Дата: Понедельник, 04.01.2016, 17:10 | Сообщение # 316
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 543
Статус: Offline
Хец
Он лежал спокойно, там где приказано. Он ждал, уже который день. Жажда боя сменилась холодной злостью. За это холодную злость его прозвали Хец - Стрела, и старались лишний раз не подходить, чувствовали опасность.
Там, за домом с дырявой простреленной крышой, за колючими кустами, которые в любой другой стране мира назвали бы сорняками, там был враг. Никто, кроме него этого не знал, а он просто чувствовал. Но молчал.
Сзади бойцы тихонько обсуждали чемпионат мира, как будто вокруг не подземные туннели террористов, а столики с пивом и экраны. Командир танка со смешной, труднопроизносимой фамилией, рассказывал, как легко клеить девушек, будучи барменом - на гражданке лейтенант стоял за барной стойкой. Он звал товарища отметить окончание войны у него в баре.
Его товарищ, Алекс, с грустными еврейскими глазами и тяжелым русским акцентом, отшучивался, говорил, что пиво вредно для здоровья. Как будто сидеть вторые сутки в танке - полезно. На гражданке Алекс был врачом. Он еще ни разу не стрелял в людей, и надеялся, что не придется этого делать.
Третий боец отмалчивался в кабинке водителя. Он считался странным. Бросил в Америке крупную фирму, виллу, жену и любовницу, и примчался сюда воевать. Про любовницу он не рассказывал, но с такими то денжищами никто не сомневался. Странный.
Хец старался не обращать на них внимания. Глупые разговоры ни о чем. Он ждал команды.
Снаружи донесся приглушенный бум и легкий свист. Через секунду противотанковая ракета врезалась между гусеницей и башней, в самое уязвимое место. И тут же застрочил пулемёт. Хец даже не шевельнулся. Он ждал. Ждал, когда танк начал заполняться удушливым ядовитым дымом. Ждал, когда сзади раздался крик командира: "Все наружу!". Ждал, когда Алекс, кашляя, дополз до пульта управления и нажал несколько кнопок.
Хец не верил своему счастью. Неведомая сила подняла его и затолкала в ствол. Спустя доли секунды Хец-10, бронебойный подкалиберный снаряд, вылетел из дула. Наконец-то!
За секунду полета он сбил несколько мошек, вдохнул влажный средиземноморский воздух, услышал сзади крик "За мной, в атаку!". Сжигая на ходу кусты дурацкого растения, Хец увидел дзот, из которого брызгал огнем и смертью пулемет, увидел искажнное яростью лицо шахида. "Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!" - орал пулеметчик. За ним из туннеля поднимались воины аллаха, с закрытыми лицами: "Аллах Акбар!" "Скоро увидетесь" - усмехнулся Хец влетая в дзот... Осколки снаряда лежали под красивым звездным небом вперемешку с обломками пулемета. А по ним бежали в атаку бармены, бизнесмены, врачи - странные люди с грустными глазами и смешными фамилиями.
Дата: Воскресенье, 10.01.2016, 09:04 | Сообщение # 317
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
НЕВЕСТА ДЛЯ НАШЕГО ПОЛКОВНИКА, КОТОРЫЙ БЫЛ МАЙОРОМ
Самым тяжелым делом для уезжающих в Израиль было исключение из партии. Моя мама может вам об этом рассказать. Ее исключали в шесть приемов. Но папа — папе повезло. Ему не надо было исключаться из партии, потому что его оттуда уже исключили. И дважды. И совсем не из-за Израиля — еще даже и Израиля не было, — а за обрезание своего старшего сына. А второй раз — за анекдот о Дзержинском, которого тоже, впрочем, в анекдоте обрезали. Сейчас можно было рассказывать сколько угодно анекдотов, и никто тебя из партии не исключал, — и за пьянство не исключали, и за разврат не исключали, ни за что не исключали.
Многие не знали, что же делать, чтобы выйти из этой самой партии. Ну хоть умирай! Но никто не хотел умирать...
Короче, с партией у папы было все в порядке. Но перед отъездом папа должен был сняться с военного учета. А для этого он обязан был сдать свой военный билет. Мы искали этот военный билет четыре дня всюду, мы даже отрывали паркет и отдирали обои — а вдруг там?
Но билета не было. Наконец, папа вспомнил, что он его выбросил. Во-первых, он считал, что войны не будет, во-вторых, если даже и будет, его не призовут. В 73 года воевать с китайцами тяжеловато… И, в-третьих, ему не нравилась фотокарточка на билете. Она его раздражала. Поэтому папа его и выбросил.
— Куда, — спросила мама, — ты хоть помнишь, куда?!
Папа помнил. В мусорное ведро. Смотреть было бесполезно: это произошло два года назад. Папа точно помнил — в День танкиста. Папа решил сделать себе праздник и выбросил военный билет в мусорное ведро. Это было как подарок! Тогда. А теперь?
Мы стали вспоминать, кто мог вынести тогда мусорное ведро.
— Я не могла, — сказала мама, — чтобы я вынесла ведро с военным билетом?! Да я тысячу раз проверю, прежде чем вынести.
Это была правда. Однажды мама обнаружила в ведре папины очки, а другой раз — мою зарплату. Как они туда попали, никто объяснить не мог.
Ведро с военным билетом она вынести не могла — это было ясно, как день. Папа ведра вообще не выносил, ни с билетом, ни без.
Оставался я… Билета не было, но зато мы выяснили, кто его выбросил в ведро и кто это ведро вынес. Теперь оставалось только решить, что же папе отдавать в военкомат. Был довольно красивый профсоюзный билет, симпатичное пенсионное удостоверение, абсолютно новый билет члена Красного Креста, но все это не заменяло того единственного, потрепанного, растерзанного военного билета.
Мы долго думали и решили просить для папы новый военный билет.;
— Скажешь, что старый ты потерял, — сказала мама, — не выбросил, а потерял, ясно?
— Где я мог его потерять? — спросил папа.
— Я знаю? — ответила мама. — На войне! Шел в атаку и потерял… А сейчас вспомнил.
Утром папа взял палочку и пошел в военкомат. В военкомате шел очередной призыв в армию. Не зная, к кому обратиться, папа ходил из комнаты в комнату, с этажа на этаж и, наконец, попал в помещение, где сидели люди в белых халатах и много ребят, раздетых по пояс. Папе тоже предложили раздеться по пояс. Папа никогда не спорил, разделся и встал в очередь за белобрысым веснушчатым призывником. Очередь шла быстро. Врачи, не поднимая головы, говорили: «Годен», — и добавляли: «В пехоту, в авиацию»... Наконец, подошла очередь папы.
— Вздохните, — сказал врач, не поднимая головы.
Папа послушно вздохнул.
— Выдохните!
Папа выдохнул.
— Во флот! — сказал врач. — Следующий!
Папа обалдел.
— Секундочку, — произнес папа, — какой еще флот?
