| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
кому что нравится или житейские истории...
| |
| Гость Mира Лейдерман | Дата: Вторник, 19.11.2024, 08:37 | Сообщение # 616 |
|
Группа: Гости
| Мы познакомились 31 декабря прошлого года.
Мужчина стоял передо мной в очереди в кассу супермаркета.
Одной рукой он толкал перед собой тележку, доверху набитую новогодними продуктами к столу, а другой прижимал к уху телефон.
-Да, да, да.... Ага... Купил.. Да.... - ответы его не отличались ни разнообразием, ни эмоциями.
-Женат.. - почему-то тоскливо подумала я, разглядывая далеко не юный и даже не молодой профиль мужчины.
Завершив разговор, он сунул телефон в карман, но, видимо попал не в нужное отделение...и... в последнюю секунду я подхватила летящий на кафельный пол аппарат.
-Мужчина.., возьмите - я протянула телефон, прикоснувшись к его плечу.
А дальше.... Как в замедленной съёмке.... поворот головы... встреча взглядов.... и разряд молнии...у меня, почти 60-летней, аж дыхание перехватило.
-Ого!! - испугалась я. - Оно мне надо?! Для чего козе баян на старости лет?
Впрочем, коза-то была, а вот баяна не было... мужчина тут же отвернулся, подойдя к кассе, расплатился.. и, увы... исчез, унося с собой секундное наваждение.
Однако, как оказалось - не исчез, а поджидал на выходе.
-Давайте познакомимся...- сказал он. - Я-Дмитрий.
- Пипа..- послушно ответила я и тут же продиктовала свой номер телефона, о котором он попросил.
- До связи! - лаконично бросил он и, не оборачиваясь, отправился к выходу.
- Забудет... Конечно забудет... - смотрела я вслед удаляющейся спине и сердце сжималось от тоски.
- Да и к лучшему это... Зачем же мне он.... с подконтрольным списком продуктов в кармане... чей-то муж... чей-то отец... или любимый дедуля, скорее всего.
Вечером, закрыв дверь за сыном с невесткой, которые отправились к старшему сыну, я напевая, с удовольствием приняла душ и с чистым лицом и чистой совестью приготовилась встречать самый необычный Новый год в моей жизни, почти забыв о нечаянной встрече у кассы.
Необычный - потому что в полнейшем одиночестве, без предпраздничной суеты по нарезке салатов, без выбора нарядов, причёски, макияжа.
Следует признать, что право встретить Новый год именно так мне пришлось отвоёвывать, отбиваясь от детей и подруг.
Конечно же у меня на журнальном столике и в холодильнике стояли два набора: один для себя, а второй - дежурный, на случай "А вдруг кого то нелёгкая принесёт.."
Люди! Я даже не подозревала, какая же это красотища в новогодний вечер никуда не спешить, никому не быть должной, а распоряжаться каждой минуточкой уходящего года так, как душа пожелает.
И я сделала так, как хотела и пожелала моя душа - приняв душ, завернулась в белый пушистый халат, залезла с ногами в кресло и блаженно, потягивая шипучий напиток, начала щелкать пультом в поисках "Иронии судьбы".
И вдруг....
- Плим-плим-плим-плим ..я не ревную тебя.. - голосом Аллы Борисовны пропел мой сотовый от неизвестного мне номера.
- Привет. - сердце моё ухнуло в желудок, я сразу же узнала приятный баритон мужчины с "летающим" из кармана телефоном.
- Это Дима ..
Мы сегодня с вами познакомились.. Я хотел вас поблагодарить за спасённый от травмы мой новый телефон... - Можно к вам заскочить?
- Да, пожалуйста. - растерялась я и продиктовала адрес.
- Только я не один буду - извиняющимся тоном добавил Дмитрий. - Пустите?
- Конечно, заходите. - вежливо расшаркалась я и, отключившись, шваркнула трубку в угол дивана.
- Вот это благодарность! - распирало меня от негодования.
- Я от свои-то еле отбилась.. А тут ... какую-то чужую тётку потчевать...прыгать вокруг неё... развлекать....
Почему-то весь мой негатив выплеснулся на ничего не подозревающую супругу Димы.
И я уже представляла её - холёную, ухоженную, при праздничном макияже и поддерживаемую под локоток любящим супругом... таким вот замечательным.. таким!!! почти моим идеалом мужчины.
Сначала я кинулась к зеркалу и косметичке, чтобы привести себя в порядок, и хотя бы обозначить губы, брови, глаза.. распрямить вечные кудряшки...
А потом вдруг передумала - пусть довольствуются естественной зрелой-перезрелой красотой.
Всё равно супругу Дмитрия мне, серой Мыши, наверняка, не переплюнуть!
У ТАКОГО мужчины не может быть невзрачной супруги.
- Наверняка, ОНА у Димки молодая и красивая. - шипела ревность-змея в моей душе. - Вон как перед ней в магазине отчитывался.. по струнке стоял... полную телегу вкусняшек накупил..
И я решила добавить себе перчику в откровенно не праздничный наряд - натянула вязаные носки на босые ноги, создав завершённый образ, плюнувшей на себя пенсионерки.
- Скорее бы пришли, да ушли - думала я, одним глазом наблюдая за Женькой Лукашиным, который уже отправился в Ленинград. А то самое интересное пропущу... Как Ипполит припёрся...
- Дзынь- дзынь - дзыыыыыынь - наконец-то дождалась я звонка в дверь и, надев равнодушно-приветливую маску, распахнула дверь и... отпрянула.... на меня кинулась лапами огромная лохматая псина.
- Простите... Не пугайтесь...Это Тимофей....Он очень добрый.... Ну я же говорил, что буду не один.. - во весь рот улыбался Дмитрий, пытаясь оттащить любвеобильную псину от меня.
Я заглянула за плечо мужчины, выискивая нарисованную в моём воображении шикарную блондиночку...
Хотя, по моим представлениям красавица-жена должна висеть на сильном локте Дмитрия, а не скромно стоять ЗА мужниным плечом.
Однако блондинки не наблюдалось.., никто на локте у Дмитрия не висел, и из-за плеча не выглядывал. Странно...
- Можно? - и двое "мужчин", пахнущие снегом и морозом, ввалились в мою прихожую.
Один из них высокий, плечистый, с добрыми глазами, поставив большой пакет с продуктами на пуф, снимал заснеженный пуховик.
А второй "мужчина" смешно скакал вокруг меня на длинных лапах, отчаянно желая лизнуть меня в щёку, обозначив радость от первого знакомства...
А я, как последняя дура, в банном халате, в вязанных носках без капли макияжа на бледном лице, обрамлённом смешными овечьими кудряшками, стояла в растерянности, ничего не понимая.
- Что-то не так? - спросил Дмитрий. - Мы не к месту?
- А где жена? - выдавила из себя я, а в голове пронеслось.. - Неужели?? НЕ ЖЕНАТ?!!
- А нет у меня жены.... Давно... - немного грустно ответил мужчина. - Была...да сплыла... на белом теплоходе в далёкие, жаркие страны...
- А продукты сегодня я покупал сестрёнке, увидев сомнение, заплескавшееся в моих глазах, уточнил Дмитрий.
Он сделал шаг ко мне.. осторожно взял моё ненакрашенное лицо в обе ладони и очень внимательно посмотрел в глаза,... заглянув при этом в самую душу.
- Ты... красивая - явно соврал он, глядя в мои "раздетые" глаза (хотя... может быть он вовсе не лицо имел ввиду). - Я там, возле кассы вдруг понял, что ТЫ.. это ТЫ...... Моя последняя электричка.
- Ну ничего себе! - возмутилась было я. - Ещё паровозом назвал бы... или трамваем..
Но тут же осеклась..
Потому что и мне тоже показалось, что ОН, этот мужчина с "летающим" из кармана телефоном, тоже ОН... мой.... моя "последняя электричка"....
Елена Денисова
|
| |
| |
| papyura | Дата: Вторник, 26.11.2024, 07:47 | Сообщение # 617 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1669
Статус: Offline
|
СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
– Нет, так не пойдёт! – Юваль ударил ладонями по рулю и начал тормозить. Остановив минивэн, он выскочил в ночной холод и мрак и начал суматошно приседать. После сорокового раза липкая волна ужаса отошла, сменившись горячим потом.
Его спас сугроб на обочине, автомобиль тряхнуло, он проснулся и каким-то чудом успел вывернуть руль. Ещё бы несколько секунд и он улетел бы в кювет, а оттуда закувыркался бы вниз по склону...
Всё было просто, он повёз товар из Миннеаполиса в Интернашенал-Фолс. Заурядная поездка, каких-нибудь триста миль по нормальному шоссе. Юваль выехал рано утром, и успел полюбоваться видами заповедника Кабетогама, через который пролегала дорога. На него, уроженца южной страны, этот бесконечный заснеженный лес производил гипнотизирующее впечатление.
