| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
о, женщина...
| |
| Рыжик | Дата: Среда, 28.06.2023, 05:45 | Сообщение # 361 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 315
Статус: Offline
| Немногим сегодня знакомо это имя. А ведь когда-то актриса была горячо любима кинозрителями. Перед войной в советском прокате появилась одна из первых зарубежных картин – «Петер», в которой Франческа Гааль сыграла центральную роль.
Позже на экранах страны с большим успехом шли «Маленькая мама» и «Катерина», где Гааль также играла главных героинь. Десятки лет мы ничего не знали о судьбе актрисы.
Девчонка из Будапешта
В 1903 году в Будапеште в обеспеченной еврейской семье Зильберштейн родился 13-й ребёнок – девочка, которую назвали Фанни. Ради адаптации к мадьярской среде папа решил изменить родовую фамилию на Зильверич.
В анкетных данных будущей актрисы встречались и другие варианты (Сидония Зильбершпитц, Малка Галиценштейн), пока её творческим псевдонимом не стало имя Франческа Гааль.
С ранних лет девочка мечтала о театре, однако родители не допускали и мысли о том, чтобы их Фанни вышла на сцену. Когда младшей дочери исполнилось 13, отец и мать вознамерились выдать её замуж за «приличного еврея». Но своенравная девчонка оказала решительное сопротивление и спустя год, прибавив себе возраст, втайне от родителей поступила в театральное училище, где усердно обучалась вокалу и хореографии, но часто пропускала занятия по теории, охотнее посещая концерты, фильмы, спектакли...
Через полгода беспечную студентку отчислили за прогулы.
Кончалась мировая война, в Венгрии грянула революция. Массовые зрелища были жёстко ограничены, и девушка начинает петь в кабаре, а затем поступает на актёрский факультет Академии изящных искусств, где встречает первую любовь – немецкого еврея Германа Костерлица, талантливого сценариста и сочинителя рассказов. Их сердечную привязанность укрепили общие духовные запросы. Окончив академию, Фанни безуспешно пытается устроиться в театр, снимается в эпизодических ролях в кино.
Режиссёры обратили внимание на малорослую хрупкую девчушку с выразительными зелёными глазами: её стали пробовать в немых фильмах в амплуа травести – в ролях задиристых мальчишек. Кинокритики называли дебютантку «прелестной малышкой со щепоткой перца в крови».
Театральная примадонна
В театр юную актрису по-прежнему не брали, считая, что она недостаточно красива и музыкальна. Но однажды, присутствуя на репетиции спектакля в театре «Визенхазе», девушка получила предложение заменить заболевшую артистку и произвела фурор, после чего была принята в труппу Будапештского драмтеатра. Так началась стремительная сценическая карьера Франчески Гааль (псевдоним она позаимствовала у бывшего педагога). Ей поручают ведущие роли в пьесах обожаемого ею Чехова – Ани в «Вишневом саде», Ирины в «Трёх сестрах», Наташи в пьесе Горького «На дне». И первую хвалебную рецензию на её спектакли написал друг Костерлиц.
С особым удовольствием Франческа играла в музыкальных комедиях.
В 20 лет она принимает предложение выступить в новой оперетте Имре Кальмана «Графиня Марица». Казалось бы, что общего между драматизмом чеховской Ани и наивностью кальмановской Лизы? Но и в роли весёлой бесприданницы Франческа находила психологический подтекст. В её репертуаре появились наездница Сьюзи («Принцесса цирка»), цветочницы Виолетта («Фиалка Монмартра») и Элиза Дулитл («Пигмалион»). Естественность исполнения актрисой этих трогательных ролей, её безупречные танцы и звонкий голос вызывали у зрителей восхищение.
За кулисами и за кадром Франческа Гааль была далеко не ангел: её терзали муки творческих поисков, требовательность к себе и бескомпромиссность к другим. Коллеги считали, что у неё трудный характер, а частые споры с режиссёром объясняли вздорностью и самомнением. Но на сцене и на экране Франческа всегда оставалась любимицей публики...
В 1927 г. Гааль впервые гастролировала на Бродвее, где её спектакли проходили с аншлагом. Однажды она сказала: «Смех сквозь слёзы – для меня главное в каждой комедийной роли». Что бы Франческа ни играла, в её глазах читались затаенная грусть и надежда на счастье.
В зените славы
С наступлением эпохи звукового кино возник спрос на актёров, обладающих не только выразительной мимикой и пластикой, но также хорошей дикцией и вокальными данными. Гааль оказалась востребованной в венгерском кинематографе, где творили выдающиеся режиссёры Михай Кертеш и Шандор Келлер (впоследствии – Александр Корда)...
Молодой продюсер Джо Пастернак привлёк в свой бизнес 27-летнюю Франческу, вскоре ставшую его пассией. Он подбирал для неё сценарии, музыку и партнёров, которые должны были подчеркивать обаяние Франчески. С его помощью крупнейшая германская кинокомпания UfA в 1932 г. подписала с Гааль контракт, пригласив сняться в комедии «Паприка» по сценарию Германа Костерлица. Композитор Фридрих Ваксман написал для неё песенки и музыку к танцам, которые актриса блестяще исполнила, сыграв Илону, простую девушку – борца за справедливость.
После прихода к власти нацистов UfA по распоряжению Геббельса расторгла договор с еврейкой Гааль. Розенберг заявил: «Если эта жидовка не уберётся из Берлина в течение суток, мы поставим вопрос о ней перед рейхсканцлером!» А Гиммлер пригрозил: «Ей придется выбрать между эмиграцией и лагерем»...
Франческа уезжает в Вену, где её пригласили сниматься в студии «Тобис-Саша» в первом звуковом австрийском фильме «Чиби – забавная девчонка». В нём были и смех, и слёзы, и мечта о счастье, к которому настойчиво пробивается героиня. Там же Гааль снялась и в других музыкальных лентах: «Скандал в Будапеште» (Ева), «Ну и фрукт!» (Люция), «Привет с поцелуем, Вероника» (заглавная роль), «Весенний вальс» (Марика).
По ходатайству Франчески Герман Костерлиц получил право на режиссёрский дебют – музыкальную комедию «Петер и Ева», в котором актриса сыграла обе заглавные роли. По сюжету 17-летняя Ева и её дедушка выброшены за неуплату жилья на улицу и вынуждены за милостыню исполнять на улице песенки. Беглый преступник забирает у девушки единственное платье и она, переодевшись в его костюм, становится бензозаправщиком под именем Петер.
Мизансцены с перевоплощением 30-летняя Франческа сыграла великолепно. Виртуозно, грациозно и с комической страстью танцевала мужскую партию танго. Фильм получил популярность и пришёл в СССР, где с одобрения Сталина в 1935 г. был премирован на 1-м Московском международном кинофестивале.
Через пару лет Советский Союз закупил ещё две ленты с участием Гааль. В фильме «Маленькая мама» она сыграла Мари, которая находит подкинутого младенца и по-матерински заботится о нём, за что девушку выгоняют из пансиона, посчитав, что это её ребенок.
Лента «Катерина последняя» рассказывает о горничной на службе у миллионера, сын которого влюбился в неё и взял в жёны. Советская цензура, усмотрев в названии картины намёк на русскую императрицу, урезала его и изъяла благополучный конец как нереалистичный...
В СССР, как и в других странах, в моду вошли лохматая стрижка «под Петера», шляпки «маленькая мама», вздёрнутый носик и тонкие брови «а-ля Гааль».
Её шлягеры звучали на эстраде, с пластинок и в домашнем исполнении. Кстати, музыку к большинству её фильмов сочинил эмигрант из Одессы Николай Бродский, в будущем лауреат «Оскара».
А кинозвезда продолжала сниматься.
В лирических комедиях с банальными сюжетами «Весенний парад» (1935) и «Фройляйн Лили» (1936) бедные девушки находят своё счастье в любви. Гааль стала секс-символом и кумиром публики во многих странах.
Однако личная жизнь Франчески не удалась. Она дважды разводилась с мужьями, её предавали любовники. И детей у неё не было: кинодива боролась за сохранение грациозной фигурки и «вечной» молодости...
Финита ла комедиа
Успехи «эмигрантской» кинопродукции возбуждали ярость в Третьем рейхе, где её прокат был запрещён. Нацисты в Австрии и Венгрии тоже бойкотировали фильмы с участием евреев. Их производство стало убыточным и Пастернак предложил Франческе и Герману переехать в США.
В 1936 г. они оказались в Голливуде, где их судьбы сложились по-разному. Гааль снялась лишь в трёх фильмах: «Флибустьер», «Девушка под лестницей» и «Медовый месяц в Париже». Планировался ремейк «Весеннего парада», но роль Франчески без объяснений передали восходящей звезде Дине Дурбин.
В порыве отчаяния, не ведая, что творит, Гааль в 1940-м вернулась в Будапешт, где её ждали страшные испытания: мать погибла в гетто, сестра – в концлагере, племянника убили нацисты при облаве. Четыре года Франческа пряталась в сыром подвале своего дома, потом – у венгерских друзей.
Вокруг жило много немцев, но любимицу публики никто не выдал.
О своих горестных чувствах актриса позже скажет: «Это мой личный пожизненный счёт фашистам».
Истощенную, в грязных лохмотьях, её обнаружили в марте 1945 г. советские солдаты. В Союзной контрольной комиссии измученной женщине помогли прийти в себя, и 9 мая на гала-концерте в Венской опере она исполнила песни из своих фильмов и русскую «Катюшу». Гааль отправили в СССР, где она встречалась с деятелями искусства, а затем попросилась домой...
На родине стареющая кинозвезда собиралась сняться в новом фильме. Но социалистической Венгрии требовались иные сюжеты и киногерои. Осознав это, Гааль всё бросила и улетела в Штаты, где о ней уже мало кто помнил ... хватало с избытком новых кумиров.
Ей предлагали незначительные роли и мизерные гонорары, а потом и эти шансы иссякли. Деньги кончились, и Франческа вынуждена была жить впроголодь.
Обречённая на безвестность и нищету, одинокая, беспомощная, она скончалась 2 января 1973 г. в Нью-Йорке.
Но сохранились её фильмы-мифы и эхо громкой славы выдающейся актрисы.
ДАВИД ШИМАНОВСКИЙ
Сообщение отредактировал Рыжик - Среда, 28.06.2023, 06:12 |
| |
| |
| отец Фёдор | Дата: Суббота, 01.07.2023, 07:05 | Сообщение # 362 |
|
Группа: Гости
| Мама и отец назвали девочку в честь священной вершины, горы святой Марии
Монсеррат...
Ей повезло: родители понимали, что без хорошего образования девочке не выбраться из этой вечной бедности, и старались дать ей возможность учиться.
Её с первых лет учили уважать себя и никогда не сидеть без дела. Не жди, что «сами придут и сами все принесут», умей всего добиваться сама, работай – и тогда не пропадешь.
Уже в отрочестве Монсеррат работала то швеей, то продавщицей, чтобы самой платить за уроки музыки, итальянского и французского.
Детская мечта Монсеррат исполнилась: она стала певицей.
А вот с личной жизнью никак не ладилось. Однажды она попала в жуткую аварию и получила
серьёзную травму головы, в которой пострадал участок мозга, отвечающий за жиросжигание. Врачи спасли девушку, но стройной она уже никогда не была.
Очень обидно при росте 161 сантиметр весить больше ста килограммов, а так хотелось быть изящной, трогательной, нравится мужчинам...
После аварии певица годами сидела на строгой диете, но похудеть ей так и не удалось.
Был ещё такой момент, который сильно подкосил её веру в себя: один итальянский импресарио, которому она предложила сотрудничать, рассмеялся прямо в лицо: ну куда тебе, толстухе! Найди у себя в Барселоне какого-нибудь парня попроще, пеки ему пироги, да и хватит с тебя!..
Но в своём голосе она не сомневалась, и карьерные амбиции не оставила.
А что до любви...
Ближе к тридцати девушка начала думать, что все эти романтические истории не для неё: она никого не любила, её никто не любил; что ж, и без этого можно быть счастливой!
Она не знала, что золотой голос скоро поможет ей встретить «первого и единственного»,
мужчину всей жизни.
А было так: в 1962 году 29-летняя Монсеррат смотрела на оперный спектакль, в котором пел знаменитый на всю Испанию Бернабе Марти.
Жгучий красавец, молодой – всего 34 года, он был настоящим мастером. Девушка пошла за кулисы выразить коллеге своё восхищение. «Он выглядел таким вежливым и предупредительным, таким джентльменом! Предельно обходительным, но бесконечно холодным. Я была страшно разочарована и подумала про себя: почему он не может быть хоть чуть-чуть более похож на того, кем был на сцене?» — рассказывала певица.
Прошло несколько месяцев. Кабалье пела в «Мадам Баттерфляй», и Марти попросили заменить артиста, который исполнял одну из основных партий. Он не успел выучить свою партию и Кабалье, для которой такое в принципе было немыслимо, прикрывала губы японским веером и подсказывала ему слова.
Спектакль был спасён, но Кабалье возмутило, что Марти опять держался со своей странной холодностью: в любовной сцене они должны были поцеловаться, но Марти не сделал и шагу ей навстречу...
Монсеррат и Бернабе в опере "Мадам Баттерфляй", ставшей для них судьбоносной
Монтсеррат сказала об этом главному гримеру: непрофессионально себя ведёт тенор, уж не съела бы она его!
Понятно, что гример проболтался и на следующем спектакле Барнабе Монти страстно обнял Монтсеррат и поцеловал так пылко и нескромно, что это явно выходило за рамки роли!
«Я была безумно счастлива и яростна одновременно. В антракте я очень резко бросила ему: "Как вы могли так нескромно обращаться с леди на глазах у публики?»
Монти усмехнулся и самодовольно ответил: «С леди нет, а с женщиной, которая говорит, что я слишком робкий – да!»
Певица была уязвлена, обескуражена – но наверное уже тогда понимала, что это мужчина её жизни...
Вскоре тенор начал все эти хорошо известные каждой девушке разговоры про «свободные отношения»: ты мне нравишься, ты мне очень нравишься, но я пока не готов ни к чему серьёзному... Давай попробуем, посмотрим, что из этого выйдет. Мы же современные, свободные люди!
Бернабе видел, что девушка по уши в него влюблена и не сомневался, что она согласится. Но Монсеррат выслушала всё и резко ответила на языке своего родного бедного квартала Барселоны: « Или мы женимся, или мы не встречаемся вообще».
Ошеломлённый Бернабе перевёл разговор на музыку.
После этой встречи они расстались. Монсеррат знала, что больше они не встретятся. На душе
было темно и холодно, всё время хотелось плакать. Но поступиться самоуважением она не могла.
Прошло несколько месяцев, Бернабе позвонил: «Я просто хочу пожелать удачи перед выступлением».
Потом позвонил ещё раз:
— Мы можем увидеться?
«Зачем?» — подумала Монтсеррат и повесила трубку.
Потом Бернабе пришёл к ним домой и чуть ли ни с порога сказал матери девушки: «Сеньора Кабалье, я простой человек и не знаю дипломатических тонкостей, поэтому без лишних слов хочу попросить руки вашей дочери»...
Неизвестно, кто больше опешил: Монсеррат или её мама. Но помолвка была назначена в тот же день! Официальное предложение Бернабе Марти сделал очень красиво: они снова вместе пели «Мадам Баттерфляй», и он встав, на одно колено, подарил Кабалье кольцо.
Жениться решили в храме на вершине горы Монтсеррат.
По дороге невеста и её мама попали под бурный ливень, их автомобильчик сломался,
добирались на перекладных, и под венец будущая звезда мировой оперы шла
в перепачканном платье и с мокрой причёской.
Но оказалось, что это было к счастью...
Монсеррат едва не пропустила собственную свадьбу из-за непогоды.
Семья у Монсеррат получилась счастливая, полная любви и радости. У Бернабе и Монсеррат родилось двое детей, их дочь тоже стала оперной певицей.
Монсеррат Кабалье и Бернабе Марти с сыном. Милан, 1971 год
Бернабе скоро оставил сцену, больное сердце больше не позволяло ему петь. Монсеррат звонила ему из любой точки мира – ей так хотелось услышать голос любимого, что многозначные счета от телефонных компаний даже не огорчали...
Мировой знаменитостью певица стала через год после того, как вышла замуж: оперная прима Мэрилин Хорн заболела, и Монсеррат позвали заменить её в американском «Карнеги-холл». Она спела партию Лукреции Борджиа и вызвала овации на 20 минут.
Все ведущие газеты наутро писали, что Монтсеррат «лучшее сопрано мира».
( а где-то в Италии в досаде и бессильной злобе кусал локти тот самый хам-импресарио.)
Бернабе всегда находился в тени своей супруги, но это не смогло испортить их брак
|
| |
| |
| просто Филя | Дата: Понедельник, 03.07.2023, 11:32 | Сообщение # 363 |
|
Группа: Гости
| Жизнь после Пушкина...
...всмотритесь в это прекрасное лицо с удивительными глазами, полными целомудренной женственности!
разве мог сказать о бездушной кокетке, духовный отец Натали Пушкиной, протопресвитер Василий Бажанов, после её исповеди: «Я борюсь с собой, чтобы не оставить ей полезное чувство вины, но по мне она ангел чистоты»?
Уже в 15 лет Наталья Гончарова слыла первой красавицей Москвы. Но более, чем удивительной, божественной красотой, очаровывала она искренностью, естественностью и отсутствием какого-либо жеманства. Надежда Еропкина, ближайшая подруга Гончаровой, писала в своих воспоминаниях: «Большинство считало её кокеткой, но обвинение это несправедливо. Очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо её воли, покоряли ей всех. Не её вина, что все в ней было так удивительно хорошо!..»
Александр Сергеевич впервые увидел её зимним вечером 1828 года на балу у танцмейстера Йогеля и, как позже писал: «Я влюбился в неё без памяти. Голова моя закружилась».
Он почти ДВА года добивался руки возлюбленной и, наконец, свадьба состоялась...
Но с этого момента сплетни вокруг имени Натали Пушкиной начисто перечеркнули её истинный образ, хотя в письмах своему деду она писала: «Я… узнала те мнения, которые вам о нём внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным…»
Дед Афанасий Николаевич Гончаров денег на образование внуков не жалел: Натали закончила лицей в Москве, прекрасно говорила на трёх языках, тонко чувствовала живопись, любила музыку и театр, глубоко разбиралась в поэзии, кроме того, Наталья Николаевна великолепно играла в шахматы и считалась одной из лучших шахматисток Петербурга.
Не была Гончарова ни высокомерной, ни бездушной. Несмотря на царственную красоту, она была молчалива, сдержанна и невероятно застенчива, стесняясь и своего высокого роста, и легкого косоглазия...
--------
Наталья Николаевна Пушкина овдовела в 24 года. Поэт оставил ей своё великое имя, долги, которые взял на себя царь, и четверых рождённых ею за 6 лет супружества детей. Старшей – Маше – было неполных 5 лет, младшей – Наташе – 8 месяцев.
С горя Наталья Николаевна укрылась от света, удалившись в родовое гончаровское имение Полотняный Завод. Но через 2 года затворничества всё же вернулась в Петербург. Причина была проста – дети. Заботливая мать думала об их будущем.
Когда Наталье Николаевне опекунский совет вручил деньги за посмертное издание произведений Пушкина, то она не взяла оттуда ни копейки на свои нужды, считая, что эта значительная для неё сумма – 50 тысяч рублей – принадлежит детям.
А деньги были очень нужны.
Недаром Александр Сергеевич словно предчувствовал... случись с ним недоброе – семью ждёт крах: «Жена окажется на улице, – как он писал, – а дети в нищете»
Первое, с чем пришлось столкнуться вдове, – это материальные трудности. Денег не хватало на самую скромную жизнь, и не было дня, чтобы вдову не посещали горькие мысли.
Отошли в прошлое, стали воспоминанием шитьё туалетов и покупка модных шляпок, которые стоили бешеных денег...
