Город в северной Молдове

Четверг, 25.04.2024, 10:40Hello Гость | RSS
Главная | Поговорим за жизнь... - Страница 20 - ВСТРЕЧАЕМСЯ ЗДЕСЬ... | Регистрация | Вход
Форма входа
Меню сайта
Поиск
Мини-чат
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
ВСТРЕЧАЕМСЯ ЗДЕСЬ... » Наш город » земляки - БЕЛЬЧАНЕ и просто земляки... ИХ ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО » Поговорим за жизнь... (истории, притчи, басни и стихи , найденные на просторах сети)
Поговорим за жизнь...
sINNAДата: Среда, 25.02.2015, 17:15 | Сообщение # 286
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
Не всё  на  свете...

Не  всё  на  свете   -  ложь и  фальшь.
И правду,  поднапрягшись,   сыщешь...

Но мир непостоянен наш...
То нужен  ты, а то  вдруг   лишний.


Сообщение отредактировал sINNA - Среда, 25.02.2015, 17:17
 
KiwaДата: Вторник, 24.03.2015, 11:34 | Сообщение # 287
настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 676
Статус: Offline
Лия ван Лир (Лия Семеновна Гринберг)  - легендарная женщина, благодаря которой в Израиле появились киноклубы или синематеки...

Она родилась 8 августа 1924 года в бессарабском городке Бельцы в семье зерноторговца Шимена Гринберга и активистки Международной женской сионистской организации (Вицо) Голды (Ольги) Гринберг (отец был расстрелян немцами в Бельцах вскоре после оккупации в начале войны, мать погибла в гетто Транснистрии).
В 1940 году родители послали ее в Палестину проведать уехавшую туда сестру. Но Лия так полюбила Эрец-Исраэль, что решила остаться на новой родине навсегда. Это и спасло её...

В 1945 году во время учебы в Еврейском университете красивая студентка встретила голландского летчика-добровольца и будущего драматурга Вима ван Лира, который - влюбившись в Лию - тоже решил остаться в Израиле.
Они поженились в 1952 году и переехали в Хайфу.
Ван Лир обожал кино и они с Лией купив несколько заграничных лент на 16-миллиметровой пленке стали крутить дома кино...
На эти домашние сеансы собиралось множество гостей и вскоре супруги ... открыли в Хайфе "Клуб любителей хорошего кино", в который мгновенно вступили 250 человек.
Позже основанные Лией аналогичные клубы появились в Хайфе, Тель-Авиве, Иерусалиме..
В 1984 году, при поддержке филантропического фонда ван Лир, Лия организовала ежегодный Иерусалимский международный кинофестиваль, который возглавляла до 2008 года.
Ее последний выход на люди тоже был связан с кино: она представляла Израиль в качестве мэтра киноиндустрии на Берлинском фестивале. Там ей стало плохо, ее госпитализировали и перевезли в Израиль..
"Королева израильского кино", основательница и директор Иерусалимского международного кинофестиваля Лия ван Лир, умерла в пятницу, 13 марта, в больнице "Шаарей Цедек" в Иерусалиме, в возрасте 90 лет.
Удостоенная государственной премиии Израиля в 2004 году, она также является кавалером ордена Почетного легиона Франции...


Словно в кино, Лия перелетела через всю Европу в любимую страну, чтобы навечно упокоиться в земле, на которой стоят ее киноклубы...
 
БродяжкаДата: Пятница, 27.03.2015, 08:11 | Сообщение # 288
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
как плохо знаем мы истории жизней своих земляков!...
 
shutnikДата: Понедельник, 30.03.2015, 04:22 | Сообщение # 289
дружище
Группа: Друзья
Сообщений: 387
Статус: Offline
Черная тарелка
Она висела на стене у нас на кухне, под самым потолком, похожая на пасхальный поднос, только поглубже, и целый день – с шести часов утра до полуночи – из неё что-то доносилось: то трескучая речь, то музыка, то песня. Черная тарелка стала как бы частью нашего семейства и, подобно каждому члену нашей семьи, всегда говорила, но не слушала, что ей говорят. Во всяком случае, так думали у нас все, кроме дедушки.
В доме у каждого из нас было свое отношение к черной тарелке. Дед, старейшина в семье, благочестивый еврей, проживший все годы до войны в местечке, уверял, что эта черная штуковина ничего общего с истинным благочестием не имеет, ума не добавит, потому что все ее словеса – из казенного источника. Больше того, дед полагал, что тарелка висит не просто так, они ее специально внедрили, желая знать, что каждый говорит у себя дома. При этих словах дедушка своим длинным костлявым пальцем протыкал воздух над головой, и если бы потолок не мешал, проткнул бы небо. «Поэтому надо остерегаться с каждым словом, не болтать лишнего».

А бабушка, в отличие от деда, выросла в Бельцах, в городе, где семья поселилась после войны, вернувшись из эвакуации. Она окончила русскую женскую гимназию еще в царское время, читала книги графа Толстого, играла на мандолине и (трудно поверить!) танцевала полонез. Она была совсем юной, когда ее родители устроили сватовство с родителями дедушки, и жених увез ее в свое местечко. Там постепенно обнаружилось, что бабушка вдобавок ко всему еще знает иностранные языки, иногда вдруг произносила «Финита ля комедиа».

Бабушка целыми днями хлопотала на кухне и как раз была довольна трещёткой, как она называла репродуктор. С ним хоть можно услышать слово, песню, иначе рискуешь совсем оскотиниться.