Он сделал две остановки, два раза выпил крепкий кофе и к месту назначения добрался свежим и бодрым. Это его и подвело.
Сдав товар и оформив накладные, он собрался было искать мотель, чтобы спокойно переночевать.
Но до захода солнца оставалось ещё часа полтора и ему очень не захотелось провести вечер и ночь в незнакомом месте.
– Пять часов и я дома, – сказал себе Юваль. – Всего пять часов! Выпью кофе в тех же ресторанчиках и лягу спать в своей кровати, рядом с женой.
Это была первая ошибка.
Поначалу он её не заметил, как не замечают все ошибки в жизни. Пока светило солнце, Юваль чувствовал себя вполне комфортно: во весь голос, невероятно фальшивя, подпевал радио и думал, что съест на ужин.
Возле первого ресторанчика он запарковался уже в полной темноте, сильно проголодавшись.
И тут он совершил вторую ошибку – не удержался и поел от души...
Запив щедрый ужин большой кружкой кофе, он выехал на шоссе. Тьма стояла египетская, луну начисто скрыли тучи, а вокруг, куда ни кинь взгляд не светился ни один огонёк.
– Понятное дело, заповедник, – громко произнёс Юваль и решил все мысли произносить вслух, чтобы отогнать сон.
– Приятно поговорить с умным человеком, – повторил он старую шутку и рассмеявшись, он начал проговаривать планы на завтра. Прошло четверть часа, полчаса, час. Кофе не помог: тепло, мерная езда, сытный ужин и усталость сделали своё дело, – глаза Юваля начали слипаться.
Он включил радио, запел, затем принялся хлопать себя по щекам, дергать за нос, до боли закусывать губу, но всё-таки не заметил, как заснул...
– Делать нечего, надо искать мотель, – отдышавшись после приседаний, сказал он. – В заповеднике должно быть место, где останавливаются туристы. По дороге в Интернашенал-Фолс я видел рядом с дорогой несколько зданий, похожих на гостиницу.
Юваль включил «дальний свет», всё равно на дороге кроме него никого не было, и поехал дальше. Пока в крови гудел адреналин от пережитого испуга, спать не хотелось. Он стал думать о своей жизни. О том, как погнавшись за американской мечтой, оставил маленькую родительскую квартирку в Тель-Авиве и перебрался в Миннеаполис, к однополчанину из воздушно-десантной бригады. У того уже был магазин и …
В общем Юваль до сих пор там работает. Миллионов не загрёб, зато встретил девушку, ставшую его женой, вместе с которой родил двух детей. Денег хватает на нормальную жизнь, но останься он в Тель-Авиве и работой так же тяжело, жил бы, наверное, не хуже...
Он успокоился, размяк и почувствовал, что скоро снова начнёт засыпать.
Юваль уже хотел оставить автомобиль и сделать сорок-пятьдесят приседаний, как вдруг вдалеке мелькнул огонёк.
Он прибавил ходу и спустя десять минут подъехал к тому самому комплексу зданий, который заметил ещё днём. Окна тепло светились жёлтым и тёмно-красным, там, за плотными занавесками шла обычная вечерняя жизнь. Остро пожалев о том, что не остался ночевать в Интернашенал-Фолс, Юваль поставил минивэн на стоянку и со вздохом облегчения выбрался наружу. Лишь сделав пару шагов по направлению ко входу в мотель, он понял, насколько устал.
– Номер? – чернокожий портье, сильно походивший на Майлса Дэвиса в молодости, вытаращил на него глаза. – Какой ещё номер?
– Самый дешёвый. Не надо ни завтрака, ни душа, только кровать. Я уеду с первыми лучами солнца.
– Но у нас не сдаются номера! – развел руками Майлз Дэвис.
– Почему? Для чего ещё строят мотель, как не для сдачи номеров? – удивился Юваль.
– Да, но здесь не мотель! Здесь дом престарелых.
– А где мотель?
– Дальше по дороге, миль через восемьдесят.
– Я не доеду, – ответил Юваль. – Я только что уснул за рулем и чудом остался в живых. Может у вас найдётся пустая комната и кровать?
– Нет-нет, ни в коем случае! – Майлс Дэвис замахал руками. – Если начальство узнает, что я пускаю на ночь посторонних людей, меня выкинут без выходного пособия.
Десять лет назад Юваля такой ответ привёл бы в замешательство, но годы, проведённые в Амерычке, многому его научили. Он молча достал сто долларов и положил на стол перед Дэвисом. Тот быстрым движением смахнул купюру.
– Санитары и уборщики приезжают в семь, – сказал он, выходя из-за стойки. – Так что самое позднее в шесть тридцать тебя не должно здесь быть.
– Конечно! – с облегчением воскликнул Юваль – Поставлю будильник в телефоне и вылечу отсюда как пробка из бутылки.
Комната на втором этаже, куда Дэвис привёл Юваля, производила роскошное впечатление.
Престарелый, который в ней жил, явно принадлежал к обеспеченным людям. Об этом свидетельствовали личные вещи: фотографии в старомодных рамочках на стене, книги в дорогих кожаных обложках, шёлковая пижама, висящая на спинке стула, даже выключенный сотовый телефон на прикроватной тумбочке. Судя по всему, жилец отправился навестить детей или в госпиталь на процедуры.
Дэвис бросил на постель чистое бельё и помахал на прощание рукой.
– А где жилец? – спросил Юваль, указывая на пижаму.
– Он уже не жилец, – хмыкнул Дэвис. – В холодильнике утра дожидается.
– Недавно умер? – еле выговорил Юваль.
–Три часа назад. Да тебе какая разница, хотел спать – ложись и спи. Не волнуйся, он не от болезни умер, а от старости. Древний бы старикашка, за сто перевалил. Завтра его оприходуют и прямиком в крематорий.
– А родственники не возмутятся, что без них?
– Нет у него родственников. Возмущаться некому. И вообще, старикашка вовремя умер.
–Что значит вовремя?
– Потому что деньги, которые он когда-то внёс, подошли к концу. Через неделю-другую его бы отсюда вытурили в приют для бедных.
Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь, а Юваль принялся рассматривая фотографии.
От мысли, что нужно лечь в кровать, на которой три часа назад умер человек, сон как ветром сдуло.
Люди, изображённые на фотографиях, показались ему знакомыми. Где-то он их уже видел. Ну, возможно не именно этих, но очень похожих. На пятой фотографии он понял где: в альбоме своего отца. Привезённые из Польши фотографии погибших во время второй мировой войны родственников выглядели точно так же.
«Значит, жилец был евреем, – подумал Юваль. – Старым одиноким евреем, умершим в доме для престарелых. Интересно, как его звали? Обычно в таких местах имя пациента, как в больнице, пишут на спинке кровати».
Юваль начал искать и вскоре нашёл табличку на стене перед входом.
– Джошуа-Айзик, то есть Йегошуа-Ицхак Резник покойся с миром, – прошептал он.
Всё-таки надо было поспать. Не в кровати, конечно, но кресло перед телевизором выглядело вполне удобным.
Юваль уселся, прикрыл глаза, и вдруг вместо того, чтобы заснуть, принялся вспоминать.
Эта история произошла много лет назад, когда родители ещё были живы, а он бегал то ли в пятый, то ли шестой класс и думал только о баскетболе.
Как-то раз, вернувшись с тренировки, он застал отца и мать оживлённо что-то обсуждающих. В их маленькой квартирке из кухни, где ему накрыли ужин, было слышно каждое слово, произнесённое в гостиной, и он быстро понял, о чём идёт речь.
Где-то в Америке умер дальний родственник отца, то ли троюродный дядя, то ли пятиюродный племянник. Позвонил его сын, сообщил о дате и месте похорон. Разумеется, он не рассчитывал, что отец прилетит, но после войны от огромной семьи осталось всего несколько человек, у которых было принято уведомлять друг друга о свадьбах и похоронах. На этом родственные связи заканчивались.
Название кладбища показалось отцу странным, и он уточнил, еврейское ли оно.
Нет, кладбище было общим. На еврейском место стоило куда дороже, а денег в семье и так было в обрез.
– Сколько нужно доплатить, чтобы похоронить по-еврейски? – спросил отец. Сумма, которую ему назвали, равнялась примерно трём его месячным зарплатам.
– Хороните, – сказал отец, – я переведу деньги.
Вот об этих деньгах и шёл сейчас напряжённый разговор.
– Я понимаю, ты разнервничался и пообещал, не подумав, –увещевала отца мать. – Но ты ведь не миллионер! Мы не можем безболезненно вырвать такую сумму из семейного бюджета! Тем более, ради человека, которого ты видел в последний раз сорок лет назад.
– Мой дед был главой «Хевра кадиша», похоронного братства нашего местечка, – отвечал отец. – Я в детстве много времени провёл в его доме и поэтому хорошо представляю важность того, чтобы еврей был похоронен именно на еврейском кладбище.