— Разговорчики! — отрезал врач. — Проходите!
— Я не могу пойти во флот, — сказал папа, — во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, я уезжаю в Израиль.
После этих слов врач, наконец, поднял голову, даже как-то рванул ею и увидел папу. Папа был старше врача раза в три и раза в три худее. Да и к тому же ехал в Израиль.
— Что вы здесь делаете?! — голос врача дрожал. Видимо, он уже видел в папе моряка военно-морского флота Израиля. — Как вы сюда попали?!
Папа растерялся.
— Я выбросил военный билет, — сказал папа.
Призывная молодежь захихикала.
— Это в каком смысле? — спросил врач.
— В смысле — в ведро, — ответил папа, — в мусорное...
Папу несло: он был взволнован, раздет, да к тому же призван во флот. «В День танкиста», - добавил он.
Ребята вокруг загоготали. Папа явно срывал очередной призыв в армию. Белый доктор стал красным и доставил папу прямо к военному комиссару полковнику Куницыну.
— Bac-то я и искал, — обрадовался папа, — спасибо доктору, а то бы не нашел...
Куницын был недоволен.
— Почему вы раздеты? — спросил он.
— Я призывался, — объяснил папа, — во флот.
Папа начал натягивать белье.
Полковник сурово посмотрел на врача.
— Заработались, товарищ комиссар, — произнес врач, — головы не поднимаем.
— Кру-у-гом! — приказал полковник Куницын. — Шагом ма-а-рш!
И несчастный эскулап, чеканя шаг, покинул кабинет.
Комиссар крякнул, поправил орденские планки на кителе и сказал:
— Слушаю вас.
— Я инвалид войны, — начал папа — был на Ленинградском фронте, в добровольческой дивизии. Мы стояли на Пулковских высотах, и у нас была одна винтовка на троих, причем все трое не умели стрелять и первое время, по ошибке, обстреливали друг друга, то есть свои же позиции.
— У нас идет призыв, — сухо перебил комиссар, — переходите к сути дела.
— ... Мы заряжали миномет
не с той стороны, — продолжал папа, — и чуть не уложили политкомиссара… — У меня очень мало времени, — оборвал полковник.
— Да, так вот, морозы стояли ужасные, и я отморозил ноги. Привезли меня в госпиталь на Фонтанку, а наркоза нет...
— Что вам надо? — спросил полковник.
— Военный билет, — охотно сказал папа.
— У вас нет билета? — ужаснулся комиссар. — А где же он?
В кабинете было тепло, папа был одет, во флот его не призывали, и поэтому он спокойно ответил:
— Потерял во время войны, когда шел в атаку на врага. — И добавил, - В День танкиста...
— Почему вы не заявили об этом раньше? — спросил полковник.
— Так война же была, — резонно заметил папа.
— А потом?!
— Восстанавливал народное хозяйство и думал, что он лежит на своем месте, в шкафу под фуфайкой...
— Он думал, — недовольно протянул комиссар и вновь поправил орденские планки, — он думал...
И затем вдруг спросил у папы:
— А зачем вам, собственно, билет? Политика у нас мирная, войны не будет, а если империалисты развяжут, мы вас все равно не призовем. Вы пожилой, инвалид войны... Мы вас в другое место отправим.
— И я так думал, — обрадовался папа, — поэтому и выбросил.
У папы перехватило дыхание. Мама правильно говорила, что у него длинный язык.
К счастью, полковник Куницын был глуховат. Раньше он служил в артиллерии и теперь хорошо слышал только залпы орудий.
— Идите и живите спокойно, — сказал комиссар, — без билета.
— Спасибо, — поблагодарил папа, — но что же я сдавать буду?
— А не надо сдавать, — успокоил комиссар.
— Нет, надо! — настаивал папа.
— Зачем?
— Вы что, не знаете?!
— Нет, — ответил комиссар.
— Я ж в Израиль еду, — пояснил папа.
Наступила тишина. Такую тишину полковник Куницын помнил только один раз — перед Курской битвой, а папа так вообще не помнил. Первыми заговорили орудия полковника Куницына.
— Билета вы не получите, — сказал он.
— Послушайте, — начал папа, — дайте, я тут же верну!
— Ни за что!
— Прямо в кабинете.
— Никогда!!! Вы едете в Израиль и просите наш воинский билет?! Никогда!!!
— Так ведь — чтобы сдать, — старался объяснить папа.
— Мы выдаем билеты с другой целью, — полковник Куницын встал, — защита отечества — святой долг каждого советского гражданина, а вы...
— Я выполнил, — напомнил папа.
— ... А вы изменник и предатель! Как вы могли совершить такое?!
Речь шла об отъезде в Израиль, но папе вдруг показалось, что полковник имеет в виду военный билет.
— Случайно, — сказал папа, — думал, не пригодится. Взял и выкинул в ведро. Порвал и выбросил...
Полковник Куницын услышал, от волнения у него обострялся слух.
— Что вы выбросили? — осторожно поинтересовался он.
Папа врать не умел, даже полковникам.
— Военный билет, товарищ полковник, — отрапортовал он.
У полковника с френча упали орденские планки.
— Куда? — спросил он.
— В мусорное ведро, товарищ полковник!
Папа чеканил каждое слово, будто он на Красной площади, а Куницын принимал парад. Полковник услышал все, но особенно ясно — «мусорное ведро».
— Во-он отсюда! — заорал полковник, да так громко, что папе показалось, что он вопит в микрофон. — Во-он!!!
— Простите, — извинился папа, — я думал, что…
— Таким нет пощады! — кричал полковник. — Вы выбросили воинский билет в мусорное ведро — и вы понесете заслуженное наказание! Во-о-он!!!
— Слушаюсь, товарищ полковник, — вновь отчеканил папа и, опираясь на палочку, покинул кабинет комиссара.
… Когда папа вернулся, мы поняли, что произошло непоправимое.
— Что? — тихо спросила мама.
— Собирай вещи, — ответил папа.
Мама все поняла.
— Ты сказал, что выбросил билет в ведро?
Папа кивнул головой.
— Шлемазл, — сказала мама, — за все годы ты ничему не научился. Попугай может повторить фразу, а ты нет! Почему ты не сказал, что потерял билет в атаке?!
— Потому что меня призвали во флот. Тебя бы призвали — ты бы еще не то сказала…
Мама долго вздыхала.
— И что же будет? — спросила она.
— Будет заслуженное наказание, — скромно ответил папа.
Мы стали гадать, что бы это могло означать, и как ни старались — ничего хорошего не получалось. Если сажали незаслуженно, то что же могли дать «заслуженно»? Короче: Тель-Авив не получался, а в лучшем случае «Кресты».
Правда, к «Крестам» папа привык. Он уже бывал там незаслуженно, может, «заслуженно» будет иначе? И все-таки он бы предпочел долину Иордана. Мама готовила сырники и поставила наше любимое сливовое варенье, но никто ничего не ел. Мы сидели на кухне, молчали и пили остывший чай.