Родители мои целыми днями были на работе, так что к черной тарелке папа только вечером слегка прислушивался, после ужина, когда передавали последние известия. Сделав громче звук, слушал новости из Москвы, заглядывая в газету «Правда», словно сопоставляя в мыслях услышанное и прочитанное. Мой отец был школьным учителем математики. Наверное, потому привык всё перепроверять, уточнять, в том числе и последние известия из Москвы. И порой в самом деле случалось так, что он находил у них расхождения, нестыковки, особенно когда дело касалось подсчетов.

- Забавно получается, - удивлялся папа, - здесь пишут одно число, а там называют совсем другое!?
- Смех и грех, куда ни глянь, - раздавался в ответ голос деда, словно он только и ждал замечания папы, готовый тут же оседлать любимого коня.
- Сразу после их вступления в наше местечко, в 1940-м, все обитатели были на седьмом небе. Шутка сказать, сам усатый мессия пожаловал к нам собственной персоной! На другой же день прошли выборы за новую власть, и банщик Лэйбалэ сразу выбился в начальство, стал таким «я-тебе-дам!». Председателем местечкового совета. На третий день спохватились, что во всех магазинах и лавочках исчезли товары На четвертый день, нет, накануне ночью, арестовали и выслали всех состоятельных людей местечка, а с ними и главного раввина. На пятый день закрыли все синагоги, а в главной синагоге устроили клуб…

Тут мама обычно перебивала рассказ деда из книги советского бытия, кивнув головой в сторону черной тарелки, точно напоминая старику его же собственные слова, что не надо болтать лишнего. Он сразу умолкал, будто одним поворотом отключили струю, текущую из крана. В тот вечер все шло как-то не так. Может быть, дед стал бы рассказывать, что произошло в их местечке в шестой и седьмой день после прихода освободителей, но тут вдруг послышался зычный голос Мотла, племянника нашего деда.
- Что-то я не пойму, - каждым своим словом он будто забивал стальные гвозди в наш кухонный стол, - тебе, дядя, не нравится наша власть?

Недели две тому назад Мотл демобилизовался и стал, по определению моей мамы, достойно отслужившим «парнем на выданье». Она взялась пристроить его, найти ему достойную пару. А пока суд да дело, Мотл жил у нас, спал в одной комнате со мной на матрасе, лежавшем на полу.
Точно в шесть часов утра черная тарелка подавала голос. Тишину оглашал протяжный, словно с неба докатившийся аккорд, возвещавший мажорным тоном населению советской державы, что новый день, приближающий каждого её гражданина к коммунизму, наступил. Этих нескольких мгновений, пока аккорд наполнял все уголки нашего дома, было достаточно, чтобы Мотл вскочил со своего ложа и, покачиваясь, словно он стоял на кораблике, подносил правую руку ко лбу, отдавая честь. Глаза он не спешил открывать, опасаясь, видимо, расплескать ночные сновидения. И как только небесный аккорд умолкал, Мотл тут же валился на жесткий матрас и, как ни в чем не бывало, продолжал дрыхнуть.

В тот вечер, когда Мотл вмешался в рассуждения дедушки о советских освободителях и резко оборвал его речь, голос его звучал так, будто весомые слова произносил не лишь бы кто, а собственной персоной Юрий Левитан. Каждый раз, когда из черной тарелки вдруг раздавались эти два слова «Говорит Москва!», произнесенные известным диктором, у каждого из наших замирало сердце. Сам я, понятное дело, этого не чувствовал, но бабушка мне рассказывала, что во время войны Юрий Левитан передавал все основные новости с фронта, которые далеко не всегда были радостными. И каждый слушал их, затаив дыхание.

- …Не нравится тебе, дядя, наша власть?..
- Мотл… - отозвался мой отец, - думай, что ты мелешь!
- Не Мотл я, - прогремел его голос, - а Матвей!

Нависла тягостная тишина. Молчала и черная тарелка, будто прислушиваясь и пытаясь узнать, что в этом доме произойдет дальше. Заговорила моя мама:
- Ладно, пусть будет Матвей, - произнесла она и добавила в рифму: - но все равно еврей…

Сразу после ее слов тарелка объявила: «Театр у микрофона. Передаем инсценировку романа Достоевского «Идиот»…

Мотл обитал у нас еще недели две, после чего перебрался в общежитие мехового комбината, где его приняли на работу. Он был первым из всех наших родственников, кто уехал в Израиль.

А в нашем доме, оглушенном последними известиями с полей, строек, из фабрик и заводов, продолжалась будничная каждодневная жизнь. Дедушка после того, как закрыли в нашем городе единственную синагогу в ходе борьбы с религией, стал молиться дома. Бабушка хлопотала у плиты, продолжая нести свою вахту, каждое утро готовила маме и папе (каждому в отдельности) обеденные пакетики с едой, которые они брали с собой на работу. Меня же небесные аккорды не будили, под говор тарелки я научился спать, просто любопытно было смотреть, как Мотл отдавал честь. Оставшись один, я не спешил с подъемом, лежал на спине, подложив руки под голову, - позволял себе понежиться, слушая черную тарелку.

Может, в такие минуты ребяческой задумчивости я ломал голову, никак не мог взять в толк, как это получается, что у стены, на которой висит черная тарелка, ничего нет, никакого аппарата, а из нее слышны живые голоса, песни и даже целые оркестры. Мотл, в армии служивший радистом, пробовал мне растолковать, что радиостанция посылает особые сигналы по проводам, ведущим к черной тарелке. К репродуктору. Вообще-то Мотл мне не соврал, я своими глазами видел провод, о котором он говорил. Но как по какой-то проволоке могут доноситься звуки и вылетать из тарелки, как птички из клетки? Что-то не то болтает этот Мотл, думал я тогда. Я же слышал, как дедушка однажды сказал ему: «За три года службы в армии тебе там хорошо вправили мозги».

