много друзей и знакомых.
Пока еще можно запросто встретить и встретиться с кем угодно.
Еще есть с кем посидеть на кухне и поговорить «за жизнь».
Еще есть с кем поделиться, отсыпав друзьям горсть своих бед и проблем.
Еще прогуливается по площади известный ДИРИЖЕР детского хора со своей очень напомаженной и самодовольной женой.
Еще ходит по городу ПИСАТЕЛЬ с сумкой заполненной ножницами,баночкой канцелярского клея да рукописями, которые во времени и пространстве вырастали и склеивались в никому не нужные рулоны рассказов и повестей!
Еще стоит ПОЭТ на углу площади и всем показывает на плакат,на котором движение развевающегося флага не совпадает с указующим перстом ВОЖДЯ! В другой руке у ПОЭТА портфель, набитый носками, наволочкой и простыней на случай легкого ареста!
Еще стоит ХУДОЖНИК на автобусной остановке, рисуя портретные наброски горожан, нагруженных располневшими авоськами от картошки и овощей!
Еще есть счастливая возможность взрослеть и медленно стареть в кругу своих бесчисленных друзей, и до боли знакомых и любимых улочек и домов!
Но что же такое в мире случилось, и откуда могло задуть таким жутким смертельным ураганом, после которого вскоре не останется и следа от того давно сложившегося прелестного городского центра?
Это какой силы должен был произойти взрыв, чтобы вырвало с корнем не только фрагменты улиц, группы и кварталы домов, но чтобы вместе с этой городской катастрофой навсегда исчез из города и определенный слой населения, без которого ему- повзрослевшему малышу- жить станет просто тоскливо,а потом и невозможно.
Мысли его путались между реальностью и смутными знаниями наступающего будущего.
А может катастрофа уже произошла, а ему достался лишь великолепный,
в полную и неотразимую силу город-мираж?
В это время малыш пристально вглядывался в странную деревянную конструкцию, напоминающую декорацию ковбойских фильмов, павильон ШАШЛЫЧНАЯ, от которого веяло какой-то призрачностью и недолговечностью…
Затем он перевел взгляд на соседний грустный дом, в котором некогда проживал СТУДЕНТ ГРИНЯ, который давно отсидел за желание покинуть страну, и все же, как очень многие, укатил навсегда, оставив малышу образ ВЕЧНОЙ ДЕВОЧКИ, ждущей свое непришедшее счастье.
Сюжет на улице Хотинской.
И смыслом в общем, небогатый.
Там за окном поет Вертинский.
А тут она все ждет солдата.
А может это город-мираж? – не успокаивался автор.
Хотя вон еще ходят люди по мостовой, чего-то искоса поглядывая друг на друга, то ли от любопытства, а возможно от острой любовной недостаточности…
А тем временем малыш дошел улицы ГЕРОЯ ГРИГОРИЯ.
Перед ним стояли два покинутых дома, постаревших, но влюбленных друг в друга, с потускневшими окнами, и с перекошенными дверями, из которых уже никогда не будут входить-выходить их прежние хозяева.
Их запыленные окна, словно потухшие глазницы упирались в проходную НОМЕРНОГО завода.
Семьи выехали навсегда, дома осиротели и остались ждать разрушения.
 Тут совершенно неожиданно вывернула с улицы Николаева телега, за которой подпрыгивала ватага мальчишек. Тощая лошаденка, с шорами на морде, не шла, а едва плелась. Иногда возница кнутом отмахивался от самых настырных, и, вместе с тем, громко выкрикивал:
ТРЯПКИ! КОСТИ! ЖЕЛЕЗО!
А вслед телеге неслось – Дядя, дай шарик со свистулькой! Ну, дай шарик!
Возница с морщинистым и небритым лицом и какой-то виды видавшей кацавейке, вертя воздух кнутом, и крича им в ответ – Нет у меня шариков! Сегодня только синька! – резко саданул лошаденку. Она рванула, телега быстро покатила, подымая пыль, и увлекая за собой ватагу.
Малыш с улыбкой проводил их убывающий шум голосов.
Размышляя о влюбленных и опустевших домах, автор, проходя мимо РОДДОМА,вспомнил о блеснувшем у него тогда странном вопросе –
Сколько же малышей через пространство этого дома приходили в наш ГОРОД, вырастали, влюблялись и разлетались по миру, почему-то не находя в нем себе места.
Иногда забавные мысли могут посещать голову автора, проходящего мимо обыкновенного роддома:
Какими математическими формулами–интегралами и всяческими теоремами, кому-либо дано вычислить появление нового, пока еще безымянного человеческого существа, в определенное время, именно в конкретной точке нашего шарика…
Кто может угадать или определить в маленьком, только что рожденном тельце, способности, талант или гениальность, вписанные ему в его глубинную, практически неосязаемую, ткань, которые лишь ждут часа своего проявления...