— Лучше б уж тебя из партии исключали, — сказала мама.
И здесь раздался звонок. Мы открыли. В дверях стоял полковник Куницын.
Папа начал прощаться.
— Добрый вечер, — произнес полковник, — вы уходите?
— Так точно, товарищ полковник, — выпалил папа.
— С чего вы взяли, что я полковник? — спросил полковник Куницын. — Я майор, и потом я ненадолго...
— Мы понимаем, — сказала мама, — вы работаете быстро. В тридцать седьмом за ним пришли через неделю, в сорок восьмом — через день, а сейчас — через тридцать минут! Прогресс...
— Я прямо с работы, — извиняющимся голосом произнес Куницын, — я могу зайти завтра.
Он направился к двери и тут произнес фразу, от которой нас всех зашатало.
— Гут шабес! — сказал полковник Куницын. — Шабат шалом!..
Первой опомнилась мама.
— Гут шабес, товарищ полковник! — отчеканила она.
— Я майор, — поправил Куницын.
— Мне все равно, — сказала мама, — вы не поужинаете с нами, товарищ генерал?
— С удовольствием, — сказал Куницын и достал из шинели бутылку, — я не знаю, евреи пьют водку в субботу?
Мы дружно закивали, и полковник разлил.
— Лехаим! — гаркнул полковник и опрокинул рюмку. Мы, как по команде, последовали его примеру.
Куницын взял мамин сырник, намазал его вареньем и мечтательно произнес:
— Красивая страна Израиль, красивая, но маленькая, с Новгородскую область. А Иордан — с Фонтанку... Но красивее. Я в Иордане плавал. И в Мертвом море плавал. Соли там — больше, чем в Балхаше! Лежишь на спине и не тонешь, и в небо смотришь. А небо в Израиле высокое, как летом на Украине...
Мы молчали, как фаршированная рыба.
— Я не стукач, — вдруг начал полковник, — если вы хотите, мы можем сменить тему и поговорить о чем-нибудь другом, скажем, о новом пятилетием плане...
— Что вы, — сказала мама, — мы просто поражены, что вы были в Израиле.
— С пушками, — объяснил полковник, — у меня даже орден израильский есть, вернее, был. Я его в Фонтанку выбросил. Так было спокойнее...
Мамины сырники пользовались большим успехом у Куницына, и к концу его рассказов о Монголии, Китае, Испании и Израиле, где он бывал со своей артиллерией, оставался всего один, и мама принялась за штрудель.
— Всем нужны были пушки, — резюмировал полковник, — а в результате я плохо слышу...
Извинившись, он съел последний сырник и попросил у папы продемонстрировать, как он выкинул свой билет.
Папа почему-то просиял и стал охотно показывать, как он брал билет, как рвал, как нес к ведру и как туда кидал.
Полковник внимательно изучал все детали, особенно траекторию падения билета в ведро. Он даже дважды заглядывал туда и, когда вынырнул второй раз, в упор спросил:
— Простите, у вас случайно не найдется жены?
— Как же, — удивился папа, — на кухне.
И указал на маму, готовящую штрудель.
— Для меня, — уточнил полковник.
Папа понял, что ныряние в мусорное ведро странным образом повлияло на полковника. Папа до этого никому и никогда жен не искал, даже себе: он встретил и полюбил маму без всяких поисков. Поэтому он растерялся.
— У тебя случайно нет жены? — спросил он маму.
Мама как-то странно посмотрела на папу.
— Какой жены? — мягко спросила она.
— Еврейской, — неожиданно уточнил Куницын, — найдите мне еврейскую жену. Я одинок, ем что попало, не с кем слова сказать. А где я могу познакомиться с еврейской женщиной? Где? В армии их нет, в военкомат их брать не разрешают, а на улице я не могу. Не умею! Майор Петров умел — сейчас живет в Тель-Авиве...
Куницын осекся, и мы все поняли, для чего полковнику жена...У мамы даже пригорел штрудель.
— Извините, — сказал полковник, — у меня другого средства нет. Не всем повезло родиться евреями.
Это могло прозвучать как издевка, но сейчас в устах полковника это была сама истина... Было видно, как ему хотелось быть рожденным пусть в бедной, но еврейской семье.
Ни возраст, ни красота, ни рост полковника не волновали. Кроме национальности были поставлены два условия: не косая — у полковника была аллергия на косых — и не глухая. Он сам был глухой и справедливо считал, что хоть кто-то в семье должен слышать. Иначе можно было чего-то не понять и поехать в другую сторону.
Других условий не было, и вся наша семья начала поиски жены для полковника Куницына. Кандидатур было много, но полковник был человек хороший, и кого угодно просто не хотелось. И делали мы это не ради билета, поскольку Куницын уже выдал папе билет, он выдал папе даже два билета, на случай, если папе вдруг опять захочется выбросить один в ведро. И мы имели возможность уехать. Но не могли же мы уехать, бросив на произвол судьбы нашего полковника.
Поиски шли во всех направлениях, с вовлечением отъезжающих евреев и некоторой части остального населения.
Задача была непростая. Некоторые невесты боялись полковника: такая птица могла задержать выезд или вообще сорвать его. Протащить через таможню комиссара не легче, чем бриллиант, а все невесты предпочитали бриллиант.
Другие нагло требовали денег, а у полковника их не было. У него были ордена, но орденов они почему-то не хотели...
Куницын стал часто бывать у нас, ел еврейские кушанья и даже зажег как-то ханукальную свечу. Мы знали всю его жизнь вдоль и поперек, и можно сказать, что он стал членом нашей семьи.
Пока шли поиски, он принялся за иврит. У него были явные способности, и через некоторое время он уже мог читать и довольно сносно произносил «Шмона эсрэ»...
Он так увлекся языком, что иногда в военкомате отдавал приказания на иврите, чем ставил под угрозу себя и общее дело... Однажды он примерил талес, и мы все нашли, что он ему идет гораздо лучше, чем форма...
Первую невесту нашли примерно через месяц. Ей было 80 лет, и жила она в Самарканде. Полковника смущал возраст:
— Мне-то что, — говорил он, — не поймут!..
Мы его долго уговаривали, уламывали, и он, наконец, согласился. Невесту доставили самолетом. Жених в гражданском костюме встречал в аэропорту. С цветами. Когда невеста появилась, он вдруг сбежал, бросив букет. Как оказалось, невесте было 80 по паспорту, а на самом деле 94...
Полковнику пришлось оплатить обратный билет до Самарканда, и он попросил нас больше по паспорту не искать. И мы принялись искать «не по паспорту».
Полковник очень переживал, что задерживает наш отъезд, просил прекратить поиски и уехать, но об этом не могло быть и речи.