Гордясь красотой жены, Пушкин любил, чтобы и одета она была изысканно и элегантно. В вечных битвах с книгоиздателями, едва сводя концы с концами, чтобы обеспечить достойную жизнь семье, он радовался как ребёнок, видя, какой эффект производит появление его «мадонны» во дворцах Петербурга. Был уверен: его жена царствует по праву – по праву её красота так же единственна, неповторима, как его талант, посланный Богом.
Два года Наталья Николаевна не снимала траур. Вдову Пушкина больше не видели на придворных балах, в гостиных, салонах, театрах. Лишь шесть лет спустя после гибели мужа Натали вновь появилась в свете и её легко понять: подрастали дети.
Она надеялась заручиться покровительством сильных мира сего, понимая, что её материнских усилий, увы, недостаточно, чтобы обеспечить детям великого поэта достойное будущее.
А пока она еле-еле наскребала денег, чтобы определить сыновей в гимназию...
Однажды на святках в Аничковом дворце устроили костюмированный бал, который особенно любил император Николай I. Наталья Николаевна появилась, повторяя в своём костюме и причёске облик древнееврейской героини Ревекки.
Она, как магнит, притягивала взгляды собравшихся, но смутившись от всеобщего внимания, забилась в самый дальний угол парадной залы.
Однако когда начались танцы, император обвёл хозяйским глазом толпу гостей, среди которых Наталья Николаевна выделялась высоким ростом (Николай I был ещё выше) и сразу заметил стройную фигуру стоявшей в стороне Пушкиной.
Пройдя через всю залу сквозь ряды танцующих, император подошёл к Наталье Николаевне взял её за руку и проделал весь путь обратно, остановясь перед своей супругой.
– Смотрите и восхищайтесь! – сказал он императрице, отступив шаг в сторону, словно давая возможность всем полюбоваться столь редким зрелищем.
– Да, прекрасна, в самом деле прекрасна! – наведя на Пушкину лорнет, с улыбкой сказала Александра Фёдоровна.
Император победно оглядел собравшихся. Что значил его взгляд и это прилюдное признание своего благоговения перед прекрасным Божьим созданием?
Не было ли тут тайного смысла, некоего намёка для тех, кто родовит, богат, полон сил и свободен от оков Гименея?
Действительно уже немалые годы вдовства, прожитые безукоризненно, молодость, красота, с которой по-прежнему никто не мог соперничать, – всё, казалось, давало право Наталье Пушкиной надеяться на новый брак, на обретение мужа, опоры, друга.
Мемуары свидетельствуют, что история вдовы Пушкиной подтверждала старую житейскую мудрость: замужняя красавица – вожделенная мечта многих. Но стоит ей распрощаться с супругом, как вчерашние воздыхатели тут же безвозвратно исчезают.
Покойный супруг наказывал Наталье Николаевне два года носить по нему траур, а затем выходить замуж. К моменту пристального внимания к ней князя Голицына Натали была вдовой уже 5 лет. Казалось, что измученная вечной заботой о завтрашнем дне, Наталья Николаевна должна была только обрадоваться столь выгодной партии.
Но ... тут через доверенное лицо князь изложил ей свой взгляд на их будущее: для Голицына никакого значения не имели материальные издержки на детей – его капиталов хватило бы на целый Воспитательный дом. Но князь предпочитал, чтобы четверо Пушкиных росли не у него на глазах, а где-то, пусть всецело им обеспеченные, в отдалении. Сначала, скажем, в закрытом пансионе, потом в любом, привилегированном учебном заведении.
Именно это совершенно не подходило Наталье Николаевне и решило дело раз и навсегда. Она даже не дала посреднику князя высказаться до конца и, обычно сверхтерпеливая к людям и их поступкам, отрезала:
– Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!
Маленькие Пушкины были первой и неоспоримой жизненной ценностью для Натальи Николаевны. Недаром люди, навещавшие пушкинское семейство, в том числе и свёкор Сергей Львович, подчёркивали, что дети «прелестны, хорошо себя держат, ухожены и здоровы».
А ведь за всем этим стояли неусыпные труды Натальи Николаевны – той самой Пушкиной, образ которой и по сию пору не свободен от несправедливого клейма: это всего лишь холодная пустышка, разорявшая поэта тратами на наряды.
Так что Голицын, поняв, что прекрасной Натали ему не получить, потихоньку исчез с горизонта, чтобы на время уступить место новому соискателю – Николаю Аркадьевичу Столыпину.
Это был красавец, весёлый, остроумный, душа общества, погибель для дам (Николай Аркадьевич был на 2 года младше Натальи Николаевны, родившейся, как известно, в год наполеоновского нашествия).
Карьера его на дипломатическом поприще складывалась удачно.
Столыпин приехал в Россию в отпуск и «при первой встрече был до того ошеломлён красотою Натальи Николаевны, что она грезилась ему и днем и ночью».
Вдова Пушкина виделась со Столыпиным часто, в отнюдь не официальной обстановке, а у своих старых друзей – Вяземских, сын которых – Павел – впоследствии женился на сестре Столыпина, Марии Аркадьевне.
В хорошо знакомом доме обычно молчаливая и сдержанная Наталья Николаевна становилась совсем другой – улыбчивой и приветливой.
И Столыпин был сражён: «С каждым свиданием чувство его всё сильнее разгоралось».
Вероятно, он был в одном шаге от того, чтобы пасть на колени и просить Натали принять его руку и сердце...
В правдивости того, что произошло дальше, сомневаться не приходится: дочь Натальи Николаевны наверняка записала историю этого короткого романа со слов матери.
Увы! «...Грозный призрак четырёх детей неотступно восставал перед ним; они являлись ему помехою на избранном дипломатическом поприще, и борьба между страстью и разумом росла с каждым днём. Зная свою увлекающуюся натуру, он понял, что ему остаётся только одно средство противостоять безрассудному, по его мнению, браку – это немедленное бегство.
К нему-то он и прибегнул.
Не дождавшись конца отпуска, он наскоро собрался, оставив в недоумении семью и друзей, и впоследствии, когда заходила речь о возможности побороть сильное увлечение, он не без гордости приводил собственный пример».
Чуть позже Наталье Николаевне пришлось пережить страстные домогательства женатого Вяземского...
А потом помог случай. Тот самый случай, который иногда счастливым образом соединяет судьбы, которые должны быть соединены, кажется, волею небес...
Пётр Петрович Ланской отдыхал в Баден-Бадене вместе с братом Натали, Иваном Гончаровым, который и попросил его завезти письмо и посылку для Пушкиной.
В благодарность за оказанную любезность Наталья Николаевна приглашает Ланского бывать в её доме на правах друга семьи. Тот с радостью отвечает согласием.
Всегда молчаливый и замкнутый, в обществе Натальи Николаевны он становится разговорчивым и весёлым. Кажется, он влюблён в молодую вдову, которая младше его на тринадцать лет.
В свои сорок пять он ни разу не был женат, да и сердце его разбито. Лучшие годы своей жизни он посвятил ветреной красавице Идалии Полетике. Жестокая женщина то приближала его, то отталкивала, параллельно крутя романы с другими мужчинами. Убедившись в измене любимой, Ланской нашел в себе силы порвать позорную связь. Теперь он свободен и может посвятить себя новой любви.
Время шло. Наступила весна. Генерал бывал у Гончаровой всё чаще и чаще, но так и не осмеливался сделать предложение, ибо его состояние было изрядно выпотрошено требовательной любовницей; содержать семью, да ещё четверых приёмных детей, было не на что...
Наталья Николаевна Гончарова по совету врачей собиралась с детьми на воды, но поездку пришлось отменить: неловко поднявшись с кушетки, она подвернула ногу и не могла ходить.
С верностью преданной сиделки влюблённый Ланской заботился о молодой женщине. Он уже почти решился на предложение, но вдруг в приёмной столкнулся с... самим императором Николаем I. Генерал тут же вспомнил долетавшие до него давным-давно слухи о том, что император не скрывает своей симпатии к супруге Пушкина, а если верить некоторым сплетникам, у него с Натальей Гончаровой был роман ещё при жизни поэта.
Соревноваться с таким конкурентом Ланской не мог. Он раскланивается с императором и молча уходит.
Удивительно, но на следующий день генерал Ланской назначается командиром Конногвардейского полка. Он получает достойное жалованье, казённую квартиру и вместе с тем возможность жениться. Генерал сомневается, что Наталья Николаевна примет его предложение, но она отвечает согласием. Остаётся лишь одна закавыка.
По церемониалу того времени Ланской должен испросить разрешения на брак у императора. Вопреки его опасениям, Николай отвечает: «Искренне поздравляю тебя и от души радуюсь твоему выбору! Лучшего ты не мог сделать. Что она красавица – это всякий знает, но ты сумел оценить в ней честную и прямую женщину. Вы оба достойны счастья...»
Свадьба генерала Ланского и Натальи Гончаровой-Пушкиной состоялась в июле 1844 года в Стрельне под Петербургом. Боясь очередных сплетен и скандалов, Натали настояла на тихой и скромной церемонии. Пригласили только близких родственников.
Сам император выразил желание быть посажёным отцом, но с пониманием отнёсся к просьбе невесты и на венчание не приехал, послав лишь царский подарок - бриллиантовое ожерелье.
В этом союзе, продлившемся почти двадцать лет, не было страстей, зато было море нежности, уважения и теплоты.
Об этом свидетельствуют письма Натальи Николаевны, которая обращается к своему второму супругу «душа моя», «мой дорогой, добрый Пьер», «мой друг Пьер», «мой прекрасный муж».
Пётр Ланской стал не только хорошим мужем, но и прекрасным отцом четверым детям Пушкина. Он воспитывал их с такой же любовью и заботой, с какой относился к собственным дочерям, которых у них с Натальей родилось трое.
В доме Ланских постоянно слышался детский смех. Помимо своих семерых детей, Пётр и Наталья усыновили Софью, дочь умершего родственника Ланского.
Под влиянием жены, души не чаявшей в детях, в 1847 году генерал-майор Ланской учредил в своём полку детский приют для солдатских сирот. Другим детям из бедных семей приют помогал одеждой и провиантом.
Тихую и спокойную семейную жизнь Ланских прервало известие о неизлечимой болезни Натальи Николаевны. Её мучил постоянный кашель, и весной 1861 года Ланской вынужден был просить одиннадцатимесячный отпуск для пребывания за границей...
Религиозная Наталья Гончарова не пережила развода дочери – он стал для неё последним ударом. Перед смертью она передала своей дочери письма Пушкина, которые все эти годы бережно хранила.
Умерла Наталья Николаевна 26 ноября 1863 года, когда ей шёл 52-й год... «Спасибо, мой Пьер... Спасибо тебе... За всё спасибо...» – сказала она перед тем, как навсегда закрыть глаза...
Дети похоронили Наталью Николаевну на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Через пятнадцать лет рядом прибавилась могила Петра Петровича Ланского и строгое, чёрного мрамора надгробие; около него – небольшая дощечка с надписью о том, что в первом браке Наталья Николаевна Ланская была за поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным.
Она прожила на этом свете 51 год и из них была всего шесть лет вместе с Пушкиным...
|
| |
| |
| papyura | Дата: Пятница, 14.07.2023, 06:48 | Сообщение # 364 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1671
Статус: Offline
| МНОГОЛИКАЯ ЕЛЕНА
Её учебник по теории вероятностей считается одним из лучших в мире, вот почему миллионы знают Елену Вентцель как учёного. Другие хранят в домашних библиотеках её романы, повести и рассказы, где автором значится ...И. Грекова.
Поэт в математике и математик в поэзии, она всю жизнь боролась с антисемитизмом – написав роман «Свежо предание», помогая друзьям-евреям, в числе которых были Галич и Файнберг.
Её способности к математике заметил отец, Сергей Федорович Долгинцев, преподававший эту точную науку в гимназии города Ревеля (ныне Таллинн). Всю жизнь Елена считала отца выдающимся педагогом и полагала, что лишь в слабой мере унаследовала от него талант преподавателя. Уже с семи лет он занимался с ней высшей математикой, но вместе с этим в доме постоянно поддерживался интерес к литературе и русскому слову. В семье все что-то писали, и первые литературные опыты Елены относятся ещё к дошкольному возрасту... Интерес к математике и внутренняя тяга к литературе определили её будущее – «между математикой и литературой».
В 1913 году семья переехала в Петербург, где и прошли школьные годы Елены. После окончания школы она поступила на физико-математический факультет Петербургского государственного университета. К слову, на курсе из 280 студентов было всего пять девушек.
В 1929 году она получила диплом и преподаватель Андрей Журавский, читавший ей теорию вероятности, которая впоследствии и станет основным направлением работы Елены Сергеевны, порекомендовал её на работу в Артиллерийскую академию, к Дмитрию Вентцелю.
А через несколько месяцев Журавский встречал у себя в гостях уже молодых супругов.
Нужно отметить, что супруг Елены, являясь крупнейшим специалистом в теории артиллерийской стрельбы, общественно-политическую работу не жаловал. Это часто выливалось во всевозможные кляузы на него, но период репрессий семья Вентцель всё же смогла пережить. Гонениям подвергались многие их знакомые, и в мемуарах Елены сказано: «Уже тогда ненавидела смертной ненавистью ту пародию на “социализм”, которую нам
устроил Сталин»...
 В 1935 году в связи с назначением Дмитрия Вентцеля начальником кафедры авиационной баллистики в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского, семья переехала в Москву.
Елена стала начальником вычислительного бюро артиллерийского факультета и следующие 33 года её жизнь была связана с этой академией.
Начав ассистентом, после возвращения из эвакуации она перешла на должность старшего преподавателя. Через десять лет после защиты кандидатской стала доктором технических наук, а вскоре после защиты докторской была избрана профессором на кафедре воздушной стрельбы. Она автор множества научных работ, но наибольшую известность ей принесла её «Теория вероятностей», до сих пор остающаяся непревзойдённым руководством для инженеров и студентов.
«Думаю, популярность моих учебников и монографий связана с тем, что они написаны, так сказать, “пером романиста”», – говорила сама Вентцель. О том, что она пишет не только научные работы, первоначально знали лишь ближайшие родственники и самые верные друзья, уже в начале 60-х читавшие её рассказы «Хозяева жизни», «Под фонарём», роман «Свежо предание».
Весной 1961 года была написана повесть «За проходной». Прочитав её, близкая подруга Вентцель Фрида Вигдорова (публицист и правозащитник) отнесла рукопись Твардовскому, который, оценив её, резюмировал: «Автора нужно иметь в виду на будущее. У него есть перо».
Повесть вышла через год, но уже в тот вечер, воодушевлённая положительным отзывом Твардовского, Елена за семейным чаепитием придумывала себе псевдоним.
Перебирались всевозможные варианты, связанные с именем Елена. Когда вспомнили о троянской Елене и предложили псевдоним «Елена Грекова», сама автор вдруг воскликнула: «Игрекова!» И многие потом пытались расшифровать имя неизвестной И. Грековой, не зная, что правильное его произношение именно «Игрекова» – от символа, обозначающего неизвестную величину «игрек», а точнее, «и греческое».
В 1963 году в «Новом мире» публикуется её рассказ «Дамский мастер», а в 66-м и сборник рассказов «Под фонарём», затем и повесть «На испытаниях», где был изображён быт советской армии-победительницы в мирное время в весьма неприглядном виде.
Это вызвало резкие нападки на автора со стороны не только литературных критиков, но и высшего военного руководства академии и страны. Последовали разбирательства на партсобраниях в академии и творческом объединении прозы Союза писателей. Несмотря на подавляющий перевес положительных оценок повести, И. Грекову перестали печатать.
Как по цепочке, политруководство академии усиливало давление на Елену Вентцель перед очередным конкурсом на право занимать должность профессора. В итоге тайным голосованием она вновь была переизбрана 50 голосами «за» и одним «против». Однако даже один этот «против» привёл к тому, что на следующий день после конкурса Вентцель подала заявление об увольнении, перейдя на кафедру вычислительной математики Московского института инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ).
Впрочем, давление на неё могло бы быть во много раз большим, однако никто не знал, что ещё в 1962 году она принесла в «Новый мир» свой роман «Свежо предание». Твардовский, годом ранее предпринявший попытку опубликовать роман Гроссмана «Жизнь и судьба» и видевший, как после этого КГБ извёл автора, запер её рукопись в сейф и даже не пытался её опубликовать.
В стране дружбы народов затрагиваемая в романе тема государственного антисемитизма была неприкасаемой.
Роман увидел свет только в 1995 году в США и лишь в 1997-м – на родине...
После его прочтения многие задавались вопросом, как можно было принести его в редакцию в том далёком 1962-м. Ведь это был откровенный вызов, и Вентцель, отнюдь не наивная девочка, прекрасно понимала, чем грозила бы ей публикация романа, в котором, по словам одного из героев, «русские, в сущности, делятся только на две категории: антисемиты и погромщики… Антисемит – он идейный. Это человек страшный… А погромщик – тот попроще. Он человек добрый. Он евреям зла не желает, а вот увидит, что по переулку пух из перин летает, – и он туда… Антисемитизм всё время тлел в народе потихоньку, только ходу ему не давали. Теперь – дали. Ох, страшное дело, когда крикнут народу: ату его! Уже шёпотом крикнули».
В исходном авторском тексте есть предуведомление «Автор по национальности русский». Оно словно за возможную неточность в понятии национального еврейского самосознания и оценки событий. Но сам роман показывает, что понимала она ситуацию лучше многих евреев, предпочитавших закрывать на правду глаза.
Сама же она не только не прислушивалась к антисемитским крикам и шёпотам, но и всегда активно противостояла им. Во времена, когда евреям в науке не давали даже возможности защитить кандидатскую, зная о таланте одного из слушателей в академии им. Жуковского, она, по воспоминаниям коллег, «всё вверх дном перевернула и добилась-таки для него степени».
А уж когда перешла в МИИТ, евреи-абитуриенты, которых не принимали в институт, и евреи-дипломники, которых не брали в аспирантуру, видели в ней единственную надежду.
И она им помогала и с поступлением, и с аспирантурой, и с защитой. Она говорила: «Если бы мне надо было прятать от погромов моих друзей-евреев под кроватью, моя кровать поднялась бы до потолка!» И это была чистая правда...
Она признавала право евреев, которым ставили палки в колёса на каждом шагу, уезжать в Израиль или в любую другую страну, но переживала это каждый раз очень болезненно. Не менее болезненно дался ей и отъезд из страны Александра Галича, с которым она была в крепких дружеских отношениях. Вместе с ним они написали пьесу по её рассказу «За проходной».
Пьеса называлась «Будни и праздники» и шла около полугода во МХАТе, пока в 1968 году Галича не «запретили». Когда Галича исключили из Союза писателей, Елена Сергеевна, будучи сама в опале, пыталась ходатайствовать за Галича перед секретарём Союза писателей генералом КГБ Ильиным.
Она не участвовала непосредственно в диссидентском движении и никогда не подписывалась под общими петициями. Писала всегда только от своего имени. Сама направила и письмо, когда началась травля А.И. Солженицына, с протестом против его исключения из Союза писателей.
Когда один из её учеников, Миша Файнберг, остался без работы после полученного отказа на выезд из СССР, она немедленно оформила его своим секретарем и тем самым уберегла от модного в те времена обвинения в тунеядстве, грозившего порой и реальным заключением.
И описанный случай не был единичен. Это была уверенная жизненная позиция Елены Сергеевны – помощь знакомым, достойным и невиновным.
Когда в очередном советском журнале её рукопись просили подкорректировать, она просто «брала под мышку свое детище и уходила, даже с чувством облегчения – слава Б-гу, не придётся резать, кромсать по живому. Конечно, если бы я жила на литературные гонорары, я была бы сговорчивее», как вспоминала Елена Сергеевна.
И на склоне лет она благодарила судьбу, уберёгшую её от погружения только лишь в литературу. Ведь - по её словам - «там, как и в любой гуманитарной науке того времени, необходимо было “лгать” в той или в другой форме. А нам, математикам, “жить не по лжи” давалось просто».
Она скончалась 15 апреля 2002 года, но и сегодня её книги, переведённые на разные языки мира, столь же быстро исчезают с полок, как и прежде. Ведь они правдивы и жизненны.
