| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
Поговорим за жизнь...
| |
| sINNA | Дата: Четверг, 23.05.2013, 11:05 | Сообщение # 181 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| Спасибо Вам, друзья! Я тоже так часто вспоминаю детство...
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Суббота, 25.05.2013, 12:10 | Сообщение # 182 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| УЛИЦА ХОТИНСКАЯ
Я стояла недалеко от дома, у каменного забора на своей улице Хотинской.
Было лето. От забора веяло теплом, мои босые ноги утопали в тёплой нежной пыли.
На углу в палатке продавали красные спелые помидоры. Возле прилавка образовалась небольшая очередь.
Я подошла и деловито спросила у продавщицы:
- А помидоры свежие?
Женщины из очереди заулыбались. А продавщица буркнула: - Свежие.
Удовлетворённая ответом, я опять пошла к забору, загребая ногами мягкую пыль. Она поднималась вокруг ног маленькими облачками, и мне было так приятно ощущать её… Постояв немного, я перешла дорогу и направилась к киоску. Там сидела знакомая тётенька.
- А журнал «Костёр» есть? - спросила я.
- Ещё нет, – сказала тётенька.
- А ты, что, уже такой взрослый журнал читаешь?
- Ну да, – сказала я скромно, чертя полукружья ногами. - И ещё «Пионер»…
- Молодец! - восхитилась тётенька и высунулась из окошечка, чтобы получше меня рассмотреть. Но я уже снова перебегала улицу. И опять стояла у забора…
Было тепло, пахло акацией.
Тут я увидела приближающуюся ко мне девочку. Она училась в параллельном классе.
- Привет! - радостно крикнула я и помахала ей рукой. Она подошла. А я опять принялась чертить полукружья .
- Привет! - ответила она. И взгляд её упал на мои ноги.
– Ой, ты ходишь босиком?! Я кивнула. - И твоя мама разрешает тебе??
- Ну да. А что тут такого? Она говорит, что это очень полезно.
- Счастливая! – с тоскливой завистью произнесла девочка, неприязненно посмотрела на свои красивые босоножки и, ничего больше не сказав, ушла…
Я постояла ещё немного.
Из очереди за помидорами слышались голоса… Тётенька из киоска ушла на обед…
И тут раздался мамин голос, зовущий меня. Я подбежала к большому камню у забора. Торопливо отряхнула ноги от пыли и достала свои сандалики, лежащие за камнем. Надев их, я помчалась на мамин зов…
Сообщение отредактировал sINNA - Суббота, 25.05.2013, 14:25 |
| |
| |
| Гость | Дата: Понедельник, 27.05.2013, 03:52 | Сообщение # 183 |
|
Группа: Гости
| тихая и уютная улочка... не помню овощной ларёк, но всё равно - спасибо!..
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Вторник, 28.05.2013, 12:23 | Сообщение # 184 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| Уважаемый Гость!
Большое спасибо за отзыв!
Извините за неточность с овощным ларьком - я имела в виду не ларёк ( это было на углу Ленина), а просто временную палатку.
Но именно так запомнилось...
С теплом.
|
| |
| |
| Гость | Дата: Вторник, 28.05.2013, 13:01 | Сообщение # 185 |
|
Группа: Гости
| у вас и написано - "палатка"... просто мне понятнее "ларёк", а палатка-это из туристической моей юности.
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Среда, 29.05.2013, 04:44 | Сообщение # 186 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| Понятно... спасибо.
Всего хорошего Вам.
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Среда, 05.06.2013, 00:38 | Сообщение # 187 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| БУТЕРБРОД С ЛУКОМ
За больничным окном было пасмурно и серо. Шёл дождь. Его шум, вливаясь в унылую тишину больничной палаты, навевал грусть. Я стояла, прислонившись лбом к оконному стеклу. И сквозь потёки на нём и струи дождя пыталась сверху разглядеть двор – а вдруг пришла мама и стоит там. Вдруг она уже давно зовёт меня, а я не слышу и не вижу её из-за этого противного дождя…
В больнице карантин. Маму ко мне не пускают. Я могу увидеть её только из своего окна на третьем этаже.
И всякие вкусные вещи из дома мне тоже не разрешают приносить. Я болею скарлатиной…
- Вот, - думала я, - если бы и вправду был Бог, он смог бы поднять маму к моему окну, и мы бы с ней немного поговорили через стекло. Хоть минуточку….
Санитарка тётя Галя, сердито ворча, мыла пол, а потом и вовсе отогнала меня от окна: я мешала ей убирать.
Мне было так тоскливо и грустно в этой больнице! Казалось, что я нахожусь где-то на краю света, очень далеко от моего дома… Я впервые была без родителей так долго…
Мама позвала меня снизу. Я соскочила с кровати и подбежала к окну. Она стояла во дворе и смотрела на меня. Двор посветлел. И дождя не было.
- Я передала тебе что-то вкусное, - крикнула мама, - уже разрешили! Тебе понравится! Ешь на здоровье!
- Спасибо! - тоже прокричала я, чуть приоткрыв окно. А потом долго смотрела на маму и так не хотела, чтобы она уходила…
- Вот, - сказала тётя Галя, - тебе передали.
И кинула на мою кровать свёрточек.
Ах, я совсем забыла, ведь мама же говорила!
В свёртке было два красных яблока и печенье.
- Съесть это можешь только после ужина, – сказала нянечка и вышла.
Конечно, я была рада яблокам, но мне казалось, что в передаче для меня должно было быть что-то другое - необыкновенное и очень вкусное…
Поздно, уже лёжа в кровати и почти засыпая, я услышала разговор тёти Гали с другой нянечкой. Тётя Галя говорила:
- Представляешь, передать ребёнку в больницу хлеб с луком! Надо же додуматься! Как будто у них больше ничего не нашлось. Бутерброд с луком! Позор! Я его выкинула в мусор!
- Ну зачем же, - послышался голос другой нянечки. - Может, правда, не было ничего другого…
- Ну вот ещё! - зло фыркнула тётя Галя. - Просто они ничего не соображают. Бутерброд с луком! - повторила она с презрением.
Сон испарился. Я вдруг поняла! Это про мою маму говорила тётя Галя! Это мне передали бутерброд с луком! Мой любимый зелёный лучок, лежащий на хлебе, тонко-тонко помазанном маслом! И, наверное, там ещё была в маленьком пакетике соль, чтобы я слегка посыпала ею лук…
Так вот о чём сказала мама! Она знала, что я обрадуюсь. Я так любила это кушанье!
Ночью я спала неспокойно. Просыпалась. И плакала. Мне было обидно - разве можно было то, что приготовила моя мама, просто выбросить в мусор…
С тех пор я не любила имя "Галя".
И в детстве у меня никогда не было подружек с таким именем…
Сообщение отредактировал sINNA - Среда, 05.06.2013, 00:43 |
| |
| |
| дядяБоря | Дата: Среда, 05.06.2013, 04:20 | Сообщение # 188 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 415
Статус: Offline
| последняя фраза весьма сильна - серьёзная обида...
спасибо за воспоминание!
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Четверг, 06.06.2013, 11:29 | Сообщение # 189 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| А Вам спасибо за то, что откликнулись. И дали оценку.
С теплом.
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 17:38 | Сообщение # 190 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| ФОТОГРАФИЯ
Альбом давнишний вечером листая,
На фотографии рассеянно смотря,
Вдруг стол увидела в беседке старой…
За ним сидела улыбаясь… я!
А рядом - Ира, давняя подружка:
Она справляет день рожденья свой.
Вот Нина, Эдик, Толя и Танюшка!
Нам вместе хорошо! Здесь пир горой!
У всех в стаканах вкусное какао,
Рулет, печенье, вазочка конфет!
Нам весело! Ах, как нам надо мало!
Каким теплом от этих веет лет!
И тоненькие прутики беседки
Обвиты виноградною лозой…
Тень лёгкую на нас бросают ветки…
Как счастливы мы были той порой!..
Я глажу фотографию легонько…
И снова на душе моей тепло.