Кто вы, да и откуда, новоявленные МАЛЕНЬКИЕ ПРИНЦЫ, решившие родиться и поселиться среди нас - таких же маленьких принцев, взрослеющих и постаревших, но так пока ничего толком о себе не понявших…
у одиночества –
ни знака, ни судьбы.
настигшего оно определяет
предчуствьем плахи
на глазах толпы,
предвестьем смерти
на излете мая…
бормотал стихи грустный ПОЭТ, завернувшись в старый плащ и нахлобучив шляпу на глаза. Малыш проводил ПОЭТА, запахнутого в плащ, внимательным и словно все понимающим взглядом.
Автор собирал свой город как умел.
Частично им самим что-то было отснято, ну а остальные снимки просто сами к нему пришли.
Иногда натыкался на них в старых семейных альбомах, выпрашивая у пожилых людей и расспрашивая у них подробности истории улиц и домов. Но все меньше оставалось жителей, помнящих эти дома и особняки.
Однажды он показал одному на вид ну очень интеллигентному старому еврею, часто безмолвно сидевшему в одиночестве на лавочке центрального сквера, несколько фотоснимков городского центра 20–40-х годов.
И вы бы видели,как заблестели глаза его слезой воспоминаний:
- Ах! Здесь был, я вам скажу, такой шикарный магазин... чтоб вы видели, какие там были английские и французские шляпы!!!
- А это? Ну, так это был, чтоб вы знали, особняк господина... Он в 40-ом в Румынию сбежал без семьи, а семью потом…
- А тут... Эх, молодой человек... в этой гостинице, даже как-то неудобно произносить такое слово, на последнем этаже был … как бы вам сказать… очень приличный бордель... Чего вы на меня улыбаетесь! Я вам говорю – чистый и приличный…
- А тут … Старик задумался, виновато улыбнулся в пространство, замолчал и, отстранившись, погрузился во что-то свое запредельное...
...Кто смог бы разгадать тайну возникновения места обитания и появления людей в одно время, в одном пространстве, в одном городе – не раз размышлял автор в своем одиночестве.
Кто мог бы взять на себя смелость и описать хотя бы один час жизни города со всеми его жителями. Правда, слабо? Ну а тогда что путного можно сказать вообще о точности исторической науки?
А о полной истории города? Или хотя бы, к примеру, историю судьбы одного человека, когда сам он, уверен, не только не вспомнит свою недавно состоявшуюся событийность, но, что еще сложнее, вряд ли сможет описать подробное поведение самого себя, пусть даже в течение суток…
Жизнь, продолжал размышлять автор, каждого субъекта, объекта овеществленного и одухотворенного великой энергией, состоит из мельчайших, порой незаметных, деталей, наподобие самых элементарных молекулярных частиц – «лептонов» и подлежит она фантастически быстрому стиранию из памяти…
Автора чаще всего мучила проблема причин и начал...
...Все уже жило-было к моменту его очередного возвращения в город.
И все было предопределено в тот «год змеи», ставший годом великого землетрясенья. И стояло время, соответствующее этому ползучему существу, вползающему ниоткуда, и вытекающему в никуда.
Подобное состояние времени вполне соответствовало беспредельной, никем не занятой музыки его души…
День никак не смеркался, и все стоял утомленный, чего-то выжидая, за каким-то кривым забором на улице Свободы с полуободранной афишей спектакля «Солдатская вдова». Между западом и востоком, словно радуга, повисла прекрасная пауза. И, закрадывалось некое сакральное знание, что это был день без вторника, или вообще день без дня... …В этот же день без дня и числа, после все же состоявшихся запоздавших сумерек, и явился ему его город…
...Городок детства предстал перед ним в ночь беззвездья, в ночь, когда ничто не мешало его зачатью в этой проклеенной густой бессарабской черноземной грязи, в распутицу перезрелой осени и жидкого месива грусти и павшей листвы.
Глухую тишину зорко стерегла и освещала предзимняя луна...
...Сказывают, что одним из мифологических имен, ставших в изголовье основания нашего городка, было, по одному из преданий, имя страдалицы княжны Разорецкой-Мазовецкой, стареющей пани и, как водится, в шляхетских голубых кровях, со слабеющим здоровьем. И вот, как-то перешагнув северные горы Татранские, прислонилась она всей душой к голубо-ясному, но жаркому здешнему нашему небу. И это жаркое небо, и жирные земли нашего междуречья, казалось, возродили пани драгоценное ее самочувствие, возвращая княжеской плоти почти утраченную истому…
….И городок был зачат в окрепшей княжеской утробе.
