| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
линия жизни...
| |
| Рыжик | Дата: Пятница, 19.09.2025, 14:56 | Сообщение # 586 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 319
Статус: Offline
| Его хвалил Булгаков, уважал Бродский и как брата любил Гроссман. Но в народ поэта Семёна Липкина пускать боялись.
Первую, совсем тонкую книжку стихов, написанную на исходе нэпа, сразу же запретили. «Что я там мог такого крамольного написать, 18-летний парень? ...оказалось, в одной из поэм недостаточно “раскрыл” вопрос борьбы с “кулаками”», – вспоминал Семён Липкин.
Но вместе с запретом молодой поэт неожиданно удостоился похвалы самого Михаила Булгакова. «Молодой пиит! – заявил тот. – Вы хорошо начинаете, коли цензура вас запретила!»
Жизнь Липкина была полна подобных встреч и знакомств. Его стихи ругал Осип Мандельштам, но печатал Максим Горький. В 60-е добрая половина советских писателей отказывалась здороваться с ним за руку – считала за диссидента. А он сам увлечённо ругался с другим «нерукопожатным» – Василием Гроссманом... потому что тот был коммунист, а Липкин верил в Б-га.
Он родился в Одессе в 1911 году в семье закройщика Израиля Липкина. В семь лет пошёл в местную гимназию – и тогда же, по его словам, начал сам писать стихи.
«В гимназии я был единственным еврейским мальчиком. Да и то – не попал бы туда, не “спаси” меня православный батюшка», – вспоминал Семен Липкин: на вступительном экзамене по литературе ему выпало рассказать наизусть «Песнь о вещем Олеге» Пушкина. Липкин рассказал, но преподаватель так хотел завалить его, что стал придираться: а назовите столицу Хазарского царства? А на каком языке говорили хазары? Липкин запнулся. Тут и вмешался православный священник: «Хазары – по крайней мере, знатная их часть – пользовались наравне с хазарским языком заодно и ивритом. А мальчика мы берём!»
Одесса того времени была настоящей кузницей талантов: там работали Бабель, Катаев, Багрицкий.
К последнему, не зная его в лицо, гимназист Липкин и попал на встречу – когда принёс стихи в местный журнал. Тот немедля вынес строгий вердикт: «Плагиат! Вы последние строки, извините меня, стырили у Гумилёва!» Липкин признался, что вообще не слышал о Гумилёве. После этого Багрицкий сменил гнев на милость: взялся курировать молодого поэта, а позже настоял, чтобы Липкин переехал в Москву. Тот послушался.
Но сразу по приезде в столицу влип в скандал.
На собрании в редакции журнала «Молодая гвардия» все читали о стройках и совхозах – а Липкин взял и продекламировал что-то совсем другое: «Вступаем в молельни, / Читаем молитву Кадиш, / Но кто объяснит, почему / Все просим и просим, / А дать ничего не хотим / Творцу своему?»
«Скандал был жуткий! – вспоминал сам Липкин. – Мне посоветовали учиться у “хороших” комсомольских поэтов». Одессита-провинциала неожиданно выручил Максим Горький, напечатавший одно из стихотворений Липкина в газете «Известия». После этого тиски цензуры ненадолго разжались – последовали публикации в советских «толстых» журналах и альманахах.
Молодым поэтом заинтересовался Осип Мандельштам. «Он мои стихи разделил на три группы. Одна была очень большая, он о ней ничего не сказал – значит, ерунда. Другая поменьше – подверглась критике. А третья – в ней оказалось всего одно стихотворение – ему понравилась. Мандельштам позвонил другу, и меня напечатали в “Новом мире”».
Увы, совсем скоро у Липкина вышла та самая «тоненькая» книжечка стихов с недостаточно проработанным «кулацким» вопросом – и поэта забыли на полвека. «РАПП – Российская ассоциация пролетарских писателей – окончательно победила и старалась съесть всех крупных и важных писателей. А уж о молодых и беспомощных и говорить нечего – так я и мои друзья оказались среди тех, кто не мог печататься», – рассказывал поэт.
Ради «хлеба насущного» он взялся за переводы.
Самостоятельно выучил персидский язык, стал интересоваться иранским, таджикским, калмыцким эпосами и к началу войны Семен Липкин закрепил за собой славу главного в СССР специалиста по литературе Средней Азии.
Саму войну провёл на фронтах. Удивительным образом и тут он попал в самые экзотические войска – сначала в кавалерийскую калмыцкую дивизию, затем в Волжскую флотилию.
В 1958 году новую попытку открыть Липкина советскому читателю предпринял Александр Твардовский – на тот момент он руководил журналом «Новый мир». Но экс-одессит опять всё испортил: написал стихотворение «Призраки» – глубокое, личное размышление о Б-ге. И опять ушёл в опалу и тень.