Вторая невеста была значительно моложе, всего 68 лет, высокая, блондинка, с голубыми глазами и белой кожей. Она сильно окала. Полковник опять стоял с цветами. Самолет был из Горького. Невеста вышла из лайнера и сразу понравилась полковнику. Он подарил ей букет и пригласил в ресторан.
Они обедали в «Европейском», ели судака «Орли», котлеты по-киевски и пили холодное «Цинандали». И всё было бы хорошо, если бы вдруг горьковская невеста, видимо, опьянев, не сказала нашему полковнику.
— А вы совсем не похожи на еврея, ну совсем...
— А я и не еврей, — ответил Куницын.
Судак «Орли» застрял в горле невесты.
— А кто же?! — в ужасе спросила она. — Неужели русский?!
— Русский, — ответил полковник, — а в чем дело?!
Невеста протрезвела.
— Зачем же кашу заваривали? — сказала она. — Мне еврей нужен!.. Мне ехать надо, вы понимаете?…
Полковник опять оплачивал обратный билет, на этот раз, правда, значительно дешевле...
Время шло, мы не ехали, невест не было. Невесты стали «дефицитом». Говорили, что латыши платят 40 тысяч за невесту, а один грузин так отдал «Волгу» и дом с баранами. А у нашего полковника, кроме орденов, ничего не было. На что мы могли рассчитывать? К тому же, пока шли поиски, нашего полковника вдруг выпроводили на пенсию. То ли кто-то видел его вместо формы — в талесе, а, может быть, кто-то догадался, что он иногда командует по-древнееврейски, — но однажды его вызвали и предложили пойти на заслуженный отдых. И он согласился.
Ему преподнесли подарок — фотоаппарат «Зенит-Е».
— Будто знают, что вы собираетесь, — сказала мама.
Все евреи везли тогда с собой этот дефицитный аппарат. Он отдал его нам, мы никак не могли его достать.
Мама сопротивлялась, но полковник сказал, что если мама не возьмет, — ноги его больше в нашем доме не будет, а мы уже не представляли жизни без нашего полковника.
Дни шли, невест не было. Мы начали понемногу паковаться, и полковник нам помогал. Он так умело все укладывал и раскладывал, что многие евреи стали просить помочь им, естественно, за деньги. Но мы отвергли все предложения и никому не отдали нашего полковника. Сами пакуйтесь!
Приближалось время отъезда. Никто не знал, что делать.
И вдруг мы нашли невесту! Рядом! На улице Рубинштейна! Наверное, нам помог Бог! Красавица, чернобровая, с лучистым взглядом и с тонкими чертами...
— Нераспустившийся цветок, — говорила мама.
Цветку, правда, было 64, и никто не мог понять, почему он так недолго не распускался.
— Почва плохая, — утверждала мама, — почва, на израильской она расцветет...
Звали невесту Хая-Рэйзел, но фамилия!!! Говорят, что из-за своей фамилии она и не вышла замуж. А менять ее она не хотела. Она была гордая, наша невеста...
Мы срочно вызвали полковника по телефону. Была суббота. Едва полковник съел запеканку с яйцами, как мы решили ему все выложить.
— Это одна, — уточнила мама, — у нее только имя двойное. Так сказать, еврейка в квадрате. Умница, красавица, нераспустившийся цветок, но...
— Что «но»? — спросил полковник. — Русская?!
— Вы с ума сошли — Хая-Рэйзел! — сказала мама.
— Так что — сто четыре года?..
— Смеетесь, — сказала мама, — всего семь лет на пенсии.
— Так в чем же дело? — недоумевал полковник.
— Фамилия! — сказала мама.
— Какая фамилия? — спросил полковник.
— Я не могу, — отрезала мама, — пусть они говорят.
Она кивнула в нашу сторону. Папа попереминался с ноги на ногу, почесал щеку, наконец, набрал воздуха и сказал:
— Шмок! Шмок у нее фамилия... Вас не смущает?
— Ничуть, — сказал полковник, — Шмок так Шмок! А в чем дело?
К счастью, полковник еще плохо знал еврейский язык, а переводить фамилию на русский мы на всякий случай не стали...
Мало ли...
Встреча была назначена в Летнем саду, у пруда. Мы сидели под дубом на скамейке и наблюдали. Молодожены гуляли. Сначала вокруг пруда, потом по центральным аллеям, затем свернули в боковую и скрылись. Мы ждали полковника, как и договорились, под дубом через час, по он не появился и через два и вообще не появился — молодожены исчезли из парка в неизвестном направлении…
Мы очень волновались, несколько дней полковник у нас не появлялся. Мы не знали, что и подумать. Наконец он пришел. Лицо его горело. Это был молодой лейтенант.
— Я женюсь, — радостно сказал он.
— Мы знаем, — ответили мы.
— Да нет, — сказал полковник, — я женюсь по-настоящему. Это чудо, наша Хая-Рэйзел.
— Что я вам говорила, — сказала мама, — это нераспустившийся цветок.
— А мехае, — пропел полковник.
Записывались они в районном загсе. Папа с мамой были свидетелями. Секретарь сначала поставила Мендельсона, а потом поздравила их от имени РСФСР и себя лично. После этого наш полковник заявил, что хочет перейти на фамилию жены.
Секретарша онемела.
Она отказывалась верить, что майор артиллерии, Бог войны — станет Шмоком.
Тем не менее, в окружении нашей семьи из загса вышли Шмок Хая-Рэйзел Рувимовна и Шмок Иван Христофорович.
Свадьба была малочисленной, но веселой.
Обнявшись за плечи, мы танцевали «Хава Нагилу», и фуражка нашего полковника взлетала высоко вверх...
...Утром папа пошел в ОВИР, относить военный билет.
— Ну, нашли? — спросил референт.
— Нашел, — сказал папа и протянул референту два билета.
Тут бы и кончился навсегда наш отъезд, но, слава Богу, референт накануне выпил. Он всегда выпивал накануне и привык, что у него двоится. Поэтому он принял оба билета за один и спрятал их в стол...
Мама была готова убить папу, но надо было ехать...
До самого отъезда мы дрожали при одной мысли, что референт вдруг протрезвеет и все обнаружит... Но он, видимо, так и не протрезвел. В аэропорту среди близких был наш полковник с молодой женой. Они плакали, будто на старинной еврейской свадьбе.
Почему говорят, что военные не плачут?..
...Вот уже год мы живем в Нью-Йорке, в Форест-Хиллсе, может быть, референт уже протрезвел и обнаружил два билета — но нам сейчас как-то все равно.
Иван Христофорович Шмок с супругой живут в Холоне, под Тель-Авивом. Он занимается гражданской обороной. Все зовут его «полковник». Он часто переписывается с папой на иврите.
Дата: Пятница, 15.01.2016, 04:28 | Сообщение # 318
Группа: Гости
Приходит как-то в префектуру Парижа еврей и просит поменять ему фамилию Кацман на французскую. Стали служащие искать аналог слову Кацман. «Кац» – кошка по-французски chat – «ша». Вторая половина фамилии «ман» – человек. По-французски l'homme – «лом». Составили вместе ... получилось «Шалом»... ... – Что Вы этим хотите сказать, ребе? – Нет, ничего. Просто я думаю, от судьбы не уйдешь!