Моей любимой радиопередачей тогда была «Пионерская зорька», которую слушал в ту пору почти каждое утро. Она обычно начиналась протяжным пением горна. И хотя до дня, когда стану пионером и начну носить красный галстук, было еще далеко, при звонком звучании горна мне хотелось вскочить с постели и петь вместе с теми мальчиками и девочками из черной тарелки:

Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы – пионеры, дети рабочих.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера «Всегда будь готов!»


Я мечтал стать летчиком и летать на реактивном истребителе. На таком, какие можно увидеть из нашего двора. Он проносится в небе с оглушительным шумом, как внезапный гром в солнечный день. А за ним тянется белая полоса, которая постепенно расплывается, и самолет тает в густой синеве. Никак не мог я тогда уразуметь одну вещь: как в такой маленький, как игрушечный, самолет может поместиться летчик? Выходит, все летчики должны быть лилипутами?

По воскресеньям, в девять пятнадцать утра все наше семейство, кроме деда, слушало передачу «С добрым утром!». Усаживались за столом на кухне, как на праздничном обеде, и прислушивались к тому, что лилось из черной тарелки. Можно было сэкономить, не ходить на концерт, потому что концерт с участием лучших артистов сам приходил к тебе прямо в дом. Единственным местом, где в нашем небольшом городе можно было увидеть живого артиста, был Дом культуры в центре, на улице Ленина, старое двухэтажное здание с четырьмя обшарпанными колоннами вдоль фасада. Как я слышал однажды от моей бабушки, в этом доме до войны помещался кинотеатр Шапиро – синема «Иллюзион», а сама улица называлась именем румынского короля Карола.

Летними вечерами и по воскресеньям лучшим местом для прогулок был пятачок в центре, который почему-то называли «Плэцл». Там можно было встретить знакомых или родственников, живущих в разных местах, видеться с которыми посреди недели возможности не было. «Плэцл», называвшийся так еще до войны, головой касался Дома культуры, а ногами упирался в парк. На «Коржике» можно было услышать разные семейные новости, городские сплетни, которые циркулировали в городе от одного воскресенья до следующего. Перед Домом культуры висели большие афиши, украшенные именами заезжих артистов, певцов, чьи голоса уже слышали по черной тарелке, особенно в передаче «С добрым утром». Мне это казалось чудом. Вот в наш город по заржавленным проводам поступает сигнал с их голосом, мы не видим их лиц, не можем прикоснуться к этим людям. А вот к нам пожаловали и сами эти знаменитости – собственной персоной, чтобы выступить перед публикой.

Моим родителям особенно пришлись по душе несколько артистов – Аркадий Райкин, а также веселая пара с забавными именами – Штепсель и Тарапунька. Райкин в своих выступлениях каждый раз менял свой голос: вот он только что гундосил, клянчил и жаловался, а вот он уже кричит на кого-то, как наш сосед орет на свою жену.

Штепсель с Тарапунькой тоже очень смешные: Штепсель говорит по-русски ясно и понятно, а Тарапунька тараторит на такой смеси русского с украинским, что я с трудом понимаю его разговор. За столом у нас все очень смеялись, покатывались от хохота, так и мне пришлось смеяться вместе с ними.

О том, что Райкин еврей, на «Плэцл» знал каждый встречный-поперечный, хотя по радио об этом никогда не сообщалось. Поговаривали также, что один из двух потешных комиков, Штепсель, - еврей, а Тарапунька – украинец. Штепсель – мелковат и с хитрецой, а Тарапунька – долговязый простак. И эта информация тоже проистекала не из черной тарелки. Но были очевидцы, которым посчастливилось видеть этих артистов в натуре на сцене нашего Дома культуры. Кстати сказать, «Плэцл» сам по себе являлся чем-то вроде огромной черной тарелки, где можно было услышать и обсудить (причем без всяких проводов) то, о чем обычная черная тарелка умалчивала.

Среди других радиопрограмм, чьи звуки заполняли нашу кухню, выделялась передача, носившая название «Концерт по заявкам радиослушателей». Дедушка, конечно, очень даже сомневался, что люди из разных городов и сел, якобы присылавшие заявки в радиокомитет, - доподлинные. Он настаивал на своем: «Врут! Всё у них враньё. Кто станет посылать им свое настоящее имя и адрес?» Так он утверждал, пока не случилось то, что случилось.

Мама, очень любившая петь и очень редко предававшаяся этому занятию, разве что во время вышивания своих картин разноцветными нитками мулине, получала огромное удовольствие от концертов по заявкам. Из них она узнавала о новых песнях, тут же сразу запоминала их – и мелодию, и слова. Много лет спустя я нашел среди старых вещей несколько тетрадей с пожелтевшими страницами и выцветшими чернильными записями, - тексты десятков песен, впервые услышанных мамой в концертах по заявкам слушателей.

Одно обстоятельство всегда вызывало у нее недоумение и печаль: почему никогда в этих концертах не передают ни одной еврейской песни? И вот бабушка однажды сказала ей то ли всерьез, то ли шутя: «Почему ты им никогда не напишешь?»

Похоже, мама приняла всерьез бабушкину подсказку и написала письмо по московскому адресу, который диктор постоянно озвучивал в конце передачи. Каково же было наше удивление и восторг, когда как-то вечером во время передачи концерта по заявкам вдруг услышали, как из черной тарелки назвали имя мамы и город, откуда они получили письмо. Сразу после этого зазвучала песня «Ицик уже женился».