– Значит, ты хочешь ради воспоминаний пожертвовать благополучием своей семьи? – спрашивала мать, стараясь говорить спокойно. – Ты отменяешь наш летний отпуск, и новую школьную форму Юваля? Про себя я уже не говорю, привыкла ходить в обносках, так и буду жить дальше. Но ради чего, Боже мой, ответь мне, ради чего?.. Отец не сдавался и, в конце концов, настоял на своём.
Тем летом они вместо санатория на горе Кармель провели август в жарком Тель-Авиве, а старую школьную форму Юваля мать перешила, да так красиво и ловко, что она стала выглядеть почти новой.
Ювалю эти перемены понравились. Он с большим удовольствием провёл каникулы с друзьями, гоняя с утра до вечера мяч по тель-авивским пляжам. Неизвестный родственник своей смертью избавил его от скуки чинного отпуска вместе с родителями.
Эта история полностью изгладилась из памяти, Юваль не вспоминал о ней много лет, пока не прочитал на табличке имя умершего – Джошуа-Айзик Резник.
« А ведь его даже не похоронят – сообразил он. – Сожгут и дело с концом».
Остатки сна окончательно испарились.
Он достал сотовый и позвонил раввину своего района. Юваль посещал синагогу «Хабад» три раза в год, на Йом Кипур и в дни смерти отца и матери. Но тепло сердечности, с которой его там встречали, не покидало его весь год. Он хорошо помнил как раввин, сравнительно молодой для такого сана человек, на прощание всегда повторял: если что понадобится, звоните без стеснения, в любое время.
Часы показывали половину первого ночи, однако раввин ответил после пятого гудка. Выслушав рассказ Юваля, он попросил:
– Сделайте всё возможное, чтобы забрать у них тело. Сейчас я свяжусь с «Хевра кадиша» Миннеаполиса и выясню, как поступить дальше.
Юваль спустился на первый этаж. Майлс Дэвис смотрел телевизор.
–Что, не спится? – спросил он.
– Да, не могу заснуть, – ответил Юваль. – Всё думаю о Джошуа Резнике.
– А что о нём думать? – зевнул Дэвис. – Между нами, вредный был старикашка. По ночам не спал, всё время жаловался, то ему не так, и это не этак. По десять раз к нему за дежурство бегал. В приюте для бедных он бы палец о кнопку вызова стер и никто бы не отозвался!
– Я хочу похоронить его на еврейском кладбище, – сказал Юваль. – Забрать тело и отвести в Миннеаполис.
– Делать тебе больше нечего?! – удивился Дэвис. – Знаешь, какая это морока? Тебе что, деньги за это платят?
– Нет, не платят.
– Тогда ты сумасшедший, – заключил Дэвис.
– Может быть. Так как мне забрать тело?
– Дождись утра. Скажи начальству, что ты родственник, приехал навестить, а теперь хочешь забрать. Отдадут тебе с радостью, чтобы сэкономить на кремации. Вот только бумажек придётся подписать чертову уйму.
– Бумажек я не боюсь, – сказал Юваль. – Подпишу всё, что надо...
В десять часов утра, еле живой после бессонной ночи и разговоров с работниками дома престарелых, он катил по направлению к Миннеаполису.
Картонный ящик, в который упаковали тело Джошуа, стоял за его спиной, на полу минивэна.
Лишь отъехав от дома престарелых несколько миль, Юваль сообразил, что ни хабадский раввин, ни представитель «Хевра кадиша» до сих пор не позвонили.
«Уф, – подумал он, – уф и ещё раз уф!»
Он набрал номер раввина. Через десять длинных гудков линия отключилась. Он набрал снова. Тот же результат.
– И что теперь делать? – прошептал он. – Вот ты попал, парень!
Раввин позвонил, когда Юваль допивал вторую подряд чашку кофе в придорожном ресторанчике.
– Прошу прощения, я был посреди утренней молитвы и не мог взять трубку, – сказал раввин. – Похороны штука не дешёвая, сейчас я пытаюсь найти того, кто пожертвует несколько тысяч для покупки места на кладбище. Сколько вам осталось до Миннеаполиса?
– Часа два.
– Думаю, что управлюсь. Будем на связи.
Заснеженные деревья вдоль дороги тянулись сплошной чередой. Под лучами поднявшегося солнца снег на ветках начал подтаивать, тонкие столбики холодного пара курились над вершинами крон.
– Вот так и мы, – думал Юваль. – Холодные, как ледышки. И равнодушные. Пока не согреет нас другой человек своим теплом...
Раввин позвонил уже на подъезде к Миннеаполису.
– Оказалось дороже, чем я предполагал, – он словно бы извинялся перед Ювалем непонятно за что. – Но случай помог. Много лет назад какой-то еврей пожертвовал «Хевра кадиша» изрядную сумму на двенадцать участков для бедных.
На них хоронили только тех, у кого действительно не было возможности заплатить. За все эти годы похоронили одиннадцать человек. Осталось как раз одно место и Джошуа Резник подходит для него по всем параметрам.
Так что везите его прямо на еврейское кладбище. Знаете, где оно находится?
– К счастью, понятия не имею.
– Тогда я сейчас пришлю координаты для «Гугл мэп» и телефон председателя «Хевра кадиша». Как будете подъезжать – позвоните. Он встретит у входа.
Председатель, внушительных объёмов мужчина, с лохматой, срочно нуждающейся в расчёске бородой, в длинном чёрном пальто с бархатным воротником и круглой, тоже чёрной шляпой, ждал у входа.
Створки ворот были открыты, в их узорной решётке посвистывал ветер. Председатель уселся рядом с Ювалем и указал на небольшой белый домик слева от ворот.
– Рули туда. Там клиента приготовят. Ты хочешь присутствовать при погребении?
– Нет, – замотал головой Юваль.– Из-за всех этих дел я за ночь глаз не сомкнул. Домой поеду.
Председатель окинул Юваля внимательным взглядом.
– Без кофе я тебя не отпущу. В таком состоянии нельзя садиться за руль. Не дай Бог, вернешься ко мне, но уже в качестве клиента...
Двое работников с бородами, тоже в чёрном, ловко вытащили коробку с телом и унесли, а председатель привёл Юваля в офис и заварил крепчайший кофе.
Пока Юваль пил, председатель рассматривал документы Резника, привезённые из дома престарелых.
Вдруг он изумленно хмыкнул, отложил их в сторону и принялся что-то искать в толстой папке, лежащей на столе.
Обнаружив искомое, он неожиданно присвистнул.
Это настолько не соответствовало его чёрной шляпе и седой бороде, что Юваль в свою очередь изумленно поглядел него.
Председатель, не обращая внимания на выражение лица Юваля, снова присвистнул и воскликнул.
– Знаешь, как звали филантропа, пожертвовавшего деньги для погребения двенадцати бедняков? – он поднял бумагу и потряс ею, словно колокольчиком. – Не поверишь, Джошуа-Айзик Резник. Тот самый, которого ты привёз.
@Яков Шехтер
|
| |
| |
| Гость | Дата: Среда, 04.12.2024, 17:51 | Сообщение # 618 |
|
Группа: Гости
| Вот. Так распорядилась судьба.
Настоящее стечение обстоятельств... заплатил и сам за себя, когда была возможность
|
| |
| |
| papyura | Дата: Воскресенье, 23.02.2025, 10:49 | Сообщение # 619 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1669
Статус: Offline
| МЕРЗАВЕЦ - рассказ от Владимира Соловьёва - американского:
https://kontinentusa.com/vladimir-solovev-amerikanskij-merzavecz/
|
| |
| |
| отец Фёдор | Дата: Воскресенье, 02.03.2025, 09:57 | Сообщение # 620 |
|
Группа: Гости
| Совпадение
В ту неспокойную интифадную осень моя резервистская служба проходила за баранкой патрульного автомобиля. Мы колесили по горным дорогам Самарии и, в числе прочего, сопровождали школьные и рейсовые автобусы. Предполагалось, что арабских стрелков и камнеметателей должно устрашить присутствие армейского джипа, болтающегося за автобусным бампером подобно консервной банке у кошки на хвосте. При этом банка наверняка развивала куда большую скорость, чем та, на какую были способны вдрызг раздолбанные джипы-«шестерки». Вечно опаздывающие водители автобусов материли нас, не стесняясь детей, и все время норовили улизнуть, во избежание чего командир патруля подсаживал к ним в салон бойца, который сдерживал мятежного шоферюгу ответными матюгами – к пущему восторгу школьников.
Патрульные «шестерки» проходили техосмотр еженедельно, и тем не менее то и дело ломались. Еще бы – лентой их километража можно было забинтовать вселенную не просто вдоль и поперек, а так, что и звезд не будет видно. Как-то раз соседняя рота и вовсе обезлошадела, и нам пришлось, подменяя товарищей, заехать далеко за пределы своего сектора. А затем, когда сопровожденный до безопасной зоны автобус, радостно взбрыкнув, устремился в сторону побережья и мы совсем уже было повернули назад, на связь вышла одна из наиболее вредных офицерш-оперативниц.
