Как я ходил за солнцем
Памяти А. Сойфера
До моего шестнадцатилетия оставалось несколько месяцев, и в ту распрекрасную пору я писал романтические стихи, которые иногда публиковал в местной газете, собирал этикетки от спичечных коробков и увлекался кино. Особенно я любил итальянские фильмы уходящего неореализма, совместные франко- итальянские комедии, нравились некоторые картины стран "народной демократии " (например, польские "Пассажирка", "Пепел и алмаз", чехословацкая "Эшелон из рая", румынская "Украли бомбу").
Часто в компании удачных лент оказывались и советские фильмы. К моим тогдашним увлечениям добавилось еще одно: в городском Дворце пионеров и школьников открылся новый кружок - любительская киностудия, в которую сразу же записался.
Слетал уже в космос Юрий Гагарин, готовились к полетам очередные космонавты, доживали свой недолгий век хрущевские совнархозы, а в нашем тихом бессарабском городе, в котором неравнодушная публика обожала индийские кинокартины, прокатывали новый цветной художественный фильм производства молдавской киностудии " Человек идет за солнцем". В фильме режиссера Михаила Калика снимались тогда еще не очень известные, приглашенные из Москвы Евгений Евстигнеев, Анатолий Папанов, Лариса Лужина и другие артисты.
Вообще-то картина демонстрировалась только в одном из трех городских кинотеатров, да и то во второстепенном. Дело в том, что республиканские, а затем и центральные партийные органы с руководителями от культуры узрели в фильме молодого режиссера полное пренебрежение канонами соцреализма, наличие буржуазного формализма, уход от советской действительности и прочие смертные грехи. Даже тот факт, что на международном кинофестивале в одной из стран Латинской Америки лента эта была удостоена престижной награды, значения уже не имел. Забегая вперед, замечу, что Михаил Калик, создатель нескольких ярких картин в советском кино, в том числе "До свидания, мальчики!" по повести Бориса Балтера, яркий представитель "новой волны" 60-х, а также автор не воплощенных в жизнь сценариев о Януше Корчаке и "Вечный шах" (по роману Ицхокаса Мераса), после длительных шельмований и обструкций плюнул на все и уехал в Израиль (как, впрочем, и Мерас).
Кадр из фильма «Человек идет за солнцем». В роли Санду – Нику Кримнус
Сказать, что фильм "Человек идет за солнцем" произвел на меня неизгладимое впечатление, - значит, ничего не сказать. Я буквально бредил этой картиной, смотрел ее много раз и знал до мелочи каждый кадр. Лирическая история, рассказанная в фильме, проста и непритязательна. Мальчик, кажется, еще дошкольник, катит обруч по городским тротуарам, идя навстречу солнцу. Иногда он достает из кармашка цветные стеклышки и сквозь них смотрит на солнце. В пути ему попадаются разные люди - добрые и злые, старые и молодые, счастливые и невезучие.А еще на протяжении всего фильма звучит звонкая, щемящая, авангардная музыка композитора Микаэла Таривердиева...
Я решил снять кино, похожее на творение Калика. Руководитель кинокружка Петр Иванович возражений не имел:
- Действуй, только покажи сначала сценарий.
Сценарий был мною уже написан и рассчитан минут на сорок, но принципиальный Петр Иванович сократил его наполовину, сославшись на то, что мало пленки в наличии. "Хватит и одной кассеты",- сказал он. Кстати, любительская кинокамера, которой мы в то время пользовались, была рассчитана на узкую черно-белую пленку шириной в восемь миллиметров вместо профессиональных тридцати шести.
Укороченному вдвое сценарию я дал лирическое название "Осенние зарисовки", что соответствовало времени года. Дворы и улицы нашего города были наполнены стойкими запахами винограда, арбузов и дынь. Согласно сценарию, я начал съемку с колхозного рынка в центре города. Молдаване, прибывшие из сел на каруцах (подводах), стояли возле сваленных прямо на землю початков кукурузы, огромных полосатых арбузов и плетеных корзин, наполненных гроздьями винограда. Селяне улыбались в объектив и угощали душистыми гроздьями. В следующие кадры вошла панорама площади, примыкающей к рынку, немного задержался на монументе в честь павших за освобождение нашего города от немецко-фашистских оккупантов. Монумент в окружении цветочных клумб должен был придать моему творению идеологическую серьезность (спустя пять лет после моих съемок прах погибших бойцов потревожат и вместе с монументом уберут на окраину города, а на площади возникнет современное здание из стекла и бетона - новый горком партии, а рядом - огромный фонтан, возле которого повесят табличку на двух языках - молдавском и русском, что «купаться запрещено», но в жару дети там все равно купались).