И лишь чуть-чуть, совсем немного - горько,
Что время незаметно утекло…
Сообщение отредактировал sINNA - Воскресенье, 09.06.2013, 17:46 |
| |
| |
| отец Фёдор | Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 17:40 | Сообщение # 191 |
|
Группа: Гости
| отличное стихотворение, Инна!
|
| |
| |
| Пинечка | Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 17:49 | Сообщение # 192 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1453
Статус: Offline
| эх, память!
как далеко она нас уводит...
Инна, спасибо за стихи!
|
| |
| |
| sINNA | Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 17:52 | Сообщение # 193 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
| И Вам - отец Фёдор, и Вам, Пинечка, - спасибо за тёплые слова!!!
Сообщение отредактировал sINNA - Воскресенье, 09.06.2013, 18:59 |
| |
| |
| стэф | Дата: Четверг, 13.06.2013, 10:24 | Сообщение # 194 |
 приятель
Группа: Друзья
Сообщений: 8
Статус: Offline
| ОТВЕРГНУТОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
слово о фляжке солдатской
(повесть)
И вот он оказался один в гостиной этой маленькой уютной квартиры, напоминающей бонбоньерку.
Его сотрудница вместе с хозяйкой вышли на увитый какими-то странными невиданными цветами балкончик с видом на реку, что неслышно текла сквозь городок, буквально у самой дороги.
Он поудобнее уселся в кресло, расслабившись от ароматного крепкого кофе и прекрасного коньяка. Перед ним стоял старинный сервант, в нише которого было вмонтировано венецианское зеркало, покрытое пятнами патины.
Лениво разглядывая содержимое серванта, он почувствовал некий визуальный дискомфорт – что-то мешало его умиротворенному созерцанию. Присмотревшись, вдруг заметил, что на верхней полке серванта среди сверкающих тончайших бокалов и изысканности богемского хрусталя, торжественно, прямо в центре, с множеством вмятин, стояла до блеска начищенная, словно отшлифованная, обыкновенная алюминиевая советская солдатская фляжка образца военных лет.
И она, эта с виду несуразная фляжка, явно не вписывалась в общую гармонию содержимого серванта!
Он долго с повышенным интересом и удивлением рассматривал это странное явление
и ничего не понимал…
1
В небольшом польском городке, в редакцию городской газеты «Aktualności województwa» зашла сухонькая, невысокого роста, немолодая женщина в черных туфлях на каблуках, одетая в элегантное осеннее черное длинное платье с темно-вишневой шалью.
Ее седые, аккуратно уложенные волосы, украшала черная шляпка в стиле модерн с изящной, в тон шали, ленточкой, а на левой, согнутой в локте, руке висела деловая черная кожаная лакированная сумочка с застежкой цвета червленого серебра.
Несмотря на внешний вид, свойственный полькам, насмерть впитавший в себя вековую горделивость, себялюбие и достоинство, так называемый «polski honor», ее бледное тонкогубое лицо, обильно усыпанное тончайшими морщинками, все же выражало с трудом сдерживаемое волнение.
Оглядевшись, и увидев дверь главного редактора, она осторожно постучала, и, услышав голос редактора «Proszę przejść do biura», осторожно открыла дверь.
- Dzień dobry, szanowna pani - произнес главный редактор, лысеющий брюнет, лет пятидесяти, одетый в строгий серебристо-серый костюм и черную рубашку с синим галстуком.
Поднявшись навстречу гостье, он улыбнулся дежурной улыбкой.
Его аккуратно подбритые усики на полном лице, казалось, улыбались в такт самой улыбке - то вскакивая вверх, то выравниваясь вместе с уголками рта. Подойдя к ней, он взял ее правую протянутую руку, и, наклонившись, произнес «целую ручки». Затем подвел гостью к изящному антикварному креслу.
- Прошу вас, пани, присесть и рассказать, что привело вас в нашу редакцию - сказал редактор,
Элегантно присев в достаточно удобное кресло, гостья молча открыла свою сумочку и положила на стол редактора небольшой пакет. Редактор взглянул на пакет, сел в кресло, и, посмотрев внимательно на гостью, вежливо улыбаясь, спросил:
- Могу ли я полюбопытствовать, уважаемая пани, кто вы, и мне так же интересно было бы узнать вашу профессию, место работы?
- Меня зовут Ирэна Бохеньска, по профессии я финансист, сейчас я пенсионерка со стажем, но в недавнем прошлом служила управляющим нашего городского госбанка.
- Что вы говорите! - воскликнул редактор - Так это вы? Рад вас видеть, пани Ирэна! Знаете, я, когда еще учился на филологии, приятельствовал с другом вашего сына, и он мне о вас рассказывал. И еще помнится, что в городской газете, в те далекие семидесятые годы, была большая публикация о вашей важной и нужной для города работе, о ваших правительственных наградах…
- Да… Как-то было, но это же не помешает нам поговорить на иную тему, пан редактор - мягко прервав редактора и несколько смутившись, произнесла гостья - Ведь сегодня уже наступили другие времена, когда прошлые награды уже никого не волнуют, многие сегодня к ним относятся даже с презрением.
- Да, конечно-конечно поговорим! Но вы же понимаете, уважаемая пани Ирэна, что настали иные времена, идет пересмотр фактов прошлого, переоценка взглядов и ценностей. И, в конце концов, наступила подлинная свобода слова, мыслей, высказываний! - живо подхватил тему редактор.
- Вот именно - вежливо улыбаясь, произнесла гостья - И вот эти наступившие времена свободы слова и привели меня к вам, пан редактор.
- Извините, пани Ирэна, что вы имеете ввиду? - несколько напрягшись, но, все еще дежурно улыбаясь, спросил редактор.
- Ничего более чем вот этот скромный пакетик, в котором и лежит моё свободное слово, которое я хочу донести людям.
- Очень интересно! А что в пакете, если не секрет?
- Мои воспоминания.
- И ваши воспоминания о свободе слова? - с легкой иронией, улыбаясь, спросил редактор.
- В некотором смысле - кокетливо посмотрев на редактора, ответила улыбаясь гостья.
- Уважаемая пани Ирэна предлагает мне познакомиться с вашим словом свободы и желает издать его книгой?
- Да, конечно! И почему нет? - все так же вежливо улыбаясь, отпарировала пани - Ведь вы молодое поколение выросло и утвердилось на антикоммунистических западных свободолюбивых идеях, что бесстрашно провозглашало движение «солидарность». Надеюсь, что вы об этом еще помните. И, кажется, что вы уже не боитесь говорить и писать правду, и все то, что согласуется с недостижимо манящим лозунгом «свобода-равенство-братство». Не так ли? - с легкой иронией спросила гостья.
- Абсолютно с вами согласен, уважаемая пани Ирэна! И с большим интересом прочитаю ваш текст, но об издании его надо как-то подумать - несколько смутившись, и снова дежурно улыбнувшись, ответил редактор, все с большим интересом разглядывая гостью.
- Да, конечно, пан редактор. И я пана вполне понимаю, раз речь идет о свободе слова, то спешить не надо. Но у меня к пану есть еще одна просьба - с легкой иронией сказала гостья - Не могли бы вы ознакомиться с этим небольшим документом - улыбаясь, она протянула редактору официальный гербовый документ с подписями и печатями воеводства.
- Что это? - настороженно спросил редактор, взяв в руки документ.
- Ничего более чем обращение властей города для издания небольшой книжки моих воспоминаний.
Редактор, внимательно посмотрел на гостью, и, прочитав текст документа, спросил:
- Скажите, пожалуйста, уважаемая пани Ирэна, а знакомы ли наши уважаемые власти с вашим текстом?
- Нет - с легкой надменной улыбкой ответила гостья - Они мне всегда верили, и до сих пор верят моему слову. Недавно я была у них, и мы мило беседовали о возможной публикации моей книжки - гостья на секунду замолчала, и затем продолжила с некоторым кокетством - Но, вы знаете, пан редактор, что они даже не предложили мне оставить мои воспоминания для ознакомления.