– Если вы уже там… – лениво протянула она и замолчала, по-садистски наслаждаясь моментом.
Пожалуй, нет в армии ничего паршивей подобного вступления. Если ты уже там… – поди туда, принеси то, разгрузи это, подмени заболевшего, забери выздоровевшего, постой на воротах, захвати ящики со снабжением, дождись дождичка в четверг, дострой Великую китайскую стену… да мало ли чего может изобрести воображение заскучавшего оперативного офицера! Главное при этом, что все твои первоначальные планы на законный отдых по завершении смены немедленно разлетаются в прах. Если ты уже там… черт бы побрал эту мерзкую фразу!
– Сигаль, наше дежурство кончается через двадцать минут… – взмолился командир.
– Отставить болтовню! – оборвала его оперативница. – Если ты уже там, дождись 466-го автобуса. Это по дороге в твой сектор. Как понял?
– Понял! – рявкнул наш сержант, хотя хотел бы ответить совсем-совсем иначе.
– Конец связи… – нежно пропела штабная зараза и отключилась.
Мы, то есть я, сержант и два бойца-первогодка на задних скамьях немного помолчали, думая каждый о своем, печальном. Наконец командир вздохнул и похлопал меня по плечу.
– Заезжай внутрь, водилус. Будем ждать.
Водилус. Так солдаты-срочники называли нас, пожилых резервистов, которых армия сажала за руль, потому что резонно не доверяла шоферить девятнадцатилетним сорванцам. Джип-развалюха в их руках и в самом деле был настоящим орудием убийства – куда более опасным, чем полностью снаряженная штурмовая винтовка М-16.
Я посигналил сторожу в будке, чтобы открыл ворота, и мы въехали в незнакомое поселение.
– Поставь колеса вон там, в сторонке, – сказал сержант. – Пойдем попьем кофейку.
Нет и не может быть в Стране такой сторожевой будки, где не нашлось бы чайника, стаканов и банок с черным кофе, сахаром и чайными пакетиками. Я припарковался на подходящем месте; тут-то он и подошел к нам, этот старикан. Подошел, заглянул в захламленный коробок джипа и спросил:
– Менахем, ты тут?
– Какой еще Менахем? – с досадой отвечал сержант, снимая надоевшую каску. – Нет тут никакого Менахема, дед. Вот, смотри: меня зовут Омер, а этих двух сосунков – Став и Нафтуль. Есть, правда, еще водилус. Водилус, ты не Менахем?
– Нет, не Менахем, – отказался я. – Меня зовут…
– Короче, нету, – не дослушав, констатировал командир. – Йалла, ребята, вперед…
Ребята с грохотом вывалились из джипа. Сторож, довольный возможностью почесать языком, уже призывно махал им из будки. Я заглушил мотор и тоже стал собираться.
– Значит, нету, – разочарованно повторил старик.
– А должен быть?
Он пожал угловатыми плечами – очень высокий жилистый человек с чересчур длинными даже для его роста ручищами и давно не стриженными седыми космами, то и дело падающими на лицо.
– Вообще-то да, – сказал он, откидывая волосы назад и приглаживая их большой узловатой пятерней. – Менахем – это мой сын. Он у меня в армии, в десантной бригаде.
– Тогда ты не там ищешь, – возразил я. – Десантники сейчас вроде бы дежурят в Газе. А эти мальчишки из саперов.
Старик кивнул.
– Да, я знаю. Но армия, браток, это ведь такое дело: никогда не знаешь, куда тебя закинет. Бывает, что вся бригада в Негеве, а ты на Голанах. Или наоборот. Ведь бывает?
– Бывает, – легко согласился я. – В ЦАХАЛе чего только ни бывает. И все равно странно. Ты что же – в каждую армейскую машину заглядываешь? Это ж какое должно быть совпадение, чтобы там вдруг оказался твой сын. Сам подумай.
– Совпадения, совпадения… – он помотал головой, и волосы немедленно хлынули вниз, на лоб и глаза. – Знал бы ты, какие совпадения случаются, браток. Вот, к примеру, у нас в ишуве… Хочешь, расскажу?
Я с сомнением посмотрел в сторону будки. В принципе, туда не больно-то и хотелось. Кофе у сторожей редко бывает хорошим. Мы уселись рядышком на высокий край тротуара, и старик достал сигареты.
– Будешь?
– Бросил.
– А я закурю…
Он щелкнул зажигалкой.
– Так вот… В то время наш ишув был еще совсем маленьким – меньше ста семей, не то что сейчас. Сейчас-то на каждом шагу незнакомые лица попадаются, а тогда – нет. Тогда все друг друга знали по именам, близко. И вот тебе первое совпадение: было у нас целых четыре семьи с фамилией Шамир, а у них – два парня-ровесника, полные тезки. Представь: два Ави Шамира, полные тезки, одного года рождения, и при этом никакие не родственники.
– Ну, это не Бог весть какое совпадение, – усмехнулся я. – Ави Шамиров у нас, считай, четверть Страны. И еще треть – Ави Коэны.
– Верно, – согласился старик. – Но это только начало, слушай дальше. Секретарем нашего ишува был тогда Ноам Даян…
– Кстати, Даянов тоже выше крыши, – заметил я. – Какой-то у вас образцово-показательный ишув.
Он серьезно кивнул:
– И снова ты прав. Хотя правильней было бы сказать: образцово-обычный. Таких в Стране десятки. Типичное место, типичные люди, типичные совпадения…
– Э, нет, до типичных совпадений мы еще не дошли, – шутливо напомнил я. – Два Ави Шамира не в счет.
– Когда началась Ливанская война, они оба были в армии, – продолжил старикан. – Один вертолетчиком, другой в пехоте. И вот, представь: как-то рано поутру стучат в дверь нашего секретаря Ноама Даяна люди в армейской форме – из тех, которые приносят самые горькие вести на свете. А у Ноама тоже сын на фронте, и потому жена его Сильви в полуобмороке уже от одного этого стука. Ноам идет открывать и по дороге от спальни к входной двери седеет на треть головы.
«Ради Бога, извините, – говорит ему стоящий на пороге офицер. – Хочу сразу сказать, что мы не к вам. У вас все в порядке».
«Сильви, все в порядке! – кричит Ноам жене. – Ничего не случилось!» – и только потом снова поворачивается к незваным гостям, чтобы задать им такого жару, какого не бывает даже на самом большом тайманском мангале в День независимости.
«Тогда какого хрена вы ломитесь сюда, сукины вы дети? – спрашивает он. – У вас что, доля в фирме, продающей краску для седых волос?»
«Извините, – уже намного тверже отвечает ему офицер, – но вы ведь секретарь этого ишува? К кому мне еще обратиться, если на домах тут нет номеров, а улицы вовсе без названий?»
Что, браток, было на тот момент чистой правдой. Три улицы? Ха! Эти худо-бедно асфальтированные дорожки мы и за улицы-то не считали. Да и дома различались только по именам хозяев: дом Лангера, дом Даяна, дом Питуси… Вся почта приходила в секретариат, забирали оттуда. Уверен, что и известие, которое принесли эти трое в армейской форме, они предпочли бы передать не напрямую, а через какой-нибудь фанерный ящик. Но ничего не поделаешь: подобные вещи у нас принято сообщать только лично, глаза в глаза.
«Мы ищем семью Шамиров, – говорит Ноаму горький этот вестник. – У них погиб сын, Ави Шамир».
«Боже мой, – говорит Ноам и садится на пороге. – Боже мой».
«Не могли бы вы указать нам правильный дом? – продолжает офицер, чей рабочий день только-только начался, и включает в себя еще несколько таких же визитов. – А еще лучше проводить до двери…»
«Какой Ави Шамир? – спрашивает Ноам. – У нас их два».
Офицер оборачивается к одной из сопровождающих девиц, та достает из сумки картонную папку и принимается рыться в бумагах.
«Лейтенант, вертолетчик, – говорит она наконец. – Сгорел вместе с машиной во время эвакуации раненых. Прямое попадание ракетой».
И закрывает папку.
«Понятно, – говорит Ноам и поднимается на ноги. – Пойдемте».
И они идут, и стучат в дверь, и там начинается то, что обычно начинается в таких случаях, – начинается, чтобы не закончиться уже никогда. У нас ведь принято, браток, расставаться поспешно, в тот же день. Мы не хороним своих святых в церквях и на площадях, как другие. Мы выносим их за черту наших городов, не обряжаем в костюмы, платья и золоченые гробы, не помещаем в могилу доспехи, оружие, слуг, коня и любимую собаку. Полотняный саван на голое тело, голая земля и голый камень сверху – только и всего. Почему же, несмотря на все это, они остаются с нами навсегда? Поди пойми…
Похороны Ави Шамира состоялись в полдень. На них собрался весь ишув. Иначе и быть не могло – мы ведь жили одной большой семьей. Наверно поэтому так бросались в глаза незнакомые лица. Когда уже расходились, к Ноаму подошел Амнон, отец погибшего.
