| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
линия жизни...
| |
| Kiwa | Дата: Четверг, 19.03.2020, 02:58 | Сообщение # 391 |
 настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 682
Статус: Offline
| Есть в старой части Тель-Авива, на тенистых улицах Дизингоф и Бен-Иегуда плеяда уникальных старушек. Они почти прозрачны и невесомы, но хрупкость их обманчива. Они сделаны из стекла и стали, леди, взглядом останавливающие не в меру шумных подростков, полукивком выражающие одобрение и поднятием брови—порицание.
Они всегда одеты-причесаны так, как будто идут на прием к английской королеве. В ухоженных старческих ручках —модная сумочка.
Доня—яркая представительница этой исчезающей когорты.
Седая шевелюра всегда тщательно уложена, и седине придан легкий благородный оттенок. На шее нитка жемчуга — драпирует морщины. Или шейный платок, повязанный замысловатым узлом.
Она модница и интеллектуалка, посещает спектакли и оперу. Причём в плохую не ходит.
Она может вытащить душу продавцу зелени, придирчиво рассматривая каждый листик.
И никогда не выбрасывает еду.
Она и Вяцлав родились в старинном польском городе. В их еврейском квартале было много ювелиров. Доню папа и дедушка учили разбираться в чистоте драгоценных камней. Вяцлав, а он был старше, уже мог сам закрепить камни в несложном изделии.
Когда фашисты захватили город, вокруг их квартала образовали гетто.
Какое-то время семьи меняли драгоценности и домашнее серебро на еду.
А когда погнали всех женщин и детей пешком к вагонам, Донина мама вытолкнула её в толпу. И положила в карман пальтишка несколько колец, завёрнутых в письмо.
Голубоглазая и светловолосая Доня оказалась в польской семье. Её любили, о ней заботились.
Но однажды она пошла гулять с ребятами во двор, чужие дети её стали дразнить, толкнули в грязь. И она, заплакав, позвала мамочку. На идиш...
Доня пережила Освенцим.
Вяцлав, увидел её в вагонах вновь прибывших, доложил капо, что она очень хорошо понимает в драгоценных камнях.
Их не сожгли.
Обе семьи, включая маленьких братьев и сестёр, великих мастеров и очень красивых образованных и умных женщин— убили, всех.
Весь квартал.
Половину города, миллионы других.
Вяцлав построил убежище, где и прятал её в последние дни перед освобождением.
Его расстреляли, как и всех работников.
Но он выжил. Выполз из огромной груды тел — он должен был её спасти, сама она бы не смогла....
Они переехали в Израиль, поженились и прожили очень яркую и трогательную жизнь. Работали в посольствах, ездили по миру, руководили поисками семей в организации " Красный Крест".
И очень нежно и трепетно относились друг к другу. Вяцлав, был единственным человеком на свете, которого она любила.
Детей у них никогда не было.
Как и детства. Иногда Доня могла обронить фразу, что её мать бросила её в толпе...
Вяцлав умер много лет назад.
Доня осталась одна.
Одна её приятельница из Соединенных Штатов уговорила Доню погостить у них. И Доня, в 80 лет, отправилась в Штаты.
Приятельница была очень пожилой полькой, по-английски не говорила и ей пригласили сиделку из Польши.
И вот за ужином, Доня, разговорившись с польской женщиной слышит до боли знакомую историю, про девочку из гетто, про то как её любили и оплакивали. Мама этой женщины всю жизнь хранила письмо из пальто.
Пару колечек пришлось продать, а одно сохранилось. Мать уже умерла, никого в Польше не осталось, а письмо и колечко она привезла с собой.
"Да я Вам, пани, сейчас покажу..." И польская сиделка в далёкой Америке вынесла Доне письмо ... её матери.
" Любимая моя! Если бы ты только знала, как я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты жила! Я знаю, тебе будет очень больно, что я не с тобой, но у меня нет выбора. Храни тебя Бог и моя Любовь".....
Железная леди Доня, не заплакавшая ни разу за последние 70 лет, с прямой спиной и безупречным маникюром, рыдала над запиской, как маленький ребёнок и всё повторяла : "Мамочка! " ....
Их ряды редеют с каждым днем. Их почти не осталось. Этих элегантных и образованных старушек, похожих на редких птиц. Поколение — история, поколение — Пример, поколение выживших, несмотря ни на что...