Валентина Науменко
|
| |
| |
| Щелкопёр | Дата: Пятница, 04.08.2023, 04:05 | Сообщение # 365 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 334
Статус: Offline
| В 1938 году знаменитая актриса Иосико Окада бежала из Японии в Советский Союз со своим любимым — Риокичи Сугимото, театральным режиссёром. Границу они перешли пешком в жуткий мороз, сняв обувь: такая традиция в Японии — снимать обувь, переступая порог нового дома.
Он убедил Окаду, что учиться настоящему театральному искусству можно только в России, у великого Мейерхольда...
История Сугимото и Окады начиналась как рождественская сказка.
Молодой театральный режиссёр, переводчик русской литературы, состоявший в компартии Японии, свято верил в идеи великого Сталина. В Японии его дважды за это арестовывали.
В 1938 году он убедил самую красивую женщину Японии, звезду немого кино Иосико Окаду бежать вместе в Советский Союз. В далёкой Москве работал великий режиссёр театра Мейерхольд, и только у него стоило учиться дальше.
Сразу же после Нового года, 3 января, они под предлогом выступления перед японскими пограничниками прибыли на Сахалин, где в то время проходила советcко-японская граница. Японские пограничники не могли поверить своему счастью — звезда кино пожаловала к ним сама и даже хочет посмотреть на границу. Гостям выделили сани с тёплой подстилкой, и они помчались по нетронутому снегу. Отъехав подальше от контрольного пункта, Сугимото и Окада вдруг спрыгнули в сугроб и побежали в сторону СССР.
...На пограничном пункте заставы Хандаса (о. Сахалин) командир отделения Григорий Сизенко первым сообщил о нарушителях государственной границы СССР: «3 января 1938 года. Два человека перешли госграницу. Получил приказание лейтенанта взять с собой подкрепление и задержать нарушителей. Подойдя к вышке, я услышал свисток и, дойдя до второго визирного столба, различил голоса нарушителей, которые между собой переговаривались и подавали свистки.
В это время я расположился с нарядом, пропустил нарушителей мимо и дал окрик: «Стой, руки вверх!» Нарушители подчинились. Японец держал в руках сапоги, а сам стоял на снегу в носках. При окрике сапоги бросил и по-русски сказал: «Мы политические. Идём к вам». Когда я стал подходить к ним, японец сказал: «Мы едем в Москву»...»
После обыска конвоир доставил нарушителей на заставу.
Вряд ли Сизенко когда-нибудь слышал о японских обычаях — когда переступаешь порог новой родины, обязательно надо снять обувь. На пограничном пункте Окаде и Сугимото выделили комнату с печкой, поставили на довольствие и стали ждать указаний из Александровска, Сахалинского управления НКВД. Сугимото не переставал повторять Окаде: «Видишь, как хорошо нас встретили, накормили, и скоро мы поедем в Москву. Увидим великого Сталина».
Через два дня их конвоировали в Александровск, и там уже поместили в разные камеры. Начались допросы.
Первым на допрос вызвали Сугимото. Он сразу же сказал, что мечтает о встрече с Мейерхольдом.
Из документов допросов.
— Кого в Советском Союзе знаете? На встречу с кем шли? По чьему заданию?
Ответ Сугимото: — Мы хотим учиться в вашей стране театральному искусству. Много читали об известном режиссёре Мейерхольде. Хотим у него учиться.
— У Мейерхольда?!
Через несколько дней Сугимото и Окаду из Александровска спецконвоем отправили в Хабаровск, где продолжились многочасовые допросы.
21 февраля 1938 года Сугимото, сломленного, в разбитых очках, и Окаду, начинавшую понимать весь ужас совершённого поступка, отправили в Москву, на Лубянку. Они так никогда и не узнали, что ехали в соседних вагонах поезда № 97, и никогда больше не увидят друг друга.
В то время НКВД как раз фабриковал «дело» на неудобного режиссёра Мейерхольда. Но не хватало конкретных фактов, которые можно было предъявить в суде. И вот оно, желанное доказательство! Сотрудники НКВД рьяно взялись за дело. Через несколько дней из Сугимото выбивают показания, что он «шпион, посланный в СССР японским Генштабом. Цель переброски — связаться со шпионом Мейерхольдом, давно завербованным японцами, чтобы совместно проводить диверсионные операции. Например, совершить теракт против товарища Сталина, когда он придёт в театр на спектакль».
Сугимото вынудили очернить двоих японцев, с которыми он никогда не встречался, — Сано Секи и Иоси Хидзикато. (Сано Секи — театральный режиссёр, работавший с 1933 года с Мейерхольдом. Он успел уехать в 1937 году из СССР во Францию. Иоси Хидзикато в то время работал в Москве в Театре Революции.)
Почти полтора года длилось следствие. 27 сентября 1939 года на судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР Сугимото заявил, что подвергался пыткам, издевательствам и угрозам и, не выдержав, давал заведомо ложные показания — те, которых от него требовали. Все надежды Сугимото на справедливость оказались напрасными. Он был приговорён к расстрелу, и вскоре приговор был приведен в исполнение.
Окада на первых допросах не понимала, чего от неё хотят. Ей казалось, что переводчик неверно истолковывает многие слова. И на упорный вопрос следователя: «С какой целью вы перешли границу?» — она снова и снова повторяла: «Муж коммунист, переводил русскую литературу. Сейчас, с приходом в Японии к власти реакционных сил, муж, боясь репрессий, решил перейти на сторону СССР. Вместе с ним перешла и я».
Ответ не устраивал следователя, и он вновь допытывался: «Что вас заставило бежать с Сугимото в Советский Союз?»
— «Любовь к Риокичи и изменения в театральном искусстве Японии, которые мне не нравились. Со слов мужа я знала, что в Советском Союзе театральное искусство очень ценят, оно отражает действительность. А я очень хотела играть на сцене СССР».
Следователи никак не могли взять в толк: зачем известной актрисе, ни слова не понимающей по-русски, бежать в другую страну?
— Что вы намеревались делать в СССР? Чем заняться? — неоднократно спрашивали Окаду.
— Языка я не знаю, предполагала заняться обучением молодых людей танцам и этим первое время зарабатывать деньги.
Постепенно тон допросов изменился. Переводчики уже были отменные, и Окада не сомневалась в их компетентности. Почти сотни страниц допросов, написанных от руки. Внезапно в деле Окады появляется «чистосердечное» признание: оказывается, они вместе с мужем были засланы японской разведкой для выполнения спецзадания.
А в деле № 537 (дело Мейерхольда), фабриковавшемся не один год, появилась решающая страница — доказательство о сотрудничестве с японцами. В «деле Иосико Окады» немало коротких, не больше страницы, просьб к следователю: «...У меня теперь очень плохое здоровье. Я уже пять дней ничего не ем. Очень прошу вас распорядиться, чтобы доктор прописал мне белый хлеб... Я очень обременяю вас просьбами, мне стыдно, но очень прошу, чтобы доктор прописал мне белого хлеба и лекарства. Дайте мне, пожалуйста, книгу и словарь».
О словаре, кстати, актриса просила с первых дней пребывания на Лубянке: «Я очень хочу получить русско-японский словарь. Если это возможно, то вышлите мне что-нибудь из книг русских писателей, переведенных на японский, — Толстого, Горького. Если у вас нет лишнего экземпляра словаря, то дайте мне на выходной день какой-нибудь, может, из комнаты переводчиков. Мне очень хочется учиться русскому языку, хотя бы час в неделю... Я боюсь, что моя голова отупеет. Не дайте мне превратиться в свинью...»
Во многих записках Окада просила перевести ей и деньги, которые у неё были при переходе границы. 5 мая 1939 года она уже молила: «У меня очень плохо со здоровьем... Переведите мне, пожалуйста, денег. Так как я нездорова, прошу перевести мне их поскорее».
На эту записку была наложена резолюция начальства: «Сегодня же вызвать её и передать деньги».
Но, видимо, дел было у следователей невпроворот, и о просьбе забыли.
20 мая того же года Окада опять умоляет: «За время пятнадцатимесячной жизни в тюрьме я чувствую полное истощение, моё здоровье в очень плохом состоянии. Я хочу белого хлеба. Смогу ли я получить это? Если возможно, то я просила бы насчет выплаты денег (японских), которые имела. Нельзя ли их обменять? В случае невозможности обмена японских купюр нельзя ли дать мне денег вместо часов, которые я имела?.. Я хотела бы учиться, но, как мне сказали, словарь дать невозможно. Нельзя ли два-три раза в месяц вызывать меня и давать на час словарь? Я от всего сердца хочу как можно скорее стать гражданкой Советского Союза. Поверьте мне, что другого желания у меня нет».
20 августа 1939 года состоялось подготовительное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Дело слушалось в закрытом судебном заседании без участников обвинения и защиты, без вызова свидетелей.
Председательствовал в суде военюрист Ульрих. Тот самый, который вынес смертный приговор Сугимото, а позднее Мейерхольду. Даже среди своих Ульрих прослыл палачом. Практически все дела, попадавшие к нему, заканчивались расстрелами.
Но 27 сентября 1939 года Иосико Окаду суд пощадил, не усмотрев в испуганной красивой японке, ничего не понимавшей по-русски, злейшего врага СССР, и приговорил к десяти годам заключения.
В приговоре говорилось: «...подвергнуть лишению свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет без конфискации имущества за неимением такового. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
В том же помещении несколькими часами раньше вынесли смертный приговор Риокичи Сугимото. Окада так никогда и не узнала, что в тот день они были совсем рядом.
...Почти год я пыталась отыскать кого-нибудь, кто был вместе с Окадой в одном из советских лагерей. Хотя надежды на чудо почти не оставалось, ведь прошло более полувека.
Случайно в одной из телепередач я увидела человека, проведшего в Гулаге двадцать лет — Петра Буинцева. Он рассказывал о жизни в Вятлаге и упомянул, что в женском бараке, который располагался поблизости, отбывала срок японка необычайной красоты. И мне пришла в голову сумасшедшая мысль: а вдруг это Окада? Ведь она тоже находилась в Вятлаге...
— В Вятлаг в 1940 году попала красавица японская актриса, она совсем не говорила по-русски, — рассказал мне семидесятидевятилетний Петр Никитович. — Через год её увезли неизвестно куда, я долго искал, но никаких следов... Наверняка не выдержала она этих испытаний.— Выдержала, — воскликнула я и показала Буинцеву фотографию Иосико...
Дело на Петра Буинцева было заведено органами НКВД в 1937 году. Из-за пререканий с преподавателем студента художественного училища Буинцева лишили стипендии. Вместо того чтобы смолчать, он пошёл к директору училища и выпалил: «Что же такое происходит?! Это что, времена Александра Третьего вернулись?! Закон о кухаркиных детях опять подняли?!»
После чего уже не студента Буинцева, а врага народа увезли на допрос. Спустя положенный срок погрузили с многочисленными заключёнными в «телячьи» вагоны и отправили в Котлас (Архангельская область). В первом лагере — Котласе — заключенные жили на плавучих баржах, работали на вырубке и сплаве леса. Буинцев попал в среду уголовников. Те сразу распознали в Петре чужака-интеллигента. Они «играли» им в футбол, а когда он, обессиленный, падал, добивали ногами. Всё изменилось, когда бригадир уголовников спросил у Буинцева: «Слушай, паря, романы тискать умеешь?»
С тех пор Петр по первому требованию должен был рассказывать увлекательные истории.— Что же вы рассказывали? — поинтересовалась я.— Пересказывал Конан-Дойла, Майн Рида, Жюля Верна и даже Вольтера, «Философские письма». Да-да, и Шиллера, и Гёте, но... на блатном языке. Иначе они не поняли бы. Слава богу, недолго я «тискал романы». Меня перевели в Вятлаг в 39-м. Там я и встретился с Иосико...
Прибыл этап с женщинами. Все, конечно, бросились к проволочному ограждению. Я перелез первым и увидел японку. Её отвели в каптерку, переодели в ватник, на котором сохранились пятна крови убитого солдата, дыры от пуль, выдали уродливую шапку. Я смотрел на неё и говорил ребятам: «Смотрите, жемчужина в навоз попала!» Она будто вся светилась. Даже лагерная одежда не могла скрыть её красоту.Определили её в мою бригаду — лес рубить и сучья жечь. С рубкой у неё, конечно, ничего не получалось. Я делал это за неё. По-русски она немного понимала, но говорить не могла. Знала, правда, одно слово «штидно», что означало «стыдно». Да мне самому было стыдно за всё происходящее. Ведь этот кошмар происходил в моей стране. А чего стыдилась Иосико?!
На Лубянке она, конечно, многое поняла, и закалка у неё чувствовалась крепкая.В этом гнилом болотистом аду Петр Буинцев впервые почувствовал себя счастливым. Он влюбился.— Окада редко вспоминала Японию. Единственное, о чём она рассказывала несколько раз, так это об удивительном рассвете, а здесь, в лагере, за деревьями и высоким забором она не могла увидеть восходящего солнца.Тогда Петр решился на отчаянный поступок. Он сказал Окаде, что поздно ночью ждёт её у входа в лазарет. «Только надо быть очень осторожной», — предупредил он. Никем не замеченные, они пробрались на чердак. И около часа сидели в полной темноте, затаив дыхание, и вот бледный рассвет высветил верхушки елей. Окада не могла оторвать глаз. В этот момент они забыли о лагере, о многочисленных автоматчиках на вышках.— Был ещё один радостный день в лагерной жизни Иосико, — вспомнил Петр Никитович. — Видимо, что-то человеческое осталось в лагерном начальстве, и оно неожиданно вернуло ей кимоно, отобранное при поступлении в лагерь. Иногда на самодельной сцене в столовой она выступала с танцами. На сцене Иосико преображалась. Перед самым Новым годом, когда мы возвращались с работы, Окада подбежала ко мне и сунула какой-то сверток, произнеся одно слово: «Подарок». Первое, о чем я подумал: «Наверное, еда». Когда развернул серую тряпицу, то увидел миниатюрное карликовое деревце. И сразу вспомнил рассказ Иосико: сколько труда, терпения надо приложить, чтобы его вырастить. Проволочками осторожно обматывают ветки, маленькими палочками закрепляют ствол.Больше я никогда не видел её. Ночью партию заключённых отправили в другой лагерь. Меня же через несколько лет этапировали в Карлаг, где было много пленных японцев. Когда я поздоровался с ними по-японски и назвал имя Иосико Окады в надежде что-то узнать о ней, случилось невероятное. Все японцы бросились ко мне, окружили, без конца повторяя: «Расскажи про Иосико Окаду! Звезда Иосико!»
Если бы я только мог знать, что она выжила, переехала в Москву!
— А вы знали, сколько лет было Окаде? — спросила я Буинцева.— Думаю, лет двадцать.— Ей было тридцать девять.— Не может быть!Петр Никитович даже растерялся. Он и не подозревал, что был почти вдвое моложе своей возлюбленной.
Расставаясь со мной, без малейшей иронии Буинцев сказал: «А знаете, после двадцати лет лагерей меня не только реабилитировали, но даже в 1992 году выдали компенсацию, целых двести двадцать пять рублей»...
В 1949 году корреспондентка московского радио поехала в город Чкаловск (ныне Оренбург) делать репортаж. В то время, по истечении десяти лет заключения, Окаду освободили, но она не имела права уехать в Москву. С трудом устроилась работать санитаркой в местный госпиталь. Корреспондентка увидела её на рынке. По приезде в Москву она взволнованно рассказывала коллегам: «Вы даже не представляете, кого я встретила на рынке в Чкаловске. Японку! Изумительно красивую! И знаете, что она там делала? Рисовала чудные акварели и портреты. Их быстро раскупали».
Вскоре послали запрос о переводе Окады в Москву, в Радиокомитет. В то время в японской редакции практически отсутствовали специалисты. Перед войной многие, кто знал язык, оказались «японскими шпионами»: профессор Невский погиб в застенках Лубянки, и Ленинскую премию ему присудили посмертно; академик Конрад тоже просидел в тюрьме долгие годы.
Окада стала работать диктором в Москве. Образный язык актрисы удивлял слушателей, они постоянно ей писали.
В 1950 году из Хабаровска в Радиокомитет перевели двух бывших военнопленных японцев — Акиру Сейто (он стал лучшим другом Окады) и Синторо Токигучи. За него Иосико вскоре вышла замуж. Казалось бы, наконец-то в жизни всё устроилось. Но мечта о театре, несмотря на лагеря, унижения, так и не перестала быть мечтой. И Окада поступила в ГИТИС на режиссёрское отделение — в пятьдесят три года.
Театральная карьера Окады началась в Театре им. Маяковского. Тамара Лукина, бывший литературный помощник Николая Охлопкова, рассказывает: «Впервые Охлопков привел её в театр в конце 50-х. Очень красивая, невысокая. Он тогда сказал: «Покажи ей театр, опекай её, она наш будущий режиссёр». Окада никогда не говорила, что десять лет провела в лагерях, и мы даже предположить не могли такое. Никогда не теряла самообладания, никогда не была хмурой. Её очень любили.
Она поставила спектакль «Украденная жизнь» по пьесе японского драматурга Каору Моримото. Постановка стала сенсацией».
В 1972 году Иосико полетела на родину. Билет ей прислал губернатор Токио г-н Минобе. На следующее утро все японские газеты вышли с сенсационными сообщениями о возвращении великой кинозвезды Иосико Окады. С тех пор она несколько раз посещала Японию, поставила там несколько спектаклей, снялась в эпизодических ролях, но всё-таки не осталась на родине. Почему? Акира Сейто так ответил мне:— Вернувшись оттуда в последний раз, она призналась: «Пока ты полон сил, энергии и можешь работать, в Японии очень хорошо. Когда же ты не сможешь больше работать или заболеешь, то там будет очень холодно. Я не могу себе позволить жить за чей-то счёт».
Актриса Театра им. Маяковского Нина Тер-Осипян долгие годы дружила с Окадой. От неё я тоже услышала много хорошего об Иосико: «В возрасте восьмидесяти девяти лет Окада вместе с одним журналистом полетела в Сочи. За неделю до отъезда она позвонила мне и радостно сообщила: «Я скоро полечу в Сочи! Мне звонил директор Музея Николая Островского и сказал, что какой-то японец подарил им книгу «Как закалялась сталь» на японском языке. Перевод книги делал Сугимото! Они хотят знать, кто он такой, что с ним стало. Я должна лететь!» Я пыталась отговорить её — чувствовала Окада себя неважно...
Она вернулась через три дня, воодушевлённая и помолодевшая: «Знаешь, как меня встречали! Были очень признательны за мой рассказ. А ты меня отговаривала!»
Всю свою жизнь после лагерей Окада писала во все инстанции в надежде что-то узнать о Риокичи Сугимото. В 59-м в исполком района, где она жила, поступила справка из Верховного суда СССР от 21 октября 1959 года за № 2575/59. В ней говорилось: «Дело по обвинению Риокичи Сугимото, арестованного 3 января 1938 года, пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 15 октября 1959 года. Приговор Военной коллегии от 27 сентября 1939 года в отношении Риокичи Сугимото по вновь открывшимся обстоятельствам отменён, и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Риокичи Сугимото реабилитирован посмертно. Член Верховного суда СССР Б. Цырлянский».
Тогда об этом никто не сообщил Окаде.
Лишь спустя двадцать лет в скромную московскую квартиру пришёл помощник прокурора Москвы Валентин Рябов. Он лично разыскал Окаду и рассказал ей о трагической гибели Сугимото.
— Как же Окада восприняла это? — спросила я Валентина Рябова.
— Сказала, что давно предполагала подобное...
В конце 90-х известный японский драматург Сейто Рен написал пьесу-монолог «Синяя птица», повествующую о жизни актрисы Иосико Окады. Роль Окады должна была исполнять красавица Огава Маюми. Сейто и Огава специально прилетели в Москву, чтобы показать сценарий Окаде и получить её одобрение. Она в то время находилась в больнице.
— Я пришёл к ней на следующее утро после визита японских коллег и не узнал её, — вспоминает Акира Сейто. — Лицо осунулось, глаза уставшие, припухшие. Рядом лежал сценарий, весь в пометках красным карандашом.