«У меня к тебе просьба, – сказал он. – Поговори с теми двумя ребятами в форме. Есть какая-то путаница. Выясни, а то Хайя уже готова вбить себе в голову невесть что».
Мы с Ноамом перехватили этих двоих, когда те уже сидели в автомобиле.
«Ребята, в чем дело? – спросил Ноам. – У вас значки спецназа Генштаба и лента на венке с такой же эмблемой. Каким боком это относится к Ави, да будет его память благословенна?»
«Сейчас уже никаким, – ответил один из спецназовцев. – Шесть лет назад он проходил вместе с нами отбор в подразделение. Его тогда тоже отобрали, но он сам отказался из-за своего друга, который пошел в другую бригаду. Мы узнали о его гибели еще вчера по своим каналам. Разделяем ваше горе…»
Мы вернулись к Амнону Шамиру и его жене Хайе…
– Погоди-погоди… – остановил я старика. – Ты что, тоже во всем этом участвовал? Лично?
– Конечно! – удивленно проговорил он. – Как я мог не участвовать? Во-первых, я уже сказал, что все тогда дружили со всеми. А во-вторых, я в тот день постоянно находился рядом с Ноамом Даяном. Помогал ему на добровольной основе. Секретарь ишува – непростая работенка, особенно в такие моменты.
– И что было дальше?
– Дальше… Дальше мы вернулись к Амнону и Хайе.
«Это не он, – твердо сказала Хайя, когда мы передали слова спецназовцев. – Мой Ави никогда не проходил такого отбора. Он сразу пошел в кандидаты на летные курсы. Эти ребята привезли венок кому-то другому, и я даже знаю, кому. Они перепутали двух Ави Шамиров».
«Хани, не городи чепухи», – вздохнул Амнон Шамир.
«Замолчи! – закричала она. – Замолчи! Наш Ави жив! Я чувствую это сердцем. Это ты каменный, у тебя нет сердца! А у меня есть! И оно знает: Ави жив! Ты видел его мертвым? Нет! И я не видела! В этой армии всё постоянно путают, скажешь нет? Поехали в комендатуру! Сейчас же! Пусть исправляют ошибку!»
Мы не стали с ней спорить, да и кто бы стал? Мы просто сели в машину и отправились в город. Всю дорогу Хайя не умолкала, громко перечисляя многочисленные примеры бюрократической армейской путаницы – из своего личного опыта и из рассказов друзей и близких. Амнон молчал, и я чувствовал, что надежда потихоньку пробирается и в его душу.
В комендатуре было, как всегда, не протолкнуться, но нам не пришлось ждать в очереди. Дежурный сразу провел нас в кабинет к самому коменданту.
«Пожалуйста, садитесь, – сказал тот. – Что будете пить? Кофе? Чай?»
Хайя осталась стоять.
«Нам не нужен твой сраный чай! – прокричала она. – Исправляйте ошибку! Как можно быть такими тупыми идиотами?! Спутать двух разных детей с одним именем и из одного ишува! Вы о матерях подумали?!»
Весь этот последний час Хайя Шамир только кричала, как будто хотела заглушить другие, тихие неумолчные голоса: голос логики, голос разума, голос правды. А может, она надеялась докричаться до… сам понимаешь, кого.
Комендант терпеливо дождался тишины.
«Дорогая госпожа, – очень мягко проговорил он. – Видит Бог, я был бы счастлив узнать, что действительно произошла ошибка. Но ошибки нет. Мы не позволили вам увидеть тело, потому что… гм… там было очень много огня, и… как бы это сформулировать… визуальное опознание того, что уцелело, стало совершенно невозможным. Но у нас есть специальные методы, и они не оставляют места для малейшего сомнения. Вы только что похоронили своего сына лейтенанта Авраама Шамира, да будет его память благословенна, – его и никого иного».
Хайя Шамир молчала. Молчал и ее муж Амнон, пытаясь заново привыкнуть к тому, что недоступно привыканию. Так, молча, они и вышли из кабинета, а Ноам задержался на минутку, чтобы задать резонный вопрос насчет ребят с венком от спецназа. Уж с этим-то, как ни крути, в самом деле были какие-то непонятки…
Комендант вздохнул и посмотрел на часы.
«Я не должен этого говорить, – сказал он, – но, учитывая обстоятельства, откроюсь только тебе, как официальному лицу. Генштабовцы ошиблись похоронами, но их товарищ, старший сержант разведроты десанта Авраам Шамир, действительно погиб. Такое вот совпадение. Под Сидоном целое отделение попало в ловушку, в заминированный дом. Собственно, вертолет первого Ави Шамира, да будет его память благословенна, и был сбит во время попытки эвакуации раненых и погибших. Тебе следует поспешить вернуться домой, потому что извещение об этом вот-вот принесут в семью второго Ави…»
Обратный путь мы проделали в полной тишине. Ноам Даян был очень бледен и немногим отличался от родителей только что похороненного лейтенанта. Высадив Амнона и Хайю возле их калитки, мы продолжили к Ноаму. Его жены Сильви не было дома; по словам соседки, она повела людей в армейской форме показывать, где живут Зеев и Жаннет Шамир, родители второго Ави.
Его похороны состоялись тем же вечером – едва успели до темноты. Ноам Даян упорно молчал и даже не смог произнести надгробной речи, как подобало бы секретарю. Зато Сильви не отходила от Жаннет Шамир. Погибшего опять не показали родственникам – по тем же причинам, что и в прошлый раз, и это снова стало пищей для безумных надежд. Правда, теперь их выражала не Жаннет, мать погибшего мальчика, а ее подруга Сильви, жена секретаря Ноама Даяна.
«Погоди отчаиваться, – твердила она на ухо подруге. – Тут наверняка ошибка. Таких совпадений не бывает. Сама знаешь: в армии всегда балаган. Штабные джобники-бюрократы только и умеют, что курить и трепаться, а когда надо, не могут найти собственных рук. Из Сидона передали, что погиб Ави Шамир, а штабы у ВВС и пехоты разные, вот и потекла одна речка по двум рукавам…»
Жаннет молча кивала, глядя в одну точку; по-моему, она не разбирала ни слова.
«Подумай сама, – настаивала Сильви, – твой Ави и мой Мени были неразлучны с младшей группы детского сада. Всегда в одном классе, в одной группе, в одном взводе. Если что случалось с одним, то и с другим тоже. Они даже болели синхронно. Значит, быть такого не может, чтобы тебе принесли то, чего не принесли мне. А мне не принесли. Тут наверняка ошибка…»
«Тебе не принесли, – тускло повторяла Жаннет. – Тебе не принесли, а мне принесли…»
«Вот именно! – с энтузиазмом восклицала Сильви. – Погоди отчаиваться! Таких совпадений не бывает!»
Когда совсем стемнело, пришел другой наш сосед по поселению – Моше Лангер и отвел в сторонку Сильви и Ноама.
«Ребята, – сказал он, – мне только что позвонили из комендатуры…»
«Я так и знала! – воскликнула Сильви. – Ошибка!»
«Они просили сообщить вам немедленно, – глядя в землю, продолжил Лангер. – Там вышла заминка: военный раввинат никак не давал подтверждения. Не давал, не давал, а информация просочилась, так что вот-вот уже будет в новостях. В комендатуре не хотят, чтобы вы услышали это по радио…»
«Услышали что?» – тихо спросил Ноам.
Это были первые слова, которые он произнес с того момента, как мы вышли от коменданта.
«Ваш Мени погиб, – с трудом выговорил Лангер. – Погиб под Сидоном вместе с Ави… и с другим Ави, да будет их память благословенна. Мне очень жаль».
– Вот так, – заключил старик и вытряхнул из пачки еще одну сигарету. – А ты говоришь – совпадения… Бывают, браток, еще как бывают…
Он поднялся, выпрямившись во весь свой немалый рост, закурил и, кивнув на прощанье, двинулся вверх по склону холма к светящимся невдалеке окнам крайних домов ишува. Я подобрал винтовку, чтобы присоединиться к товарищам, потому что негоже отрываться от коллектива. Ребята, усевшись на землю рядом с будкой, вдумчиво прихлебывали кофе и рассуждали о шансах футбольной команды «Бейтар» на чемпионский титул. Пожилой сторож по-отечески ласково взирал на них из раскрытого дверного проема.
– Налить и тебе, водилус? Сколько-сколько?
– Две кофе и ни одной сахара, – послушный ритуалу, отвечал я, хотя вовсе не собирался ничего пить.
Он радостно включил чайник.
– Ну что, выслушал про двух Шамиров?
– Откуда ты знаешь? – удивился я.
– А Ноам всем это рассказывает, вот уже двадцать лет. С тех самых пор, как у него крыша поехала.
Меня как током ударило.
– Ноам? Ты хочешь сказать, что он и есть тот самый Ноам Даян, ваш секретарь?