К тому времени Липкин уже в открытую заявил о себе как о религиозном человеке. В социалистическом государстве это не встречало понимания ни в официальных литературных кругах, ни даже в среде друзей.
Одним из близких Липкину людей – почти «братом» – стал опальный автор «Жизни и судьбы» Василий Гроссман. «Мы спорили отчаянно. Он был марксистом и верил, что сама большевистская идея прекрасна – вот только вожди нам достаются плохие. У меня же была вражда к большевизму как к антибожественному, антирелигиозному порождению», – рассказывал Липкин. Но, несмотря на споры, именно он сохранил у себя одну из копий «Жизни и судьбы», которую позже тайно вывезли из страны и говорил, что за всю жизнь не встречал более близкого человека, чем Гроссман. Вдвоём они прятались на подмосковных дачах от возможных арестов, делили последнее – и до самой смерти Гроссмана в 1964-м продолжали спорить...
В 70-е Липкин начал протестовать уже в открытую: он стал участником «диссидентского» альманаха «Метрополь».
Идея принадлежала Виктору Ерофееву: решено было, что «Метрополь» будет печатать тех авторов, которым отказывают официальные издательства СССР. В декабре 1978-го 12 копий журнала отпечатали самиздатовским способом, и они «ушли» гулять по стране. Интересно, что за той полуподпольной работой в квартире Ерофеева наблюдал Владимир Высоцкий. Он приходил с гитарой и при входе всегда спрашивал: «Это здесь печатают фальшивые деньги?» «Здесь! Здесь!» – отвечали ему «самиздатовцы».
В 79-м начались репрессии.
Многих авторов альманаха исключили из Союза писателей СССР. Ерофеев рассказывал: «Семёну Липкину и его жене, поэтессе Инне Лисянской, пришлось хуже всех: они лишились почти всех средств к существованию».«Мучили где-то до 86-го года. Постоянные вызовы на “проработки”, допросы, – вспоминал Липкин те времена. – Без нас входили в дом, переворачивали вещи...
А потом – с началом перестройки – нападки неожиданно прекратились. В 87-м Липкина и Лисянскую восстановили в Союзе писателей. Последовало признание, тиражи. Хотя сам поэт грустно усмехался: «Потратил лучшие годы на молчание: писал в стол. Вот тогда бы печататься – когда был помоложе!»
Семён Липкин умер в 2003-м, не дожив нескольких месяцев до своего 92-летия. Но за десяток лет до смерти успел заслужить похвалу ещё одного из великих.
В одном из последних интервью Бродский признавался: «В некотором роде повезло мне – составлял я избранное Семёна Липкина (в 80-е в США под редактурой Бродского вышли два сборника Липкина). Такое впечатление, что он один за всех – за всю нашу изящную словесность – высказался. Спас, так сказать, национальную репутацию. Замечательный поэт: никакой вторичности. И не на злобу дня, но – про ужас дня».
М. Блоков
|
| |
|
|
| Пинечка | Дата: Суббота, 27.09.2025, 15:53 | Сообщение # 587 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1528
Статус: Offline
| В начале семидесятых в секретном отделе огромной американской авиафирмы «Локхид Мартин» работал молодой человек по имени Денис Оверхользер. Трудился он переводчиком. Работа у парня была непыльная: Денис читал по-русски и переводил на английский язык технические публикации, раздобытые в Советском Союзе, имеющие отношение к авиации.
Работа, конечно, была «не бей лежачего», но скучная, потому как всё самое интересное и секретное было тщательно вымарано недремлющими товарищами из советского КГБ. И вот однажды, на стол к Денису Оверхользеру попал совершенно НЕ секретный опус молодого московского инженера Петра Яковлевича Уфимцева. Он был издан в Москве небольшим тиражом в издательстве «Советское Радио» в 1962-м году. Научный труд назывался "Метод краевых волн в физической теории дифракции".
В своём научном труде Пётр Уфимцев описывал физико-математический алгоритм собственного создания, способный подсчитать эффективную площадь рассеяния для самолёта абсолютно любой формы. Упуская многочисленные технические подробности, подведём итог – научный труд был посвящён снижению видимости самолётов на экранах радаров.
То есть, это было готовое руководство для создания самолётов-невидимок.
От такого названия – "Метод краевых волн в физической теории дифракции" – мухи дохнут, студенты спят на парах, а гуманитарии приходят в жуткое уныние.
Однако, переводчик с характерной фамилией Оверхользер имел-таки электротехническое образование и поэтому Денис проглотил книгу целиком, а после прочтения… остался весьма удивлён и крайне обескуражен, решив, что этого Уфимцева надо бы срочно завербовать.
Но потом увидел, что всё требуемое уже честно и дотошно описано, и остаётся только сконструировать самолёт-невидимку.