Окада долго лежала молча, а потом произнесла одну-единственную фразу: «Я никогда не рассматривала свою жизнь как цепь любовных похождений».
Больше мы об этом не говорили. К сожалению, я слышал, что спектакль в Японии поставили без учёта замечаний Окады. Думаю, она об этом узнала. После смерти Окады друзья обнаружили её дневники.
На одной из страниц написано: «Период Лубянки». Только заглавие, и ни одной строчки. Период в Сибири тоже отсутствует. Может, Окада намеренно оставила «белое пятно» в своей биографии?..
Елена ЧЕКУЛАЕВА
Сообщение отредактировал Щелкопёр - Пятница, 04.08.2023, 04:09 |
| |
| |
| Златалина | Дата: Суббота, 02.09.2023, 11:46 | Сообщение # 366 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 289
Статус: Offline
| Женщина отлично знает четыре действия арифметики:
она делит ложе, умножает род, прибавляет себе красоты и убавляет возраст.
Женщина говорит правду, только тогда, когда хочет скрыть за ней ложь.
Какая женщина захочет, чтобы мужчина понимал её без слов?
Молчание - единственная вещь из золота, не признаваемая женщинами.
Как ни печально, но лет через 10-15 даже самые красивые женщины станут старше на пять лет ...
|
| |
| |
| Бродяжка | Дата: Суббота, 07.10.2023, 08:40 | Сообщение # 367 |
 настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 744
Статус: Offline
| Игра в четыре руки
Автор: Майя Чаплыгина
Кинодраматург Валентин Черных говорил, что своей успешной карьерой он обязан жене Людмиле Кожиновой.
Что же сцементировало их брак почти на полвека?
– Мы с Валентином были абсолютно разными людьми, ну вот абсолютно! – рассказывает Людмила Александровна. – Он из деревни, крестьянский сын, я москвичка, профессорская дочка, я уже не говорю про то, что на пять лет была его старше…
Но вот прожили вместе сорок семь лет. Хотите знать, за счёт чего?..
Однажды преподававшую во ВГИКе семейную чету не пустили в родной институт. Точнее, Кожинова прошла, а забывшему дома пропуск Черных новый вахтёр перегородил путь, не признав уважаемого кинодраматурга.
Людмила Александровна попыталась сначала по-хорошему уговорить охранника – никакой реакции. Перешла на высокие ноты – ноль. И тогда она нанесла стремительный хук, и пока страж порядка осмыслял поплывшую в глазах действительность, скомандовала: «Валя, проходи». Изумлённый муж проскочил через вахту.
На следующий день драку Кожиновой с вахтёром обсуждал весь ВГИК. А Черных комментировал последние события так: «Тигрица!» С такой не пропадешь. Обстоятельство, которое брак цементирует накрепко. И которым мужчины охотно пользуются. Сколько угодно таких пар, когда жена выступает в роли стременного: и в седло посадит, и дорогу укажет, а потом ещё, если понадобится, коня на скаку остановит.
Но для всех окружающих она лишь тень своей второй половины. Однако случай Черных и Кожиновой тем и примечателен, что они оба состоялись в своём деле, при этом никому жертвоприношений делать не пришлось.
... Валентин Черных и Людмила Кожинова
Американский психолог Джудит Валлерстайн долго и скрупулёзно изучала пары, которые прожили вместе больше тридцати и сорока лет. Когда людей вроде как двое, а биография практически одна… Пыталась найти какие-то закономерности совместного проживания, точнее, даже выживания.
И нашла несколько важных правил счастливого брака. Вот они.
Очень важно, чтобы была максимальная близость между мужем и женой, то есть быть одним целым, а при этом каждому сохранять в этих рамках автономность.
Или ещё. Быть готовым в семейной жизни терпеливо бороться с неизбежными кризисами в отношениях, стараясь решать конфликты с юмором, переводить в шутку. И в сложных обстоятельствах разделять ответственность, не перекладывая все проблемы на одного члена семьи. Вещи-то в принципе не новые, если не сказать банальные, но когда они работают в связке, все вместе, существо под названием семья становится долгожителем…
Людмила Александровна, а вы как оцените?
– Ох… это смотря как воспринимать брак! Можно ведь как семью и родство. Как раньше говорили? И в радости, и в печали... А можно как очередное развлечение. Или средство, спасающее от старения…
Вам-то что ближе?
– В разные периоды жизни то одно ближе, то другое. А вообще я вам так скажу – жить надо долго! Чем дольше живёшь, тем больше понимаешь, что нельзя унывать ни по какому поводу. Вот кажется – всё плохо, всё рушится! И что же? Проходит время. И понимаешь, если бы не было того отчаяния, если бы тогда не сделала именно тот выбор, не было бы в твоей жизни целой цепочки событий. Тебя бы, настоящей, не было. И так всё интересно становится!
Помню, мы сидели с Валентином на кухне – самое начало наших отношений, – он мне рассказывал, что замыслил написать роман. И там была такая канва. Герой преодолел все препятствия, живёт в столице, квартира есть, машина есть, всё у него хорошо, но он почему-то несчастлив.
И вот одна из сцен. Герой сидит дома, ждёт жену. Жена приходит из парикмахерской, а в коридоре стоит трюмо. Тогда трюмо – признак зажиточной жизни. И жена смотрится в трюмо, на магнитофоне крутится пленка Окуджавы. То есть расцвет благополучной жизни. А герой несчастлив…
Валя так и не написал этот роман. Но я хорошо помню, как он это рассказывал, а я в это время думала: какой парень необычный, как он хорошо понимает, что дело не в квартире и не в трюмо, не в этом счастье...
А в чём?
– Кто знает?.. Счастье – когда понимают? Ну да, конечно, но... Я вот вспоминаю свою жизнь. И я помню много минут отчаяния, провала. Когда разошлась с первым мужем. А я вышла замуж очень рано, в 19 лет уже родила дочь. И никогда не жила одна. И вдруг оказалась именно одна...
И как-то еду в троллейбусе, а тогда были кондукторы, и я говорю – один билет. И меня обжигает сознание – один, а не два... Ужас!..
Потом момент, когда поступала во ВГИК в аспирантуру. И не сразу поступила. И тоже отчаяние, чувствовала – я в тупике. И с Валентином тоже были минуты, часы отчаяния... У Ахматовой было любимое выражение: «Не теряйте отчаяния». Обычно говорят – не теряйте надежду. Но тут интереснее. Отчаяние, если разобраться, оно очень плодотворно.
Видимо, счастье моё, думаю, и Валино тоже было как раз в том, что никогда не теряли отчаяния.
«Условие счастливого брака – в создании общности и одновременно с этим – установление границ, защищающих автономию каждого партнёра». (Д.Валлерстайн)
– Первый раз я увидела Валентина, когда он был ещё абитуриентом ВГИКа. 61-й год. У него к тому моменту за плечами была армия и несколько лет работы в «Магаданском комсомольце» журналистом. Я же училась в аспирантуре ВГИКа. А потом было так: занятия начались в сентябре. Меня попросили провести занятие по теории кинодраматургии. Разбирали какой-то Валин этюд. Все начали обсуждать, а я спросила: «Простите, Черных, а ваша фамилия склоняется?»
И он ответил: «Только на собраниях!» И я подумала: какой взрослый, явно порох уже нюхал, с закалкой...
Вы когда поняли, что Черных для вас уже не просто студент?
– Был такой эпизод. Меня с подругой, а мы были партийные такие дамочки, направили в общежитие: проверить, не слишком ли студенты пьянствуют. Пришли. А что такое общежитие? Жизнь кипит! И само собой компании, все выпивают, как без этого. И вот мы попали в одну такую компанию, сидим, но я всё время порываюсь уйти – меня дома ждет маленькая дочь. А подруга никак не хочет уходить. И тут ко мне подходит Черных и предлагает: «Я вас провожу». Проводил. И остался...
Вы сразу почувствовали, что с Валентином Константиновичем брак будет длиною в жизнь?
– Что вы! Началась долгая мучительная история. Тяжёлая и для него, и для меня. Я к моменту нашей встречи была совершенно свободной, такая вся беззаботная, не пуганная жизнью. А Валя, хоть и ушёл от жены, но формально был женат. Мне казалось: ну что такого? Ровно до того момента, пока Валю не должны были принимать в члены партии. Помню, начинается собрание. И вдруг мой научный руководитель говорит: «Черных недостоин быть членом партии. Его моральный облик не соответствует. У него интимные отношения с одним из наших товарищей». И смотрит на меня. Я тут же становлюсь вся красная...
Стали голосовать – не принимать Черных. И все «за». А я сижу, пошевелиться не могу. Секретарь у меня спрашивает: «Мила, а вы, кажется, не голосовали. Вы за или против?» И кто-то из-за спины кричит: «Она воздерживается!» Ужас, что я пережила.
А вечером звонит мне Валя: «Ты меня предала». Я ему объясняю: «Предать – значит, изменить с другим. Я же не изменяла»...
Но по тем временам биографию вы ему явно подпортили.
– Да уж, подпортила... И вот после этого Валя подал заявление с просьбой перевести его на заочное отделение. И исчез.
В каком смысле исчез?
– Вот так – исчез. Ни звонков, ни писем – никак не проявлялся. Его жена Рита просто сходила с ума. И звонила мне домой. Ей хотелось алиментов. И вообще вернуть мужа. Я ей объясняла: «Рита, он должен сам решать, но не ты и не я. Сам должен – с кем он останется, какая у него будет жизнь...»
А она всё не успокаивалась: «Ну помоги мне его найти». Она такая была доверчивая и беспомощная... Я приходила к ней домой, Валиному сыну Гошке не было ещё и двух лет, он болел. Я чувствовала себя виноватой…
То есть он предпочёл, чтобы вы сами разруливали ситуацию?
– Ну в каком-то смысле так и было... И тут наконец звонит Рита: «Валя дал о себе знать, скоро будет дома». Я вскочила в такси, приехала к его дому, стала ждать. Вижу, Валя выходит из метро. И там же состоялся у нас разговор. Валя сказал, что уезжает, ему всё надоело. Он устроился на рыболовецкий траулер и уходит в море. А я могу жить своей жизнью...
Я спросила: «Писать мне будешь?» – «Ну, я подумаю».
Он уехал. И долго отсутствовал. И ни одного письма. А я тогда дружила с Микаэлом Таривердиевым. И Микаэл знал все перипетии нашей с Валей истории: «Ты с ума сошла! Нашла с кем связаться. Тебя выгонят из аспирантуры. Бросай его». Но мне было уже всё нипочём...
У нас с Валентином был один общий знакомый. Однажды я с ним встретилась, и он мне говорит: «Вот Валька мне письмо написал». Оказалось, он ему регулярно писал. «А тебе не пишет?» – спросил у меня. – «Ну...» – «Не пишет – значит, не хочет». Мол, смирись. Но когда я попросила Валин адрес – дал...
А я знала, что Вале нужны сигареты. И отправила ему посылкой. После чего получила короткое письмо: «Я сразу догадался, что это ты прислала». И меня это очень подбодрило. И вот с этого началась наша «крымская эпопея»...
Надо сказать, что после той экспедиции в море Валентин и написал первые свои рассказы, а потом сценарий, по которому режиссёр Сахаров снял фильм «С весельем и отвагой». Так что всё было не зря... Правда, тогда я этого совершенно не понимала. Всё и всех кляла. И пыталась изобретать способы, как нам жить, как построить эти отношения. Через полгода Валентин вернулся, мы встретились во ВГИКе, но очень бегло, очень наскоро.
Он сказал, что уезжает в Евпаторию и мне оттуда напишет. А мой брат как раз собирался в Новый Свет. И я сказала родителям, что еду с братом, а сама рванула к Вале в Евпаторию. Он снимал там какую-то страшную хибару, почти землянку, но жить было можно. Мы спали на каком-то полушубке... И вот там уже стало ясно, что хорошо бы и дальше быть вместе...
Я вернулась в Москву, и началось: письма, телеграммы, Валя очень любил телеграммы. Перед приездом в Москву он прислал такую: «Приезжаю. Готовь патроны».
И вот 29 декабря он появился на пороге нашего дома: на нём было задрипанное стёганое китайское пальто на собачьем меху. Это единственное, что у него было. И ещё большущий орел деревянный, приз, который он получил на каком-то конкурсе. С тех пор мы больше не расставались.
«В браке очень важно использовать смех и юмор при выяснении истинного положения вещей, а также, чтобы избежать скуки и отчуждения». (Д.Валлерстайн)
 Людмила Кожинова
– Что держит людей так долго в браке? Для меня это до сих пор загадка. Ничего не может удержать. Я с первым мужем прожила почти одиннадцать лет. Нас связывало абсолютно всё! Мы поженились на первом курсе института. Вместе преодолели массу трудностей, растили дочь. У нас был замечательный круг друзей. А потом муж увлекся другой женщиной, и всё посыпалось. Кстати, эта женщина входила в нашу компанию... Она развелась, мы её все утешали. И доутешали...
Это была целая история. Муж считал, что не имел права уйти. И страдал, и мучился. Говорил: «Я не могу её бросить, она одинока, мне её жалко».
В результате попал в клинику из-за всей этой ситуации… Страдал невероятно. И всё-таки ушёл к ней. И правильно сделал. Я сама ему говорила – уходи. Там у него родилась дочь.
Но лет через десять он остыл к жене, начал заводить романы. У нас остались очень хорошие отношения, он даже к нашей дочери на день рождения приходил с новой своей возлюбленной. Вот было столько общего, но ничего не удержало…
В наших отношениях с Валентином не было сентиментальности. Но нежность была. Он как-то сказал про наш дом: вошёл, как в крепость, поднял мост надо рвом – и ничего уже не страшно...
Никогда не было такого, что хотелось взять и начать другую жизнь – без него?
– У нас было несколько крупных ссор, серьёзных разборок. Когда он говорил: «Всё-всё-всё! Ухожу...» Я сразу дико пугалась и отступала. Но один момент запомнила навсегда. Мы очень крупно поссорились. «Всё, нам нужно пожить отдельно!» Перед уходом сказал только: «Можно я плед возьму?» Я: «Да, конечно». А сама думаю – как интересно... «А куда ты едешь?» – «Не твоё дело. Потом сообщу». Сел в машину и уехал...
Я стала гадать, куда он может поехать. Первое, о чём подумала, – поедет к матери в Псковскую область. Я так и предположила и стала ей трезвонить. А она мне: «Мила, Вали нет». Думаю: «Что делать?» Позвонила нашему общему другу, Александру Борину, известному тогда журналисту, но он тоже был не в курсе. И я вдруг поняла, что всё, теряю свою жизнь, ужасное было ощущение. Позвонила дочь, она жила тогда уже отдельно, спрашивает: «Где Валюсик?» – «По-моему он меня бросил». И она меня обрывает: «Ну что ты придумываешь? Никогда тебя Валюсик не бросит». И как-то она меня успокоила. Хотя что она могла понимать в жизни?..
А повод для ссоры был настолько принципиальный?
– Нам предложили построить квартиру. Я этим занялась. Потом мне это всё надоело, и я сказала Вале: «Не буду!» Он был недоволен: «Почему решаешь без меня».
По принципу, озвученному в «Москва слезам не верит»: «Всё и всегда я буду решать сам. На том простом основании, что я – мужчина».
– Чистая бытовуха, которая переросла в серьёзные претензии. Типа: ты слишком много на себя взяла. И прозвучала такая фраза: «А может, я хотел построить квартиру и жить там от тебя отдельно». Я, естественно, взвилась. Отдельно? Пожалуйста! Потом оказалось: он договорился с сыном поехать к своей матери. Ждал сына где-то на выезде из Москвы. Ждал-ждал, а сын всё не ехал. И он плюнул и вернулся обратно. Довольно мрачный. Недовольный собой, а значит, и мной. Зашёл. А я говорю: «Приехал? Хорошо! Я как раз супчик сварила». А это была моя любимая реплика, она потом вошла в фильм «Москва слезам не верит»: «А у нас супчик есть?» Ну и всё...
Выходит, вы и правда были соавтором сценария «Москва слезам не верит»?
– Там так вышло. Володя Меньшов – мой любимец. Володя вместе с Верой окончил школу-студию МХАТ. Но Веру сразу взяли в театр, а Володю – нет. Володя маялся, а у них уже родилась дочка Юля. Квартиры не было. Дали место в общежитии. Денег не было. А когда во ВГИКе освободилось место ассистента при Ромме, взяли Володю. Там я с ним и познакомилась.Через некоторое время на «Мосфильме» был принят сценарий Валентина «Человек на своём месте». А я как раз проходила практику на «Мосфильме» как редактор. Видите, как всё переплетается!..
И стали искать героя. Задача была такая – чтобы герой был похож на Валю, такой деревенский парень. И много актёров приводили, Шакуров пробовался, но никто не нравился ни режиссёру, ни Вале. И тут я вспомнила про Володю. И сначала он тоже никому не приглянулся: кривоногий, лопоухий. Но именно его в конце концов и утвердили. Володя в это время разошёлся с Верой, жил в общежитии, тосковал без дочери. И очень к нам тогда прильнул, мы стали дружить, бывал у нас постоянно. Фильм тогда с успехом прошёл в прокате. И Володя приобрёл невероятную популярность. Начал давать интервью. И женился – в один прекрасный день пришёл к нам с очень милой женщиной, Светочкой, она была совершенно не похожа на Веру.
И после этого успеха Володя начал повторять: «Я хочу сам снимать». А этот вопрос мог решить только гендиректор «Мосфильма» Сизов. И Володя добился встречи с ним, Сизов сказал: «Это рискованно, но если найдёшь хороший сценарий, может быть, разрешу постановку». И все начали искать для него хороший сценарий. И однажды я наткнулась на сценарий Лунгина. Позвонила Володе. Он прочитал. Не очень понимал сначала, что с ним делать. Сценарий чуть подработали. Сизов утвердил, и Володя получил «Розыгрыш». Там сложилось абсолютно всё.
А потом Валентин Константинович написал «Москва слезам не верит»…
– …И я позвонила Володе: «Почитай». Через какое-то время перезванивает: «Я не знаю, что здесь можно делать». Но за постановку всё-таки взялся. Кстати, Вере тоже не понравился сценарий. А Володя в то время уже вернулся к Вере. «Розыгрыш» имел успех…
Мы с Валей тоже не хотели, чтобы она снималась. Плоская, сухая. Но одна моя подруга умненькая сказала: «Милуня, ты не права. Именно такая советская женщина: сухая, эгоистичная, вся такая партийная».
Сейчас иногда смотрю этот фильм, думаю: ну ёлки-палки!.. Только в последнем кадре она хороша, когда идёт крупный план. И кусок, когда они с Васильевым на бульваре и она говорит, что беременна, есть в этом что-то трогательное. А остальное!..
Но в результате-то Володя выиграл. Всё сошлось, и получился фильм, который сразу зритель принял…
Но в кинотусовке-то картину критиковали, многие относились очень снисходительно – достаточно посмотреть «Кинопанораму» тех лет.
– Я только помню, что Витя Дёмин, критик, говорил: «У нас не развит жанр фантастического фильма, а вот вам пример ненаучно-фантастического фильма: как одинокая девчушка, родив ребёнка, живя в общежитии, по мановению волшебной палочки становится директором фабрики. Настоящий соцреализм!»
Но на самом деле Валя так и задумал историю с самого начала. Когда-то мы посмотрели с ним пьесу Рустама Ибрагимбекова «Дважды рождённая». Там речь шла о женщине, у которой была львица, она погибла, а потом ожила. Название очень нам тогда запало. И Валя собрался писать пьесу, которую мы для себя назвали «Дважды солгавшая».
Он придумал историю женщины, которая однажды солгала, получила за это, но пережила, достигла многого, а потом второй раз солгала и чуть снова не получила за это. Из этого и родилась «Москва…» Дальше это Валя связал с историей наших знакомых, это была кинематографическая семья Тектерян. Мы дружили очень. Глава семьи был зам главного редактора «Литературной газеты». И у них была домработница Тамарка, которую они откуда-то выписали. Она заодно нянчила мальчика Лёню. А по воскресеньям отпрашивалась на танцверанду в Сокольниках. И там знакомилась с мужчинами и выдавала себя за племянницу самого Тектеряна. И давала телефон. И все в семье это знали, и мы знали с Валей, и все с юмором к этому относились.