Тот вечер я помню поныне. Мамы как раз в кухне не оказалось, хотя ее любимая передача уже началась. Раздался бабушкин крик, она звала маму. На ее зов в кухню уже поспешили зайти папа и дедушка. (Дедушка ей, между прочим, сказал: «От такого крика могло показаться, что у тебя начинаются роды»). Ни слова в ответ не сорвалось с бабушкиных губ, она как бы оцепенела, замерла с таким непроницаемым выражением лица, на котором блуждала то ли еле заметная улыбка, то ли гримаса боли. Молча подняв руку, она пальцем указала на черную тарелку.

Песню эту исполнил знаменитый московский кантор и певец Миша Александрович. Я не уверен, что кто-то из моей родни до этого случая слышал когда-то это имя. Оно однако запечатлелось в моей памяти вместе со звуками веселой и незамысловатой народной песни о горемыке Ицике. Песню эту можно было бы обратить и к нашему родственнику Мотлу-Матвею. Тогда я впервые ощутил, глядя на маму, что слёзы из глаз могут течь по щекам и от радости.

В ближайшее воскресенье после этого концерта по заявкам «Плэцл» бурлил. Нечего сказать, событие! Кто мог представить себе такое: из черной тарелки – песня звучит на идише, на еврейском языке. Разумеется, у нас знали, что в нашей мелихе, в нашей стране случайно ничего не происходит, особенно когда дело касается евреев. Новый хозяин Кремля, известный у нас на «Плэцл» как Плешивый, вероятно, передает через Ицика сигнал, что надо ждать перемен. К добру ли, к недобру – это уже покажет жизнь. Некоторые умники пошучивали, что добром мы уже сыты по горло, как бы не стало еще лучше. Дедушку моего эти разговорчики на «Плэцл» не задевали; он, наученный советским опытом в своем сгоревшем местечке, твердо придерживался мнения: «Этим бандитам верить нельзя!». А бабушка обычно обрывала его: «Верь, не верь, кутерьма всё равно останется».

Другое дело – моя мама. К ней стали подходить, расспрашивать, как ей это удалось. И, может быть, раз ее уже знают в Москве, стоит попробовать заказать другие еврейские песни. Ей даже подсказывали, какие именно. Например, «Бельцы, мой городок», или «Варнички», или «Мама не виновата». Один человек даже передал через нашу соседку записку с просьбой заказать по радио библейское песнопение «Овину-Малкейну». Устно его посредница добавила, что, если понадобится, он готов внести плату наличными.

Я никогда не спрашивал маму, обращалась ли она когда-нибудь еще в радиопрограмму по заявкам, но с того вечера по черной тарелке я больше не слышал еврейских песен. Уже в Израиле, прожив там пятнадцать лет, мама как-то позвала меня на кухню, прикрыла дверь и рассказала, что через недели две после того памятного концерта ее вызвали в отдел кадров предприятия, где она работала бухгалтером, и оставили ее наедине с человеком в штатском. Он обратился к ней вежливо, представился, кто он есть и откуда пришел. Долгой беседы с ней не завел, но посоветовал – больше таких заявок в Москву не посылать. Есть люди, способные использовать искренние национальные чувства в неприглядных целях...

- Об этом я никогда никому не говорила, даже твоему папе, светлая ему память… Не хотела, чтобы он переживал…

Страх тех далеких, давно минувших лет еще трепетал в ее зрачках. И мне кажется, после той встречи в отделе кадров мама тоже начала думать, как дедушка, что черная тарелка неспроста висела на стене в каждом доме и что сигналы по проводам работали в двух направлениях…

В те 50-е годы, о которых я здесь вспоминаю, случилось еще одно происшествие, потрясшее мир и, как много других новшеств, не просто удивило и вызвало восторг, но также нагнало страху, даже ужаса.

В обычный осенний день 1957 года черная тарелка вдруг резко оборвала свою передачу. Стало слышно, как на сковородке шипят котлеты, которые бабушка жарила. Внезапная тишина обострила чуткий бабушкин слух. Она вытерла руки передником и подошла поближе к стене, где висела «трещотка».

- Что-то не нравится мне ее молчание, - произнесла бабушка, поглядывая вверх, точно ожидая оттуда ответ. Ответ быстро поступил. Он прозвучал голосом Юрия Левитана. Торжественно и протяжно, как он умел, несколько раз подряд он повторил те же два слова: «Говорит Москва!»

Бабушка вздрогнула и тоже неторопливо, чёткими шагами подошла ко мне, обняла мою голову и прижала к себе. Я почуял запах её фартука, вобравший в себя запахи всех приготовленных ею лакомств. Одним ухом упирался я в ее живот, другое ухо она мне прикрыла своей ладонью, как нарочно, чтобы я не мог услышать, что говорит Левитан. Я еле вырвался из ее рук и услышал незнакомое слово – «спутник»…

В эту минуту в кухню вбежала соседка. Глаза ее были полны слёз. Она хлопала себя ладонями по бокам и непрерывно повторяла: «Скажите мне, пожалуйста, что это такое – спутник, космос?..».

Бабушка, о которой вся наша улица знала, что она окончила русскую гимназию, читала графа Толстого, играла на мандолине и танцевала полонез, под градом вопросов перевела дух, поправила платок на голове и уверенным голосом стала проявлять свои глубокие познания в русском языке:
- Спутник – это кто идет рядом, попутчик. А космос…

Она, видимо, спохватилась, что в русской гимназии царских времен про космос не проходили. На помощь ей подоспел дедушка, которого голос Левитана тоже заставил прислушаться к черной тарелке.