Вероятно, решили, что я достаточно известный и заслуженный в городе человек, который чепухи не напишет.
- Хорошо-хорошо, только, прошу вас, не волнуйтесь, уважаемая пани - редактор стал быстро анализировать неожиданно возникшую ситуацию с документом и затараторил - Я обязательно сегодня-завтра же прочту, потом отдам текст корректору, а затем известим вас, уважаемая пани, только о том, что книжка готова к печати. Ну, а закончим мы с вами тем, что я приглашу вас на чистовую верстку книги, чтобы вы подписали разрешение для выхода книги в свет. А вот сейчас, прошу вас, заполните формуляр, где вы укажете свой домашний номер телефона, адрес проживания, формат и тираж книжки - произнес редактор и протянул пани формуляр и шикарную перьевую авторучку «Parker».
Пани Ирэна с легкой улыбкой на лице аккуратно все заполнила, лихо расписалась необычно витиеватой подписью и встала.
- Разрешите вас, пани, проводить - произнес редактор, подойдя к гостье.
Редактор с гостьей остановились у двери – он, все так же улыбаясь, в ожидании прощания, а она – с некоторым удовольствием от приема.
- Хотел бы на прощанье сказать, уважаемая пани Ирэна, что вам незачем беспокоиться. А для того, чтобы вам было комфортно, смею вас заверить, что как только прочту ваши воспоминания, я вам тут же позвоню, если, конечно, вы будете не против.
- О, как мило с вашей стороны, пан редактор! - произнесла гостья, и несколько театрально, внимательно глядя в глаза редактора, сказала - Я ловлю вас на слове, пан редактор. Имейте ввиду - я буду ждать!
Редактор снова прикоснулся губами к протянутой руке гостьи.
После ее ухода он подождал несколько секунд, закрыл дверь и с озадаченным видом вернулся к своему столу. Немного подумав, позвонил своему заместителю и попросил его не беспокоить, потом вызвал секретаршу, чтобы она принесла чашечку крепкого кофе со сливками.
Сев поудобнее в любимое кресло, редактор взял пакет, принесенный гостьей, достал оттуда многочисленные машинописные листы, напечатанные на старинной машинке с не очень качественной лентой, и погрузился в чтение…
2
Уже вовсю дышала осень своим неуютом пронзительно сырых и холодных ветров, от которых порой не было никакого спасенья. Ночами уже замерзала вода в тех местах, где бездомные дожди останавливались отдыхать после своих тяжелых трудов, а обезлистевший, и оттого почерневший, лес грустно переживал свое предзимнее чувство осиротелости.
У небольшой уральской станции, насквозь промокшей и простывшей от низко нависших черно-сизых туч, пыхтя густыми клубами пара, со взламывающими провинциальную тишину вскриками паровозного гудка, визжа металлом, остановился, казалось, бесконечно длинный эшелон, составленный из вагонов «телятников».
На приколейную насыпь из «спецвагона» этого эшелона дружно высыпали конвойные вооруженные солдаты со своими командирами и, растянувшись цепью вдоль состава, взяли свои ружья наперевес. Солдатские вечно невыспавшиеся, уставшие и ко всему привыкшие глаза, почти бессмысленно взирали не только на этот ненавистный им эшелон, но, казалось, что и на весь мир. И только вороны, проживающие на пристанционных деревьях, громко, грассируя, перекрикиваясь между собой, с большим любопытством рассматривали представленное событие своими умными и очень внимательными глазами.
К еще недавно безлюдному дощатому станционному перрону с навесом и деревянными колоннами, со старинным небольшим колоколом, свисающим с фасадной стены, и с традиционной колонкой для воды, протянулась в два ряда цепочка конвойных солдат, образуя собой живой коридор.
В это же время солдаты открыли огромные тяжелые двери «телятников» и оттуда, почти падая, выползали ссыльные, во множестве своем старики, женщины и дети, Бог весть во что одетые. Они, молча, не проронив ни единого слова, кто как мог, устремились сквозь конвойный коридор к станции, к той самой заветной колонке, у которой мгновенно образовалась огромная очередь. Вода лилась неспешной струей, наполняя разнообразную тару – от бутылок разных форм до всевозможного вида пустых склянок и банок.
Ссыльные терпеливо ждали своего мгновения для прикосновения к воде, что, бывало, не видели сутками. И как только человек прикасался к колонке, он тут же жадно напивался, хватая ладонями воду, быстро омывал свое изможденное лицо, и, не вытираясь, наполнял свою тару. Некоторые из них очень тихо, чтобы не слышали солдаты, переговаривались между собой на своем родном языке.
Но вот конвоир, что стоял почти впритык к перешептывающимся, прислушался и громко приказал: - А ну, паны, молчать! - и после недолгой паузы, сбавив командный голос, вдруг полюбопытствовал - А о чем вы все время шепчетесь?
- Obawiamysię, żewszyscystrzelać- неожиданно резко ответила молодая, очень симпатичная, бойкая, миловидная, сероглазая девушка, лет двадцати, одетая в серый длинный свитер с заштопанными местами на локтях, свисающий почти до колен.
- Ну-у-у, тоже мне зашипела - запшекала! Такая красавица, а по-нашенски, ну, ни гу-гу. А ну, кто переведет на русский? - окинув глазами очередь, громко спросил солдат.
- Мы боимся, что нас всех расстреляют - тихо, но внятно ответил какой-то лысый восьмидесятилетний старик в огромных роговых очках, со слезящимися ярко-голубыми глазами, понуро глядящими на конвоира, одетый в обтрепавшийся костюм «бостон», и с трудом опирающийся на старую обтертую трость с набалдашником в виде странной птицы.
- Не боись, пан дед, всех не перестреляем! - произнес солдат, и со смешком добавил - Повезем всех вас на поселение к белым медведям, чтобы они не скучали!
3
Редактор прервал чтение, перевел взгляд на бронзовый чернильный прибор, в который были вмонтированы часы, а потом остановился на портрете лидера «солидарности», висевший на противоположной стене кабинета. Долго вглядывался в этого, ставшего президентом республики, улыбающегося рабочего судоверфи, в защитной каске, одетого в спецовку, со сжатым кулаком, поднятым к небу. Налюбовавшись на героя свободы и независимости, он потянулся в своем кресле, сладко и протяжно зевнул, и еще раз взглянув на часы, собрал все листы в пакет.
Рабочий день закончился, срочной работы не было, и редактор решил пойти прогуляться. Он достал свой кожаный желтый портфель, сложил туда пакет с текстом пани и вышел из помещения на улицу.
Неширокая, великолепно мощеная булыжником квадратной формы улица, с тротуаром, выложенным из гранитных плит, и обрамленная старинными трех-четырехэтажными домами в стиле немецкой готики и стилизованного барокко, неспешно и величаво вела его к городскому скверу. Все первые этажи домов за короткое время были превращены в ярко светящиеся магазины, кофейни, галантерейные отделы и бутики известных западных фирм.
Редактор шел не спеша, почти никуда не вглядываясь, и все размышлял про себя:
- Вот тебе и пани Бохеньска! Так интересно и легко пишет, словно всю жизнь этим и занималась. И стоит ли читать ее воспоминания, когда в принципе понятно, о чем пишет пани? Может, сдать текст в корректуру и верстку и не морочить себе голову? Да и времени крайне мало, чтобы отрываться на прочтение… Хотя… Все же, наверное, придется прочесть до конца, чтобы не краснеть перед ней, если у нее возникнет разговор по поводу ее текста…
Улица, слегка изогнув свою спину, перетекла в небольшую площадь, на которой размещался городской сквер, окруженный невысокой очень красивой старинной ажурной кованой оградой, оформленной из оригинального крученого металлического граненого прута. А на местах пересечений ажурного узора были вмонтированы кованые крупные розы причудливой формы, что придавало ощущение живой и вечной красоты.
Редактор свернул к большой настежь открытой калитке сквера, и, высмотрев свободную скамью, двинулся к ней.