– Тот самый, – рассмеялся сторож. – Только он давно уже не секретарь. У нас теперь не секретариат, а местный совет. Выборы, со всеми делами, как в парламент. Такие зарубы случаются…
– Постой, – перебил его я. – Мне он сказал, что помогал Ноаму на общественных началах.
– На каких таких общественных началах… – сторож покачал головой. – Я ж говорю: крыша поехала. Как я понимаю, у него что-то типа раздвоения личности. Типа – что всё это случилось не с ним, а с каким-то другим Ноамом Даяном. Что сын погиб у того Ноама, а вот его Менахем жив-здоров и по-прежнему служит в разведроте десантной бригады. Типа – если могут быть два Ави Шамира, то почему бы не быть двум Ноамам Даянам? Такая вот хитрая логика – для тех, кто ищет логику у сумасшедших. А так-то он безвредный. Живет в вагончике, работает садовником. Сильви с ним развелась, уехала в город. Женщины, они покрепче нас будут… О! Это ваш!
Желтая решетка ворот отъехала, пропуская автобус, который с ревом пронесся мимо, к домам ишува.
– Подъем! – скомандовал сержант. – Водилус, заводи! Нафтуль, ты жди здесь, сядешь к нему в салон. И пусть только попробует врубить больше шестидесяти…
Десять минут спустя наша старая «шестерка» уже надрывалась на подъеме, тщетно стараясь не отставать от мерцающих впереди красных огоньков последнего на сегодня рейсового автобуса. Петляющее шоссе шло на восток, юг, юго-восток, в кромешную тьму самарийского нагорья, на чьей бугристой, курчавящейся масличными рощами шкуре тут и там мерцали сбившиеся в кучки светляки окон, фонарей, жилья. В моих ноздрях, перебивая дизельный выхлоп, стоял острый запах сухой и горькой земли. Запах земли оливок и змей, колючих кустов и бесплодных смоковниц, лис и виноградников, земли Шамиров и Даянов, Леви и Коэнов, соленой от их слез, от их крови и пота. Запах земли, совпадающей с ними и со мной миллионами простых и неслыханных совпадений.
сентябрь 2017, Бейт-Арье
Алекс Тарн
|
| |
| |
| Златалина | Дата: Понедельник, 03.03.2025, 17:24 | Сообщение # 621 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 289
Статус: Offline
| Памяти Нехамы Лифшицайте
Из книги Леонида Махлиса “Шесть карьер Михаила Александровича".
Жизнь тенора”:“…Нехама была неистощима на выдумку, когда речь шла о главном для нее – вытащить из мрака забвения на белый свет дорогие имена жертв сталинских репрессий и Катастрофы, вернуть народу национальные музыкальные шедевры. Отсюда бесконечные обвинения ее в национализме с последующими санкциями.
Нехама разыскивала, собирала редкие публикации еврейских поэтов. Для нее писали или переделывали старые тексты, она находила композиторов, читала им стихи, а за музыку, чаще всего, сама и платила… В 1962 г. Нехама раскопала песню на иврите «Яд ануга» («Нежная рука») в обработке Гнесина 1924 г.
Она установила, что в свое время эта песня прошла цензуру, ибо предназначалась для
исполнения в театре «Габима». С тех пор много воды утекло – и «Габима» в полном составе перекочевала в Палестину, и Гнесина давно нет, и цензурные критерии ужесточились. Но есть песня, и есть Нехама, которая рискнула включить её в программу концерта в Зале имени Чайковского.
Правда, перед исполнением ей для подстраховки пришлось объявить, что песня исполняется в оригинале, т. е… на арамейском языке. Номер прошёл, и певица до сих пор гордится своей придумкой...
Когда цензура нападала на неё, она покорно снимала песни. Но всякий раз придумывалось что-то новое.
Однажды Нехама вышла на сцену со словами: «В царской России эта песня родилась как протест против Бога, который забыл свой народ», и запела «Эли-эли, лама азавтани…» (Господи, почему Ты нас покинул?) После концерта её спросили, на каком языке этот текст.
– На арамейском, – спокойно ответила певица. И на этот раз пронесло.
На последнем московском выступлении в апреле 1967 г. Нехама Лифшиц вышла на сцену в чёрном концертном платье, поверх которого был наброшен длинный белый шарф, подаренный ей в Париже, с полупрозрачными поперечными полосами по краям.
На расстоянии он напоминал молитвенное покрывало – талес.
Публика весьма эмоционально отреагировала на её одеяние, оценив смелость и находчивость артистки. Эти религиозные обертоны или, как в случае с шалью, случайная атрибутика без труда достигали органы чувств слушателя, чутко реагировавшего на нестандартный эстетический посыл…
***
…Михаил Александрович много раз вводил в программу своих столичных концертов «Кадиш» — весьма неудобное, с точки зрения цензуры, произведение французского композитора Мориса Равеля, очарованного еврейским мелосом.
«Кадиш» – самая известная и самая важная молитва еврейской литургии. За эту обработку мелодии кадиша нацисты уготовили Морису Равелю место в своём чёрном списке.
После Александровича исполнить вокальную версию произведения в те времена осмелилась только Зара Долуханова. Но в ходе работы над текстом у Зары Александровны возникли трудности. Как известно, музыка Равеля была наложена на сефардский, т.е. литературный диалект языка Книги.
Люди, к которым она обращалась в Москве за помощью по прочтению и транслитерации текста на незнакомом ей языке, способны были озвучить текст только в его ашкеназийском произношении, где все ударения сдвинуты. Уложить текст в нотную строку казалось невозможным и кто-то посоветовал поговорить с литовской коллегой Нехамой Лифшиц, которая до войны закончила одну из четырёх каунасских гимназий, где преподавание велось на иврите.
К счастью, Нехама Лифшиц как раз находилась в Москве и готовилась к концерту в Большом зале консерватории.
Работая над ивритским произношением Долухановой, Нехама сама заучила произведение, слова которого, как любой человек с еврейским воспитанием, знала с детства, и включила его в программу предстоящего концерта.
Первое отделение концерта она посвятила памяти погибших еврейских поэтов и писателей. Она вышла на сцену под музыку Равеля и спела «Кадиш» без объявления названия. В таком объявлении не было необходимости – евреи, сидевшие в зале, без труда распознавали слова этой молитвы.
Правда, эти же евреи и донесли куда следует о «политической незрелости» артистки. Нехаму вызвали на ковёр:– Вы должны были начать программу с музыки Равеля. А чем вы начали?
– Музыкой Равеля.
– Но вы же пели молитву.
– Я пела слова, на которые Равель написал своё произведение.
– Откуда вы взяли этот текст?
– Из репертуара Долухановой.
Больше ничего от нее добиться не удалось…
…С прослушивания у Александровича начался решающий виток в творческой судьбе едва ли не самой талантливой в СССР еврейской певицы Нехамы Лифшиц. В 1958 г. студентка последнего курса Вильнюсской консерватории, но уже лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады, Нехама Лифшиц пришла за кулисы после концерта
Александровича и смущённо представилась.
Чтобы снять неловкость, артист прибег к чёрному юмору:
– Знаете, кто такая ворона? Это соловей, закончивший консерваторию.
«С тех пор мы дружили, – вспоминает певица. – Это была для меня большая честь. Время от времени он мне звонил. Во время гастролей в Ленинграде он пригласил меня после моего концерта к себе и познакомил с администратором Ленинградской филармонии И.М. Рюминым. Тот договорился с филармонией, и меня взяли на год в Ленинград. Это мне открыло зелёную улицу.
Я спросила Рюмина: наверное, я заплатить должна за эту помощь? Он ответил – ничего не надо, всё сделал Миша…
Илона Махлис вспоминает: «Когда в 1959 г. возникла необходимость направить группу советских еврейских исполнителей в Париж на празднование юбилея Шолом-Алейхема, в Министерстве культуры несколько растерялись. Было ясно, что поедет Александрович. Его и призвали в качестве консультанта по составу группы.
Он сразу назвал Нехаму.
На тот же период приходится взлет её популярности. В Москве, в Ленинграде еврейская публика носила её на руках. Но выступала она не в сольных, а сборных концертах. Отец высоко ценил её дарование, иначе как «Нехамэле» не называл и как мог стимулировал её рост и укреплял веру в свои силы: “С таким талантом, с таким особенным голосом надо хватать шанс – к тебе пришла популярность, ты – лауреат конкурса, ты обязана подготовить сольный репертуар. Никаких
дуэтов, никаких бригад и сборных концертов”.
Когда вопрос о поездке во Францию был решён, Нехама приехала в Москву из Вильнюса и прямо с поезда явилась к нам, чтобы обсудить с отцом программу во избежание возможных перехлёстов. Она была такая красивая, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, с гладко зачёсанными на прямой пробор чёрными волосами и огромными библейскими глазами. В тот вечер в них была сосредоточена вся скорбь еврейского народа, потому что Нехама была голодна.