Дата: Вторник, 02.02.2016, 07:31 | Сообщение # 323
Группа: Гости
Современный Дон Кихот...американский адвокат Тони Танаки
Известный американский адвокат подаст в Международный суд в Гааге иск против Великобритании по обвинению в пассивном содействии нацистам в уничтожении евреев
Прошло более 70 лет, но эта страна должна ответить за свое преступление…
На международной конференции, состоявшейся на днях в иерусалимском Центре Менахема Бегина, известный американский адвокат Тони Танаки сообщил, что в ближайшее время подаст в Международный суд в Гааге иск против Великобритании по обвинению в пассивном содействии нацистам в уничтожении евреев, а также в связи с непосредственной причастностью к гибели евреев - мирных граждан.
Скажем сразу: Тони Танаки - не еврей. По его собственному признанию, в течение многих лет он придерживался общепринятой точки зрения, согласно которой, вплоть до освобождения Освенцима Красной армией союзники ничего не знали о массовом уничтожении евреев в концлагерях.
Однако случайное знакомство со спасшимся в Катастрофе профессором Калифорнийского университета Александром Гроссом, который, в свою очередь, свел его с профессором истории того же университета Эдвардом Рабиным, перевернуло его жизнь. Профессор Рабин представил Танаки неопровержимые документы, доказывающие, что уже в начале войны союзники и, прежде всего, англичане и американцы знали ВСЕ! Знали - и не только ничего не сделали для предотвращения или уменьшения последствий Катастрофы, но, по сути, содействовали ей, перекрыв евреям путь в подмандатную Палестину.
С этого началась подготовка к иску, в центре которого - печально известная история гибели парохода "Струма" с 700 еврейскими беженцами, надеявшимися добраться до берегов Земли Израиля. В своем иске Танаки утверждает, что довод, которым воспользовались британцы, обрекая "Струму" на гибель, был абсурдным и незаконным с точки зрения как сегодняшнего, так и тогдашнего международного права. Довод этот заключался в том, что на борту "Струмы" могли быть... "шпионы враждебной стороны". Но среди 700 пассажиров "Струмы" было больше 200 детей. Неужели британцы всерьез считали их потенциальными шпионами?! Да и всех остальных пассажиров легко можно было проверить на лояльность к Великобритании уже после того, как "Струма" пришвартовалась бы к берегам Палестины... В следующей части иска Танаки напоминает, что официально Великобритания получила международный мандат на Палестину "для создания национального очага еврейского народа". Именно для этого, а не для чего-либо другого...
Таким образом, у нее не было никакого права на ограничение эмиграции евреев в подмандатную ей территорию. Даже если после арабского восстания 1936 года она посчитала нужным ввести такие ограничения, то должна была получить на это разрешение международного сообщества. Не исключено, что оно поддержало бы британцев, но явно не позволило бы сделать их столь жесткими, чтобы свести еврейскую эмиграцию на нет. Правительство Великобритании того времени ввело эти ограничения исключительно по собственной инициативе, таким образом грубо нарушив полученный мандат на Палестину. Как известно, это было сделано под давлением арабов, что опять-таки противоречило условиям мандата, обязывающего британцев "в равной степени учитывать права и интересы всех проживающих в Палестине групп населения". В данном случае они явно предпочли права и интересы арабов правам и интересам евреев.
Утверждение британцев, что ограничение еврейской эмиграции было обусловлено "экономической емкостью Палестины", в иске отметается как необоснованное: по всем данным, экономическое положение Палестины в 1936 году было куда более благополучным, чем в других странах, причем не только в арабских и южноамериканских, но и в некоторых европейских. Таким образом, налицо политическая, откровенно проарабская подоплека решения об ограничении еврейской эмиграции, и то, что Великобритания не изменила свою позицию даже после того, как ей стало известно, что нацисты творят с евреями,является военным преступлением... Одним из юридических столпов, на котором базируется иск Тони Танаки, является то, что в самой Великобритании нет срока давности за совершенное преступление.
Танаки не скрывает, что подачей иска и возможной победой в суде добивается нескольких целей. Во-первых, выплаты Великобританией компенсации за совершенное ею преступление как жертвам Катастрофы, так и Государству Израиль, которое впервые в юридической практике выступает в иске как коллективный представитель всего еврейского народа. Во-вторых, разумеется, признания Великобританией своей вины перед евреями и принесения им официальных извинений. По мнению Танаки, такой шаг, с учетом процессов, происходящих в наши дни, будет принципиально важен для укрепления позиций Израиля в мире и некоторого усмирения тех, кто разжигает ненависть к еврейскому государству. Вдобавок он остудит пыл множащихся отрицателей Катастрофы, а заодно предотвратит грубое вмешательство в дела других стран и новые нарушения международного права со стороны держав, определяющих ныне мировую политику, то есть стран "большой семерки". Но как для юриста для Танаки имеет большое значение и сам факт восстановления справедливости. "Ни одно преступление не должно остаться безнаказанным. Безнаказанность порождает новые преступления, и неважно, о каком-то конкретном человеке идет речь или о сверхдержаве. У англичан не было мандата на такое управление Палестиной!"- убежден он...
Дата: Суббота, 06.02.2016, 06:00 | Сообщение # 324
настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 674
Статус: Offline
Песенка Переса (и всех левых либерастов)
Здравствуй наш социализм К чёрту правый экстремизм Мы с арабами поладим И построим коммунизм Друг мой Ясир Арафат Всем уступкам будет рад Мы столицу им подарим Учредим там халифат.
Припев:
Я Шарону говорил Арафата чтоб любил Ну а он не хочет слушать Всем понятно-он дебил Территории вернём Всё уступим и уйдём Пусть Европа нас одобрит А еврей-гори огнём!
Вот недавно был парад «Ковырялок» шёл отряд А за ними педерасты Оголив свой верный зад Наплевать нам на войну Наплевать нам на страну «Голубая» мы элита Дайте путь нам, йялла, ну!
Припев:
Я Ишаю говорил Педерастов чтоб любил Этот «дос» не хочет слушать Чуть парад не запретил Не нуждаемся мы в нём Мы ведь Тору не блюдём Ну а следущим этапом Зоофилов приведём!
Нам всем Тора не нужна Пережиток ведь она В синагогу мы не ходим Ну скажите-на хрена?! Мы свиней тут разведём Проституток привезём И на откуп реформистам Мы гиюр переведём!
Припев:
Нам не нужен сионизм! Это ведь почти фашизм! Поселенцы-гитлерюгенд! Сплошь проклятый экстремизм! Демократия-вперёд! Нас Америка ведёт! Надо-Монику заменим Мы ведь маленький народ!