И вот однажды она познакомилась там с одним молодым человеком. В сценарии Валя дал ему фамилию Гуров, его сыграл Фатюшин, а на самом деле его звали Буров. Она с ним познакомилась, завязался роман. Она сказала, что живёт у дяди, дала телефон. Телефон висел в прихожей. Моя подруга Нина всегда звала Тамарку, и никаких подозрений не возникало. А однажды трубку взял глава семьи, Артур Сергеевич. И когда Буров спросил: «Вы Тамарин дядя?» – тот по забывчивости выдал: «Какой ещё дядя?» Буров швырнул трубку. Перезвонил через какое-то время. Опять у телефона оказался Артур Сергеевич. Ну и Буров пропал. Для Тамарки это была трагедия. После этого в семье ввели закон: звонит телефон, и первой к нему бежит Тамарка…
Потом Тамарка стала ходить в кафе «Лира» на улице Горького, там были танцы по субботам, там тоже все знакомились. А мы почти каждый вечер бывали у них. И Валя всегда спрашивал у Тамары – как дела, кого закадрила, как это всё происходит? И относился с большим сочувствием. Всегда говорил: «Как я понимаю Тамарку. Как важно прижиться, укорениться в Москве, сродниться с ней». Потому что себя он чувствовал здесь чужим до самого конца. Часто повторял: «Так Москва для меня родным городом и не стала». И когда мы выбирали название для фильма, я просматривала сборник «Москва в пословицах и поговорках». И нашла две пословицы, которые очень точно передают дух фильма. «Московская грязь не марается» – хоть в грязи, да в Москве. И вторая, я часто её вспоминаю: «Москва, что доска – лежать широко, да со всех сторон дует». Вот и Валя чувствовал, как дует.
С Меньшовым получился же хороший тандем. Но больше совместных картин не было. Почему?
– Да. С Володей потом наши отношения претерпевали самые разные стадии.
Из-за Валентина Константиновича? Говорят, он легко со всеми ссорился…
– Из-за Меньшова. Валя никогда с ним открыто не враждовал. Но потом была ситуация... Валя написал роман «Москва слезам не верит». Издательство иллюстрировало его кадрами из фильма. И Володя сошёл с ума совершенно. В романе Валя подробно расписал жизнь героини Муравьевой. Володя кричал: «Это пошлость!» В общем, сложная была история. Наши отношения надолго испортились. Но постепенно... деться-то особо некуда. И фильм связывал так или иначе. Постоянно поступали предложения сделать ремейк, сделать сериал. Володя был в этом заинтересован. И обращался к Валентину. Но дружбы уже не было...
До сих пор ко мне обращаются – дать право на ремейк. Пожалуйста! Я готова уступить права! Но зачем? Ради чего? Сделать неудачную картину и получить жалкие деньги?..
Валентин Константинович говорил, что вы автор многих реплик Кати. Вспомните?
– Всё было его! Просто он внимательно слушал меня и моих подруг, которые приходили к нам в гости. Ну, предположим, Валентин работал над сценарием и в процессе спрашивал: «Слушай! Вот он ей говорит, что не любит. Что она ему может ответить?» Я: «Валь, не знаю. Ну, зарыдать...» Валя недовольно: «Ну что ты не можешь придумать хорошую реплику?!» И я под страхом, что не могу придумать реплику, что-то из себя выдавливала. А кроме того, откуда бы я ни приходила, он всё время слушал мои рассказы – о чём говорят в парикмахерской, на девичнике, на рынке...
Так вы были, выходит, его информатором?
– Как он сам меня называл – министром внешних сношений. Он был тяжёлый на подъём. Обычно, когда звала его куда-то с собой, отнекивался так: «Ну зачем мне идти? Ты и так мне всё расскажешь!» Но потом расспрашивал с пристрастием. И всегда что-то записывал. Он был очень внимательным человеком. Наблюдательным. У него ухо было хорошее.
Он сам говорил: «Почему у меня хиты? Потому что знаю, о чём говорят на лестничной клетке».
– Да! Конечно! К тому же он сам вышел из народа, ему не нужно было додумывать, это было для него органично. И он любил женщин. Не в смысле ухаживаний. Всё-таки два раза был женат. Если одной фразой – он очень понимал женщин.
Да и писать о женщинах в той реальности было не то что легче, наверное, интереснее. Женщина выигрывала или проигрывала свою жизнь, а не только партбилет или должность.
– Конечно. У меня было много подруг. И Валя всегда входил во все обстоятельства. Они сразу шли к нему: «Валюсик, дай совет. Обещал позвонить, а не звонит. Что делать?» Он: «Минуточку. Когда обещал? Сколько времени прошло? Почему сама не звонишь? Вот Кожинова всегда сама первая звонит. И ты позвони, что такого?..»
И всегда с интересом и с юмором давал советы. Любил ходить на свадьбы. А мою ученицу Лену Райскую мы женили, можно сказать, насильно. У её будущего мужа был режиссёрский дебют, и он взял сценарий Лены. У нас на студии снимал. И Лена его терпеть поначалу не могла. А Валя ей сказал: ты за него выйдешь замуж. И они действительно поженились. Валя был очень недоволен, когда они разошлись. Притом что прожили вместе много лет.
А у вас самих-то свадьба была – пир на весь мир?
– Ничего не устраивали! Первый раз попытались что-то отметить на двадцатилетнюю годовщину – не сошлось. Потом хотели отмечать 40 лет совместной жизни, но посмотрели на список приглашенных, а уже стольких друзей не было в живых...
Так ничего из этой затеи и не вышло.
«Важно сохранять на протяжении всего брака романтическое, идеализированное представление о любви – даже несмотря на отрезвляющую реальность» (Д. Валлерстайн)
– …Валя мне часто говорил: «Почему я так люблю свою собаку, она для меня на первом месте? Ну смотри: целый день работа, нервы. Приезжаю домой совершенно вымотанный. И ты меня встречаешь – хорошо, правильно встречаешь. Но хоть ты и молчишь, в твоих глазах немые вопросы: что? как прошло? кто и что говорил? подписал? получил? как приняли?.. И только одна собака с визгом бросается ко мне и ей ничего от меня не надо».
Между прочим, фильм «Воспитание жестокости у женщин и собак» – это же история нашего ризеншнауцера, нашей Нюры. Сначала она попала под машину. Ей раздробило лапу, и в течение двух лет я её лечила. Я была виновата, и Валя меня просто убивал за это. А затем её украли. И опять виновата была я. Валя в то время был за границей. Я побежала в магазин за кефиром. И на секунду оставила её – привязала к дереву. Вышла с кефиром – Нюры нет...
Кто мне только не помогал её искать – сын Валентина Константиновича, все мои подруги, всех на уши поставила. Семь месяцев искала. Ездила на все птичьи рынки, разослала объявления по всем ветлечебницам – всё ровно так, как в фильме делает героиня Елены Яковлевой. Причём перед съёмками Лена пришла ко мне: «Хочу с вами познакомиться, я ведь буду вас играть». Я ей: «Лена, играй, как чувствуешь!»
За эти семь месяцев кого мне только не предлагали вместо Нюры. И Валя уже смирился, уговаривал: прекращай, возьмём другую собаку. Но я не сдавалась. Я жаждала отмщения. Я ходила даже к экстрасенсам, они называли мне адреса, я объехала все подмосковные города. Один экстрасенс мне сказал – жива, ищите...
И вот однажды появилось объявление – продаются щенки ризеншнауцера… Позвонила. А как обычно продают: стоит мать в медалях, рядом щенки. А тут у владельцев было условие – матери не будет... И у меня закралось подозрение и одновременно появилась надежда. Поехала по адресу с подругой. Спросила во дворе – гуляет ли во дворе ризеншнауцер? Мне сказали – да, как раз ушли на прогулку... А у меня на руках рентгеновский снимок, паспорт собачий с родословной, прививками. И вот мы стоим с подругой у подъезда, и вдруг из-за угла выходит человек с собакой. И я понимаю – моя Нюра! Я кричу: Нюра! Она рванула, но на поводке далеко уйти не смогла. И хозяин, которого в фильме сыграл Толубеев, слышу, приказывает ей: «Дэзи, стоять!» Подошли к нам. Я начала объяснять – собака моя, вот документы. Стала собираться толпа. Причём враждебно по отношению ко мне настроенная. И тут мимо – мне на удачу – идёт милиционер. В каком-то чине. Я – к нему. И в этот момент моя подруга хватает Нюру и бежит с ней к нашей машине. Толпа заволновалась. А хозяин только спрашивает: «Но щенков-то вы нам оставите?» Конечно, щенки нам были не нужны. Главное, что Нюра была дома. После этой истории Валя прозвал меня Пинкертоном. И решил: «Напишу об этом сценарий».
Отомстил за вас.
– И увековечил Нюру.
Теперь понятно, почему Валентин Константинович так любил описывать кинопроцесс в кинологических терминах. Говорил, что в кино, как в кинологии, надо скрещиваться только с породистыми псами. А если затешется в славную компанию «выродок» – писатель ли, режиссёр или продюсер – породистого щенка, фильма то есть, не будет.
– Да, это закон.
А ещё какие-то жизненные сюжеты перекочевали в сценарии Валентина Константиновича?
– Конечно. «Я объявляю вам войну». Это Коля Ерёменко просил написать для него сценарий. И Валя написал. А зерно этого сценария, я скажу, откуда.
Тем летом мы с Валей повезли наших студентов на практику в Минск. И мы жили в гостинице, в которую вскоре заселились артисты театра «Современник». Жили они так: в рестораны не ходили и, чтобы сэкономить, готовили себе еду в номере. Однажды пришёл к нам Олег Табаков. «Покажи мне свою раковину». Я: «А что такое?» Он прошёл, посмотрел: «Отлично, буду в ней салаты готовить». И потом он просто повадился к нам: «Сегодня общий ужин!» Затыкал пробкой раковину и готовил на большую ватагу. Как-то спрашивает: «А у тебя нельзя сделать барбекю?» Я: «Олег, какое барбекю?!» Он: «Очень просто: берёшь нагреватель…» И вот однажды, когда в раковине лежал салат, ещё не законченный Олегом, к нам ворвалась горничная: «Мне нужно срочно заменить полотенца». Увидев салат в раковине, она онемела, потом протянула: «Это что-о-о?!» Я быстро перевела стрелки: «Это «Современник» готовит себе еду!»
Но нам это припомнили, и, когда мы уезжали из гостиницы, принимать наш номер пришла практически вся гостиница. Валя был возмущён, но тогда промолчал. Зато потом! «Вот они мне хамили, унижали, я им отомщу!» И сразу придумал сцену для нового фильма. Помните, герой Еременко приезжает в родной город, с трудом находит номер в гостинице, где директором работает его одноклассница, пренеприятная особа...
Выходит, работа сценариста имеет побочный, но весьма положительный терапевтический эффект.
– Ещё какой!
«В браке необходимо научиться побеждать неизбежные кризисы жизни, поддерживать мощь семейных уз перед лицом неблагоприятных обстоятельств». (Д.Валлерстайн)
Не было периодов такого накопления усталости друг от друга? Когда всё уже известно – привычки, склонности, реакции…
– Знаете, мы могли сидеть в разных комнатах и не разговаривать, а всё равно было интересно. Мне никогда не было скучно. Последние годы Валя с утра садился и писал роман, который, было понятно, так и не закончит, и действительно не закончил. Но больше его ничего не интересовало. Писал и читал.
Ходят легенды, что жена сценариста Габриловича чуть ли не поколачивала его, чтобы заставить работать…
– Ну это явный перегиб! Мы с Габриловичами последние годы очень дружили. Нина и правда была женщина властная и решительная. Она просто закрывала его в кабинете на ключ. Евгений Иосифович сам об этом весело рассказывал, что он очень ленивый, поэтому Нина кормила его завтраком, он шёл в кабинет, который она закрывала на ключ со словами: «Сиди и работой. Закончишь – позову на обед». Валю не надо было запирать. Он был прикован к своему кабинету, к своей работе.
В 90-е годы вместе с друзьями Володарским и Фридом Валентин Константинович создал студию «Слово». Но с Володарским они потом страшно разругались. Из-за чего?
– Было несколько моментов. Самый переломный, наверное, когда Валентин договорился с Эдиком делать сценарий «Любить по-русски». Тогда был непростой период в кино, а запуск этой картины многих бы обеспечил работой.
Но незадолго до этого у студентов Вали была практика. Нужно было написать рецензию на сценарии. Самые разные. И в этот огромный список попал сценарий Эдика. И именно на его сценарий студенты написали разгромные рецензии. А потом к Валентину обратились из киновестника – нет ли чего-то нового, интересного? И он, не подумав, дал эти рецензии. Их напечатали... И когда Эдик это всё прочитал, он пришёл в бешенство. После чего ушёл со студии, отказался писать сценарий, потом это всё пришлось брать на себя Валентину. Я потом спрашивала Валю: «Зачем ты это сделал?» – «Да ты понимаешь, спросили, я не глядя отдал стопку работ…»
Уже после его смерти я нашла письмо Вали, написанное от руки. Письмо Эдику. Очень нежное, в котором он пытался помириться. Но письмо так и не было отправлено.
Был таким непримиримым?
– Как сказать?.. Мы с Валентином развивались в разных направлениях, если так можно выразиться. Объясняю, что имею в виду. Валя очень болезненно всегда относился к критике. Говорил: «Не надо критиковать, оценивать, не нравится – предлагай свой вариант!» Наверное, поэтому так часто ссорился с режиссёрами. Но это не мешало мне поддерживать со всеми этими режиссёрами отношения, я даже с его бывшей женой дружила...
Это то, что мы и называли – «жить в четыре руки».
Думаю, это и давало Вале ощущение тыла, надёжности. Но с годами… Если я понимала, что человек поступает со мной нерукопожатно, я сразу отсекала его от себя. А поскольку Валя не был склонен ни с кем поддерживать отношения, как только я к человеку охладевала, он удивлялся: «А что, почему его или её давно не было в нашем доме?»
Я объясняла: «Когда нужна помощь, я – лучшая подруга, а когда мне что-то надо, человек пропадает. Зачем мне это нужно?» Он мне говорил: «Пожалуй, ты права. Но вообще надо быть терпимее».
Но неизвестно, что было бы дальше. Валя ведь умер, только-только начав стареть.
Он в одном интервью произнёс такую странную фразу: «В 70 лет человек начинает думать о жене – что ей останется...» Было предчувствие, что он уйдет раньше вас?
– Нет-нет. Он боролся. Прошёл через тяжёлые операции. Последние два года его жизни ушли на это. В 99-м году он перенёс очень тяжелую операцию на открытом сердце. Он наконец-то бросил курить. Потому что доктор поставил ультиматум: бросай, в следующий раз я тебя не откачаю...
Мы стояли на лестничной площадке, курили, Валя докурил сигарету, смял пачку: «Всё!» И больше ни разу не курил. Он понял, что это всё серьёзно, что он на обрыве.
Испугался?
– Не то что испугался. Человек ведь никогда не понимает. И я ведь про себя не понимаю. Хотя чего уж кокетничать – конечно, я на последнем этаже, 85 лет уже, куда дальше?.. Скажем, он стал от многих вещей отказываться. А я уже никогда не отпускала его одного. И куда бы его ни приглашали, везде ходила с ним. И все уже знали – зовут Черных, он придёт с женой. Никогда уже не расставались. Никогда.
Потом умерла мама Вали. И мы поехали её хоронить. И помню, как Валя сказал: «Ну вот, теперь я свободен».
Не могу сказать, что он за меня волновался. Но тем не менее… У нас есть близкие друзья – опытные юристы. И очень давно они сказали: ребята, у вас есть завещание? А они специалисты по наследству, вели дело Листьева... Наши ровесники. И вот такой вопрос.
Я: «Да вы с ума сошли». Но они убедили: «В жизни разное бывает, у вас дети от разных браков». И сделали так, что Валя всё завещал мне, а я всё – ему. После чего Валя сказал: «Ну вот, дорогая, теперь ты обеспечена».
С сыном Валентина Константиновича вы поддерживали отношения?
– Очень даже. Устраивала его во ВГИК, много чего в его жизни устраивала... Он внезапно умер год назад. Язвенное кровотечение.
Валентин Константинович как-то сказал, что назвал героя Баталова Гошей в честь сына, хотел, чтобы сын вырос таким вот Гошей. Получилось?
– Гоша пил… Валя, мягко говоря, своим сыном был недоволен… И жалел, что у нас не было общих детей. Это такая трагическая нота. И Валя всегда это ощущал. …Однажды мы праздновали мой день рождения. И Валя сказал: «Всё, что у меня есть, – это Мила. Но и всё, чего у меня нет, – это тоже Мила».
И я до сих пор гадаю, что он имел в виду? Что я многого ему недоделала? Что он многое потерял со мной? Да, наверное... Другая родила бы ему еще детей, у него были бы внуки... Возможно, не болел бы так... Возможно, был бы счастливее... Возможно?..
Знаете, все говорили всегда, что душа нашего дома – это я.
Нет. Я теперь это вижу: это он был душа дома.
фото из личного архива Л. Кожиновой
|
| |
| |
| несогласный | Дата: Суббота, 14.10.2023, 07:22 | Сообщение # 368 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 174
Статус: Offline
| Великая американская джазовая певица, которую называли и «Первой леди джаза», и «Леди Элла», известна во всём мире.
Речь об Элле Джейн Фицджеральд, величайшей в истории джаза вокалистке, диапазон уникального голоса которой – три октавы. «Леди Элла» мастерски владела техникой голосовой импровизации и осталась в этом непревзойдённой.
Родной город Фицджеральд – Ньюпорт-Ньюс. Её родители - простые люди: мама работала прачкой, отец рабочим. Элла была совсем маленькой, когда отец ушёл из семьи. Мать, взяв с собой дочь, переехала в Нью-Йорк, где вскоре вышла замуж. Отчим был иммигрантом из Португалии. Семья была набожной, поэтому нередко посещала церковь. Именно там ещё девочкой Фицджеральд впервые услышала церковные песнопения, которые произвели на неё немалое впечатление.
Мать Эллы умерла в 1932-м. Вплоть до этого времени девочка исправно посещала школу, была примерной ученицей. Будучи жизнерадостным ребёнком, она танцевала и пела во дворе, давая импровизированные концерты для детворы. Элле удавалось имитировать голоса популярнейших певцов. С приятелем Чарльзом Гулливером она увлечённо отплясывала самые модные танцы. После того, как мать Эллы умерла, она переехала к своей тёте в Гарлем, бросила школу и почти постоянно пропадала на улице. По вечерам Фицджеральд подрабатывала, танцуя в клубах. Так продолжалось два года, а в 1934-ом девушка ушла из дома...
Элла Фицджеральд стала первой певицей, импровизировавшей голосом как музыкальным инструментом
Осенью 1934-го года в кинотеатре «Аполло» проходил любительский конкурс, проводимый диск-жокеем и комментатором Ральфом Купером. Элла решила принять в нём участие в качестве танцовщицы, однако во время предварительного прослушивания выяснилось, что её соперницами в том же амплуа станут сёстры Эдвардс, уже известные к тому времени. Это стало причиной того, что девушка приняла решение ... спеть.
https://www.youtube.com/watch?v=u2bigf337aU
Успех был ошеломительным.
Две композиции были исполнены ею таким сильным голосом, что поражённая публика буквально взорвалась аплодисментами. Во время выступления ей аккомпанировал оркестр Бенни Картера. Вскоре Элла снова участвовала в конкурсе и вновь одержала победу.
В качестве награды она на протяжении недели выступала совместно с оркестром Тини Брэдшоу.
Можно сказать, что профессиональная карьера певицы началась с января 1935-го года, когда Фицджеральд пела на сцене Гарлемского театра.