Она попросила: “Раечка, дай какой-нибудь бутербродик, а то я уже теряю сознание”. Мама бросилась на кухню, а Нехама сказала на своём чудесном идише: “Хорошая гостья! Только вошла и уже требует гиб мир эссен”.
Разговор шёл не столько о репертуаре, сколько о том, в чём Нехама будет выступать: “Мишенька, у меня же ничего нет, одно чёрное концертное платьице, а мне бы хотелось такой наряд, который создавал бы впечатление сломленной берёзы”...
Сообщение отредактировал Златалина - Понедельник, 03.03.2025, 17:39 |
| |
| |
| papyura | Дата: Четверг, 08.05.2025, 08:23 | Сообщение # 622 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1669
Статус: Offline
| Клянусь этой вилкой...
Трагикомический рассказ
Моя несносная страна - так и отметьте себе - с первого дня норовила обмануть самым подлым образом.
Немедленно предъявляю доказательства.
Как только вы въехали сюда, осматриваясь кругом, вы пожелали, например, чего-нибудь покушать. Естественное чувство, можно сказать. Но тут-то немедленно проявляется её американское негодяйство, ибо если вы по привычке возомнили, что покушать - это хорошо, то здесь, на этой земле, по причине великого изобилия харчей, еда - просто таки отрава, притом, уже много-много десятилетий.
Взять хоть такой эпизод. Заходите вы, не подозревая подвоха, желая заморить червячка, в заведение с непритязательным названием, «Старопрежний Деревенский Буфет», выкладываете чек - 19.50 - об оплате имеющей быть терапии кулинарно-гастрономического характера, кладёте, значит, чек на облюбованный консоль, - и что же вы лицезреете?
Чуть сбоку к соседнему столу грузно тащится раскормленный жировик: множество подбородков, шея отсутствует. Он кладёт левую ногу на один стул, на правый - ногу другую.
Пока в голове вашей медленно переваривается увиденное, Жировик уминает целую, извините, курицу…
И в памяти как-то некстати всплывают припорошенные пылью годов картины прошлой жизни в далёком городе Николаеве, что лежит среди жёлтой степи в 120 километрах к востоку от Одессы, у самого моря-лимана, где моя незабвенная мать приносит в году этак пятьдесят девятом или, может быть, в шестьдесят втором, по тогдашнему малолетству наверняка не припомню, - так вот, приносит с Центрального Колхозного рынка моя мама курицу, которую вся семья будет есть в течение недели: крылышки - на суп, ляжки и грудку - в гуляш с картофелем, шейка начиняется мелко нашинкованными потрошками и тушится с лучком в кастрюле на примусе в летней (метр на метр) кухне, а оставшийся куриный каркас запирается подальше в алюминиевый, заросший снегом морозильничек одного из самых ранних, привезённых прямиком из Латвии домашних холодильников, «на потом».
И говорит мне мой ресторанный спутник, бывший житель Тернополя-города, приземлившийся лет двадцать тому назад с гурьбой детей-подростков на Западном берегу живописного штата Орегон, говорит сей своеобразный человеческий экземпляр, с лицом (если его можно назвать этим словом), отмеченным хроническим обжорством: «Нэ як жэ нэ пийму циейи крайины. Ты зьив, а воно ще е. Ты знов зьив, а воно знов е и е.
- Так что ж… это плохо? - говорю я, также стреляя взглядами на кормящуюся тушу. - «Та ни, дужэ цэ гарно. Подывысь, он якый выкохався гладкый…» Тернопольчанин держит паузу, давая мне основательно пропитаться его мыслью, а затем продолжает: «Якось воно нэ тэ, нэ тэ.
- «А как же, не так?», спрашиваю, в то время как Жировик методично наполняет свои (по-видимому безразмерные) пищеварительные интерьеры.
- Всэ ж якость нэ так. У нас було - зьив и нэма. День нэма, два нэма. А вин всэ до холодильника ходэ. Я його пытаю: «Чого ты туды ходыш? Там всэ одно ничого нэма». Вин же кажэ: «Бо, тато, йисты хочу».
Через час выбираемся из «Буфета», не любя себя (за то что снова попались) и эту несносную страну (за то что в очередной раз так бесстыже обвела нас вокруг пальца). «Как - тяжело - мне - жить - в Америке - после - обеда!», жалобно выкрикиваю я, принимаясь бегать рысцой вокруг автомобиля, - сущая правда!, - бросая короткие взгляды в окно «Старопрежнего», где в его не очень чистых пенатах Жировик со всей силой налегает губою на очередное - любопытно было бы узнать, какое по счёту, - блюдечко мороженого.
Спутник мой, маясь подобно мне от коликов в животе, тем не менее проявляет недоумённую заинтересованность в ситуации: «Шо ты всэ бегаешь?»
- М-не дурно! - икаю. Меня охватывает нечто вроде паники: способна ли моя плоть это всё переварить? Чувство такое, будто - или я умру, или наделаю сейчас-же в штаны! Не знаю, но что-то случится! Кишки набиты, словно Докторская колбаса, лишнее настойчиво просится наружу… «Надо не останавливаясь бегать, - соображаю, - бегать вокруг машины, спасаться, заглатывая воздух как рыба на песке, спасаться - это сейчас всё!».
Да - я снова объелся. Чего и следовало ожидать, если вдуматься…
«Чему ты удивляешься, лопух, - насмехаясь надо мною, шелестят упаковками бесчисленные съестные товары, восседающие по-господски на простирающихся в бесконечность полках американских супермаркетов.» (Кажется, у меня начинаются галлюцинации, а?).
- Нас направили сюда, - продолжает съестное войско, - из разных концов света, с директивой послать в пищевой нокдаун тебя, жалкого потребителя, распятого на дыбе собственного живота, а заодно и миллионы таких же, как ты, покорно нас поедающих, - не три, не пять… но восемь раз на день; сыры - прямым ходом из Голландии, Англии, Люксембурга, Швейцарии, виноград - из Чили, вина всяческих марок - из Франции, Испании, Италии, Венгрии, Германии, Португалии, Молдавии, Калифорнии, Австралии, овощи - из Мексики, свиные балычки - из Китая, а рыба, рыба копчёная и солёная, жареная и пареная, вяленая и в бочках, мороженая и под маринадом, красная и белая, большая и маленькая, толстая и совсем как ремень бесчисленными косяками приплыла из Канады и Вьетнама, из Норвегии и Латвии, из Аргентины и Панамы, и Дании, и Корсики, и Финляндии, и ещё бог знает откуда; крабы, креветки сырые и варёные, омары живые и не очень, лягушкины лапки, свиные попки, говяжьи хвосты …» - Не надо больше!.. (У меня впрямь галлюцинации.)
Мама, спаси! Уйду, убегу, уеду, туда, в далёкое прошлое, на юг давно исчезнувшей «Империи Порожних Магазинных Стеллажей», где я не подозревал о том, что жил впроголодь, питаясь супчиком, да хлебушком, да мамалыгой...
Туда, где меня, худого и заспанного, водили в час ночи на привокзальную площадь за вкусными, ещё тёплыми, с ломкими бочками «франзольками», стоимостью в шесть копеечек, и такие же мосластые, совсем незнакомые нам дяденьки и тётеньки, терпеливо прозябающие, как и моя незабвенная мамочка, в бесконечной очереди, те люди тихо-тихо шептали ей в ухо: «Женщина, можно подержать вашего мальчика, ну пожалуйста!».
Да-да, весь невинный обман заключался в том, что на каждую голову строгая продавщица отпускала лишь одну, всего одну сайку - шесть копеечек. На каждую живую голову…
И, завидя снова меня, непреклонная распорядительница хлебной крепости энергично верещала: «Гражданка, чей ребёнок? Я вижу этого мальчика уже в пятый раз. Это ведь не ваш ребёнок, товарищ! Хлеба на него не ждите!» (Текла тёплая ночь причерноморской осени шестьдесят третьего года, Хрущев сеял кукурузу.)
Было ли мне тогда там хорошо, если сравнивать со здешним бытием? Не знаю. Может быть…
Мой Тернопольской знакомый, глубокомысленно потрогав свой далеко выросший передний зуб, излагает на этот счёт своё мнение: «Всэ ж краше вмэрты вид пэрэйэдания нежели з голоду».
“Аминь!, братику мий», - не уверенно соглашаюсь я.
Сергей Гончаренко
США
|
| |
| |
| старый зануда | Дата: Четверг, 22.05.2025, 06:23 | Сообщение # 623 |
|
Группа: Гости
| Когда Йося Шулькин пошёл работать главным балабусом на строительный склад, его мама Циля Залмановна сразу поняла, что ничем хорошим это не кончится.
— Этот идиёт хочет трепать мне последний нерв! Мальчику только тридцать пять, а на складе сплошной дефицит и большие деньги! Это надо было растить его всю жизнь, кормить бульоном и любить больше жизни, чтобы дожить до такого? Вэйз мир! Я с этим Йосей, дай ему бог здоровья, скоро умру и даже не надо мене уговаривать!