Алёна Баскина
|
| |
| |
| Рыжик | Дата: Понедельник, 23.03.2020, 11:40 | Сообщение # 392 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 299
Статус: Offline
| Виктор Шендерович. Интервью по субботам
Когда мы сидели в кафе в центре Тель-Авива, и нас вяло обслуживал жеманный официант в обтягивающих джинсах, невозможно было представить, что в считанные дни мир изменится до неузнаваемости! Тогда нас согревало весеннее солнце, сопели младенцы в колясках, жующие посетители всерьёз обсуждали итоги выборов.
А мы с писателем и публицистом Виктором Шендеровичем разговаривали о том, зачем нужно государство Израиль, о битве между блогом и литературой, и о том, что такое слава.
- Виктор, кто вы: писатель, драматург, общественный деятель? Как вы себя сами классифицируете?
- Я стараюсь не заниматься дефинициями. О себе в третьем лице я стараюсь не думать. Я живу. Какое-то время назад у меня появилась такая привилегия, и я могу заниматься тем, чем я хочу заниматься. И, главное, не заниматься тем, чем я не хочу заниматься.
- А чем вы хотите заниматься?
- Я хочу заниматься тем, что кажется мне правильным.
Позавчера я работал публичным лицом, вчера – артистом и драматургом. Сегодня с утра я написал публицистический текст и опубликовал его на своей странице в "Фейсбуке". После того, как я поговорю с вами, то есть поработаю публичным Шендеровичем, пойду гулять по Тель-Авиву.
- А если выделить одно занятие, которое может вас характеризовать?
- Тогда я литератор. Писатель, если вам угодно. Это мое призвание и профессия.
Всё остальное – производное.
Я получаю удовольствие от того, что мне удаётся поставить правильные слова в правильном порядке.
Если это получается – тогда я чувствую, что сегодня я отработал, моя смена закончилась.
- У вас есть какое-то определенное расписание? Вы каждый день должны просидеть за письменным столом какое-то количество часов?
- Слава Богу, нет. Это ужас. Я живу себе спокойно, у меня нет приколоченного гвоздями графика, я не хожу на работу.
Я с утра заглянул в новости, прочитал то, что происходит с курсом рубля и написал малую часть того, что я об этом думаю. У меня возникли какие-то эмоции, раздражение или желчь, я их оформил в слова, теперь я свободен. Это заняло у меня примерно час.
Наш с вами разговор – это последнее на сегодня дело, которое у меня запланировано.
- То есть вы никуда не торопитесь.
- Нет, не дай Бог. Я через это проходил, когда семь лет работал на телевидении. Я знаю, что такое писать на скорость. Это занятие не хуже шахтёрского, но изнурительное и опасное.
Помните, как Ильф и Петров дали штатному юмористу фамилию Изнурёнков? Это очень точное определение.
- То есть это ещё не подвиг, но что-то героическое в этом есть.
- Да. Но там шла речь о бессмысленности ежедневного похода на службу. А здесь, если ты обязуешься писать смешно, то это очень трудно.
Я должен писать коротко, точно и правдиво. Невозможно вызвать улыбку, если ты не прав. Мы хмыкаем и улыбаемся потому, что мы узнали себя или наше окружение. Смех – это признание точности.
- Это если мы говорим о юмористическом жанре. А если о прозе?
- То там совсем другая работа. Там я на скорость не работаю. Я пишу очень медленно, я совершенно не считаю себя обязанным писать каждый день. Я жду, пока оно само оживёт внутри. И когда такое счастье, эта дрянь накатывает, и в тебе начинают жить какие-то люди, ситуации, персонажи, то выясняется, что это намного важнее того, что происходит вокруг.
И ты живешь этим сюжетом, этими фразами. Более того, они продолжают жить во мне даже, когда я уже закончил писать. Это два разных вида писательского спорта, два разных способа существования.
- А вам не жалко тратить своё время и энергию, свой талант, в конце концов, на такие быстропроходящие вещи, как посты в "Фейсбуке"?
- Нет, не жалко. Это природа дарования такая. Я ведь пишу потому, что хочу это написать, а не потому, что сто восемьдесят тысяч моих подписчиков и ещё несколько сот тысяч читателей сайта Эха Москвы ждут моего слова. Нет, я же не идиот.
Если я исчезну, то огорчатся человек пятнадцать, я иллюзий не строю. Но я рад, что это прочтёт моя целевая аудитория, которая привыкла к тому, что я реагирую на сложные общественные ситуации. У меня уже возникло обязательство перед этими людьми писать на злобу дня.