Еще вчера шли проливные дожди, но сегодня выдался вечер на редкость погожий, умиротворенный, а потому сквер был заполнен отдыхающими и, всегда что-то всё читающими, людьми. Вокруг фонтанчика с вечно амурным курчавым мальчиком, сливающим воду на свои ноги, бегала ребятня, не давая скверу оставаться в тишине. Редактор сидел, погруженный в свои мысли, и никак не мог понять свой внутренний дискомфорт, но, увидев за фонтаном небольшое кафе с названием «французские блины», откуда шел легкий вкусный аромат подгоревшего хлеба, тут же встал и направился на запах.
У самого кафе стоял агрегат, выпекающий блины, и кулинар, одетый в традиционный национальный костюм. Редактор взял двойную порцию блинов с какими-то специями и кулинарными соусными добавками в миниатюрных чашечках, и сел на свободное место под навесом кафе. Из динамиков очень тихо звучал саксофон, плача и жалуясь на весь мир о своем одиночестве и ушедшей любви.
Молодая официантка подошла к редактору:
- День добрый пану! Чего, пан, хотел бы еще к столу?
- Светлого пивка с соком спелых вишен, огромных креветок и улыбки пани.
Официантка улыбнулась, что-то черкнула в свой блокнотик и ушла, и через несколько минут принесла большой бокал светлого пива с соком и креветками. Жевал он эти французские блины, почти не ощущая вкуса, и все размышлял о сегодняшней гостье.
Он уже прочел немало книг авторских воспоминаний, прошедших гулаговские лагеря и ссылки, прочел Солженицына и Шаламова, был знаком с публикациями узников совести, испытавших тюрьмы, зоны заключений и не столь отдаленные места.
Ему думалось, что достаточно много издано подобной мемуаристики, и есть ли вообще смысл дополнять этот загруженный ряд новой книгой пани. И, к тому же - кто ее купит и прочтет? Скорее всего только ее друзья да знакомые…
И еще вопрос, а как выкрутиться с финансовыми затратами на это издание? Ну, если, дай Бог, наша Ратуша введет этот проект в расход городского бюджета, тогда нет проблем… Да… Надо бы с властями города посоветоваться. Завтра же им позвоню.
Редактор справился с креветками, допил свое пивко, разбавленное соком, расплатился и решил идти домой, чтобы продолжить чтение воспоминаний…
4
Но вот паровоз резко загудел. Это значило, что время стоянки заканчивается и пора «пассажирам» занимать свои места. Солдаты, несколько расслабившись и накурившись до одури, быстро сосредоточились, и стали подгонять ссыльных к эшелону. Как всегда, в такие моменты, поднялась легкая паника, ссыльные резко заволновались и заспешили к своим «телятникам». У дверей вагонов стоят солдаты, чтобы при необходимости быстрей подтолкнуть их внутрь, так как невольно образовывались давки. Такие же давки ссыльных возникают и в караульном строю, где сквозь строй «пассажиры» спешно несут с собой водой заполненную тару. У дверей одного из вагонов исхудавшая молодая женщина с каким-то полубезумным иссохшим взглядом выплаканных глаз, неожиданно выронила бутылку с водой, покатившуюся по насыпи. Женщина в отчаянии бросилась за ней, но ее остановил резкий окрик конвоира, взявшего женщину на прицел:
- Стоять! Назад! А то пристрелю!
Перепуганная женщина, так и не добежав до бутылки, сначала упала, а затем быстро вскочила, и онемевшими от страха губами что-то тихо про себя произнесла.
- Давай живо в вагон, а то пристрелю!
Женщина, бросив взгляд полный отчаяния и боли на далеко лежащую бутылку, быстро пошла к вагонным дверям. Ее тут же подсадили солдаты, стоящие у дверей, и она исчезла в чреве «телятника», из которого шел тяжелый дух человеческих тел и прокисшей одежды вперемежку с ужасным запахом засохшего навоза.
Шум и гам от суеты и возни ссыльных затих. С грохотом захлопнулись огромные тяжелые вагонные двери, почти одновременно заклацали замки, а конвоиры с командирами с нетерпением и некоторым удовольствием вскакивали в свой уютный «спецвагон».
Эшелон медленно набирал скорость, оглашая своей паровозной трубой глухое, невиданное для ссыльных, пространство иного мира…
Раздался звонок в дверь.
Редактор положил прочитанный лист на журнальный столик, долго не мог попасть ногами в тапочки, затем встал с кресла и пошел открывать. В дверях стояла его улыбающаяся очень миловидная жена:
- Привет, мой дорогой! Что так долго не открывал? - спросила она.
- Привет! - чмокнув жену в щечку, произнес редактор - Ты же знаешь мою постоянную борьбу с тапками - в ответ улыбнулся он.
Редактор помог жене снять шикарное итальянское легкое пальто, затем освободить ее красивые ноги от элегантных полусапожек, ее деловую сумочку положил на полку вешалки и под руку повел ее в гостиную.
- Мой дорогой, но я же еще ничего не ела - улыбаясь, произнесла жена - Лучше пойдем на кухню, я чего-нибудь легкое приготовлю, а ты займешься кофе. Идет?
- Разве я когда-нибудь тебе в чем-то отказывал?
- Нет, конечно, но я так голодна, что не в силах даже говорить - все так же улыбаясь, сказала жена.
Минут через 15-20 всё было готово.
- Знаешь, а давай мы с тобой поужинаем при свечах в гостиной - сказал редактор.
- У нас какой-то юбилей? Или что случилось особенное? - с удивлением спросила жена.
- Нет, ничего особенного. Во-первых кухня надоедает, а во-вторых есть новости. А в гостиной и при свечах - самый раз!
- Как скажешь, милый.
Они быстренько организовали сервировку журнального столика, зажгли свечи на старинном подсвечнике, включили магнитофон с любимыми записями и сели к столику в мягкие удобные кресла. Не спеша доели поджаренные ломтики рыбных филе. Затем редактор принес кофе, разлил по чашечкам, и, сделав пару маленьких глотков, произнес:
- Знаешь, дорогая, а у меня сегодня в редакции был необычный гость - и сделал паузу, поднеся чашечку кофе к своим усам, словно вынюхивая в ней нечто особенное.
- А кто именно, милый? Ну, говори же, а то я помру от ожидания!
Редактор загадочно улыбнулся, еще потянул паузу, глотнул немного кофе:
- Никогда не догадаешься! Сама пани Бохеньска, собственной персоной, да еще и с предложением. Представляешь?
- Пани Бохеньска? Та самая, горделивая, что работала в банке? Эта та самая затворница, к которой никто ни разу не приглашался? - удивленно затараторила жена - А ты знаешь, где она живет? Да я вижу, что не знаешь! А живет она на самом берегу нашей реки, это в квартале от нас! А ты знаешь кто ее единственный сын? А где ее муж? Тоже не знаешь?
- Милая моя, да погоди ты волноваться - улыбаясь, сказал редактор - Давай по порядку. Почему ты ее назвала затворницей?
- О, я вижу, ты вообще ничего не знаешь! Это и понятно, потому что ты не посещаешь дамский салон, а там, в салоне все и обо всех знают!
- Но меня не интересует ваш дамский салон - произнес редактор - Сына ее я не знаю, но знаком с его другом. О муже я слышал. И что рано погиб - тоже. Где, что и как - не интересовался. Но ты мне скажи - почему она затворница?
- Постой, мой милый - жена перебила редактора - Ты, как всегда, точно ничего не знаешь! Муж ее погиб, да, но при странных обстоятельствах. И заметь - при очень странных! А сын ее полный бездельник, и непонятно как, но уже побывал за границей, чем занимался там - не известно. До заграницы был женат, но сейчас разведен - всё тараторила жена.
- Стоп! - с улыбкой прервал жену редактор - Ты же не знаешь, зачем пани приходила в редакцию.
- Нет, правда, а зачем? - неожиданно остановившись, с удивлением спросила жена.
- Правда, интересно? А приходила пани с желанием издать свою книгу.
- Книгу? - произнесла жена, словно поперхнувшись - Книгу? Пани…?
Редактор молча наблюдал за женой, у которой удивление в глазах росло с каждой секундой.