Дата: Понедельник, 08.02.2016, 16:26 | Сообщение # 325
Группа: Гости
ПАМЯТКА ДЛЯ ОТЪЕЗЖАЮЩИХ В ИЗРАИЛЬ...
Вам будет тяжело. Дико тяжело, страшно! Представьте — как — и умножьте на сто. Вы потеряете все. Статус, работу, дом, друзей. Всё вокруг будет шататься, плыть и незнакомо пахнуть. В съемных квартирах отвратительный чужой запах, ухо режут чужой язык и интонации. Вас будет раздражать даже погода. Любая. И люди. Эти чужие люди, которые смотрят на вас, как вам кажется, с жалостью и снисходительностью. Бесит. И вам будет казаться, что вы никому не нужны. Что вы одни, что вокруг вас пустота, вакуум и его нечем заполнить. Диплом ваш будет никому не нужен. Все заново. С нуля. Возможно, вообще все придется менять. Будет все, как описано в литературе. И базарная кошелка и этот дом, не знающий, что ваш — как госпиталь или казарма. И унизительные поиски работы. И да, возможно, что её не будет и нужно будет переучиваться. И язык, от которого темнеет в глазах. Потому что невозможно выучить то, что даже прочитать невозможно. Это не буквы, это… И эта жара… Праздники, обычаи, культурные особенности общин, о которых так интересно читать и рядом с которыми так сложно жить. Если не повезет, то ваши дети будут на вас злиться, что вы их увезли. Им еще сложнее, чем вам. Вы знаете, от чего вы уехали, они — нет. Для них это — ваша прихоть, из-за которой их стабильный и давно изученный мир превратился в опасные джунгли. Если повезет, то они впишутся в новый мир с такой скоростью, какая вам и не снилась. А потом в какой-то момент незнакомые и пугающие буквы сложатся в слова — и вы прочитаете первую вывеску, чтобы потом навязчиво, с упертостью маньяка, читать их все. И слова вдруг свяжутся в предложения — и вы скажете это первое предложение, а еще через энное количество времени начнете понимать хотя бы частично то, что вам говорят. И даже отвечать. В ответ с изумлением заметите, что вас понимают. Мир чуть-чуть затормозит в своем верчении и станет понятнее. Местные праздники станут вашими праздниками. Песня на незнакомом языке станет вдруг понятной — и вы начнете тихо подпевать, когда её услышите. Потом будет работа. Любая. И счет в банке, на который придет зарплата. Любая. Ничего не привязывает нас к месту так, как счет в банке. И съемная квартира станет своей, хотя бы на время и да, впереди еще сотня переездов, но вы уже знаете, куда вы хотите переехать, а не тыкаете наугад в карту. А потом появится и своя. Или не появится. Полмира живет на съемных квартирах — и ничего. И работа появится. Главное — не останавливаться, искать, хотеть и учиться. Ну да, как завещал… И не сдаваться. И не оглядываться назад. И появятся друзья. Много друзей. Новое место подарит вам новые встречи. Не отказывайтесь от них, не прячьтесь в раковину. Это вам подарок от судьбы, с которой, поменяв место жительства, вы вступаете в особые отношения, теперь вы с ней на равных! Вы поедете в гости туда, откуда вы приехали, встретитесь со старыми друзьями, они скажут вам, что у вас появился акцент, вы мило пообщаетесь — и только тут поймете, насколько вы изменились. И может так получиться, что вам не о чем будет с ними говорить — или вы друг друга не поймете. Просто, уехав, вы закрыли эту дверь и стали другим, впитав в себя вместе с языком интонации, запахи, обычаи и то, что называется ментальностью нового места. А они остались там. Ничего страшного в этом нет. Так бывает. Ностальгия? Может накрыть так, что станет физически плохо. Там все родное — от мрачного города до языка. Здесь — море и ясное небо и все чужое. И куст, этот рябиновый куст. Будь он проклят. Это проходит. Иногда достаточно поездки на Родину — и как рукой снимет. Сразу вспомнится, почему уехали, и останется только порадоваться, что решились. Иногда нужно просто время. Кому-то нужен год, кому-то два, кому-то десять, чтобы почувствовать себя дома на новом месте. Но оно обязательно наступит, это время. Однажды вы спуститесь с самолета, вам в лицо ударит тягучий и обжигающий хамсин, вы посмотрите на пальмы, нырнете в здание аэропорта, чертыхнетесь из-за холода мазганов (кондиционеров) и возле фонтана на выходе поймете, что вы дома! Это острое и ни с чем не сравнимое ощущение! И да, в этом вашем доме не течет крыша, не проваливается пол и вас вылечат, если вы заболеете, и защитят, если что-то случится, и не пнут, если вы упадете, а помогут подняться. По крайней мере постараются. И вы обнаружите в какой-то момент, что знаете уже ваш город так, словно в нем родились. И выйдя после работы или в выходной погулять, вы с удовольствием пройдете по улицам этого чужого города и поймете, что он уже ваш. Что вы знаете, что там за углом, и где что и когда работает, и как проехать туда, куда вам нужно. Что в этот садик или школу ходил ваш ребенок, что вот здесь вы гуляли с коляской, здесь купили то красное красивое платье, а здесь вкусно и недорого кормят, а вот этот дом, а то и целая улица, выросли на ваших глазах. Теперь вы даже сможете объяснить новичку, как проехать. Вы еще и переведете для него, что его спрашивают в какой-нибудь бюрократической конторе, и поймаете себя на мысли, что сами вы уже не переводите то, что вы слышите. Да еще и ошибки замечаете. А казалось, что никогда... Да ни в жизнь, да ни за что… И понадеетесь, что этот новичок не считает, что вы его жалеете и снисходите. Ведь это не так. Совсем не так. Ведь вы сами совсем недавно… 25 лет назад? Не может быть! Ведь только вчера!..
За два дня до смерти Шмуэль Рада сумел побывать на открытии синагоги "Таир шевет ахим", построенной в память его дочери Таир, убитой 9 лет назад в стенах своей школы...
Шесть лет Шмуэль Рада боролся со съедавшей его раковой опухолью, и если что и помогало ему держаться, так это мечта увековечить память дочери. Однако к тому дню, когда синагога была наконец отстроена, он находился на пороге смерти и был, говоря языком медиков, нетранспортабелен. Увидеть исполнение своей мечты ему помогла специальная карета скорой помощи "Амбуланс миш'алот" — "Карета желаний".