- А у вас не возникает ощущение, что тем самым вы отрываете время и силы от чего-то более важного?
- Нет, потому что, когда появится главное, я отложу всё и буду писать.
- А как же ваши обязательства? Вы можете позволить себе молчание?
- Если говорить о большой литературе, о попытке прыгнуть в вечность, то это происходит со мной редко, и я перестал комплексовать по поводу того, что я не романист и не беллетрист.
Повесть "Савельев", которую я считаю своей удачей, - это самоочистка.
Если это честная проза, то это всегда психоаналитика. Ты разбираешься с собственной жизнью: с собственными грехами, с собственными рефлексиями. И поэтому я пишу очень медленно.
Я не представляю себе, как можно сесть и за год написать шестьсот страниц. Это для меня абсолютно нереально.
Из двух советов Олеши и Толстого я выбираю Толстого.
- Это какие советы?
- "Ни дня без строчки" и "если можешь не писать, не пиши".
Так вот, я пишу, когда хочется. Когда я писал свою повесть, я полностью оторвался от "Фейсбука" и погрузился в работу. Но это происходит раз во много лет.
Видите ли как, литературная работа – это работа с призраками, которые материализуются из жизни. Набор этих призраков – это вещь долгая, совершенно непредсказуемая.
Как это происходит – тоже неизвестно, как Бог даст. У меня нет писательского мессианства, и это означает, что я не полагаю себя обязанным писать. Я гораздо больше в жизни писал, чем жил. У меня большой недобор в эмоциональной части.
- А что бы вы делали, если бы у вас была другая жизнь?
- Я бы потратил её на романы, на путешествия, на приключения. Не на сидение за письменным столом. Я бы покурил наркотики, я бы вёл совсем другой образ жизни...
__________________________
Как я был палестинским беженцем
Это со мною случилось, кажется, в семьдесят седьмом году. Режиссёр Колосов снимал телефильм про то, как его жена, народная артистка Касаткина, будучи советским корреспондентом, гибнет в Бейруте.
Бейрут нашли в Троицком переулке - там были такие развалины, что никаких бомбежек не надо. Подожгли пару дымовых шашек, вот тебе и Бейрут!
Палестинских беженцев подешевле набрали в Институте культуры, и в ясный весенний день, за три рубля, я несколько раз сбегал из дымящихся развалин на тротуар, а народная артистка Касаткина за моей спиной раз за разом принимала смерть от израильской военщины.
Израильской военщиной были несколько здоровенных грузин, найденных ассистентами режиссёра там же, в Институте культуры. И в целом тоже - очень правдивое кино получилось.
Виктор Шендерович, из книги "Изюм из булки."
_________________________________
- У вас же типичная еврейская советская семья: один дед сидел, другой погиб на фронте, вы росли с бабушками. Вы – первое непоротое поколение.
- Да, это абсолютная норма для нашего поколения. Хотя опыт унижения был, и армейский, и школьный.
- Вы чувствуете какую-то связь со своим еврейством?
- Тут надо договариваться о терминах… Я не религиозный человек, я далек от этнической гордости. Для меня евреи, многозначительные радующиеся тому, что они евреи, подмигивающие и закатывающие глаза по поводу своей избранности, очень противны.
У меня другой водораздел: прочитанные книги, этика, отношение к человеку, к меньшинствам, к Гитлеру-Сталину.
Долгое время я был не большим любителем государства Израиль. Вообще, теоретически, люди не должны устраивать себе национальное государство. Это, конечно, вчерашний день человечества. Странно вообще об этом говорить через две тысячи лет после Христа.
Но наблюдения за человечеством привело меня к простой мысли: если так получилось, что евреев продолжают уничтожать просто за то, что они евреи, то, наверное, правильно, чтобы была какая-то земля, где этот народ будет дома.
При всём уважении к Америке, Канаде и всем прочим.
Мы все знаем, что это до поры до времени. И в любую секунду может рвануть. И поэтому здравый смысл говорит мне, что Израиль – это очень хорошо.
- То есть ещё через десять лет вы станете сионистом.
- Я не могу сказать, что у меня когда-то было резкое неприятие Израиля, у меня здесь родственники и знакомые. Но я не принимал эту идею. Но теперь я понимаю, что деваться-то некуда.
Это как в шахматах, игра единственными ходами...
- А вы никогда не думаете о том, чтобы припасть к своему народу?
- Да я только об этом и думаю.