— Так за что же вы будете умирать? спрашивала Цилю Залмановну её соседка Хася - Вы таки как хочите, но я вас не понимаю, мадам Шулькина! У мальчика такая работа и перспектива на премиальные, а вы тут кричите, как потерпевшая от пожара и делаете трагедию из Гамлета!
— Хася, ты просто никогда не жила красиво, Хася! У тебя из богатства — только вставной зуб и чугунная утятница! Ты не понимаешь, что за красиво надо платить. Мальчика могут посадить, Хася! Быть начальником склада — это как быть военным сапёром. И там, и здесь одно неловкое движение, и жизнь летит под откос!..
Так проходили дни. Йося каждый день надевал пиджак и уходил на работу, а его мама Циля Залмановна ждала, что эта работа-таки добром не кончится.
И вот однажды к ним пришли. Вернее как пришли. В квартире напротив жил следователь Орешкин, мужчина с грыжей и усами, так вот он и пришёл.
— Здравствуйте, Циля Залмановна, — сказал следователь Орешкин. — Я таки сильно извиняюсь, но я пришёл за вашего Йосю.
Циля Залмановна, которая в это время на кухне готовила что-то в сковороде, тихо охнула и опустилась на табурет.
— Я таки знала, что этот шлемазл сведёт меня в гроб и даже ниже, — сказала Циля Залмановна и схватилась за сердце. — Скажите, мусье главный милиционер, на сколько его посодют? Может, можно что-то сделать? Вы же знали его покойного папу Гершля, дай ему бог здоровья, хорошо, что он этого не видит, он бы умер насмерть ещё раз!
— Ну, что вы, — засмущался следователь Орешкин. Какой же я главный милиционер? И какой же, к тому же, мусье?
— Ой вэй, конечно же, главный, даже не спорьте!- отмахнулась Циля Залмановна. — Такой красивый молодой человек обязательно должен быть главным! И мусье тоже!
— Ну, ладно, ладно, — довольно улыбнулся следователь Орешкин. — Ну, во-первых, вашего Йосю ещё никто пока не сажает...
— Пока?- опять схватилась за сердце Циля Залмановна.
— Пока, — утвердительно кивнул следователь Орешкин. Таки я так понял за Йосю, что его сейчас не тут?
— Его сейчас не тут, — ответила Циля Залмановна. — Но если он придёт, то я его убью вот этой сковородкой, и вам будет некого сажать в тюрьму, мусье главный милиционер!
При этом Циля Залмановна схватила для наглядности сковороду, с неё слетела крышка, и божественный аромат наполнил кухню.
Следователь Орешкин сглотнул слюну и вытянул шею, пытаясь заглянуть, что такое готовила Циля Залмановна, что оно-таки так пахнет.
Циля Залмановна внимательно посмотрела на следователя Орешкина и, ничего не говоря, поставила перед ним тарелку...
Уходя, следователь сыто икнул и пообещал всё уладить, так что пока Циле Залмановне можно не волноваться, и Йосю пока не посодют, но если Йося не прекратит свои шахер-махер, то просто за вкусно покушать отделаться не получится.
Ну, и я уже вижу, что все интересуются за то, что такого кушал следователь Орешкин, что Йося вместо уехать поднимать лесозаготовки на социалистический уровень, продолжает работать на складе, хорошо спать и носить кремпленовый пиджак.
А следователь Орешкин кушал эсик-флейш. Что такое? Вы не знаете за эсик-флейш? Я вас умоляю, а что вы тогда знаете, чтоб вы мне были здоровы?
Берите уже свои шариковые ручки и записывайте.
Нарезаем килограмм говядины, лямтики не толще сантиметра. Мелко режем две луковки. На сковородке разогреваем две столовые ложки смальца. Кидаем туда лук и жарим, пока он не станет золотистым, потом кидаем туда мясо и обжариваем со всех сторон.
Потом делаете маленький огонь и оставляем тушиться под крышкой, мясо должно дать сок, а лук придать ему цвет. Заливаем мясо водой на пару сантиметров, добавляем лаврушку, и пусть оно себе томится час. Но если вы думаете, что про него надо забыть, то вы-таки так не думайте. Иногда надо его навещать, немного помешивать и по мере необходимости добавлять воду.
Потом добавляем горсть изюма или чернослива, ещё через час увеличиваем огонь до среднего, выковыриваем лаврушку, добавляем две столовые ложки томатной пасты, соль, две столовые ложки сахара, лимонную кислоту на кончике ножика и перец. И пусть себе тушится ещё минут десять.
А вот тут самое главное, что вы-таки даже не представляете что.
Берёте пряник. Трёте его на терке. Добавляете в пару ложек панировочных сухарей и всё это добро бросаете в сковороду. Можете стоять рядом и смотреть, как густеет соус. На это уйдет минут пять.
Всё! Можете кушать его с гарниром, но настоящие специялисты кушают его за просто так, макая корочку ржаного хлеба.
И знаете, что, если сам главный милиционер следователь Орешкин остался довольным так, что боже упаси, то уж за нормальных людей и говорить не хочу. Кушайте и не болейте.
А Йося, кстати, всё равно скоро уволился со строительного склада и пошёл работать на продовольственный, так что Циля Залмановна чуть не получила инфаркт.
Александр Гутин
«Кухня еврейского местечка, которого больше нет».
|
| |
| |
| papyura | Дата: Воскресенье, 08.06.2025, 16:40 | Сообщение # 624 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1669
Статус: Offline
| 
Грызла я как-то орех и отколола кусок зуба. В ужасе, ближе к ночи стала разыскивать дантиста. Когда что-то делаешь впопыхах, получается так себе, не слишком качественно и слишком дорого. Но не ходить же со щербатым ртом. Как ни старайся, всё время вылезает пошлая, кривая ухмылка. Окружающие волнуются, принимают на свой счет. Слишком дорогой и не слишком качественный дантист взял кусок глины (или чего они там берут), отсёк всё лишнее, получился белый клык. На прощание процедил мрачно: береги руку, Сеня! (зачеркнуто), береги зуб, Женя! Кусай и кусайся с великой осторожностью.
И я перешла на семечки...
Грызла я как-то семечки и отколола кусок зуба. Тот же. Там же.
На этот раз плюнула на косые недобрые взгляды, довольно долго усмехалась, кривя губы, с циничным прищуром. Похоже, у окружающих не осталось сомнений на мой счёт.
На сей раз дантиста искала долго и тщательно. По рекомендации («я от невестки Фиры Семеновны из Бруклина, которая из Черновцов»).
Дантист оказался поэтом своей профессии. Долго примеривался, ваял, оттачивал, присобачивал, отходил на метр и любовался делом золотых рук. На выходе получился уже привычный белый клык. Больше не рисковала. Забросила орехи и семечки, стала пренебрегать сухарями и воблой. Поглощала еду без былого задора. Не вкушала, а питалась. Самой скучно.
И вот позвали в гости.
Пока все вокруг упоённо хрустели, хрумкали, грызли и молотили, я аккуратно резала яблоко на мелкие кусочки тонким, почти игрушечным ножичком и колола сахар специальными серебряными щипчиками. Собственно, эти эфемерные предметы в доме держали только ради одного человека, хозяйского дедушки, девяностолетнего Ефима Марковича.
И вот этот прелестный божий одуван, понаблюдав за моими манипуляциями извращенки, постучал вилкой по рюмке с водкой, попросил слова (все зааплодировали) и произнес тост.
– В то время, как наши космические корабли бороздят просторы вселенной… и все давно позабыли о чести, совести и воспитании… он наконец-то встретил близкого по духу человека, даму (в этом месте спича дедушка ткнул в меня указательным пальцем), которая…
Дальше шел незабываемый текст про мои изысканные манеры, знание этикета и прочие замечательные качества, о которых я никогда и слыхом не слыхивала. После чего дедушка церемонно пригласил меня на медленный танец фокстрот.
Но поскольку я совсем не знала нужных движений, а мой партнёр не надел слухового аппарата, мы исполнили довольно странную композицию «топтание под липой». Очень задушевно. Хотя и несколько сумбурно.
Конечно, мне захотелось как-то подбодрить блестящего кавалера. И я сообщила, что восхищена его тонким вкусом, стилем и взглядами. А уж тем более бравой выправкой в столь почтенные годы!
Не каждый юноша способен ради дамы быть столь неотразимым, демонстрируя не отвратительный изгиб позвоночного столба, но гордую осанку кабальеро! Спина не гнётся, плечи подняты, шаг строевой – ать-два! Никаких лишних, суетливых движений. Вот это класс, дражайший Ефим Маркович! Влюблена и очарована!
На что мой партнер, дерзко сверкнув очами, парировал: не обольщайтесь, детка. За всё благодарите мой хондроз.
Евгения Лещинская
|
| |
| |
|