Время золотого листопада еще не наступило, и в старом парке, среди деревьев, начинающих покрываться желтизной, я заснял сидящую на скамейке девушку с книжкой на голых коленках. Снимал издалека, боясь вспугнуть, без крупного плана.
Потом я сел в автобус, следовавший по основному городскому маршруту. По сюжету я должен был заснять улицу по ходу движения автобуса. Мелькали пешеходы, деревья, сияло полуденное солнце над крышами домов с редкими тогда телевизионными антеннами. Внезапно в аппарате что- то щелкнуло, и до меня сразу дошло: всё, пленка закончилась. Видать, перестарался - снял много лишних кадров, придется теперь у Петра Ивановича клянчить новую пленку. Тем не менее, я не отрывался от видоискателя, продолжая наблюдать за улицей. Вот старая аптека, выкрашенная в бежевый цвет, за ней - автостанция, на которой было тесно автобусам разных марок - от старых "ЗИСов" до появившихся комфортабельных "ЛАЗов". Домик, в котором жили наши родственники - дядя Миша Фрайман и тетя Этл, проскользнул незаметно - я успел лишь мельком увидеть на крыльце их единственную маленькую дочку в очках - Розочку, в которой родители души не чаяли и звали ласково: Рейзэлэ. А вот и серые корпуса механического завода, скрытые за высоким кирпичным забором, Это предприятие почему-то именовали еще и "почтовым ящиком". Ходили достоверные слухи, что кроме запчастей к тракторам и прицепов к комбайнам, завод производил "кое-что еще", но что именно - никто не знал. То есть знали, но об этом не говорили. Никто из наших родственников и близких, да и вообще евреев на этом заводе, кажется, не работал. Сквозь густые кроны кленов. растущих вдоль высокой заводской ограды, просвечивали солнечные лучи, и я себе казался тем самым мальчиком из фильма режиссера Калика, идущим за солнцем...
Внезапно я ощутил на плече чью-то ладонь. Обернувшись, увидел худощавого мужчину средних лет в клетчатой рубашке и берете. Прямо предо мной он раскрыл красные "корочки", тут же их захлопнул, резко вырвал из моих рук кинокамеру и, оглянувшись по сторонам, почти шепотом произнес:
- Я из госбезопасности. Вы снимали режимный объект, пройдемте со мной.
Фамилии своей при этом он не назвал, а содержимое "корочек" я разглядеть не успел. Мы сошли на следующей остановке и пересели на автобус, движущийся в центр города. При этом он крепко держал меня за руку. В пути я толковал незнакомцу, что никакого режимного объекта не снимал, а только целился объективом, и вообще пленка в кинокамере кончилась еще "до того".
- Там разберемся, - сухо сказал мужчина в берете и клетчатой рубашке.
В те годы "контора глубокого бурения" сожительствовала с горотделом милиции в одном здании, только вход в нее был с обратной стороны.Как-то отец рассказывал мне, что еще до войны, "при румынах ", здесь располагалась "сигуранца" - тайная жандармерия, из которой иногда люди не возвращались.
Мой сопровождающий передал кинокамеру встретившему нас в кабинете майору, о чем- то тихо с ним поговорил и удалился. Майор дал лист бумаги и ручку, велел сесть за его стол и написать объяснительную. Просил обязательно указать, есть ли родственники за границей и где именно. В те годы, помнится, близких родственников за границей у меня еще не имелось, а о дальних - престарелом папином дяде Герше и бабушкином брате Фишле, каким-то образом оказавшихся после войны в Израиле, счел нужным умолчать.
- Добро,- сказал майор, прочитав мое объяснение, - пленку мы проверим, кое-что уточним, придешь ко мне дня через три - в четверг.
Он отдал мне кинокамеру, а кассету сунул в выдвижной ящик огромного двухтумбового стола, покрытого зеленым сукном.
В четверг, когда я появился в его кабинете, майор протянул кассету и, улыбнувшись, произнес:
- Всё в порядке, дорогой. На всякий случай, пленку мы засветили, сам понимаешь. Смотри, больше не попадайся.
И совсем не страшно, почти по-отечески, погрозил пальцем.
Зиси Вейцман, Беэр-Шева
|