Оказывается, вот уже почти восемь лет этот необычный фургон колесит по дорогам Израиля, помогая тем, кто находится на пороге смерти, исполнить их последнее желание. А началось все с того, что одна из тысяч работающих в компании скорой помощи "Маген Давид адом" (МАДА) волонтерок попросила товарищей по работе исполнить последнее желание своей близкой подруги. Та лежала уже в хосписе, но мечтала побывать на праздновании дня рождения ее дочери. Волонтерка договорилась, что женщину доставят туда обычной каретой "скорой помощи". В назначенный час машина выехала их хосписа, но по дороге состояние женщины ухудшилось, и ее пришлось срочно возвращать в хоспис. Так стало ясно, что обычные кареты "скорой" для транспортировки таких больных совершенно не подходят. После этого волонтерка пришла к гендиректору МАДА Эли Бину. — Моя подруга так и не смогла осуществить свою последнюю мечту, — сказала она. — Есть ли у вас решение этой проблемы для других людей, которым осталось жить считанные дни? Месяц спустя уже целый коллектив врачей, конструкторов и инженеров во главе с Аси Даблински работал над созданием специального амбуланса, предназначенного для того чтобы поддержать жизнь человека, находящегося на последней стадии любой болезни. Само собой, размеры такой кареты должны были быть значительно больше стандартного и внутри должна помещаться широкая удобная кровать на специальной платформе, которая делала бы неощутимыми любые толчки в случае, если машина попадет в рытвину или будет ехать по пересеченной местности. И, разумеется, эта кровать должна была плавно выгружаться из кареты и позволять пересадить больного человека в инвалидное кресло так, чтобы не причинить ему дополнительных страданий. Что касается инвалидного кресла, его тоже разрабатывали специально, так, чтобы оно могло плавно передвигаться по любой поверхности, включая песок или усыпанные камнями горы. Затем последовало создание монитора, в который можно встраивать любые аппараты искусственного жизнеобеспечения и который при необходимости может быть вынесен из машины и подключен к инвалидному креслу. Ну и, само собой, внутри этой машины должно найтись место для медперсонала. Осуществить проект взялось шведское Общество друзей МАДА, и пока шведские мастера работали, был объявлен набор врачей, медсестер и санитаров для обучения работе на "Амбуланс машалот". На курс принимали только добровольцев, ведь за исполнение последнего желания умирающего грешно брать деньги, а потому все, кто обслуживает эту машину и ее пациентов, работают исключительно на добровольных началах, в свободное от основной работы время.
"Амбуланс машалот" прибыл в Израиль в 2008 году и почти сразу же отправился на свое первое задание: надо было доставить мужчину, страдающего последней стадией атрофии мышц, на свадьбу сына. К тому времени умирающий мог только двигать веками, все остальные части тела были неподвижны. Аси Даблински хорошо помнит, как они подкатили кровать поближе к свадебному балдахину, как налаживали работу монитора. Когда началась свадебная церемония, нарколог указал ему на пляшущие вверх-вниз показатели пульса и давления: этот человек никак не мог выразить внешне свои чувства, но, безусловно, был взволнован и счастлив. С тех пор "Амбуланс машалот" исполнил последние желания нескольких тысяч людей, причем не только израильтян. К примеру, не так давно в Израиль из Турции доставили смертельно больного мальчика, который мечтал увидеть своими глазами мечеть "Аль-Акса". Или когда девочка из Рамаллы захотела перед смертью увидеть море, "Амбуланс машалот" отвез ее из Рамаллы в Тель-Авив, на морское побережье... Прием просьб помочь больному человеку исполнить его последнее желание осуществляет специальное бюро, в котором работают четыре девушки, проходящие альтернативную службу. Получив очередную такую просьбу, они начинают немедленно разрабатывать план ее осуществления, связываются с теми, от кого зависит ее исполнение, и уже затем передают этот план медперсоналу "Кареты желаний". А сразу после семьи Шмуэля Рады к ним обратилась жительница Арада Ирит Шмуэль, отец которой, Мордехай, лежал в онкологическом отделении беэр-шевской больницы "Сорока". На вопрос дочери, о чем он мечтает перед смертью, Мордехай ответил, что он всю жизнь был верным приверженцем партии "Ликуд" и хотел бы переговорить перед смертью с премьер-министром Биньямином Нетаниягу. "Но, — добавил он, — я понимаю, что это вряд ли возможно". Получив столь необычную просьбу, девушки из бюро связались с канцелярией премьера и были искренне удивлены, когда ответ пришел меньше чем через час: "Супруги Биньямин и Сара Нетаниягу будут искренне рады принять г-на Мордехая Шмуэля уже сегодня в личной резиденции премьера. Нужно лишь согласовать точное время встречи, чтобы премьер мог подогнать под него свой рабочий график". — Это была очень, очень теплая встреча, — воспоминает Ирит Шмуэль. — Премьер и его супруга приняли нас в домашней обстановке — так, как принимают близких родственников. И беседа была тоже очень теплой и родственной. Все это время я следила за отцом и видела, что он не просто счастлив, было такое впечатление, что с того момента, как ему сообщили об ответе Биньямина Нетаниягу, и вплоть до возвращения в больницу болезнь словно бы отпустила его. Перед смертью он успел написать благодарственное письмо премьеру и всему коллективу "Амбуланс машалот". — Это хорошо знакомое нам явление: в преддверии исполнения желания и в самый момент его исполнения человек вдруг начинает замечательно себя чувствовать, и кажется, что болезнь начинает отступать. Увы, она всегда возвращается, и мне еще ни разу не довелось стать свидетелем подлинного чуда, — говорит Аси Даблински. — Эта работа выматывает не только физически, но и душевно: каждый раз ты прикасаешься к человеческому страданию, ты видишь закат жизни и каждое желание, каждую человеческую историю принимаешь близко к сердцу. По словам Даблински, экзотические последние желания встречаются крайне редко. Иногда умирающий просит доставить его на концерт любимого артиста или организовать с ним встречу, чаще — помочь ему побывать на семейном торжестве. Но еще чаще просто привезти его на час-два из больницы домой, где он прожил значительную часть жизни, где был когда-то здоров и счастлив. И чтобы там пахло любимым блюдом, которое врачи запретили ему есть много лет назад. И чтобы все дети и внуки были в сборе, и никто друг с другом не ссорился. Все так просто. И так безумно больно... — Именно тогда, когда слышишь вот такие совершенно тривиальные последние желания, ты начинаешь понимать, что самое важное в этой жизни и что такое счастье, — говорит Аси Даблински. И тут, наверное, не поспоришь.
Дата: Вторник, 23.02.2016, 03:20 | Сообщение # 329
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
КАК ЖЕ НАМ БЫТЬ ТАКИМИ?!
Во время войны «Нерушимая скала» почти каждый день погибали ребята лихие, красивые. Показывали по телевизору их фотки, улыбающихся, очень молодых. И так щемило сердце, просто невозможно. Мы с Ниной их как детей своих чувствовали, как детей, поверите?