Бенни Картер представил её Чику Уэббу, с которым они подписали контракт и начали совместные выступления. Оркестр Уэбба к тому времени считался одним из лучших. Для певицы он стал первой ступенькой в карьере. Вместе с биг-бэндом Элла выступала на протяжении семи лет.
https://www.youtube.com/watch?v=ekmwIStfR0o
В 1939-ом году Чика Уэбба не стало. Главное место в оркестре заняла Элла. До 1942-го года было записано более полутора сотен треков. В 1942-ом году певица решила уйти из биг-бэнда и начать сольную карьеру...
Стараясь найти свой путь в джазе, Элла ушла с головой в творческий поиск. В то время она считалась вовсе не джазовой певицей, а раскрученной и знаменитой поп-звездой.
Её путь к джазу был непростым и долгим. Умея с юных лет имитировать пение Луи Армстронга, она ещё не ощущала джазового привкуса. Желание петь джаз пришло к ней гораздо позже.
Решающее же влияние оказало частое общение с Армстронгом, Бейси, Эллингтоном и джазовой молодёжью, которая, как и Элла, искала новые творческие пути. К середине 40-х годов Фицджеральд стала другой певицей, она уже не желала исполнять чьи-то песни, не желала подражать чужим импровизациям. Элла почувствовала, что готова импровизировать сама и у неё есть, что сказать публике.
В конце войны началась эра иного джаза и мир открыл для себя новую джазовую звезду. Элла своим пением стирала границы между инструментом и голосом, умела создавать вокальные импровизации на слог (скэт). Эту виртуозную технику она довела до совершенства.
На 60-е годы пришёлся пик её творческой карьеры.
Менеджером Фицджеральд и её направляющей рукой стал Норман Гранц, благодаря которому был создан личный лейбл певицы – Verve Records, ставшим для неё ключевым в жизни.
В 1956-м вышел сольный альбом Эллы, принёсший небывалую славу. Далее последовал выпуск ещё нескольких альбомов. Фицджеральд начала выступать не только в США, она ездила на гастроли во многие страны.
Голос певицы ухудшился в середине 70-х годов. Она практически совсем перестала выступать и записываться с 1991-го года. В 1993-м ею был дан заключительный концерт в Сан-Франциско.
Последние годы жизни Фицджеральд сильно болела. Из-за диабета ей ампутировали обе ноги. Последние годы жизни она провела в Беверли-Хиллс в своём поместье.
В середине июня 1996-го года певицы не стало.
|
| |
| |
| KBК | Дата: Среда, 25.10.2023, 13:12 | Сообщение # 369 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 145
Статус: Offline
| Ида родилась в 1886 году в местечке Раков недалеко от Минска. Её отец, Авраам Акива Каганович, занимался изучением Торы, а семью содержала мама Сара, торгуя продуктами и хозяйственными товарами в семейной лавке.
Ида была старшей из семи детей и при рождении ей дали имя Итель в память о сестре, первом ребёнке Авраама и Сары, трагически погибшей в младенческом возрасте - Сара случайно задавила её своим телом во сне...
Ида росла настоящим командиром. Миниатюрная и хрупкая телом, она с детства была бойцом по духу: свободолюбивая, уверенная в себе, упрямая и дерзкая. Единственный человек, с кем она не решалась вступать в открытую конфронтацию, был отец. Впрочем, он тоже боялся ей перечить, поэтому, когда 15-летняя Ида сказала, что поедет искать работу в Варшаву, Авраам согласился с этим решением: он слишком хорошо знал характер своей дочери и понимал, что сопротивление бесполезно.
Ида переехала в Варшаву, устроилась работать в швейную мастерскую, а по вечерам училась в гимназии. Вскоре она завела новых друзей, увлеклась революционными идеями и вступила в еврейскую социал-демократическую партию Бунд. Её бунтарская энергия нашла новый выход: она участвовала в подпольных кружках, распространяла нелегальную литературу и мечтала о свержении самодержавия. Узнав об этом, родители были в шоке, они мечтали, чтобы дочь вышла замуж за благочестивого еврейского парня, родила детей, жила по законам Торы, а не занималась революционной пропагандой. Но что им оставалось делать? Только смириться.
Однажды, приехав в Раков навестить родителей, Ида пошла на заседание местной партийной ячейки и познакомилась там с молодым человеком. Его звали Вольф Розенталь и это была любовь. В Варшаву Ида уже не вернулась…
Их объединяли не только взаимные чувства, но и общее дело: они стали регулярно ездить в Минск за революционными листовками, которые брат Вольфа и его невеста печатали в своей подпольной типографии. Этим путешествиям вскоре пришел конец: типография была рассекречена, брат Вольфа и его невеста были арестованы и сосланы в Сибирь, а Вольф и Ида затаились, опасаясь, что они тоже попали в поле зрения полиции.
Российская империя, между тем, терпела поражение за поражением в войне с Японией, была объявлена дополнительная мобилизация и в один день Вольф получил повестку.
Не желая быть пушечным мясом для царя, Вольф за несколько часов собрал вещи, заплатил кому нужно за помощь в пересечении границы, добрался до Роттердама и оттуда отплыл в Нью-Йорк.
Через три месяца, в апреле 1905 года, таким же образом в Нью-Йорк отправилась и Ида.
В Америке Вольф американизировал своё имя, став Вильямом (Вилли), а Ида - фамилию, изменив Каганович на Коэн.
Через год она вышла замуж за Вилли, став Идой Розенталь. Они мечтали о революции в России, а совершили ее в Америке… правда, революцию совершенно иного рода.
Первые 10 лет их жизнь в Америке была очень сложной. Вильям брался за любую работу, а Ида, купив швейную машинку, с утра до ночи шила. Постепенно она заработала репутацию отличной портнихи и через какое-то время в ателье Иды уже трудились нанятые девушки-портнихи, а Вильям управлял семейным бизнесом.
Ида родила двух детей: в 1908 году - сына Льюиса и в 1917 году - дочь Беатрис. Благосостояние семьи росло и в начале 1920х годов они переехали в хороший район Манхэттена, однако они вряд ли вошли бы в историю мировой моды, если бы не одно изобретение...
Его Ида сделала интуитивно, в попытке угодить богатым клиенткам, которые были часто недовольны лифами своих платьев... нужно сказать, что бюстгальтеры на тот момент уже существовали, но они были недостаточно комфортными с современной точки зрения и примитивными (не учитывали объём груди, делали её плоской и не улучшали зрительно её форму).
Пытаясь улучшить посадку платьев, Ида разделила бюстгальтер на две чашечки, соединила их эластичной лентой и стала вшивать их в платья, которые внезапно стали пользоваться бешеной популярностью. И тут Ида поняла, что этот аксессуар можно и нужно продавать отдельно.
В 1922 году супруги Розенталь и компаньонка их ателье Энид Биссет открыли компанию по производству бюстгальтеров, которую Ида назвала Maidenform («девичья форма»).
Они стали миллионерами.
Ида была «пробивной силой» и лицом компании: у неё был необыкновенный талант менеджера, финансиста и маркетолога.
Она ездила по всему миру, общаясь с рекламными агентами, дилерами и поставщиками, а у Вильяма оказался потрясающий талант изобретателя и генератора новых идей.
Слава «изобретательницы современного бюстгальтера» досталась Иде, но все последующие открытия были сделаны её мужем. Вильям изобрёл и запатентовал современный размерный ряд чашки (А, В, С, D), застёжку бюстгальтера с крючками и петельками, регулируемую длину эластичных бретелей, первые бюстгальтеры для кормящих мам, а также форму особой конструкции, которая визуально делала грудь больше (прототип современного бюстгальтера пуш-ап).
Ида и Вильям Розенталь из местечка Раков совершили революцию в мире моды, подарив женщинам современный бюстгальтер.
|
| |
| |
| Бродяжка | Дата: Пятница, 03.11.2023, 09:57 | Сообщение # 370 |
|
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 744
Статус: Offline
| Когда Маргарет Митчелл, автору романа «Унесённые ветром», говорили, что её героиня Скарлетт подозрительно похожа на неё саму, Маргарет психовала, кричала, что не имеет ничего общего с «этой взбалмошной южанкой», «она гулящая, а я нет». И вообще, Скарлетт — просто плод её фантазии.
Но она обманывала всех, начиная с себя.
Ей просто не хотелось признавать очевидное, ведь Скарлетт была бунтаркой, которая шла вразрез с общепринятыми правилами.
На самом деле, Маргарет и Скарлетт словно зеркальные близнецы, настолько их судьбы похожи. Это и служит лучшим доказательством того, что Маргарет полностью списала образ Скарлетт с себя. Но, обо всём по порядку.
Родословная Маргарет похожа на историю семьи её героини — Скарлетт О`Хара.
Предки писательницы по отцовской линии — выходцы из Ирландии, по материнской — из Франции. Оба её деда сражались на гражданской войне между Севером и Югом, на фоне которой разворачиваются события романа «Унесённые ветром».
Темноволосую зелёноглазую героиню романа Маргарет во многом списала с себя, но девушка скромничала, начиная книгу со слов: «Скарлетт О`Хара не была красива», — ведь сама она всегда отличалась красотой, которая, как магнит, притягивала мужчин.
В характере Митчелл тоже было очень много похожих черт: кокетство, упрямство, сила духа, авантюрность, своенравность и независимость.
Когда ей было 18 лет, на войне погиб её жених, а вскоре от испанского гриппа умерла мать, после чего отец заболел нервным расстройством. Маргарет взяла управление домом в свои руки – так же, как это сделала Скарлетт...
Но когда семья Митчелл оказалась в сложном материальном положении, девушка начала искать не выгодную партию, а хорошую работу.
Как и у Скарлетт, у неё был мужской характер и мужская деловая хватка. В 17 лет она записала в дневнике, что, если бы родилась парнем, непременно поступила бы в военное училище.
Очаровательной, образованной, остроумной, богатой девушке делали предложение десятки поклонников.
Но она выбрала известного своими любовными похождениями Бэррена Апшоу, получившего за свою рыжую шевелюру прозвище Ред.
Замуж за обаятельного бездельника писательница вышла назло чопорной родне. И, как сама позже не раз признавалась, «влюбилась в полное отсутствие манер».
Зато Бэррен Апшой стал прототипом Ретта Батлера наоборот...
Главный герой романа «Унесённые ветром» — идеальный мужчина, мечта женщин. Но мало кто знает, что прототипом Ретта Батлера был первый муж писательницы Маргарет Митчелл.
Вот только одна загвоздка — в жизни он походил на Батлера ровно до того момента, пока не начинал распускать руки.
История этой любви могла бы стать потрясающей трагедией, но Маргарет быстро поняла, что брак с широкоплечим рыжеволосым красавцем — ошибка.
Всего через 10 месяцев после свадьбы девушка развелась — для светской дамы по тем временам процедура крайне унизительная, на которую решались далеко немногие. Митчелл предпочла врачевать свои обиды, придумав альтернативную историю отношений с тем, кто нанёс ей так много ран, причём не только душевных.
Она написала красивую сказку об идеальном мужчине — таком, каким мог бы быть её муж… если бы не распускал руки, не изменял, не пил.
«Нервный, застенчивый и добропорядочный. А уж паршивее качеств для мужчины и не придумаешь», — вот так писала Маргарет об одном из своих героев.
Вот только речь шла о её втором муже…
Страховой агент Джон Марш был мягким человеком, не умел устраивать из выпивки шоу и друзей в каждом уголке США тоже не имел.
В самом начале брака Маргарет повредила лодыжку и оказалась буквально заперта в стенах спальни. Марш, её давний приятель, исправно носил ей книги, пока Маргарет не перечитала всю местную библиотеку. Тогда Джон предложил ей писать самой — она ведь работала до травмы репортером. Многие журналисты начинают карьеру писателя!
Маргарет и Джон оформили отношения в 1925 году.
Второй брак полностью изменил жизнь Митчелл. Джон Марш — давний и преданный поклонник, был выбран как идеальная «жилетка» для успевшей хлебнуть горя женщины. «Уж за ним-то я буду, как за каменной стеной», — подумала Маргарет и ответила согласием...
Вот только на деле всё получилось ровно наоборот: постоянная ипохондрия Джона, его проблемы со здоровьем, бесконечные жалобы и невероятно скучная совместная жизнь, не раз наводили Маргарет на мысль, что лучше бы ей было остаться с Редом. Со всеми своими пороками, он был живым, умел смешить и радовать, а Джон… Джон сначала стал её большим ребёнком, потом обузой, а потом крестом.
В книге «Унесённые ветром» многое взято из жизни Митчелл, например, падение с лошади. К счастью, для неё все закончилось хорошо...
Впрочем, казалось, что такое положение дел её устраивало. В неполные тридцать лет молодая женщина стала хрупка, болезненна и полностью равнодушна к нарядам и драгоценностям. От прежней Маргарет не осталось и следа.
Именно в этот момент Митчелл и решила возродить в себе ту самую девушку, какой она была когда-то.
Так на страницах будущей книги начала зарождаться история Скарлетт О’Хара.
Кстати, прототипом Эшли стал немного романтизированный образ жениха Маргарет Клифорда Генри, который погиб на войне.
С 1926 по 1933 год Маргарет работала над книгой, которую, кроме своего мужа, долгое время никому не показывала. Только в 1935 году с рукописью ознакомился представитель крупнейшего американского издательства «Макмиллан», который путешествовал по стране в поисках новых литературных талантов.
Книга «Унесённые ветром» увидела свет в 1936 году и произвела настоящий фурор среди читателей, хотя сама автор такого успеха никогда не понимала...
Летним вечером 1949 года она шла с мужем в кино на британскую детективную комедию. Все планы на вечер и жизнь оказались перечёркнуты за несколько секунд — Маргарет сбил автомобиль, за рулём которого был нетрезвый водитель.
Муж, шедший рядом, остался невредимым.
Маргарет не любила свою героиню, а мир полюбил
Маргарет умерла. Её убийца отсидел за непредумышленное убийство неполный год и прожил долгую жизнь, не оставив после себя ничего значимого.
Маргарет потратила на книгу все важные события и истории своей жизни — где ей было взять ещё жизнь на другую книгу?
Ей было 49 лет.
|
| |
| |
| Kiwa | Дата: Суббота, 09.12.2023, 07:16 | Сообщение # 371 |
 настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 695
Статус: Offline
| "И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу-большой, а сердце - справедливым!"
16 мая 1947 года вышла одна из лучших в мире экранизация сказки «Золушка».
Режиссёр фильма Надежда Кошеверова вспоминала, как в 1944-м, возвращаясь из эвакуации, встретила Янину Жеймо на вокзале. Та сидела в уголке — такая маленькая, растерянная...
Двумя годами ранее её супруг, считая Янину погибшей, женился на другой. Когда выяснилось, что актриса жива, он не стал ничего менять и не отдал ей детей. Женщина была на грани самоубийства. Взглянув на неё на вокзале Надежда Кошеверова неожиданно предложила: «Яничка, вы должны сыграть Золушку…»
Евгений Шварц написал сценарий специально для Жеймо, а 29 мая 1945-го его зачитали и обсудили на худсовете «Ленфильма».
Художник Николай Акимов создал прекрасные эскизы, а также макет королевского замка высотой 100 см. Замок в картине мы видим благодаря комбинированным съёмкам именно этого макета. Экспозицию на экране с помощью доступной тогда технологии потом совместили с актёрами. Художник прорабатывал все декорации и костюмы для съёмки на цветной немецкой пленке, но ... сняли на чёрно-белую.
Атмосфера Ленинграда 1945-го меньше всего подходила для сцен балов и эпизодов с нарочитой роскошью.
Декорации и костюмы шили всем миром. Платья — из занавесок и скатертей, антикварную мебель приносили из дома. Часть платьев были трофейными — привезли из оперного театра в Берлине.
Сложным стал подбор костюмов для Золушки и феи: в 1946-м Фаина Раневская снималась в ленте «Весна» в Праге, откуда привезла лампу в виде луны, украшенную бисером. Абажур от неё и стал головным убором феи.
Янина Жеймо исхудала за годы войны и её направили в санаторий, поставив задачу набрать 5 кило, хотя актриса не хотела и даже горько иронизировала по поводу стройности из-за военного голода...
Многих смущал возраст Янины — 37 лет. Василий Меркурьев, сыгравший отца, в жизни был старше актрисы всего на 5 лет.
Пробы прошли и другие претендентки на роль Золушки, но режиссёры отстояли свою протеже.
Лишь подобрали 34-летнего Алексея Консовского на роль принца, чтобы пара смотрелась гармонично.
Янина Жеймо была на редкость грациозна, ведь прежде она была цирковой артисткой. Эраст Гарин говорил о ней: «Лёгкость и изящество, с которыми провела роль Жеймо, меня восхищают. Вспомните сцены на дворцовой лестнице, на балу, где непосредственность её деловой и детской интонации так естественна и наивна!.. Жеймо великая труженица. Она всё умеет. Надо танцевать — она добьётся виртуозности в танце, надо петь — она будет петь, как наверняка пела Золушка: музыкально и легко».
Фею сыграла Варвара Мясникова, ранее известная по роли Анки-пулеметчицы в фильме «Чапаев» (1934 год)...
11-летнего Игоря Клименкова, ставшего пажом, нашли в Ленинградском Доме пионеров. Мальчишка прошёл пробы вместе с 25-ю тысячами других претендентов.
Он вспоминал: «Янина Жеймо вела себя как обычная девчонка, в перерыве между съёмками мы залезали с ней в карету-тыкву и болтали. Я лузгал семечки, Золушка курила. С ней было легко и просто, я был по-детски влюблён…»
Сложно представить другого актёра в роли короля, которого сыграл Эраст Гарин. По воспоминаниям очевидцев, иногда он появлялся в гримёрной слегка подшофе, не находил какой-нибудь части своего костюма и начинал ругаться. «Эраст, ты — хам, ты видишь, здесь ребёнок», — возмущалась Фаина Раневская, указывая на мальчика-пажа, и - конечно же, по-доброму - шлёпала Гарина по физиономии...
Фаина Георгиевна, сыгравшая мачеху, тоже была исхудавшей и не походила на сытого домашнего тирана. В кадре ей клеили нос, а за щёки набивали вату.
Многие хлесткие реплики Фаина Раневская придумывала сама, из-за чего со сценаристом возникали регулярные споры. Она импровизировала: «Жалко, королевство маловато, разгуляться мне негде! Стану королевской свахой, поссорюсь с соседями, тогда и территорий прибавим!»
Интерьеры бального зала и других помещений выстроили осенью на «Ленфильме», а так как павильоны не отапливались, актёры в шикарных нарядах укутывались в телогрейки, тулупы, сбрасывая их по команде: «Мотор!».
Завистников у авторов ленты хватало. Писали доносы ещё на этапе подготовки и дважды хотели закрыть производство из-за неблагонадежности всей съемочной группы: сорежиссёр Михаил Шапиро женат на родственнице Троцкого Жанне Гаузнер, актёр Василий Меркурьев женат на дочери уничтоженного Мейерхольда, усыновил трёх детей репрессированного брата и двух осиротевших ребят после расстрела их родителей, художник Акимов — ученик белоэмигранта Анненкова, Алексей Консовский — из семьи врагов народа, расстреляны отец и брат. И так далее по всему списку...
После съёмок в Риге 24 сентября 1946-го состоялся худсовет, где просматривали отснятое. Режиссёр Ян Фрид метил в авторы костюмированных исторических комедий... ...и выступил со словами: «Дегенеративен Гарин, который никак не вызывает симпатии, неприятен принц — рахитик с разжиженными мозгами».
Эраста Гарина не раз вызывал к себе директор «Ленфильма» и заявлял: «Вы играете ненастоящего короля! Глава государства не может так себя вести!» ...
Несмотря на препоны, картину впервые показали в 1947-м в Доме кино в Ленинграде, а премьера была действительно мировой: 28 ноября 1947 года ленту демонстрировали в Финляндии, 23 декабря — в Австрии, 24 марта 1948-го — во Франции, 13 ноября 1949-го — в Швеции, 24 марта 1951-го — в Японии.