Ошарашенный от неожиданно свалившегося на него счастья Денис написал докладную и побежал с ней к начальнику.
Но бюрократ не оценил доклада. Вы-таки можете не поверить, но в Америке тоже есть бюрократы. Начальника можно понять: в это время фирма «Локхид Мартин» разрабатывала истребитель F-16, а также испытывала знаменитый транспортник "Геркулес". В те годы военная катастрофа во Вьетнаме набирала обороты.
Но он продолжал настаивать.
Его послали грубо. Денис стоял на своём и пытался объяснить шефу все прелести метода краевых волн в физической теории дифракции…
На что начальник разразился громами и молниями, указав молодому специалисту на дверь.
И когда настойчивый переводчик не пожелал по приглашению шефа покинуть помещение, босс взял его за шкирку, развернул к себе спиной и мощным ударом под зад выкинул из кабинета, добавив при этом: "Занимайтесь своим делом, Оверхользер! Переводами занимайтесь! Конструкторов у нас и без вас хватает!
Взрослые американские дяди серьёзно играли в войну. Им было не до невидимок, привидений, и летания на метле.
Поэтому переводчика Дениса вежливо послали.
Но Денис Оверхользер оказался крепким орешком. Он был не просто настойчивым, он был настырным и упрямым: он добился своего и передал доклад инженерам. Те изучили работу Петра Уфимцева, подход русского физика оценили и по его методике стали рассчитывать возможные формы фюзеляжа-невидимки.
Инженеры, конструкторы и прочие специалисты компании «Локхид Мартин» упорно потрудились и через несколько лет фантастическая глыба тактического ударного самолёта-невидимки «F-117» взмыла в небо...
Шли годы. Прошла война во Вьетнаме. Кончалась и Холодная Война.
В Советском Союзе сначала грянула, а потом заглохла Перестройка. Пётр Яковлевич Уфимцев работал по специальности в Институте Радиотехники и Электроники АН СССР и жил в подмосковном Фрязино.
В 1990-м ему поступило заманчивое приглашение приехать в Штаты для чтения лекций. Уфимцев согласился и стал работать в качестве «приглашённого профессора» в Калифорнийском университете.
Пётр Уфимцев стал сотрудничать с военно-промышленной компанией «Northrop Grumman Corporation» и даже поучаствовал в создании ещё одного футуристического стратегического бомбардировщика B-2.
Всё это время американский переводчик Денис Оверхользер не забывал, кому именно он обязан взлётом своей карьеры и мечтал встретить своего гениального русского коллегу.
И вручить ему какой-нибудь орден за непреднамеренное повышение военной мощи вероятного противника. Или за действия, приведшие к обогащению капиталистического концерна «Локхид Мартин».
И вот, наконец, эта долгожданная встреча состоялась. Денис спросил у Уфимцева: "Пётр! Ну почему из самой секретной страны в мире утёк такой важный военный секрет? И почему Советский Союз никогда не создал своих самолётов-невидимок? Ведь возможности-то были!"
На что Пётр Яковлевич ответил так: "Дело было так. Написал я алгоритм. Посчитал. Попробовал экспериментально. Сошлось. Пошёл к шефу. Тот приказал перестать заниматься фигнёй и интенсивнее разрабатывать РЛС. Я настаивал. Шеф не уступал. Я продолжал гнуть свою линию. Дискуссия перешла на повышенные тональности. В конце концов, он схватил меня за шкирку и ударом футбольного нападающего пнул под зад и выставил за дверь. Я обиделся и написал монографию".
Помните аналогичный удар американского начальника по пятой точке своего подчинённого?..
Вроде бы одинаковые удары ниже спины при схожих обстоятельствах – но зато какие разные последствия!
*******
эта замечательная история прислана из Нью-Йорка Мирой Лейдерман, за что ей большое спасибо!..
|
| |
|
|
| Щелкопёр | Дата: Суббота, 04.10.2025, 05:12 | Сообщение # 588 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 338
Статус: Offline
| Сегодня картины Винсента Ван Гога стоят огромных денег, его гениальность признана во всём мире, а музеи и коллекционеры мечтают обладать его полотнами. Но мало кто вспоминает о женщине, без которой, возможно, его имя так и осталось бы в тени, а сотни произведений могли бы быть потеряны или даже уничтожены.
Именно вдова младшего брата художника, Йоханна Ван Гог-Бонгер, сумела не только сохранить наследие Ван Гога, но и сделать его знаменитым. Её история началась в момент, когда молодая женщина осталась одна — с маленьким ребёнком на руках, без средств к существованию и без поддержки близких.
Самыми близкими людьми в жизни Винсента был его младший брат Тео. Он не только поддерживал художника морально, но и полностью содержал его, ежемесячно присылая деньги, а вместе с ними —
краски, холсты, книги, репродукции.