А если серьёзно, то ещё раз объясняю: в моем понимании "мой народ" - это, конечно, русский народ. Я говорю на русском языке, меня сформировал Пушкин, и Шолом-Алейхема я читал в переводе. Поэтому я, конечно, русский человек.
- Вы в своей книге "Изюм из булки" написали такую фразу: "Когда я слышу песни сестёр Берри, я чувствую себя евреем. А когда слышу спиричуэлсы – чувствую себя негром".
Вы действительно так чувствуете?
- Разумеется. А когда я слышу Пьяццоллу, то чувствую себя аргентинцем. Понимаете, культура принадлежит миру. Большой писатель перерастает свою культуру, поэтому Маркес не колумбиец, а Толстой – не русский.
- А Фейхтвангер большой писатель?
- Да, конечно.
- Тогда у Фейхтвангера есть такая фраза, смысл её таков: как бы вы ни пытались стать "своим", вам рано или поздно напомнят, кто вы и откуда пришли.
Вы не боитесь, что вам об этом напомнят?
- Мне об этом регулярно напоминают. И пока мне классе в четвёртом не сообщили, что я жид, я об этом не знал. Но я, конечно, русский писатель.
Я, разумеется, человек русской культуры. И то, что происходит в России, тревожит меня больше, чем то, что происходит в Израиле. Просто потому, что так получилось. Моя родина – Москва. Тель-Авив я обожаю, но дом в Москве.
______________________________
"Я не немецкий писатель, а еврейский писатель, пишущий, к великому сожалению для себя на немецком языке... Я бы многое отдал чтобы писать на иврите, но иврита я не знаю так чтобы писать на нём.
Действительно в начале мы все пытаемся быть интернационалистами и людьми нового века и новых идей... Но потом дым заблуждений рассеивается, и ты остаёшься тем, кто ты есть, а не тем, кем ты пытался стать.
Да, я пытался быть немецким и европейским писателем, но мне не дали им стать, а сегодня, я уже не хочу им быть...
Рано или поздно тебе говорят: не лезь не в своё. И тогда я иду туда, где моё. И пишу о моём. Так спокойнее. Так лучше. Для всех.
И это происходит далеко не всегда потому, что я или кто-то другой этого хотел. Нет. Просто так распоряжается жизнь... И наши соседи... Немцы, австрийцы, французы, венгры, поляки...
Они не хотят, чтобы мы лезли в их жизнь и в их культуру... Поэтому куда спокойнее писать о древней Иудее, или об испанских марранах, или о моих собратьях в Германии...
Рано или поздно, если ты сам не вернёшься в свой дом, то тебе напомнят кто ты и вернут тебя в него, те, кого ты совсем недавно считал своими братьями..."
Лион Фейхтвангер, из интервью американскому журналисту.
_____________________________________________
- Вы допускаете, что вам придётся бежать со своей родины?
- А что тут допускать? Всё к тому идёт.
- А куда собираетесь бежать?
- Я думаю, что по идеологии мне, конечно, ближе всего Америка, где все приезжие.
- В Израиле тоже все приезжие.
- Но Израиль — это всё-таки еврейское государство. А в Нью-Йорке я себя чувствую прекрасно, потому что я там – такой же чужой, как и все остальные.
Там я свободно говорю на своём плохом английском, потому что все говорят на плохом английском. Мало что для меня есть более духоподъёмное, чем нью-йоркское кафе, где подают плохой кофе в одноразовых стаканчиках, и рядом со мной сидит пуэрториканский рабочий, еврей в кипе, араб, поляк и американский миллионер.
- То есть вы интернационалист?
- Конечно. Эта идея близка не только мне. Она была близка Иисусу Христу, Жан-Жаку Руссо и многим другим.
Есть человечество, разговаривающее на разных языках, но с универсальными правами человека. И я не готов радоваться тому, что я еврей.
Мне претит национальная самонадеянность. Вот это многовековое ощущение избранничества – это одновременно и бонус, и проклятие.
Если вы заметили, еврейский дурак совершенно невыносим.
- Он ещё более дурак, чем все остальные.
- О! Совершенно верно. На мой вкус еврейский дурак ещё более невыносим, потому что он думает, что он гений. Еврейский дурак не согласен быть дураком.
Русский дурак сыграл на гармошке, выпил водку и пошёл спать. А еврейский дурак пойдёт спасать человечество, писать об этом книжки, выступать с лекциями.
- Значит он талантливый дурак.