- Ах, вот оно что! - вдруг понесло жену - Вот почему она никого не приглашала к себе! Писательницей сделалась! Ну и пани! - не унималась жена - Не зря о ней до сих пор говорят, что она советская разведчица и тайно работала на КГБ! А она, гляди, писательница! Да какая из нее писательница! Старая финансовая крыса! Никто ее недолюбливает и все считают её предательницей родины!
- Да погоди ты так резко говорить об уважаемой пани! - невольно вспыхнул редактор - Говорить можно многое, но кто знает, где она правда?
- Когда она входила в салон, то все замолкали! - не унималась жена редактора.
- Хорошо-хорошо, моя милая, уже поздно! Давай договорим завтра. Оба мы с тобой за день устали, и пойдем-ка отдыхать…
5
Пани Ирэна после посещения редакции шла домой со смешанным чувством. Ей было приятно общение с редактором, но какая-то внутренняя тревога не покидала ее. Да и душа пока никак не подсказывала. Она чувствовала, что ей сейчас очень не хватает общения с ее любимыми цветами, что заряжали ее особой энергетической силой и невероятным чувством предощущения грядущих событий.
Зайдя к себе в свою уютную квартиру, она увидела, что за ее рабочим столом сидит сын и самозабвенно колдует над ее древней пишущей машинкой «Underwood».
Она подошла к нему, и нежно обняла его за плечи.
- Мой дорогой сыночек, спасибо, что чинишь этот прекрасный аппарат! Ты же знаешь, что я без него уже не могу, что он у меня как лекарство от внутреннего одиночества - тихо прошептала пани Ирена.
Сын, слегка повернув голову, улыбнулся и ответил:
- Мамочка, ну когда ты согласишься печатать на компьютере? Я тебя очень быстро научу. Это же совсем легко и просто!
- Нет, мой любимый, это дело мне никогда не освоить, не уговаривай, и больше о компьютере ни слова.
Затем она ушла на кухню. Сын встал из-за стола, взял сигарету и вышел на балкон покурить. Глядя на громадные деревья, склонившие свои тяжелые ветки к самой реке, он вспомнил, что мама сегодня собиралась идти в редакцию. Докурив, он прошел на кухню.
- Мамочка, совсем забыл! А почему ты ничего не говоришь о встрече с редактором?
Пани Ирэна что-то помешивала у плиты, и, не поворачиваясь, ответила:
- Взял редактор мои воспоминания, сказал, что почитает, и мне потом позвонит.
- Мамочка, так я тебя поздравляю! Говоришь, взял почитать - это уже успех! Но почему ты не радуешься, мама?
- Не знаю, сыночек, что-то душа не позволяет.
- Есть какие-то сомнения?
Пани Ирэна, закончив колдовать у плиты, повернулась к сыну, обняла его и тихо на ушко прошептала:
- Всегда в мире были, есть и будут сомнения - и после паузы - Как ты похож на отца… И если бы ты знал, как мне его не хватает...
Сообщение отредактировал стэф - Четверг, 13.06.2013, 12:59 |
| |
| |
| стэф | Дата: Четверг, 13.06.2013, 10:34 | Сообщение # 195 |
|
приятель
Группа: Друзья
Сообщений: 8
Статус: Offline
| 6
В вагонах явно не хватало воды, пищи, не хватало теплой одежды, и вообще не доставало всего того, без чего человеку невероятно трудно выжить.
И стучали и яростно скрежетали колеса эшелона, унося, сквозь усиливающийся жгучий северный ветер, свой скорбный груз в ночь, в жуткую и глухую даль…
В одном из вагонов, на грязном полу, кое-как застеленном всем, чем только было возможно, ссыльные сидели, лежали, молчали. Кто-то из них тихо стонал, кто-то тихо молился, у многих непроизвольно текли слезы.
Среди ссыльных находился тот самый восьмидесятилетний лысый старик Тадеуш в больших роговых очках с затертыми линзами. На его изможденном и давно не бритом лице иногда блуждала едва уловимая улыбка - то горестная, то радостная, а иногда казалась просто бессмысленной. Сидел он, слегка покачиваясь, часто сильно и надрывно кашлял, тщательно вытирая рот загрязнившимся большим белым платочком. Время от времени, закрывая слезящиеся глаза, он шевелил губами, периодически облизывая их спекшуюся ткань, словно обкатывал ими слова или молитву.
Рядом с ним, глухо рыдая, лежала навзничь, на мешке, исхудавшая молодая женщина, оставшаяся без бутылки с водой. Возле нее спал годовалый ребенок в нестиранных грязных рубашонках, обмотанный большой серой шалью, перевязанной медицинским бинтом. Время от времени, старик клал руку на ее спину с выпирающими острыми лопатками и, склонившись к ней, что-то очень тихо говорил.
Напротив старика сидела пани Новицки - седовласая пятидесятилетняя женщина, одетая в истрепавшееся осеннее серое пальто с высоким воротником. Ее горделивое, бледное, осунувшееся лицо было полно скорби, невыразимой тоски и тревоги, а тонкие губы ее время от времени подрагивали, удерживая рвущиеся из груди рыдания. Вплотную к ней примкнули две ее доченьки. Старшая, Мальгоша, коротко стриженная рыжеволосая восемнадцатилетняя барышня с большими голубыми глазами. Часто смаргивая, она листала какую-то старинную, сильно потрепанную книгу на латинском языке с пожелтевшими страницами, а младшая, Ирэна, двенадцатилетняя девочка, укутанная старым пледом, закрыв глаза, лежала, положив свою голову с большущей черной косой на мамины колени.
Пани Новицки, наклонившись к старику Тадеушу, и кивнув в сторону лежащей глухо рыдающей женщины с годовалым ребенком, тихо спросила:
- Как же ей теперь быть без воды?
- Пусть пани не беспокоится. Я вспомнил, что у меня, среди моих вещей, есть хорошая металлическая банка с цветочными клубнями. Сейчас я освобожу банку и отдам этой бедной пани. Так что, не волнуйтесь, добрая пани. Всё будет хорошо - улыбаясь, тихо ответил старик.
Он тут же полез в свой потрепанный громадный саквояж и сначала вытащил небольшой отрез какой-то синей необычной ткани, переливающейся на свету странными радужными оттенками, затем достал оттуда красивую черную металлическую банку конусовидной формы, с плотно закрывающейся крышкой, и какими-то странными буквами и символами золотистого цвета в виде астрологических знаков. Он открыл банку, высыпал на ткань маленькие невзрачные серые клубни, затем налил в неё немного воды и ополоснул. Наполнив банку водой из своей бутылки, он поставил ее у изголовья молодой женщины, а ткань с клубнями аккуратно перевязал шнурком, что достал из кармана, и протянул пани Новицки.
- Возьмите - сказал старик - Это вам от меня на память. Они мне уже не нужны - и видя удивление женщины, продолжил - Возьмите-возьмите! Из этих клубней растут удивительные цветы. И помните, что они не простые, в них есть некая волшебная сила. Вы потом их оцените.
Пани Новицки, взяв сверток, спросила: - А как они называются?
- У них, добрая пани, необычное название «прощание с родиной», но вы, пани, не удивляйтесь, так как в этом названии таится иносказательный смысл.
Старик закашлялся. Глотнув воды из бутылки, он продолжил:
- Милая пани, знайте, что то, с чем мы прощаемся не по своей воле в часы непомерного горя и беды, обязательно нам возвращается. Слышите меня? Обязательно возвращается…
- Как хочется в это верить - тяжело вздохнув, ответила пани Новицки, держа в руках сверток с клубнями - А зачем вам было брать с собой в неизвестность эти цветочные клубни?
- Везде, уважаемая пани, где есть возможная жизнь, человеку обязательно надо сажать цветы - грустно улыбаясь, ответил старик.
- Вы очень странный, милый пан Тадеуш… Очень странный… - с увлажнившимися глазами сказала пани Новицки - Люди, спасаясь от бедствий, обычно хватают главное: теплую одежду, хлеб, золото, камушки, документы… А вы…
- Много странностей бытует в нашем мире - философски ответил старик.