Благодаря Тео Винсент смог заниматься живописью, не думая о хлебе насущном. Хотя до этого он перепробовал множество занятий — хотел стать проповедником,
работал продавцом книг и картин, преподавал, — только в 27 лет он серьёзно занялся рисованием и с этого момента писал практически без остановки.
Тео родился через четыре года после Винсента и заменил ему не только брата, но и друга, и покровителя. Однако поддерживал он его скорее по обязанности перед родителями, которые переживали из-за «неприкаянности» старшего сына, нежели из-за веры в его талант.
Винсент, в свою очередь, постоянно отправлял ему свои картины, и постепенно в доме Тео накопилось огромное количество работ. Бывало, что братья ссорились: художник упрекал брата в том, что тот хранит картины на чердаке и не прилагает усилий для их продажи.
Но их разногласия никогда не длились долго...
В 1888 году Тео, уже работавший в головном офисе компании “Goupil & Cie” в Париже, познакомился с Йоханной Бонгер. Она была младшей дочерью в семье страхового брокера, получила хорошее образование, свободно говорила на английском и французском, преподавала, а главное — обладала живым умом и открытым характером.
Вскоре между ней и Тео завязались отношения, они поженились и очень быстро нашли гармонию в совместной жизни. Тео знакомил жену с художниками, учил разбираться в искусстве, показывал работы брата и делился мечтой о том, что Винсент однажды ctанет знаменитым.
Старший брат не смог приехать на свадьбу: именно тогда произошла история с отрезанным ухом, после которой он оказался в психиатрической клинике.
Но Тео не терял надежды и продолжал верить в его будущее. В апреле 1890 года Йоханна наконец познакомилась с Винсентом: к тому времени у неё и Тео уже родился сын, названный в честь художника.
Казалось, дела пошли в гору — Винсент писал много, делился в письмах планами...
Но вскоре наступил трагический перелом: летом того же года он выстрелил в себя и умер через два дня, а Тео, потеряв брата, быстро угас сам.
Спустя всего полгода он скончался, оставив Йоханну вдовой с младенцем и горой картин...
Совсем недавно она считала себя счастливой женой и матерью, а теперь осталась одна без доходов и поддержки.
В доме лежали сотни полотен Ван Гога, а старший брат Йоханны, Арни, советовал просто
избавиться от них, сжечь, чтобы не загромождали пространство.
Но Йоханна верила мужу, который был говорил, что однажды работы Винсента обретут признание и ценность. В память о Тео и ради будущего сына она решила посвятить себя делу сохранения и популяризации картин.
Продав парижскую квартиру, переехала в Нидерланды, открыла пансион, занималась переводами, но главным своим делом сделала искусство.
Йоханна вступила в переписку с друзьями мужа и художника, договаривалась о выставках, дарила картины, чтобы о них заговорили, и постепенно вовлекала в это всё больше людей.
Так, бельгийский художник Эжен Бош получил в подарок портрет, написанный Ван Гогом, а затем приобрёл ещё несколько его работ. Эмиль Бернар помогал продвигать картины в галереях.
Позже Йоханна наладила контакты с немецкими арт-дилерами Паулем и Бруно Кассирерами, благодаря которым выставки Ван Гога начали проходить в Берлине.
Она работала неустанно, убеждая и споря, заражая других своей верой. Даже когда вышла замуж во второй раз за художника Йохана Коэна Госсалка, она вовлекла его в это дело, и он стал её союзником: помогал организовывать выставки, писал статьи, поддерживал её во всём.
В 1905 году в амстердамском музее Стеделейк состоялась крупная выставка Ван Гога, во многом благодаря усилиям Йоханны.
После смерти второго мужа Йоханна продолжила свою миссию одна. Она занялась публикацией переписки братьев, которая открывала миру внутренний мир художника и его сложные отношения с Тео. Её решение перезахоронить мужа рядом с Винсентом в Овер-сюр-Уазе символически соединило их навсегда.
До конца своей жизни она работала над популяризацией творчества художника и сделала всё, чтобы мир узнал его имя.
Умерла Йоханна Ван Гог-Бонгер в 1925 году, оставив сыну в наследство лучшие картины и спустя годы он открыл в Амстердаме музей Ван Гога, основанный на семейной коллекции, — музей, в котором сегодня миллионы людей со всего света знакомятся с искусством «вечного странника» Винсента Ван Гога.
©️Лилия Свиридова
|
| |
|
|
| Бродяжка | Дата: Вторник, 14.10.2025, 11:36 | Сообщение # 589 |
 настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 747
Статус: Offline
| о книге Эли Шараби "ЗАЛОЖНИК" :
https://lechaim.ru/events/vzglyad-iz-tonnelya/
|
| |
|
|
|