- Космос, шмосмос, - сказал он, - хорошее дело они не придумают!
- Только бы войны не было, - вздохнула соседка. – А то я сразу пугаюсь, когда слышу голос этого диктора. С тех страшных лет он меня преследует…

Ещё не один год черная тарелка доставляла сигналы из Москвы в наш дом, вовлекая наше семейство в сеть общественной жизни, которой тогда жили все. Другой голос, даже голоса послышались в нашем доме, когда папа купил радиоприемник «Белорусь-57», - дорогую, красивую вещь, ставшую частью скромного мебельного гарнитура в спальне родителей. Для радиоприемника прикупили низкий столик, и оба эти предмета задвинули в угол между шкафом и широким диваном, который бабушка с гордостью называла тахтой...

На стеклянной шкале приемника, который иносказательно стали именовать ящиком, были обозначены все крупные города мира, как на карте. Но папа искал одну единственную полоску, тонкую, как волос, где никакой город не был обозначен и в помине, но сквозь гул и треск помех можно было расслышать: «Кол Исраел», «Голос Израиля»…

Уже поздно. Из черной тарелки льётся тихая классическая музыка, словно провожая в вечность еще один завершившийся день. Дедушка после вечерней молитвы все еще сидит за кухонным столом, заглядывая в свой молитвенник - Сидур. Почти все дни своей жизни довелось ему провести в двух разных мирах: в трудном и суетном мире, окружавшем его, и в мире его святынь, где он стремился найти правду. Нашел ли он её?

Бабушка сидит напротив него на узком диванчике, натруженные руки уронив на колени и прикрыв их фартуком. Её короткие ноги не достают до пола. Они медленно покачиваются на весу, как бы соскучившись по фигурам полонеза. Перед тем, как отойти ко сну, она ставит на плиту чайник, полный свежей воды, чтобы закипел. Она заботится обо всем. На ночь должна быть припасена кипяченая вода, - мало ли для чего понадобится?

Папа уже заканчивает проверку школьных тетрадей своих учеников. Уверен, он не пропустил ни одной ошибки. Он всегда был начеку, когда речь шла о чужих ошибках. В начале семидесятых, когда появилась возможность выезда в Израиль, Мотл предложил осуществить это вместе с ним. Что же ответил ему мой папа? «Матвей, ты делаешь крупную ошибку».

Мама откладывает вышивку двух красивых роз на канве, натянутой на пяльцы, - два тонких деревянных кружочка. Еще пара вечеров – и на тахте появится новая вышитая подушечка.

А я в тот час уже лежал в своей постели, едва прислушиваясь к тихим звукам музыки, убаюкивавших меня и постепенно сливавшихся с моими первыми сновидениями.

Борис Сандлер
, бельчанин, ныне проживающий в Нью-Йорке

Новый рассказ нашего земляка для сайта newswe.com перевел с языка идиш Михаил Хазин, Бостон
 
BROVMANДата: Понедельник, 30.03.2015, 09:43 | Сообщение # 290
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 447
Статус: Offline
как будто в городе родном побывал...
 
papyuraДата: Воскресенье, 28.06.2015, 14:33 | Сообщение # 291
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1551
Статус: Offline
...глянул утречком на лист календаря и, увидев дату, вспомнил, что была когда-то в нашем городе улица с таким названием - 28 ИЮНЯ... правда переименовали её немного - всего на месяц вперёд, до 31 августа! - но, кажется мне, немногое изменилось на ней после столь "удачного" изменения в названии...

и решил - пробегусь-ка я ... мысленно по этой старой, давно нехоженой, улице и ... вот что получилось

...итак, отхожу от западного вокзала(хотя так далеко в детстве не забирался, только до улицы Ворошилова добегал, где росло огромное дерево, за бордового цвета воротами, там - третий дом от угла - находились ясли-сад № 3, где всю свою жизнь проработала мама...) и, не глядя на невзрачный продовольственный магазинчик, что расположился на другой стороне небольшой площади перед вокзалом, где разворачиваются автомобили (много ранее - так говорят - и автобусы тут  разворачивались, те, что привозили к поезду пассажиров...) иду вниз по улице...слева от меня каменный забор завода им. Ленина с высокими корпусами - крыши тех, что поближе к забору видны мне...
С правой стороны улицы, сразу после полуразвалившейся хибарки, виден опрятный двор за металлическим забором и красивое здание то ли клуба, то ли дворца культуры маслозавода, где часто занимался со своими танцорами Зальцман Александр Моисеевич, или как все его звали за глаза - Шурик.
Этого беззаветно любящего танцы человека можно было встретить и в клубе управления торговли, что над рестораном "Нистру" и в клубе по ул. Мира...
Многие из его танцевального коллектива - два Толика - Буга и Гайнудинов, Валька Уткина, Лариска Кондратенко, Вайс Лёва и Бэла, Балабанова Люда(с ней позже работал на ЭОА) - стали моими друзьями на долгие годы...
Чуть ниже по улице, напротив маслозавода, тёмное и как бы заброшенное здание в глубине двора - стекольный цех, затем несколько жилых домиков и на другой стороне оканчивающейся здесь улицы Николаева вижу двухэтажное здание химчистки комбината бытового обслуживания города, где работала  мама Галки Юзяк, подруги детства и соседки по двору..
Напротив химчистки расположен был с давних времён военный госпиталь, а там, где ныне стоят две высотки банков, находилась городская спортплощадка, за коей виднелся Дом офицеров... меж ним и спортплощадкой был небольшой  домишко с громким названием фотоателье, куда я частенько заходил уже в школьные годы к настоящему волшебнику и большому мастеру своего дела  дяде Мише Филеру,  обучившему меня премудростям своей профессии.
Может потому и получались у меня такие удачные фото детей (и не только моих!), что научил он меня как приготовить раствор проявителя или закрепитель, как печатать и ретушировать фотографии...
Напротив, вижу как сейчас, здание детсада № 14, позади коего, скрытый за густыми кронами деревьев, находился двор яслей-сада № 3 - самый зелёный и красивый двор среди всех дошкольных учреждений нашего города ... теперь - так говорят - там стоят безликие коробки 9-тиэтажек и, кажись даже заправка...
Рядом со зданием сада №14 маленький приземистый домик, во всю длину которого узкий балкончик, в нём жила моя учительница географии Эльвира Самойловна, чья мама пекла очень вкусные пирожки...
Стоявших рядом домиков уж нет давно и, как говорят, на их месте возникло трёхэтажное здание, что прочили в мини-гостиницу, но пару лет назад выставлено оно было на продажу...
А на самом углу и посейчас стоит
 афишная тумба, одна из последних, сохранившихся в Бельцах (вторая находится на пересечении улиц Богдана Хмельницкого и Московской, напротив  фельдшерско-акушерской школы, что для краткости именовали просто ФАШ)...