- А не скажет ли, уважаемый пан Тадеуш, откуда у вас эти клубни? - полюбопытствовала юная пани Ирэна, с огромным интересом слушая старика.
- Да что бы знала прекрасная пани Ирэна, что эти клубни мне подарил один старый знатный шляхтич. Еще будучи молодым человеком, я работал у неголичным секретарем до его последнего дня. Вот он мне рассказывал, что род его был некогда породнен с родом короля Ягелло еще во времена мощнейшего польско-литовского союза. И что он является каким-то по счету коленом рода великого князя Витовта.
Бог ведает, может с тех времен и кочевали эти клубни, так как этот знатный шляхтич намекал мне на то, что мол, они передавались из поколения в поколение.
Старик, сняв очки, и пытаясь протереть линзы полой пиджака, продолжил:
- И еще мне рассказал тот знатный шляхтич, что когда его пра…. прабабка была выдана по воле короля замуж, как в неволю, за одного крымского князька, она сажала, привезенные с собой, вот эти цветы, что росли у нее в родительском доме.
- Неволя это ужасно, пан Тадеуш! Но зачем она сажала привезенные с собой цветы? - спросила юная пани Ирэна.
Старик снова раскашлялся, долго не мог прийти в себя, затем он тяжело вздохнул и словно впал в полузабытье, но через минуту, встрепенувшись, ответил:
- А сажала она, свои цветы, уважаемая пани Ирэна, как память о своей родине…
В кабинете редактора зазвенел телефон. Редактор отложил чтение и поднял трубку.
- День добрый, пан редактор! Я секретарь нашего городского воеводы, и звоню вам по его поручению.
- День добрый пану - ответил редактор - Чем могу быть пану полезен?
- Хотел бы узнать, пан редактор, была ли у вас в редакции наша уважаемая пани Бохеньска и как обстоят дела с изданием ее книги воспоминаний?
- Да, всё в порядке, пан секретарь! Вчера была у меня уважаемая пани, и я как раз сейчас занят чтением ее воспоминаний. Надеюсь, что в ближайшие пару дней передам текст в отдел корректуры и верстки.
- Отлично, пан редактор! Пан воевода просил вас это дело не затягивать, так как оно у него на контроле. Если у вас есть вопросы, то я их немедленно передам воеводе.
- Спасибо, пан секретарь. Если возникнут - немедленно воспользуюсь вашим телефоном.
- До свидания, пан редактор! Удачи!
Редактор положил трубку, задумался и понял, что дело с изданием книги пани Бохеньской безотлагательное. Он решил ускорить процесс - позвонил по внутреннему телефону в отдел корректуры и пригласил к себе самого опытного корректора.
В кабинет зашла женщина лет шестидесяти, одетая в строгий деловой костюм черного цвета, худощавая, высокого роста, с очень серьезным бледным и малоприветливым лицом, а ее тонкие губы выражали вечное недовольство или обиду.
- Слушаю вас, пан редактор - низким грудным голосом сказала корректор.
- Присаживайтесь, прошу вас, пани Тереса. У меня к вам просьба. Прошу вас отложить вашу работу по монографии из нашего университета, так как время еще терпит, и срочно займитесь вот этим - редактор протянул корректору пакет с текстом пани Бохеньской - Могу сказать вам, что это еще и просьба самого нашего воеводы. Так что прошу вас, пани Тереса, заняться этим текстом в срочном порядке. И если возникнут вопросы - немедленно обращайтесь ко мне. И благодарю вас, пани, за понимание.
- Я все поняла, пан редактор. Разрешите идти?
- Да, конечно, пани Тереса - с дежурной улыбкой ответил редактор.
Дверь закрылась.
Редактор потянулся в своем уютном кресле и решил, что имеет полное право немного проветриться. Он позвонил своему секретарю, выдал нужные поручения, и сообщил ему, что едет по делам. Затем вышел из редакции, сел в свой маленький старенький автомобильчик «MALUCH» - этакий польский FIAT, и поехал за город. Подъезжая к железнодорожному переезду, он остановился перед закрытым шлагбаумом, за которым медленно проезжал длинный товарный поезд. Он лениво смотрел за мельканием цистерн, платформ, груженых лесом, углем, песком и контейнерами. Но вот стали мелькать товарные дощатые вагоны старого военного образца, Бог весть как еще сохранившиеся в железнодорожном хлзяйстве.
И вдруг в нем проснулось любопытство. Он стал внимательно всматриваться в эти вагоны, и пытался себе представить тот сибирский товарняк, с теми самыми деревянными вагонами - «телятниками», что описаны у пани Бохеньской.
7
Сибирский товарняк, до упора набитый ссыльными, мчался практически без остановок, изредка подавая мощные трубные свои позывные, будто извещая всё это огромнейшее сибирское пространство о своем очень важном государственном деле.
- Ну, куда же нас везут!…. - с полным отчаянием неожиданно вскрикнула пани Новицки, вклинивая голос свой в железный лязг колес - Ну, что мы им сделали плохого? Родина моя, защити нас несчастных!
Никто не откликнулся на голос.
Или не было желания отвечать, но, может быть, полная усталость и обреченность несчастных отказывала общению. И лишь один старик Тадеуш ответил ей:
- Успокойтесь, милая пани, родина нас не забудет…
Корректор Тереса Дембовска, отложив чтение воспоминаний пани Бохеньской, сняла очки, сделала глоток кофе и, задумавшись, закурила сигарету.
Жила корректор одиноко, так и не выйдя замуж. Она всегда чувствовала на себе ироничные недоброжелательные насмешливые женские взгляды, говорившие ей, что она неудачница, что личная жизнь у нее не сложилась и что так и осталась старой сварливой девой…
Читая текст, она вспомнила, что еще в детстве слышала о массовых ссылках в сибирь, о многих не вернувшихся оттуда, что погибли на рудниках, на непонятных стройках, или от болезней. И еще ей вспомнилось, что в юности она познакомилась с красивым, только что приехавшим парнем Гжегошем, сыном семьи ссыльных, которой было разрешено вернуться на родину после смерти Сталина. Они страстно влюбились друг в друга, но свадьба так и не состоялась.
Оказалось, что Гжегош страдал неизлечимой болезнью, о которой он и сам толком не знал, и скоропостижно умер от туберкулеза. Но он сам эту болезнь называл простонародным русским словом - чахотка.
И с тех пор от слов «чахотка», «сибирь», «сталин», «россия» ее трясло и мгновенно вызывало агрессию и озлобление на всё, что связано с Россией.
Пани Дембовска, в недавнем прошлом совмещавшая пост цензора, покуривая, сидела и размышляла:
- Да, естественно, что знаю эту уважаемую пани Бохеньску, и не раз слышала разговоры о ней, якобы советской разведчице и сотруднице КГБ. Но пока в ее воспоминаниях никак не проскальзывает любовь к России. Пишет именно то, что я сама слышала от пани Матейчик - матери Гжегоша. Жаль, что давно ее нет. А вот с ней можно было бы проверить некоторые моменты из воспоминаний автора текста… Ну, и название же пани Бохеньска придумала - «Обо мне от третьего лица». Любопытный прием! Словно бы не она это написала, а некто описывал все события, наблюдая за ними со стороны, по тому реальному времени, что дано в повествовании.
Но и это еще не всё.
Читая, не всегда удается понять, где наблюдатель превращается в героя произведения, или наоборот, а затем уже совсем непонятно как, но герой и наблюдатель вдруг оказываются третьим лицом. Правда, если не вдаваться в игру перемещения и превращения автора, описывающего события, и в целом произведения, то надо признать, что текст пока достаточно интересен, политически выдержан, и довольно грамотно написан…
Напольные старинные часы мелодичным негромким звоном сообщили о довольно позднем времени. Корректор прошла в свою маленькую спальню. Но она еще долго не могла уснуть, слушая, как за окном начал подыматься сильный ветер и одновременно, застучав тяжелыми каплями по стеклу, рухнул ливень…
8
О, как мощно бился ливень с эшелоном, стремительно летящим в неизвестность! Он своими беспощадными потоками как бы раздвигал дощатые вагонные проемы, чтобы доказать свою одну лишь власть, заливая своей ледяной водой любое пространство…
Из всех щелей струи воды под напором ветра разлетались в вагонном пространстве, орошая всех и всё вокруг. Кроме того, вода струилась из трещин вагонного потолка.