Еще, конечно, не город, не место, и даже не местечко,
а так – некая мазовецко – разорецкая прихоть. …
И жгла-выжигала наш городок золотая орда жадноокая, и грабили жестокие турецкие янычары,
и попадал он под немилосердные тиски имперских амбиций, и делили его красные и белые, и топтали его эсесовские и тоталитарные свои сапоги. ….
А городок разрушался и отрастал, и не было покоя ни ему, ни людям его.
И в конце-концов, негасимый огонь богов олимпийских прошел сквозь него на и
злете 20 века, испепелив собою весь центр, который исчез, как будто и не был….
А люди хотят жить вечно…
И города хотят жить вечно.
Рим – вечный город.
Наш – всегда хотел быть...
А знаете – сказал, очнувшись, очень интеллигентный старик, все так же сидевший на скамье, но уже не в скверике, а на новой праздно-пустынной площади.
... Есть время любви…
Он замолк, но затем снова едва слышно –
Есть час отдыха…
минуты поцелуя и…
мгновенья зачатий…
Всему есть – время.
И есть время памяти…
И всё есть – память наша…
*** ** ***
отзывы нескольких бельчан на работу С.Садовникова:
Дорогой Стефан!
С удовольствием читал и рассматривал
твоё творение «Город, которого нет».
Конечно, по ассоциации, вспомнил «Маленького принца».
И если Экзюпери своими трепетными рисунками
дополнил свой удивительный рассказ,
то ты своим трепетным рассказом дополняешь
свои удивительные картинки.
Мы оба из одного города, из Бельц,
хотя там никогда не встречались.
Тем не менее, я сразу узнал тебя по твоим картинам.
С них глядит наше детство, затянутое дымкой печали...
Эта живопись как бы из снов вышедшая.
Во сне реальное обретает штрихи гротеска, фантазии.
В этих видениях ты свободен во времени и не привязан
к конкретному месту.
Интересно, как место, улица, дом влияют на творчество.
Тот же Экзюпери писал, что творчество художника начинается
с его первых детских впечатлений. Как это верно.
В моей прозе я всегда пытаюсь заглянуть в окно,
забраться на чердак или залезть в подвал (погреб) дома,
чтобы увидеть, что делается внутри.
Тебя, естественно, привлекает сам дом, город в целом,
его внешний вид, и уже «через лицо» узнаешь
о судьбе его обитателей
Желаю удачи, твой
Боря Сандлер
--------------
Paris, 1 mars 2011
FRANCE
Мне представляется наше время таким, когда каждое, точно сказанное слово, каждая истинно написанная фраза, каждая фотография или мазок кисти на холсте художника, через некоторый промежуток времени, будут уже принадлежать истории.
Может быть, сегодня это звучит банально, но для них, наших будущих поколений, это станет свидетельством, как бы наглядной визитной карточкой данного пути, пройденного их дедами и прадедами, в поисках лучшего общества, лучшей жизни. И это отражение, в любых его аспектах, мы должны и обязаны свято хранить.
Это моё кредо. И очень хотелось бы, чтобы оно стало тем же и для других.
Стефан Садовников является для меня одним из носителей этой миссии.
Своими картинами и своими научными трудами по истории и геральдике средневековой Молдовы он восстанавливает правду прошлого.
Его произведение «Город, которого нет» это замечательная и, на мой взгляд, необходимая книга-альбом, раскрывающая на своих страницах изобразительную историю города и его обитателей. Это его объяснение к ним в любви.
Я, как истинный бельчанин, благодарен господину Садовникову, который неоценимо, своим трудом, помог мне заполнить пробелы истории моего родного города Бельцы и моей любимой Молдовы.
Спасибо, дорогой соотечественник!
Я надеюсь и уверен, что власти нашей республики и ответственные граждане города Бельцы, окажут нужную помощь и поддержку господину Садовникову в завершении его благородного труда – издании великолепного альбома
о нашем городе Бельцы.
С уважением,
актёр театра и кино, поэт
Виктор Войническу Соцкий
--------------
Автор работы «Город, которого нет…», известный в Молдове и в Российской Федерации художник Стефан Садовников, определил поджанр своего эссе как «иллюстрированное путешествие» - путешествие по городу детства, отрочества, юности, по городу учебы и профессионального становления.
Эссе построено как диалог автора и малыша, которому автор комментирует биографию родного города Бельцы. Впрочем, как выясняется по ходу чтения, это своеобразный прием диалогизации монолога, внутреннего самоотчета автора
о роли города в его судьбе. Былые картинки Бельц сменяют одна другую, и становится очевидным, что это не столько воспоминания об исчезнувших улицах и зданиях, сколько рассказ о сменивших друг друга эпохах и о сложностях, превратностях человеческих судеб на изломе эпох.