Жёлтый забор, что тянется метров на сто по Ленинградской вправо, огораживает воинскую часть, им же она  "прикрыта" и с ул. 28 ИЮНЯ,  вплотную до тёмно-серых пятиэтажек под прозванием "Пентагон", где жили военнослужащие с семьями.
У ворот воинской части грязно-зелёного цвета авто, установленное здесь по указке второго президента страны и первого жулика, бывшего когда-то секретарём горкома комсомола ( видать спать не давали лавры ленинского броневика...).
Рядом с "Пентагоном" - бельцкая типография, где печаталась газета "Коммунист" (вспоминаю шутливые строки бельцкого автора: хочешь быть морально чист - читай газету "Коммунист")
Напротив типографии несколько жилых пятиэтажек, на первом этаже одной из них находится продмаг, а рядом, за забором больница( говорят ныне там солидные "домики" местных нуворишей с двух-трёхметровыми заборами), и - через ул. Ленина, на углу бывший собор - краеведческий музей и вновь собор... напротив коего, тоже на углу,  находился известный ВСЕМ в городе кинотеатр "Пионер". Интересно, что там теперь...
Красивый чугунный забор собора переходил ниже по улице в менее красивый, огораживающий некое продолговатое строение, бывшее когда-то детсадом, рядом с которым и построена была в далёкие 60-е городская баня о трёх этажах, ныне превратившаяся в ещё один корпус пединститута, с обсерваторией на крыше...
Тут, напротив бани, по той же улице Фрунзе, небольшой и чистый магазинчик "сороцкого", куда часто забегал по пути из школы...
Три дома левее и сейчас, кажись, виднеется серое и запыленное строение с благоустроенным когда-то двором, бывшее в старопрежние времена детсадом № 3 санаторного типа, куда ходил я до школы. Помню воспитателей - Иду Семёновну, которая много позже стала завгорОНО, и Тамару Владимировну, с которой пели иногда песни из кинофильмов тех лет...не забыл и по сию пору заведующую Марию Марковну Аврашкову с её знаменитой фразой: старость - не радость, а большая гадость!
Сегодня понимаю как она верна, увы...
Ниже магазина - по 28 ИЮНЯ - было несколько двухэтажных жилых домов, а далее - два больших детсада, в один из которых, что на углу Пионерской, ходила моя дочь.
На противоположной стороне улицы небольшая парикмахерская, напротив которой видны здания завода "Сельмаш" до самого пивзавода по ул. Пионерской и забор с корпусами до самого переулка по 28ИЮНЯ (значит завод занимал территорию не меньше квартала), где как-то странно, под углом, стоял симпатичный домик, типа котеджа...
Аккурат напротив проходной завода жили мои одноклассники Вовка Руссу и  Зайдманы, брат с сестрой. Чуть дальше проживала семья Энглер, известных в Бельцах преподавателей...
Ниже завода по улице находилось вспомогательное производство городского общества слепых, которое поставляло на ЭОА провода с эл. вилками и переключатели, т.е. комплектующие для торшеров, бра и разного рода светильников, что там выпускались...

Вот и добрался до улицы Московской - здесь стоял угловой домик, где мы с мамой прожили полжизни. Во дворе, в похожем на вытянутый вагон строении, проживали наши соседи Костяевы, Юзяк и Прозоровы.
За калиткой - водопроводная колонка и неподалёку, за низким заборчиком, коий вовсе даже не разделял нас, в красивом финском домике с аккуратным крыльцом - ещё одна семья - Бондаренко
.
Ах как дружно мы жили!..

Вниз до самой улицы Мира - по обе стороны улицы сплошь жилые домики и домишки...и небольшой магазин молочных продуктов по Мира.
За перекрёстком - ещё более унылые и пыльные домики, в угловом жил преподаватель ДОСААФ и мой тёзка Юрий Резник, а далее... обретался мой друг, водитель АК-1, Вовка Розенберг( с ним мы много поездили по разухабистым дорогам Союза, когда я институт окончил и уже работал в БТЭ)...
Тут же был боковой въезд на территорию горвоенкомата и далее до самой ул. Калинина только дома, домики и домишки, правда один - под № 111 здорово выделялся, там, по-моему, жил работник бензозаправки...
На углу улиц Калинина и 28 ИЮНЯ - автобаза "Качанова", забор которой заканчивался почти у самой ул. Щусева, а за нею  виден магазин "1000 мелочей"...  за углом уже по Кишинёвской  расположены почта и чуть далее - ДОСААФ.
Напротив магазина - остановка автобуса, ларьки, вдали кишинёвский мост и дорога на столицу, по улице Гагарина вверх...
 