Ссыльные, у которых кончились запасы воды, наполняли свою тару, подставляя ее под струи. Ливень бушевал все сильней. Несчастные люди укрывались, чем могли, но особого результата не достигли - всё начинало стремительно мокнуть и сыреть с каждой минутой все больше и больше. Заплакали маленькие дети, видя смятенье на лицах взрослых. Матери, укрывая их собой, плакали от безысходности и бессилия.
И только старик Тадеуш, находящийся почти в центре этого человеческого повала, был как будто безразличен к происходящему. Он молчал и внимательно смотрел на всех, понимая, что от ливня нет спасенья, и знал, что спасенье все-таки есть, но оно иной силы противодействия.
Неожиданно для всех старик приподнялся и прислонился к нагромождению вещей, сложенных рядом с ним. Он снял очки, поднял голову вверх, и тихо, но потом, постепенно наращивая свой голос до самого своего предела, запел молитву «PaterNoster».
И этот старческий, дребезжащий немощный голос, но откуда-то набравший певческую силу и энергию, заставил притихнуть всех и обратиться к своим внутренним силам духа.
И было странно и страшно слышать, как шум ветра и воды переливались между собой с человеческим голосом, то споря, то сплетаясь воедино…
Закончив молитву, старик закашлялся, да так, что долго не мог остановиться и невольно сполз на пол. Лицо старика резко побледнело, горлом пошла кровь. Он судорожно сплевывал ее в свой несвежий платочек, окрашивая его розовым цветом. Затем прилег, положив голову на чей-то мешок, и закрыл глаза. Пани Новицки, встревожившись, сняла с себя широкий теплый шарф и бережно укрыла им затихшего старика.
Постепенно ливень прекратился, но взамен ему, с той же скоростью и силой, резко полетел обильный мокрый снег, забивая собой те щели, через которые еще недавно со свистом пробивалась вода.
Сибирь начинала показывать свой непростой характер…
К концу рабочего дня, уставшая от чтения порученного ей текста, корректор пани Тереса Дембовска, собралась и вышла на улицу. Желания идти домой не было никакого.
Тяжело читать подобные мемуары, написанные кровью сердца и памятью души - думала она, почти не замечая, куда идет - И кто мог заподозрить пани в ее связях с советской разведкой? Может из зависти к ее карьере, а возможно оттого, что была замкнутой и не очень компанейской. Даже с соседями пани Бохеньска мало и неохотно общалась. А может потому и стала затворницей, что рано осталась без любимого человека и, замкнувшись, всю свою нерастраченную любовь отдала работе и своему единственному сыну.
Корректор остановилась, услышав свое имя.
Рядом с ней стояла миловидная, но какая-то сегодня растревоженная, пани Зошя, с матерью которой некогда вместе учились в университете.
- Что с вами, пани Зошя? На вас лица нет! Что с вами случилось? - участливо спросила корректор. - День добрый, пани Тереса. Никак не успокоюсь! Я так взволнована! Если вы не торопитесь, то давайте присядем где-нибудь в кафе и вам кое-что расскажу.
Они зашли в городской сквер и направились в кафе «Французские блины». Сели за отдаленный столик, заказали зеленый чай с миндалем и мини пирожными.
- Представляете! - заговорила пани Зошя, усевшись поудобнее - Вчера к нам с Анджеем приехала в гости из Петербурга его родная сестра, что с юности, после окончания Ленинградского университета там проживает, вместе с ее русскими друзьями - мужем и женой. Все было замечательно, пока за разговором этот русский не вспомнил нашу певицу Анну Герман, Царствие ей небесное!
И он стал утверждать, что Анну просто обожают в России, что ежегодно в ее честь проводятся памятные концерты, пишут о ней восторженно практически все русские газеты и журналы. И еще он сказал, что у нас в Польше, Анна забыта и ничего о ней нигде не упоминается! Видя волнение пани Зоши, корректор прервала горячность собеседницы, положив свою ладонь на ее руку, и сказала:
- О ней у нас, и, правда, милая пани Зошя, полное умолчание, потому что так надо. Но вы должны понимать, почему это так происходит. А что вас собственно удивляет?
- Ну, как что? Я так разозлилась на этого русского, не выдержала и высказала ему всё-всё!
- А что всё? - улыбнулась пани Тереса.
- Ну как что? Что русские не раз делили нашу родину на части, что всегда нас истребляли, сотнями тысяч расстреливали, ссылали нас на всякие там кавказы и сибири, что попрали все наши национальные святыни! Растоптав все национальные традиции, лишили нас нашей самобытной культуры! Что всё, то хорошее, что рождалось у нас, русские всегда забирали себе! Даже нашу Анну Герман, и ту, отняли у нас и заставляли работать на их эстраде!
А что они сделали с Варшавой? Так и не захотели помочь восстанию варшавян против гитлеровцев? А после войны построили в центре нашей столицы сталинскую огромную, дурацкую пирамиду, попытавшись загладить свою вину?
- Не горячись, милая Зошя, успокойся - чуть слышно сказала корректор - Думаю, что в скором времени историческая справедливость восторжествует, и мы вернем себе утраченные ценности и восстановим свои приоритеты. Ты читала последнее выступление нашего президента?
- Нет еще. Я давно уже ничего не читаю. Все мучают дела по бизнесу с моей гостиницей и ресторацией. Трудно приходится вдвоем с мужем тянуть такой тяжкий труд, а еще и дети подрастают. И все нужно и надо, и надо… - тяжело вздохнула пани Зошя - А вам, пани Тереса, кроме работы удается читать? И что вы интересное, например, сейчас читаете?
Корректор внимательно посмотрела в глаза собеседницы, и, не убирая ладонь с ее руки, сказала:
- В общем-то, и я не всегда успеваю читать. На работе столько чтения, что глаза устают. Надеюсь, пани Зошя не забыла, что я еще работаю в редакции книжного издательства?… Но вот именно сейчас, например, я поглощена одним очень любопытным чтением… И на работе, и по вечерам, читаю текст будущей книги воспоминаний одной жительницы нашего города. А кто она - я пока не скажу из этических соображений.
- Понимаю - заинтересованно произнесла собеседница - А чем вас так заинтриговала книга этой жительницы?
- Искренностью впечатлений о России - с загадочной улыбкой ответила корректор.
Собеседницы расплатились и не спеша пошли к автомобильчику пани Зоши. - Давайте я вас подвезу - предложила пани Зошя.
- Охотно! - ответила корректор и села рядом на переднее сидение.
Возле дома корректора автомобиль остановился, и, прежде чем выйти, пани Тереса, слегка нагнувшись к пани Зоше, тихо сказала:
- Знаете, что меня больше всего потрясло в этой книге? В ней рассказано о таком замечательном правдивом нашем польском старике, что давно не встречала подобного описания. Ну, до свидания, пани Зошя!
9
На какой-то маленькой станции без названия, так как таблица с буквами, видимо, упала и сгнила, эшелон остановился по каким-то техническим причинам.
Было очень ветренно и холодно, сиротливо и пусто от выпавшего снега под тяжелым серым низким небом, по горизонту окрашенным в густые тревожные черные краски. А сама бревенчатая станция без названия, окруженная дремучим черным лесом, казалась нереально фантастическим видением из самых страшных снов.
Тепло одетые в ватники и ушанки вооруженные конвоиры пооткрывали вагоны и, став в цепочку, стали выпускать ссыльных к колонке с водой. Была та же суета с набиранием воды, медленно пробирались ссыльные к воде с теми же обреченными, уставшими, молчаливыми и скорбными лицами.