...когда спустя много лет Надежду Кошеверову спросили, почему она больше не снимает сказки, она ответила: Посмотрите в глаза Золушки! В них сказка! А в глазах нынешних молодых актрис — рубли, как в кассовом аппарате...
|
| |
| |
| Пинечка | Дата: Понедельник, 08.01.2024, 18:09 | Сообщение # 372 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1536
Статус: Offline
| Она всегда была в тени великого Чаплина. Его жена, мать его восьмерых детей, верная спутница последних тридцати пяти лет его жизни.
 Эта девушка покорила сердца многих мужчин. Умопомрачительный коктейль из красоты, нежного обаяния, великолепного образования, актёрского таланта бросил к её ногам лучших представителей американской культуры прошлого века.
За юной актрисой Уной О’Нил ухаживал карикатурист Питер Арно, она разбила сердце режиссёру Орсону Уэллсу, но сильнее всего красота девушки поразила воображение знаменитого писателя Джерома Дэвида Сэлинджера.
Он окружил её настойчивым вниманием, посвящал ей рассказы и писал письма, в которых проникновенно и талантливо описывал свою любовь. Однако девушка, несмотря на все его старания, осталась равнодушной...
Дочь драматурга. Уна О’Нил родилась 13 мая 1926 года на Бермудских островах. Её мать Агнес Боултон — известная журналистка, отец — гениальный американский драматург Юджин О’Нил: он получил четыре Пулитцеровских и одну Нобелевскую премии, но при этом вёл очень беспорядочный образ жизни, много раз женился и разводился.
Неудивительно, что через несколько лет Юджин бросил семью. Агнес приложила максимум усилий, чтобы уход отца не стал трагедией для дочери.
Подросшая Уна училась в престижной школе, где получила великолепное образование и обзавелась влиятельными друзьями, среди которых были ставшие впоследствии знаменитыми дизайнер Глория Вандербильт и актриса Кэрол Грэйс.
Старания матери принесли свои плоды: Уна выросла самостоятельной и абсолютно независимой во всём, что касалось её личной жизни и карьеры.
В отличие от беззаботного детства Уны О’Нил, детство Чарли Чаплина скорее можно назвать трагичным. Его мать Ханна Хилл была актрисой театра варьете. Отец Чарлз-старший был довольно талантливым актёром и обладателем великолепного баритона.
Но он слишком сильно пил, и карьера не сложилась.
Вскоре Ханна Хилл рассталась с ним.
Вместе со своим сводным братом Сиднеем и матерью Чарли-младший жил на чердаке в одном из особняков лондонской улицы Кенсингтон-роуд.
Эти годы Чарли Чаплин вспоминал, как самые грустные в его жизни: «Мать всё чаще попадала в психиатрическую больницу, мы с братом жили: то в работном доме, то в семье моего отца, то в приюте. Я успел поработать в магазине канцелярских товаров, в типографии, был стеклодувом, пильщиком дров, но постоянно мечтал стать актёром».
Лет с пятнадцати Чарли начал обращаться в театральные агентства.
Когда его пригласили в труппу Карно, восторгу юноши не было предела: «Я стал актёром!» Вскоре он на всю страну прославился своими искромётными скетчами и весёлыми импровизациями, за которые публика его просто обожала. Но в Англии Чарли Чаплина не любили критики и театральные деятели...
Тогда Чаплин отправился покорять Америку.
Здесь, благодаря кинематографу, талант блестящего комика почти мгновенно покорил американцев, а затем и весь мир.
И только личная жизнь Чарли Чаплина не приносила ему удовлетворения.
До встречи с Уной О’ Нил он много раз был влюблён и трижды женат.
Первой супругой стала семнадцатилетняя Милдред. Чарли назвал её слишком легкомысленной для серьёзных брачных отношений.
Следующий брак с шестнадцатилетней Литой Грей был ещё короче, хотя пару связывали двое детей. Третья избранница Чарли Чаплина — Полетт Годдар — тоже не принесла ему счастья, несмотря на то, что была на двадцать лет моложе его...
При первой встрече с Чарли Чаплиным Уна О’Нил не узнала его. Впрочем, кинематографического комика мало кто узнавал в жизни, потому что в реальности он не был похож на себя киношного. Например, все считали, что его глаза почти чёрного цвета. А в жизни глаза Чарли Чаплина отличались небесной голубизной. Эта была первая черта, которая подкупила юную Уну. Сразу после их встречи она в восторге позвонила подруге: «Только что видела Чарли Чаплина. У него необыкновенные голубые глаза!»
Уна и Чарли встретились на обсуждении роли девушки в фильме, который собирался снимать Чарли Чаплин по пьесе «Призрак и действительность».
Контракт был подписан, сближение началось. Его покорило несоответствие юности и зрелого характера девушки. «Чем больше я узнавал Уну, тем больше мне нравилось её чувство терпимости, юмор, уважение к чужому мнению. Я боялся нашей огромной разницы в возрасте, но Уна знала, что она хочет и как нам быть. Поэтому мы решили пожениться сразу после окончания съёмок фильма «Призрак и действительность», — писал Чарли Чаплин.
Сложности начались, едва влюблённые объявили о своей помолвке. Первым о своём нежелании отдать дочь в руки мужчины старше его на один год объявил отец Уны Юджин О’Нил. Но в ответ он услышал твёрдое «нет», и после этого прекратил всякие отношения с дочерью на долгие годы.
А Чарли не давали покоя его прежние женщины. Снова объявилась актриса Джоан Берри, с которой у него был роман до появления Уны. Девушка была беременна, но Чаплин не желал признавать своего отцовства. Берри обратилась в суд, и вскоре актёр получил иск о признании отцовства.
Но всё это лишь подхлестнуло парочку. Они выбрали тихий городок недалеко от Санта-Барбары и пришли за разрешением к городскому чиновнику. Когда Уна с Чаплиным вышли из ратуши, во двор въехали репортёры, и началась самая настоящая погоня! «Мы мчались по тихим улочкам Санта-Барбары, сворачивали в переулки, визжа тормозами, машину порой заносило, но нам всё же удалось оторваться от погони, мы уехали в пригород и там тихо зарегистрировали наш брак», — вспоминал Чарли Чаплин.
Судебный процесс состоялся. И хотя Чаплину грозило 20 лет тюрьмы, его оправдали по всем пунктам. Уна, ожидавшая к этому моменту их первенца и узнав об этом, упала в обморок.
С молодой и любимой женой Чарли Чаплин снова ощутил вкус к жизни. «Чарли помогал мне взрослеть, а я ему оставаться молодым, — признавалась Уна».
И это действительно было так. Вскоре Уна стала готовиться к родам. И сразу после рождения дочери Джеральдины она призналась мужу, что не хочет быть актрисой, а собирается полностью посвятить себя семье. «Я очень обрадовался. Наконец-то рядом со мной была настоящая жена, а не женщина, которая хотела делать карьеру, — писал Чаплин. — Правда, я был уверен, что в лице Уны кино потеряло великолепную комедийную актрису с превосходным, тонким чувством юмора. Но я не хотел её делить ни с кем».
Когда Чаплин начал снимать фильм «Великий диктатор», чиновники от кино предупредили его о возможных неприятностях.
Те американцы, которые поддерживали войну Германии против России, начали угрожать Чаплину. Но он упорно продолжал работать над фильмом, намереваясь высмеять Гитлера в глазах всего мира: «Мне дико было слушать, как фашиствующие молодчики в самом сердце Америки — Нью-Йорке взывают к прохожим выступить против России, которая единственная в мире нашла в себе силы, чтобы дать отпор фашизму».
Как только Америка вступила в войну, Чарли стал горячо выступать на митингах в поддержку союзников и американские власти устроили настоящую «охоту на ведьм», обвиняя актёра в симпатии к коммунизму: мол, Чаплин не хочет принимать американское гражданство. Перед кинотеатром, где шёл фильм «Месье Вирду», состоялась демонстрация. Люди кричали: «Чаплин — прихвостень красных! Прочь из Америки!»
Семейство Чаплинов оставалось в Америке до тех пор, пока не был закончен знаменитый фильм «Огни рампы». После его выхода на экраны по всему миру снова заговорили о великом таланте Чарли Чаплина. И лишь Америка молчала, продолжая травлю...
Тогда Чарли и Уна приняли решение уехать в Европу. Но даже процесс выдачи проездных документов был полон унижений: им предъявили претензии в несуществующих налоговых долгах.
Ещё на теплоходе Чарли Чаплин получил радиограмму о том, что ему запрещён въезд в США до тех пор, пока он не ответит на обвинения эмиграционной комиссии. Прочитав радиограмму, Чаплин решил поставить точку на своих отношениях с Америкой, где он прожил сорок лет.
В поддержку мужа Уна Чаплин отказалась от американского гражданства...
Прибыв в Европу, Чаплины поселились в Швейцарии в местечке Веве, купив дом с участком в тридцать семь акров и садом с фруктовыми деревьями. Уна сама распоряжалась хозяйством. И лишь в воспитании детей ей помогали две нянюшки. Она устроила их быт таким образом, чтобы Чарли мог свободно заниматься творчеством.
Он продолжал писать сценарии и сочинять музыку к кинофильмам.
У Чаплинов родилось ещё четверо детей: дочери Джейн и Эннет Эмили, сыновья Юджин и Кристофер, который появился на свет, когда Чарли Чаплину исполнилось 72 года.
Чаплин писал о том, как он счастлив в своей семейной жизни: « Когда я возвращаюсь домой и слышу шумную возню детворы, плач малютки, смех и беготню старших, увещевающий голос жены, тогда я говорю себе: слава Богу, я опять дома…»
Чарли Чаплин умер в возрасте 88 лет. Его любимая жена Уна оставалась с ним до конца его дней.
Елена Карчевская
|
| |
| |
| Пинечка | Дата: Воскресенье, 14.01.2024, 09:50 | Сообщение # 373 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1536
Статус: Offline
| 
Фото из архива Жанны
Жанна Мурниекс: «Каждое утро он говорил мне: «Главное, что мы вместе...»
Ей было 19, ему – 56. Она была девочкой из хорошей семьи, бегала на курсы в Академию художеств, демонстрировала модели, увлекалась поэзией и живописью, обожала кино и театр. У неё не было ничего, кроме молодости и красоты.
У него был талант от Бога, признание, звания, награды, руководящая должность, высокое положение в обществе, семья и двое взрослых детей.
Их встреча была как разряд молнии. Он оставил семье дом и квартиру. Остался без прописки, денег и жилья.
Её абсолютно не интересовали его доходы. Она дышать не могла без него и его картин.
Они прожили 33 года, не расставаясь.
Каждое утро он говорил ей: «Главное, что мы вместе».
Тринадцать лет назад не стало художника Лаймдота Мурниекса...
Сегодня его любимая женщина, муза и жена Жанна рассказывает эту потрясающую историю любви.
Наверное, к этой встрече я готовилась всю жизнь. Лет с пяти часами разглядывала репродукции. Читала книги и смотрела фильмы о художниках. Любила рисовать. После школы поступила на курсы в Латвийскую академию художеств. Занималась в студии Германиса. Параллельно работала колористом в компании художников-модельеров, демонстрировала модели.
Однажды Германис сказал: «Ты создана, чтобы позировать» и привёл меня в студию известного художника Мурниекса, где нужны были модели. Там я впервые увидела Лаймдота, который вообще-то был старше моего папы. Студией руководил именно он.
Тогда я не говорила по-латышски. Лаймдот что-то говорил, а я ничего не понимала.
Он удивился: «Ka? Па висам? Ес теви милу, дод ман эст». С этих фраз – «Я тебя люблю. Дай мне поесть» - начался мой латышский язык.
«Вы знаете, мы пишем обнажённую натуру», - объяснил он. Я подумала и решила попробовать. Ну а что такого? Всё-таки я воспитана на хорошей зарубежной литературе...
Что я пережила в этот вечер, не описать словами. Когда на тебя смотрят сорок пар глаз, испытываешь чувство неловкости и стыда, а в голове лишь одна мысль: поскорее унести ноги. Длился сеанс часа четыре. Потом я быстро оделась и пошла к выходу. Но между мной и дверью вдруг возник Лаймдот: «Куда вы? Вы приняты. Союз художников будет вам платить».
Я ответила: «Нет, я не буду позировать обнажённой».
Тогда он спросил: «А портрет? Можно написать ваш портрет?»
Я молчала так неприлично долго, как будто знала, что от моего «да» или «нет» зависит судьба. «Ну хорошо, портрет можно».
– «Тогда я вас жду завтра».
– «Завтра я работаю».
– «Тогда я вас жду после работы». И я пришла.
Это была студия живописи Союза художников на Элизабетес, 57. Лаймдот её основал и руководил ею 40 лет. Я вышла из антикварного лифта, увидела распахнутую дверь. В зале горел камин. Звучала музыка Баха. Разносился аромат кофе...
А он увидел, что из моей маленькой сумочки торчит книга и спросил: «Что вы читаете?» Я показала. Это была Франсуаза Саган «Немного солнца в холодной воде». Он сказал: «Момент». Вышел и принёс точно такую же книгу на латышском языке.
Мы с ним одновременно читали одно и то же.
Потом мы сидели у камина, пили кофе, говорили о Саган. И он сказал мне: «Я буду вашим лучшим другом». И действительно стал. На 33 года.
Я приходила в студию Мурниекса каждый день. Он писал мой портрет. Не заканчивая один, начинал второй. Потом начинал третий...Не сразу я поняла, что это была продуманная многоходовая операция, чтобы меня задержать.
Я видела, что он потрясающе талантлив. Могла часами смотреть, как он смешивает краски, думает, пишет... В выходные он просил прийти в 9 утра. А мне чтобы встать так рано, лучше вообще не ложиться. Я говорила: «Лаймдот, вы деспот». А он отвечал: «Пойдём в музей».
Мы обошли все рижские музеи...
Это было утро накануне нашего знакомства. Помню, я проснулась, подошла к окну. Светило солнце... И вдруг почему-то подумала: это солнце светит не для меня...
И почти сразу после этого я познакомилась с Лаймдотом, у которого в каждой картине – солнце. Он потом часто пояснял: «Солнце символизирует мою жену Жанну». Но для меня солнцем был он сам. Через всю нашу жизнь прошла эта фраза – «немного солнца в холодной воде».
Это не только название книги Саган. Это строчка из Элюара: «И я вижу тебя, и теряю тебя, и скорблю. И скорбь моя напоминает немного солнца в холодной воде».
Лаймдот - символист. Деревья на его картинах – это люди. Солнце – это жизнь, любовь.
Встреча наша случилась в 1978 году. Он только что прилетел из Токио, где была его персональная выставка в галерее «Гекоссо». Японцы представляли двух «русских художников» – Шагала и Мурниека. Выставку открывал посол Советского Союза Полянский.
Были приглашены крупные коллекционеры. Почти все картины были раскуплены. Цены на искусство в Японии просто сумасшедшие. А художники – небожители.
Когда я увидела каталог этой выставки, то онемела: на обложке была картина Мурниекса. И это была я.
Я не могла поверить глазам и не понимала, как это объяснить. Все, кто видел этот японский каталог, говорили: «О, это же вы!»
Лаймдот не хотел продавать этот портрет. Он считал его своей большой творческой удачей. Но его купили прямо на открытии выставки.
Вернувшись в Ригу, через три дня он встретил меня и объяснил это так: «Я не хотел с этим портретом расставаться, но, отдав его, я заплатил Вселенной за встречу с Жанной».
Лаймдот удивлял меня каждый день. Он звал меня «Жанночка-Жанночка» (вот так, дважды повторяя имя) и был очень нежен. У него были потрясающие голубые глаза. Они всегда смеялись.
Ему нравилось во мне всё. И для меня стало откровением, что я красивая.
В детстве у меня было достаточно жёсткое воспитание. А с Лаймдотом выросли крылья. Он дал мне свою палитру, краски: «Жанночка-Жанночка, ты должна писать, у тебя хорошо получается».
Я долгое время недоумевала, почему он выбрал меня, чего ему не хватает. У него было всё в этой жизни – признание, награды, деньги. Всё, кроме любви. И вот, когда пришла любовь, он легко всё оставил. Ради меня.
Пять лет я была с Лаймдотом на «вы». Но как же часто мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать шипение за спиной: «Разбила семью! Соблазнила известного художника! Ей нужны только его деньги!»
Он дарил мне духи и дорогие украшения, а я отказывалась брать. Говорила: «Если вы хотите сделать мне подарок, пусть это будет ваша картина»...
Как же я ненавидела сплетников. Я любила его, но замуж не собиралась. Хотела учиться, стать художником- модельером.
Но злые языки сделали своё дело. В какой-то момент отчаяния я решила, что выйду замуж за первого встречного, чтобы уравнять статус и закрыть рты родственникам и «доброжелателям" .
По-русски это называется "Повеситься на воротах у барина".
Отправилась на карнавал в Академию художеств, выбрала самого красивого студента, высокого блондина с голубыми глазами, и танцевала с ним всю ночь. Смутно помню, как наутро оказалась в номере гостиницы Riga. Блондин стоял спиной к окну, неотразимый, как статуя Давида. Он спросил: "Ты станешь моей женой?" – «Да», - ответила я.
Замужество моё продолжалось полдня и одну ночь. Я быстро поняла, что так не могу, и приняла решение – бросить всё. Улетела в Москву, поступила в Художественную школу...
А потом сильно заболела. Три недели я валялась с температурой сорок, одна, в квартире на Патриарших прудах. Беспрестанно звонивший телефон сводил с ума. Наконец я взяла трубку. Это был он - единственный, кого я любила в этой жизни. Лаймдот.
«Жанночка, я в аэропорту. Говори адрес. Я еду».
Когда раздался звонок в дверь, я открыла... и мы оба не узнали друг друга. Передо мной стоял вылитый Жан Габен. Он выглядел безупречно, как с обложки журнала Elegance. Ну а перед ним стояла девушка с длинными волосами, от которой остались только глаза, губы, кожа и кости. Болезнь, голод и высокая температура практически меня сожгли: за 21 день я потеряла 19 килограммов...
Он не отходил от меня ни на шаг, сидел рядом, кормил с ложечки, водил на прогулку. Всё прощал, любил и спасал.
Через десять лет мы поженились. Помню, по телевизору показывали интервью с Ростроповичем, где на вопрос «Правда, что вы сделали предложение на третий день знакомства?» он ответил: «Да, я потерял два дня».
И вдруг Лаймдот сказал: «А я, дурак, потерял десять лет»...
Мы жили в его мастерской, на чердаке пятиэтажного дома. Его жена жила в квартире напротив. Он оставил семье квартиру, трёхэтажный дом в Лиелварде, деньги, картины. И хотел только, чтобы ему дали дышать, любить и писать. Лаймдот научил меня другим ценностям.
Он не скрывал наших отношений, не прятался. Мы везде ходили, взявшись за руки. Он был заслуженным деятелем культуры Латвии. А также Польши. Имел ордена и награды. Его жена писала жалобы в МИД и в Общество дружбы. В Союзе художников, где он был сопредседателем правления, его разбирали на собрании.
Я об этом узнала только через 20 лет...
Лаймдот учил меня правильно относиться к происходящему. Я максималистка. У меня всегда - чёрное или белое. Да или нет. Спрашивала у него: как мне поступить? А он улыбался: «Можно так и так. Какая разница? Главное, что мы вместе. Будем пить кофе с пирожным».
Тогда в Москве он спас меня. А через 20 лет его спасла я.
Ему было 84 года, когда случился тяжёлый приступ. Он заболел первый раз в жизни. Нужна была срочная операция. Добрый доктор сказал: день-два, и мы потеряем вашего мужа. Я возмутилась: «Он что, пуговица? Делайте что-нибудь».
Но он отказывался от операции. Врачи боялись, что не выдержит сердце.
Тогда я сказала Лаймдоту: «Понимаю, что ты прожил потрясающую жизнь, но сделай это ради меня». И он согласился.
Я подписала все бумаги и взяла ответственность на себя. Конечно, мне было страшно.Четыре часа шла операция, а я сидела под дверью. Когда он открыл глаза, сразу увидел меня. Но он не мог шевелиться. Только шептал: «Жанночка-Жанночка».