И вот как-то утром, приходит наш сынок, Илюша, это было 21 июля, и показывает нам объявление в фейсбуке. "Это наша просьба, - написано там, - к вам, болельщикам хайфской команды… погибший вчера Шон Кармели был солдатом-одиночкой, и мы не хотим, чтобы на его похоронах было пусто. Приходите, чтобы отдать последний долг герою, который погиб, чтобы мы могли жить". - Что ты предлагаешь? – спрашиваю Илюшу. Он говорит, - Предлагаю ехать. Потому что, а вдруг мало людей придет? Его родители прилетают из Америки, должны увидеть, что их Шона любили. Мне понравилось то, как Илюша ответил, я даже растрогался, и сказал, - Поехали, сынок! И мы поехали. Похороны должны были состояться в этот день, в 23:00 на военном участке кладбище, в Хайфе. Нина тоже рвалась, но не могла освободиться с работы, осталась.
По дороге, наконец-то, было время поговорить с сыном. Что там у него с докторской, как там мои внуки во время сирены, и что не просто стране нашей, Израилю, не просто.
Возле города Зихрон Яаков, это значит за 40 минут до места, вдруг пробка. Вдруг, еле движемся. Нервничаем, думаем, может авария, может ремонт дороги, иначе никак не объяснишь. Минут через 15 пробка еще круче. Практически стоим. Видим, в машинах справа и слева, все больше молодые ребята едут. Илюша смотрит на меня и говорит, - Папа, что-то мне кажется… - Но этого не может быть, сынок? – развожу руками. А он мне, - Может. Открывает окно и спрашивает девушку в соседней машине, - Куда едете, девушка? - Она ему, - На похороны. А вы? - И мы. Я со своей стороны спрашиваю молодого паренька, водителя, - Куда едете? - На похороны. Мы с Илюшей переглядываемся… и примолкаем. Так и едем в машине молча до самого места. Каждый в ожидании, что же увидим. Паркуем машину за 4 квартала до кладбища.Просто негде парковать. Успеваем минута в минуту. Но, оказывается, что похороны откладываются еще на час, потому что люди прибывают и прибывают. Ну, что вам сказать?!.. Тьма людей, верите?! Тысяч тридцать, а может быть и сорок. И все стоят молча. Мы оглядываемся… Кого тут только нет?!.. Молодые, пожилые, религиозные, арсы с серьгами, солдатики и солдатки с глазами полными слез. И все они пришли проводить этого мальчика, Шона. А там, вдалеке, впереди, родители Шона, с трудом их видим, но ощущаем, как они, бедные, оглядываются вокруг, их все это оглушает!.. Оглушает!.. И тишина эта, и сумасшедшее количество людей, и правдивость того, что происходит. Очень горькая для них, это да. Но и очень высокая!..
И вот несут гроб. Долго его несут. Проходят такой змейкой между нами. Все стоят, сгрудившись, как самые близкие, нет ближе. Кто молчит, кто про себя рыдает, кто слезы вытирает, кто нет, - пусть текут. Но не помню ни криков, ни стонов, а очень точно помню свое состояние. Это, когда у тебя холодеет спина, когда комок стоит в горле и слезы у глаз. От всего, что происходит. И мурашки по коже... От этой тишины, какой не слышал никогда в жизни. Но самое главное, - от этого единства. Необычайного единства! Да-да, сверял потом свои ощущения с Илюшкиными, у него были такие же. Стоял перед нами наш народ. Такой, какой он есть на самом деле. Именно сейчас, когда не разрывали нас деньги, надуманные противоречия, правые и левые, когда не было ни лозунгов, не дешевой политики, вот, когда мы все это и ощутили. Что именно это наш народ. Что корень этого народа, - Единство, которое здесь разлито. А все остальное наносное. Все остальное, ты это сейчас понимаешь, надо счистить, соскрести, содрать, и тогда откроется вот это золото. Которое и зовется Любовью. И ты стоишь среди всего этого и вспоминаешь то, что не раз уж слышал, но не прочувствовал так, как сейчас. Что мы уже так жили когда-то. Пусть давно, но жили. Объединенные вот этой Любовью. Что вокруг этой Любви и собрались. Куда же все это подевалось?! Как же мы умудрились такое богатство закопать?! Ведь именно так и хочешь жить! Вот так стоять, ощущать это и никуда не уходить…
И вот уже отзвучал кадиш ( молитва по умершему). И я его отшептал со всеми. Мне он не показался громким, а тоже таким же внутренним… И потом еще много времени просто стояли, долго-долго, хотели сохранить все это в памяти. Но, все-таки, вечно ты так стоять не будешь, начали расходиться.
Расходились тихо. Не было никаких посторонних разговоров. Мы с Илюшей тоже молчали. Больше от того, что пережили.
Сели в машину. - Как ты? – спросил Илюшу. - До сих пор отойти не могу, - говорит. - И я тоже. - Ты глаза их видел? - Только в глаза и смотрел. - Какие ребята, а? - Нет слов.
Так, без слов и ехали домой. Нам было о чем подумать.
Дата: Вторник, 01.03.2016, 03:08 | Сообщение # 330
Группа: Гости
просто житейская история
Семён подходит к своему другу и говорит: "Я сплю с женой раввина. Ты сможешь задержать его в синагоге на часок после службы?" Тому это не нравится, но будучи другом Семёна, он соглашается. После молитвы он начинает беседовать с ребе, задавая ему вагон идиотских вопросов... Наконец раввину всё это надоело и он спрашивает, чего тот добивается? Чувствуя себя виноватым, он в конце концов признаётся: "Мой друг спит с вашей женой сейчас, поэтому он просил меня задержать вас." Ребе улыбнулся, потом дружески положил руку ему на плечо и сказал: "Тебе лучше поспешить домой. Моя жена умерла год назад." ------------------------------- К ребе приходит еврей и говорит: - Ребе, я не знаю, что делать, как верить людям? Представляете, вчера у меня был день рождения, я пригласил самых лучших своих друзей, я знаю их много лет. Мы сидели, выпивали, закусывали, говорили, смеялись. А когда вечером все разошлись - я не нашел своих золотых часов. Что делать, ребе! Ведь все они проверенные, старые друзья, но часов все равно нет? Ребе подумал и говорит: - Слушай сюда, Абрам. Завтра собирай всех тех же людей, накрывай такой же стол и как в прошлый раз гуляйте, пейте, закусывайте, веселитесь. Но когда будет выпито и съедено достаточно и сказано много, встань, возьми Тору и начни читать заповеди. И вот когда дойдешь до заповеди 'Не укради', сделай паузу и внимательно посмотри на собравшихся. Тот, кто это сделал, обязательно занервничает и ты все поймешь. Через день Абрам приходит к ребе с золотыми часами и бутылкой коньяка: - Ребе, это вам. Огромное спасибо, вот часы, все нормально.. Ребе спрашивает: - Так как же все прошло? Что, кто-то сознался? Абрам: -Нет, все оказалось проще... Я все сделал как вы сказали: накрыл стол пригласил гостей. Мы сидели, выпивали, ели, говорили, и когда вечер подходил к концу, я взял Тору и начал читать заповеди. И когда я дошел до заповеди 'Не возлюби жены ближнего своего' - вспомнил, где я оставил свои часы!..
Вам будет тяжело. Дико тяжело, страшно!