В этой очереди юноша с горящими воспаленными глазами от усталости и тихой, какой-то внутренней ненависти, не выдержав, дерзко спросил рядом стоящего капитана по-русски, но с сильным акцентом:
- Куда и когда нас, наконец, привезут, пане капитане? Уже нет сил!
- Куда надо и когда надо, но вас всех привезут - коротко ответил капитан, внимательно разглядывая бойкого юношу прищурившимися глазами.
Пани Новицки, стоящая неподалеку в очереди, и прислушиваясь к диалогу, обратилась к капитану тоже по-русски и с не меньшим акцентом:
- Помогите, пане офицере! У нас в вагоне умирает старик! Ему очень плохо.
- Ничем не могу помочь - отрезал он - Нам не велено этим заниматься!
Паровоз протяжно загудел.
Ссыльные заторопились по своим местам. Пани Новицки бежала со всеми по снегу, крепко держа обеими руками, как драгоценность, большую бутылку с водой. В сутолоке, у самой вагонной двери, она споткнулась и нечаянно выронила бутылку на насыпной гравий. Бутылка вдребезги разбилась, и на глазах, почти омертвевшей от ужаса пани Новицки, вода уже рисовала черное отверстие на тонком слое снега, покрывшего гравий. Очнувшись от ужаса, пани Новицки выдохнула в пространство вопль отчаяния.
В это время прозвучал очередной крик паровозной трубы и эшелон, дернувшись пару раз, медленно тронулся.
Солдат, стоящий в двух шагах, увидев ее замешательство, подскочил с криком «Давай быстрей в вагон», схватил ее и стал грубо подталкивать ее к вагонному чреву. Неожиданно рядом оказался молодой лейтенант, который все видел. Он резко схватил солдата за руку, сказав ему пару известных слов на «чистом русском». Затем он быстро подсадил пани Новицки в вагон, и уже на ходу, отстегнул от ремня свою фляжку с водой, и сунул ее в руку пани Новицки, крикнув:
- Пусть пани не волнуется! Это вам от меня на память!...
Корректор, прочитав этот эпизод, бросила лист на стол.
На ее лице мгновенно вспыхнули еле заметные тени презрения, а тонкие губы ее утончились донельзя. Разволновавшись, она резко встала из-за стола, накинула на себя теплую кофту, и вышла на балкон, чтобы покурить и унять волнение.
С ее балкона на десятом этаже, ей была видна красавица городская Ратуша с красивой старинной башней и огромными часами, и несколько старинных высоченных остроконечных костелов, будто бы намеренно воткнутых в городские кварталы. И слышались мелодичные колокольные звоны, призывающие правоверных католиков к вечерней службе.
Но корректор была так взволнована, что, кажется, ничего не замечала. Ее бил мелкий внутренний озноб от прочитанного фрагмента.
Наконец она докурила, вернулась в комнату и с решимостью села к телефонному аппарату.
- Алло, пан редактор! Извините за беспокойство в столь неурочный час.
- Добрый вечер, пани Тереса! Что случилось?
- Мне надо срочно с вами встретиться! Иначе я не знаю, как буду выглядеть завтра!
- Пани Тереса, у вас что-то случилось? - повторил свой вопрос редактор.
- Да! То есть, лично у меня нет, но я не могу больше читать текст пани Бохеньской. Это выше моего миропонимания! А самое главное смогу вам рассказать только в личной встрече и желательно прямо сейчас!
- Я понял пани, но, может быть, оставим этот разговор на утро? Понимаете, уважаемая пани Тереса, у меня жена лежит с температурой, и я не могу ее в данный момент оставить одну.
- Понимаю… - тяжело вздохнула корректор - Тогда до завтра, пан редактор.
Только она положила трубку, как зазвонил телефон.
Это была пани Зошя. - Добрый вечер, пани Тереса! Извините меня, но вы меня так заинтриговали, что так и хочется спросить - когда книга, над которой вы сейчас работаете, ляжет на прилавки книжных магазинов? Я уже ее хочу почитать!
Корректор, глубоко вздохнув, подавила в себе нахлынувшие эмоции, и голосом, словно ничего не случилось, ответила:
- Добрый вечер, Пани Зошя. Ну, что вам сказать? Сейчас я не уверена, что эта книга когда-либо выйдет из стен нашей редакции.
- Это почему же, пани Тереса? Вы же еще сегодня с таким восторгом говорили о замечательном старике, помните?
- Помню - едва скрывая раздражение, сдержанно ответила корректор, и, выждав паузу, продолжила - Извините, милая пани Зошя, но я думаю, что вам всё же следует забыть об этом старике…
10
Эшелон, мчавшийся на пределе свох возможностей, временами притормаживал на сложных участках трассы, повороты которой не позволяли выдерживать нужную скорость. Вагон, в котором находился умирающий старик, был соседом «спецвагона» с конвойным составом.
На каком-то километре дороги, когда эшелон едва плелся, конвойные вдруг услышали звуки тяжелых ударов, раздающихся из соседнего вагона.
- Чтобы это могло быть? Ну, никакого житья! - подумал капитан, прислушиваясь к учащающимся ударам - Бунт? Или что иное? Он зашел в офицерский отсек, и посоветовавшись со своими подчиненными командирами, принял решение - остановить эшелон. Пока он размышлял, как это осуществить, эшелон остановился у какого-то бревенчатого полустанка, с каланчой для заливки воды в паровозный тендер, с маленькой бревенчатой избой и колодцем и, с неподалеку стоящей, будкой стрелочника.
Капитан вызвал несколько вооруженных солдат и вместе с ними зашел в соседний вагон, в котором удары прекратились, как только эшелон остановился.
- Ну, что тут у вас! - зычно и зло спросил капитан с пистолетом в руке, оглядев притихших и испуганных ссыльных - Кто стучал по стенкам - немедленно встать!
Ссыльные молчали.
Но тот дерзкий исхудавший юноша вдруг приподнялся и громко сказал по-русски:
- У нас тут умер старик! Понимаете? И мы не знаем, что с ним делать! Его надо хоронить!
- Так, понятно! Разберемся! - зло ответил капитан, и, повернувшись к солдатам, тихо приказал - Старший сержант Перевалов, немедленно к стрелочнику за носилками и любым тряпьем!
И пока сержант с рядовыми не принесли носилки, так и молчали - конвоиры и ссыльные.
Затем капитан с солдатами и носилками, подойдя к мертвому старику, громко спросил:
- Как его имя и фамилия?
- Не знаем его фамилию, а звали его пан Тадеуш! - вызывающе громко ответил дерзкий юноша.
- Тады уш, звиняйте, пан! - ехидно сострил капитан, глядя на юношу в упор, и, повернувшись к солдатам, резко приказал - Грузи его.
- А куда вы его? - с тревогой крикнул юноша - Это очень достойный пан! Его надо отпевать и хоронить с почестями!
- С почестями, говоришь? А актировать не подойдет? - с ухмылкой ответил капитан и пошел вслед солдатам, вытаскивающим из вагона тело старика с болтающимися руками и ногами, уложенного на дровяные носилки и укутанного непонятным тряпьем.
- Я не знаю такого слова «актировать»! - отчаянно крикнул юноша в спину капитана.
С лязгом захлопнулась вагонная дверь. Ссыльные, кто мог, прилепились к щелям и со слезами смотрели, как несут старика куда-то за избу стрелочника…
Корректор в размышлении снова отложила чтение.
После телефонного разговора с редактором она не собиралась читать, будучи в полной уверенности, что этот текст ее больше не интересует, и будет настаивать на запрет его издания. Либо. Она могла бы согласиться на издание, но только после важной беседы с автором и редактором. Но недавняя телефонная беседа с пани Зошей о несчастном старике, как-то смягчила ее душу.
Корректор накинула на себя теплую кофту и снова вышла на балкон. Закурила свои любимые крепкие и ароматные сигареты «GoldenAmerican», а в простонародье - голдены, и стала вслушиваться в тишину наступившего ноября…
Сообщение отредактировал стэф - Четверг, 13.06.2013, 10:36 |
| |
| |
|