Alex BokaДата: Четверг, 02.07.2015, 08:42 | Сообщение # 292
Группа: Гости





Ул. 28 июня

...Рядом с вокзалом - ресторан.
Сколько работников завода Ленина в бытность этого ресторана обедали там.
А какая кухня. Буфетчиков до сих пор вспоминаю с уважением.

А водный бассейн завода им. Ленина, на месте которого стоит экономбанк.
Сколько приятных воспоминаний о бассейне!
Кто-то хорошо погрел руки на отчуждении этого места у завода.
И для кого. Для кучки обнаглевших воров...

А кинотеатр "Пионер", как и "Юность", забрали у детей и отдали за копейки не забыв про свой интерес!
А дом нашего земляка Хабарова в автомастерскую превращённый...
И бюст земляку при жизни не ставят... ( шутка)

А где "1000 мелочей". Поделили на десятки бутиков и кое-кто снимает пенку...
Столбы, бетонные, для подвески троллейбусной линии до сих пор напоминают о проекте Сов. власти закольцевать 28 июня, Кишиневкий мост, ул. Курченко, автовокзал с цетром города
-А где 6 и 8 маршруты, пущенные, временно, в преддверии запуска троллейбусного кольца?!.
 
ГостьяДата: Четверг, 02.07.2015, 11:47 | Сообщение # 293
Группа: Гости





многое изменилось на ул. 28 Июня и ... не всегда в лучшую сторону.
 
papyuraДата: Пятница, 03.07.2015, 03:37 | Сообщение # 294
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1551
Статус: Offline
В Бельцах лишь улицы, что поближе к центру прилично выглядят...
все иные - в диком запустении и улицами назвать их можно чисто символически
 
sINNAДата: Среда, 08.07.2015, 12:17 | Сообщение # 295
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
ДАЛЁКИЕ   ГОЛОСА



Папе. 