Лаймдот лежал в отдельной палате. Я уезжала от него только, чтобы покормить кота и приготовить еду. Умоляла всех: делайте что-нибудь. Где физиотерапевты?
Мне сказали: в этом возрасте не полагается.Однажды ночью меня вызвал дежурный врач. И сказал открытым текстом: «Ты понимаешь, что он никогда не будет ходить? Он никогда для тебя не напишет ни одну картину. Его надо или в дурку, или в дом престарелых. Зачем тебе этот старик?»...
По гороскопу я Львица. Вовсе не кровожадная. Но в этот момент мысленно разорвала его на куски и ответила: «Желаю, чтобы в ваши 84 года рядом был хотя бы один человек, который не сдаст вас ни в дом для престарелых, ни в дурку, как вы выражаетесь . Кто будет вас любить, уважать и обожать. Но для этого вам надо стать Лаймдотом Мурниеком!"
И забрала мужа домой.
Мне привезли неподвижное тело, положили на диван. И уехали. А я осталась с ним одна, совершенно не понимая, что делать и как его лечить. Позвонила семейному врачу. Но она отказалась приехать, сказав: «У вас же там нежилое помещение, чердак без адреса. Куда я поеду?»
Позже я поняла, в чём дело: первая жена Лаймдота была медиком и по странному стечению обстоятельств он попал в отделение, где она долго проработала, только этажом выше. В итоге в палату Лаймдота постоянно приходили медики - посмотреть на меня...
Я просила дать направление на реабилитацию в санаторий. От меня отмахивались.
Но потом сказали, что надо ехать в Яундубулты, где меня будет ждать врач. Я поехала. Меня встретили и сказали: «Мы выделим вашему мужу лучшую комнату». А на табличке у входа было написано «Дом социального ухода». Мне понадобилось три минуты, чтобы понять, в чём дело. Вылетела оттуда пулей, в слезах.
Я поняла, что помощи ждать неоткуда. И что, очевидно, родственниками поставлена задача – определить его в дом престарелых, причём моими руками. Но я подумала: справлюсь.
Не знаю, откуда приходят эти знания. Никакого опыта ухода за больными у меня не было. Ему было 84 года. А мне на 37 лет меньше. С ним я всегда была маленькой девочкой, жила как у Христа за пазухой. И вот в одну ночь я стала взрослой. Из Жанночки-Жанночки превратилась в ту, которая всё может.
Лаймдот всю жизнь мне повторял: «Надо учиться, надо работать, надо действовать. Это залог успеха». Я пропускала эти слова мимо ушей. Но в ту ночь, после операции, когда я металась по комнате с мыслями «Что делать? Что делать?», вдруг вспомнила эту фразу: надо учиться, надо работать, надо действовать. И я сказала себе: думай, Жанночка, думай. Голова тебе не для шляпы с перьями.
Лекарства, которые ему назначили, стоили 650 и 700 латов. Я позвонила знакомым владельцам компаний. Кто-то из них купил картины. Так появились деньги на лекарства...
А дальше я просто день за днём делала одно и то же: кормила с ложечки, каждый день наполняла ванную, выливала туда несколько флаконов хвойного экстракта, соль Мёртвого моря. И он лежал в ванной от завтрака до обеда. А я пела ему и читала стихи. Делала свежие соки. Потом я поднимала его из ванной. Как мне это удавалось, не знаю. В спине всё время что-то щёлкало.
Я придумала специальный стул на колёсиках, отломала спинку, заказала специальные ручки. И сажала его на этот стул. Потому что инвалидные кресла были тяжёлые и неповоротливые. Если бы он сел в кресло, уже не встал бы.
Сначала он только шептал мое имя. Через месяц он начал садиться, потом он стал держать сам ложку. И вот так, шаг за шагом, мы двигались вперёд. Без врачей.
И ещё. Когда мне сказали, что муж никогда ходить не будет, я пошла в обувной магазин и купила две пары шикарных туфель. Принесла, поставила на стол и строго сказала: будешь ходить и носить это. Покупала ему брендовую одежду. Одевала его дома так, будто он прямо сейчас поедет на приём в посольство.
Если бы меня спросили, я сказала бы: не верьте никому. Верьте в себя. Нет ничего непреодолимого.
А потом он встал на ноги. Случилось это так: я купила телевизор и ждала мастера, который должен его настроить. Оставалось время, и я выбежала из дома оплатить счета. А мастер приехал раньше. Он долго стучал и звонил в дверь. И когда я наконец прибежала и мы вошли, я с ужасом увидела, что Лаймдота на диване нет.
Я чуть с ума не сошла. Начала бегать по мастерской, искать его. Сразу даже не заметила, что он сидит на стульчике в коридоре. Я тогда смеялась и плакала одновременно. Мастер решил, что мы оба сошли с ума. А Лаймдот сказал: «Понимаешь, было столько звонков и грохота, я подумал, что тебе надо открыть дверь. И встал».
Его подняла мысль, что мне нужна помощь...
Фото из архива Жанны
Через несколько месяцев он уже смог выйти из дома. 8 Марта мы вместе поехали в галерею на открытие его выставки «Шерше ля фам».
И знаете, что я скажу... Все 33 года я прожила с ним очень радостно. Но эти последние пять лет, после болезни, были самыми радостными.
Лаймдот умел создавать сказку. Мы садились утром завтракать и он говорил: «Давай зажжём свечи». И мы зажигали. Я заводила старинную шарманку немецкой фирмы. Ставила пластинку и мы завтракали при свечах, под Штрауса.Он часто повторял: «Жизнь прекрасна. Жить – это удача».
А меня называл: «моя француженка». Я шутила: француженка может из ничего приготовить шляпку, салатик и скандальчик. А я с тобой ни разу не поссорилась...
Лаймдот был лёгким, светлым человеком. Но за этой лёгкостью и улыбчивостью была скрыта такая работа мозга... Для него писать было, как дышать. Его не интересовало, купят ли это. Он мог часами сидеть и смотреть на мольберт, так что казалось: уснул. Нет, он не спал. Просто смотрел из-под ресниц на картину и думал...
Каждое утро он покупал мне розу. Когда мы жили в студии на Элизабетес, он по утрам спускался вниз, заходил в кондитерский магазин и в цветочный. И приносил мне розу.
Я всю жизнь курила. Мне это нравилось. Предпочитала тонкие сигареты Vogue с ментолом. Всегда две подряд. Лаймдот не курил никогда.Однажды он спросил: «Жанночка! Ты куда?» – «В ванную, Лаймдот. Я покурю?»
– «Кури здесь. Я скучаю без тебя».
– «Лаймдот, милый, сигарета курится три минуты».
– «Я СКУЧАЮ БЕЗ ТЕБЯ, КОГДА ТЫ В ВАННОЙ!»
В горле застрял комок, пальцы сжали пачку сигарет, и я услышала собственный голос: «Я больше не курю. Баста».
В тот апрельский день мы не могли знать, что нам оставалось быть вместе два месяца. Больше я не курила...
Он говорил своим друзьям: «Моя Жанночка всё делает правильно. Она просто ангел». На выставке его памяти многие вспоминали, что он называл меня ангелом-хранителем. И ещё он любил повторять: «Моя Жанночка может всё. Если захочет».
Сейчас его нет, и мне не с кем посоветоваться. Но странное чувство: когда я его похоронила, я как будто получила ответы на все вопросы, какое-то тайное знание. Когда я подхожу к большим мансардным окнам в мастерской, смотрю на небо и что-то загадываю, оно непременно сбывается. Но прошу я редко. Чаще благодарю.
После операции он прожил пять лет. В мае 2011 года мы отметили его 89. А ушёл он 2 июня 2011 года. За 11 лет до своего столетия. На 11-й день после своего дня рождения.На часах застыли цифры – 11.11.
Лаймдот любил цифры, изучал нумерологию. И я тоже поняла, что мы живём в мире чисел. Что все в этом мире предопределено. И если мы чего-то не знаем, не значит, что этого нет...
Как я не умерла вместе с ним, не понимаю. Семь лет я просыпалась и думала: что я здесь делаю? Зачем я проснулась? Вставала, выпивала чашку кофе и ехала к нему на кладбище.
Всё оборвалось, а я осталась с ощущением, как будто не успела ему сказать, как сильно я его люблю.
Но на самом деле успела. Все эти годы мы каждый день признавались друг другу в любви. Спрашивала его: «Я сегодня говорила, как сильно тебя люблю?». Он отвечал мне: «А я больше».
Я говорила: «Насколько больше?». А он распахивал руки, как будто весь мир хотел обнять: «Вот настолько».
В эти трагические 11 часов 11 минут я держала его за руку, а другой рукой тампоном ему губы смачивала. И сказала: «Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?». А он ответил одними губами: «Я больше...» И стало так тихо и темно... Словно зашло солнце.
"Он был мой мальчик, мой мужчина, мой любовник, мой муж, мой лучший друг, мой художник, мой мир, мой бог! В нём не было ни капли фальши. С ним всё было просто, ясно и радостно, и он всегда и во всём был прав. Ради него я похудела на 52 килограмма и была готова абсолютно на всё, только чтобы видеть в его голубых глазах счастье и желание жить и любить"
|
| |
| |
| papyura | Дата: Вторник, 20.02.2024, 12:52 | Сообщение # 374 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1671
Статус: Offline
| Необычную историю репатриантки публикует израильский женский журнал "Ла-Иша".
Анна Стефан, актриса и режисёр, - старшая из пяти дочерей супружеской четы журналистов. Жиёт в Тель-Авиве. Родилась в Сибири. Когда ей было 5 лет, семья переехала сначала в Украину, а затем в Беларусь.
"Когда я училась в первом классе, учительница спросила, кто я по национальности. Я могла облегчить себе жизнь и сказать, что русская. Но я ответила, что еврейка. "Смотрите, дети, жидовочка, не вздумайте с ней разговаривать", - сказала учительница классу. С тех пор школьные хулиганы избивали меня на переменах и по дороге домой"...
"Когда мне было 12 лет, распался Советский Союз, и мы переехали в Минск, где родились родители. В постсоветское время в городе начал действовать Сохнут, который открыл еврейскую школу - впервые в жизни я стала учиться в еврейской среде и познакомилась с другими евреями. Это было потрясающее время. Мы изучали ТАНАХ и даже знакомились с израильской политикой. Забавно: когда я репатриировалась в Израиль, я ещё не говорила на иврите, но могла рассказать о том, что такое МЕРЕЦ, Ликуд и Авода".
 Анна Стефан в школьные годы (Фото: частный архив)
"В 15 лет я решила уехать в Израиль по программе НААЛЕ. Мне вовсе не было страшно, я относилась к этому как к приключению, а родители меня поддержали, поскольку понимали, что мне будет лучше в Израиле.
Нас поселили в кибуце Мишмар ха-Эмек, а шефство надо мной взяла семья из соседнего кибуца. Двора Бен-Давид, принявшая меня в семью, до сих пор для меня как мама".
"Если бы я знала, насколько в Израиле будет трудно, то не уехала бы одна. В те годы было много предрассудков по отношению к русскоговорящим репатрианткам. Однажды старшеклассник крикнул мне в столовой: "Шлюха". У меня в руках был поднос, а на нём тарелка с недоеденным супом. Я развернулась к обидчику и выплеснула ему на голову содержимое тарелки. Тот был в шоке. Это изменило отношение ко мне. Я рано поняла, что в Израиле нельзя давать себя в обиду".
"Проведя год в Мишмар ха-Эмеке, я с двумя подругами переехала в интернат "Давид Разиэль" в Герцлии. К моменту окончания школы родители с сёстрами сделали алию и поселились в Ашдоде. Я хвасталась перед ними своим хорошим ивритом, но на этой почве бывали курьёзы. Однажды, придя с сестрой в магазин, я попросила "каменный сок" (миц-аваним). Продавец переспросил несколько раз. Я разозлилась, а он рассмеялся: "Может быть, виноградный сок (миц-анавим)?"
"Мне было, наверное, лет двадцать. Болтала как-то на работе с парнем. Вдруг он дотронулся до моей руки и спросил: "Сестрёнка, что с тобой?" В Советском Союзе было не принято просто так прикасаться к другому человеку. Я отреагировала с неуместной резкостью: "Прости, но я не твоя сестра, у меня нет братьев, только сёстры. Зачем ты меня трогаешь?" Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что это просто такое выражение".
"Закончив театральную школу "Бейт-Цви", я работала корреспондентом российского канала НТВ. Затем училась актёрскому мастерству и режиссуре в Лондоне. Вернувшись в Израиль, снялась в нескольких сериалах, была обозревателем по вопросам культуры на 9-м канале, сняла документальный фильм. Теперь преподаю театральное искусство и шахматы. Сейчас играю в спектакле, который называется "3++". Он поставлен по мотивам чеховских "Трёх сестер". Основная тема постановки - неопределённое будущее и надвигающаяся катастрофа. Даже после 28 лет в стране у меня сильный русский акцент - роль израильтянки мне вряд ли дадут".
"Родители прожили в Израиле 7 лет и вернулись в Беларусь. Одна сестра осталась в Ашдоде, другая живет в Варшаве, третья в Берлине, а четвёртая в Минске. Когда в Израиле началась война, родители сказали: "Приезжай в Минск". Но я не уеду в такое время. У меня нет другой страны.
- Какую советскую привычку стоило бы перенять израильтянам?
- Нет ничего постыдного в том, чтобы быть джентльменом.
- К чему ты никогда не сможешь привыкнуть в Израиле?
- К тому, что многие не понимают, что такое личное пространство. Не наваливайтесь на людей в очередях.
- Какое у тебя любимое место в стране?
- Старый город в Иерусалиме. Попав туда впервые, я расплакалась...
|
| |
| |
| Щелкопёр | Дата: Суббота, 23.03.2024, 09:36 | Сообщение # 375 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 334
Статус: Offline
| Внук гениального русского композитора Сергея Рахманинова — руководитель Международного фонда им. Рахманинова в Швейцарии Сергей Борисович Рахманинов — незадолго до своей смерти впервые в жизни поведал о семейной тайне.
Он рассказал корреспонденту «АиФ» о белой сирени и удивительном любовном треугольнике длиною в жизнь, в котором жил его знаменитый дед.
— О Сергее Васильевиче в музыкальной среде сложилось крайне неверное мнение. Мол, композитор страдал постоянными депрессиями. В реальности же он очень любил смеяться.
А что касается депрессии, то эту ложь распространила, как ни странно, горячо любящая жена композитора. Моя бабушка сделала это, чтобы сохранить миф об идеальном союзе с моим дедом. Религиозный брак, мировая слава, все восхищаются великолепной парой. Наталья Александровна поведала мне за полгода до кончины: «Выслушай мою горькую истину. Я хочу освободить свою душу от греха».
И попросила больше 40 лет никому этого не говорить. Сегодня я впервые открываю завесу семейной тайны.
Когда Сергей Рахманинов создал Первую симфонию, её ожидал полнейший провал. Пьяный дирижёр Глазунов абсолютно не понял произведение и дирижировал соответствующе. Реакция русской прессы и публики в Санкт-Петербурге оказалась ужасной. Сергей Васильевич испытал совершенно жуткий психологический удар. 3 года после этого после провала Рахманинов музыки не писал, в меланхолии лежал в постели и не хотел вставать. А в Москве тогда уже зарождалась психотерапия. И Рахманинову посоветовали известного гипнотизёра, психиатра доктора Даля. У него была дочь Лана. Рахманинов влюбляется в эту яркую красавицу-иудейку.
Свой Второй концерт он посвящает доктору Далю, который вывел его из состояния полной прострации. Но невеста и двоюродная сестра Рахманинова Наталья Александровна прекрасно понимает: вдохновением, истинной музой была дочь психиатра.
Наталья страдает, что её жених, который дал обещание перед всей семьей жениться на ней, увлечен другой. За несколько минут до исполнения Второго концерта моя бабушка, которая всегда была рядом с Рахманиновым, заставила его изменить надпись и посвятить Второй концерт ей. Она сказала: «Если ты не исправишь надпись на нотах, я не выйду за тебя замуж и скажу, что ты меня обесчестил. А ведь ты дворянин и прилюдно обещал на мне жениться. В итоге твоя репутация будет испорчена».
Потом, когда проверяли первую страницу рукописи, действительно обнаружили старое посвящение — доктору Далю...
Почему Рахманинов поддался на этот шантаж?
Не только из-за того, что должен был сдержать слово дворянина жениться.
Причиной было ещё и то,что родная тётка, мать Натальи, подобрала его, кормила, поила, купила первое пальто, когда Рахманинов был нищим и голым. Ведь его отец проиграл в покер все деревни, всё имущество своей жены.
Рахманинову Наталья Александровна никогда не нравилась, она всегда была объектом его насмешек: «Чёрная, как галка, тощая, как палка, мне тебя жалко, девка-Наталка». Это правда, в смысле сексуальности и сексапильности всё в моей бабушке было антиженское. Худющая, длинная, костлявая, некрасивая.
Но зато она с юности безумно любила этого высокого юношу с огромными ручищами, который живёт в своём мире музыки. Она была для композитора супругой, мамой, сестрой. Но ему не хватало огня, страсти, которые давала ему дочь профессора Даля Лана.
Наталья Александровна знала, что многие годы Сергей Васильевич любил другую женщину, встречался с ней. И жена Рахманинова решила преподнести его визиты в дом врача как лечение. Вот отсюда и появилась легенда о тяжёлой душевной болезни Рахманинова. Наталье Александровне было выгодно представить дело именно таким образом перед обществом. Хотя на самом деле композитор ходил в дом Даля, чтобы встретиться с женщиной, которую он безумно любил.
На все концерты Рахманинова Лана всегда приходила с белой сиренью.
Если бы это было в Италии, законная жена запустила бы туфлей в любовницу, увидев её на выступлении мужа. Но Наталья Александровна, видя Лану в зале, никогда и слова не сказала. 40 лет эта история была тайной и никто об этом не знал, только участники этого любовного треугольника.
А дальше была душераздирающая история. Лана совершила невероятный подвиг.
Это она достала визы для Сергея Васильевича и его семьи, чтобы они буквально перед самым закрытием границы сумели выехать через Финляндию в Швецию, куда король пригласил Рахманинова. Лана знала, что прощается со своей любовью, но, тем не менее, чтобы спасти его, пошла на это.
А потом Лана эмигрировала в Соединенные Штаты и случайно увидела там афишу Рахманинова. Она даже хотела уехать из США, чтобы не разрушить стабильную семью Рахманинова. Но не нашла в себе сил, слишком любила его.
Когда они с Рахманиновым наконец-то встретились, его сердце стало биться в полную силу. И Наталья Александровна, видя, что на концертах снова стали появляться букеты белой сирени, снова молчала.
Это был своеобразный подвиг — она ни разу не потребовала от Рахманинова, чтобы Лана не посещала его концерты, ни разу не устроила семейной сцены. У бабушки с дедушкой вообще были идеальные с виду отношения, они ни разу не повысили друг на друга голоса.
На самом деле Сергей Васильевич себя всю жизнь карал. Отношения с двумя женщинами мучили его. Если послушать его музыку, возникает ощущение, что это грешник, который просит прощения. Там есть вина. Не только из-за того, что он покинул родину, не только из-за того, что у него был разрыв с матерью, которую он оставил в России и потом с ней практически не общался. Не только из-за того, что он оказался в благополучной Америке, а родная страна была в пучине Второй мировой войны. Всё это Сергей Васильевич очень тяжело переживал.
Но ещё была и эта жизнь втроём, когда он не мог ни одну, ни вторую женщину из своего сердца выкинуть. Наталья была для него абсолютно всем в доме, в быту.
А Лана вдохновляла его либидо, благодаря этой красивой женщине из-под его пера много лет выходили величайшие произведения...
Сергей Васильевич курил без перерыва. Когда он умирал в Калифорнии от рака, Наталья Александровна послала шофёра в Беверли Хиллз за Ланой.
Она приехала.
В предсмертный момент Рахманинову вдруг послышалось, что на улице исполняют его музыку. Он тихо-тихо сказал: «Послушайте... Моя «Всеношняя» звучит».
У изголовья умирающего Рахманинова в тот момент стояли две женщины
|
| |
| |
|