Садовников предпринял попытку (что весьма удалось) передать аромат связанных с Бельцами больших и малых открытий, которые формировали «час ученичества» - его и его поколения. И становится понятной и символика, усматриваемая автором в былых названиях улиц и культурно-просветительских учреждений, и «необщее выражение» людских лиц и характеров. Благодарность «часу ученичества» передана и вкрапливанием в прозаический текст стихотворных строчек, тоже несущих в своей ритмико-интонационной организации дух былого времени, и репродукциями картин городского пейзажа, в котором, в сочетании с текстом, все очевиднее проступают черты пейзажа философского.
Думается, «иллюстрированное путешествие» - это действительно, как пишет автор, один из изгибов «спирали бытия» города, притом изгиба с ярко выраженной, заветной смысловой нагрузкой. Несмотря на название «Город, которого нет…»,
эссе все же написано с мыслью о том, чтобы любимый город продолжал жить полнокровной жизнью. А это возможно при условии, что «плоть его и душа будут постоянно подпитываться энергией человеческой любви».
Вне сомнения, издание данного эссе в альбоме с иллюстрациями картин о городе, послужит такой подпитке. Город Бельцы приобретет содержательный документ – свидетельство его неординарной биографии.
Председатель Молдавского общества преподавателей русского языка
и литературы, доктор педагогики В.Н.Костецкий
---------------
Картины этого удивительного альбома-эссе обладают потрясающей духовной мощью, будят в зрителе могучие чувства исторической памяти и исторической совести, побуждают его к духовному противостоянию суровому и безжалостному катку бездушной глобализации и стандартизации человеческих душ. Все мы родом из Детства. Из него произрастают корни нашей мудрости и самости.
Великая форма не имеет очертаний,
Великий квадрат не имеет углов
Лао-цзы
Во времена торжества наглых, коррумпированных и самодовольных политиканов, а также не менее наглых и всё подминающих под себя хищных бизнес-рейдеров, которым непролазная глупость нашего теле манипулируемого сознания открыла публичные двери к новому витку издевательств над жалкими остатками нашего же здравого смысла, достоинства и свободы (свободы каяться в собственном политическом невежестве), порой начинаешь задумываться о судьбах тех общечеловеческих ценностей, что хотели бы навсегда вытравить из наших душ эти жадные до нашего бесценного ресурса внимания и заинтересованности медиамагнаты, политики и олигархи.
А ведь, пожалуй, что именно дефицит нашего «духовного баланса» и кризиса этих самых духовных ценностей и оборачивается основной причиной нашей падкости на все эти призрачные суррогаты фальшивых ценностей, которыми нас как неразумных карасей «на мормышку» и подлавливают наши ушлые политиканы и олигархи, вкупе с продажными и сервильными мастерами медийного «пиара».
Мой друг детства, бельчанин Стефан Садовников является одним из несомненно талантливейших живописцев той универсально значимой, особой «местечковой» культуры Восточной Европы, которая породила и напитала божественными соками мудрости и творческой энергией не одно поколение блистательных мыслителей и художников умопомрачительного и жестокого ХХ века.
Поразительные картины нашего замечательного соотечественника Стефана Садовникова пользуются заслуженным вниманием и спросом у ценителей и коллекционеров подлинного искусства в России, США, Канаде, Германии, Израиле и в других странах мира и почти неизвестны нашему массовому зрителю, более озабоченному бесконечным лицезрением политических спектаклей наших лукавых политиков и олигархов, нежели талантливейших произведений истинных мастеров нашей молдавской многоэтнический и потому универсальной культуры. Может быть именно поэтому мы потеряли способность противостоять политическим пустышкам и мыльным пузырям новоявленных псевдо интеграторов, потому что разучились верить собственным способностям и собственным ценностям?
Картины этого удивительного альбома-эссе обладают потрясающей духовной мощью, будят в зрителе могучие чувства исторической памяти и исторической совести, побуждают его к духовному противостоянию суровому и безжалостному катку бездушной глобализации и стандартизации человеческих душ. Все мы родом из Детства. Из него произрастают корни нашей мудрости и самости.
Откроем этот чудесный альбом нашей Памяти и проникнемся жизнеутверждающими образами и великим духом универсализма и подлинности, которым отмечена наша бессмертная «местечковая» бессарабская культура, источник нашего достоинства и способности к сопротивлению, тихие звуки которой обладают божественной мощью труб, способных разрушить стены высокомерного, коварного и самовлюбленного Иерихона.
Виктор Боршевич, посол, публицист, эксперт
Кишинёв, 25.06.2011.
|