Однажды, перебирая  чемоданы,  в поисках  какой-то  нужной  вещи,  я  увидела  кассеты.  На  них  были  переписанные  со  старого  катушечного  магнитофона  голоса  наших  маленьких  детей,  голоса  нестарых  ещё  бабушек  и  живого  дедушки –  моего  папы.  На каждой  кассете  была  наклеена  бумажка  с  годом  записи…   И мне  вдруг  так  захотелось  снова  услышать  эти  голоса,  вернуться  в  то  время.  Хоть  ненадолго.                                                                                                                                                   Я  вслушивалась  в  отзвуки  исчезнувших  во  времени  событий,  узнавала  бой наших  стареньких   часов  и  начинала   снова  ощущать   себя  той  -  давней…
Почти  все  эти  записи  были  сделаны  папой.  Он  всегда  увлекался радиотехникой,  разбирался  в  электричестве.  И  считался  в  нашем  городе  лучшим радиомастером.   Многие   обращались  к  нему  с  просьбой  починить  приёмник,  радиолу ,  а  позже  -  и  телевизор…  Помню,  как  я  засыпала  в  нашей  маленькой квартирке  под  звуки  ремонтируемой  аппаратуры,  которые  иногда  бывали   неожиданно  громкими.  И  до  сих пор, бывает,  вспоминается   резкий  перелив  переключения  каналов…
Папа  ушёл  на  войну   из  Симферопольского  радиотехнического  училища,  в  котором  проучился  год.  Он  не  успел  приехать  домой  на  свои  первые каникулы.  Не  успел  попрощаться  с  родителями,  братом   и  сестрёнками.
В  мае  сорок  первого  ему  исполнилось  двадцать  лет.
Он  был  определён  стрелком-радистом  и  сразу  приступил  к  боевым  вылетам.
Рассказывая  о  том  времени,  он  называл  себя   и  товарищей,  с  которыми  воевал,   неоперившимися  птенцами.
В начале   43-го  года  его  самолёт  был  сбит.  Лётчик  погиб,  а  папа  с осколком  в  голове  и  контузией  оказался  в  госпитале.
После  выписки из госпиталя его  направили в тыл. На  работу  в  колхоз.  Как  было  написано в  выданном  направлении: "Для  восстановления здоровья".  Три  месяца  он  проработал  в  колхозе,  а
 затем  снова  отправился  на  фронт.  Только  воевал  уже  не  в  воздухе,  а  на  земле.  В  ноябре  в  составе  советских  войск  был  направлен  в   Иран,  где  проходила  Тегеранская  конференция «большой тройки».
Родные  не  получали  о  нём  никаких  известий.  Ответов  на  запросы,  кроме как «пропал  без  вести»,  не  было.   И  он  не  знал,  жив  ли  кто  из  них  и  если  жив,  то  где  теперь  находится.  Их  посёлок  Александрены  после немецких   бомбардировок  был  почти  стёрт  с  лица  земли…
- Нет! – сказали  мы  фашистам, -
Не потерпит  наш  народ,
Чтобы русский хлеб  душистый
Назывался  словом  «брот»!
–  прорвался  вдруг  из магнитофона   звенящий  мальчишеский  голос.   Я  вздрогнула. Это  звучала  запись  семидесятых годов.  Мой  племянник  Дима  рассказывал отрывок  из  стихотворения  Михалкова.  Когда  он  закончил  читать,  раздались возбуждённые  восклицания  взрослых  и  их  аплодисменты.  Затем -  голос  папы. Началась  другая  запись.  Кто-то  из  детей  пел  песенку,  кто-то  рассказывал   смешные  истории. Среди  общего  гомона  я  различила  и  голоса  приехавших  к  нам тогда  в  гости  из  Кишинёва  папиных  сестёр.  Тех  самых  сестричек,  с  которыми  он  не  простился  в   сорок  первом,  уходя  на  войну…
Дорога  в  эвакуацию была очень  тяжёлой  и  страшной.  Вся  семья,  папины  родители  и  трое  детей,  ехали в  открытом  товарняке. После  нескольких  дней  пути  двое  детей,  Миша  и  Клара,  неожиданно  заболели. Как оказалось, дифтерией.  В  Махачкале  их  в  тяжёлом  состоянии  сняли  с  поезда  и  срочно   поместили   в  больницу. Клара  попала  в  детское  отделение,  а  Миша –  ему  было  уже  семнадцать  -  во взрослое.
Наутро,  едва  переночевав,  оставив  младшую,  Фриду,  с  вещами на вокзале,  мама  и  папа  помчались  в  больницу.  Когда  они  зашли  туда,  врач  сразу  успокоил  их,  сказав,  что  девочке  намного  лучше  – ей  ввели  сыворотку, и  это  помогло.  Но  вот  парню  в  чёрной  косоворотке,  который  тоже  поступил  к  ним  вчера, не  повезло.  Он,  к  сожалению,  умер,  потому  что  сыворотки   в  больнице   больше  не  было.           Парнем  в  чёрной  косоворотке  был  Миша…   Он  навсегда  остался  в  Махачкале.
В  Киргизии  их  настигло  очередное  горе:  заболел  сыпным  тифом  отец – мой дедушка.  И  опять  больница. Оставляя   девочек  под  присмотром  людей,  приютивших  их,  мама  каждое  утро  ходила  в  больницу,  пытаясь  что-то  узнать  о  состоянии  мужа  и  поддержать  его  хотя  бы  своим присутствием. Но в одно такое  утро  она  встретила  выходящих  из  дверей  санитаров,  которые  выносили  тело  очередного  умершего  от  тифа…
        Папиного  отца  похоронили в  киргизском  городе  Джалал -Абаде.
В  конце  сорок  шестого  года  моего  папу  демобилизовали. От  знакомых  он узнал,  что  родные  вернулись  в  Молдавию.  Нашёл  он  их  –  тяжело  больную  маму  и  двух  сестричек – в  селе  Цыплешты,  откуда  они  и  были  родом.  Квартирная  хозяйка,  очень  хорошо  к  ним  относившаяся  и  помогавшая  во всём,  потихоньку  подготовила  маму  к  встрече  с  сыном.  Ведь  его  считали  погибшим…
А  потом  началась  другая  жизнь.  Тоже  нелёгкая.  Но  без  войны.
… - Нет! – сказали  мы  фашистам, -
Не потерпит  наш  народ,
Чтобы  русский  хлеб  душистый
Назывался  словом  «брот»!       -  опять  услышала  я.
-  Что  это?  Два  раза  записано  одно  и  то  же?
Нет.  Оказалось, что  это  звучала  уже  запись   восьмидесятых  годов.  Наш сосед  Владик,  друг  сына,  декламировал  то же самое  стихотворение,  а  сын,  тоже  хорошо  знающий  все  его  слова,  на  заднем  фоне  чуть  слышно   повторял  их…

Май, 2015.
Прикрепления: 2963738.jpg (38.4 Kb)


Сообщение отредактировал sINNA - Среда, 08.07.2015, 12:35
 
BROVMANДата: Среда, 08.07.2015, 13:05 | Сообщение # 296
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 447
Статус: Offline
...прелесть что за рассказик, прекрасное воспоминание о давних годах!
Вы всколыхнули память мою...
Спасибо вам, Инна!
 
sINNAДата: Среда, 08.07.2015, 15:13 | Сообщение # 297
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
Спасибо большое.
 
дядяБоряДата: Пятница, 10.07.2015, 14:51 | Сообщение # 298
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 415
Статус: Offline
отличные воспоминания!
 
sINNAДата: Пятница, 10.07.2015, 19:29 | Сообщение # 299
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
Спасибо,  Боря.
 
sINNAДата: Пятница, 24.07.2015, 23:17 | Сообщение # 300
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 426
Статус: Offline
Как стёклышки в цветном калейдоскопе...

N.B.
Как  стёклышки  в  цветном  калейдоскопе,
Мечты,  воспоминанья   и   реальность
Не ведая   о  снах  и  гороскопах,
Свой  образ  изменяют,   будто  данность…

И  этот  образ  то  летуч,  как  свежесть,
То  собирает   цвет   лесов   дремучих,
В нём  вдруг  мелькнёт  забытая  надежда
И  дождик  лёгкий  явится  из  тучи…

И  стёклышки  звенят  в  калейдоскопе,
Перемешавшись  разными  цветами…
И  счастья  Золотая  Антилопа
На мир взирает мудрыми глазами...


Сообщение отредактировал sINNA - Пятница, 24.07.2015, 23:55
 
ВСТРЕЧАЕМСЯ ЗДЕСЬ... » Наш город » земляки - БЕЛЬЧАНЕ и просто земляки... ИХ ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО » Поговорим за жизнь... (истории, притчи, басни и стихи , найденные на просторах сети)
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024
Сделать бесплатный сайт с uCoz