- Нет. Это не талант, это энергия. Это типовой еврейский случай: человек, которого обошёл талант, у которого нет вкуса и мозгов, начинает спасать человечество.
- Вы сейчас говорите о реальных людях?
- Конечно.
- Вы можете назвать имена?
- Нет, ну зачем же я буду имена называть. Для меня все эти разговоры об избранности кончаются гетто. Кстати, первое гетто возникло в Венеции, где евреи сами запирались от чумы.
- От коронавируса.
- Да, да. А закончилось всё чертой оседлости, концлагерями и Холокостом.
_________________________________
"Страшные слова"
Слово "жид" я услышал впервые в четвёртом классе от одноклассника Саши Мальцева.
В его голосе была слышна брезгливость. Я даже не понял, в чём дело, - понял только, что во мне есть какой-то природный изъян, мешающий хорошему отношению ко мне нормальных людей вроде Саши Мальцева…
… Вздрагивать и холодеть при слове "еврей" я перестал только на четвёртом десятке.
В детстве, в семейном застолье, при этом слове понижали голос.
Впрочем, вслух его произносили очень редко: тема была не то чтобы запретной, а именно что – непристойной. Как упоминанием о некоем семейном проклятье, вынесенном из черты оседлости. Только под конец советской власти выяснилось, что "еврей" - это не ругательство, а просто такая национальность.
Ещё одно страшное слово я прочёл в "Литературной газете".
Дело было летом, на Рижском взморье; я уже перешёл в шестой класс и читал всё, что попадалось под руку, но этого слова не понял и спросил, что это такое.
Вместо ответа мои тётки, сёстры отца, подняли страшный крик, выясняя, кто не убрал от ребёнка газету "с этой гадости"...
Слово было – "секс". Так до сих пор мне никто ничего и не объяснил".
Виктор Шендерович, из книги "Изюм из булки."
________________________________________
- Вам очень повезло. Вы с самого раннего возраста были окружены талантливыми людьми: ведь вы попали в самый первый набор знаменитой студии Табакова.
- Да, это было везение, которое я осознал довольно рано. Да, табаковская студия, куда я попал в десятом классе, была большой удачей.
А вообще я до армии не видел людей без высшего образования.
Конечно, культ книги, музыки – это то, в чём я рос, чем я дышал, даже не понимая, до какой степени эта ситуация уникальна.
Мои родители – классические шестидесятники, мы жили в мире, где главной валютой был билет в театр, хорошая книга.
В семидесятые годы у нас за столом собиралось двадцать – двадцать пять человек, и прошло много лет, пока я сообразил, что среди них были евреи и неевреи.
- Для вас это было откровением?
- Для меня это было неважно.
- А нелюбовь к власти – это тоже черта, привитая интеллигентами-шестидесятниками?
- Нет, в кодекс интеллигента входит дистанцированность от власти. Не припадать к сиське, не идти за финансированием. А если идти, то вместе с принципами.
Интеллигенты приходили во власть, мы помним Сахарова, профессора Афанасьева, профессора Рыжова. Прекрасные, образованные, честные люди, которые пришли во власть, чтобы попытаться придать стране человеческий вид.
Но для себя я давно принял решение о "санитарных отношениях". То есть дистанцироваться от власти, не иметь с ней никаких дел. Я испытываю к ней брезгливость.
- Но ваш друг и учитель Табаков очень активно дружил с властью.
- Тут надо понимать, "для чего". Для того, чтобы откусить кусок или чтобы сделать что-то хорошее.
- А когда в середине девяностых вы стали известной персоной, разве вы не были частью борьбы разных структур за власть?
- Нет. Я по неосторожности не уберёгся и попал в глянец, но, слава Богу, быстро оттуда вышел.
Я близко видел власть, и мало что было более отвратительным, чем это.
Это бабло, эти рыла, эти ухмылки, этот цинизм.
Я оттуда вышел и вернулся туда, откуда пришёл: к интеллигентным людям, к читателям и писателям.
- Как вы считаете, эти несколько лет, когда вы проработали на НТВ, были лучшими в вашей творческой жизни?
- Нет. Это были очень удачные годы, потому что в "Куклах" я реализовал свои возможности, и при этом это был успех. Это редко случается, когда успех не про деньги и не про лайки, а про творческую реализацию.
Мне повезло, я попал на НТВ в лучшие годы. Это было редкое окошко свободы, я стал одним из тех, кто не только дышит воздухом в этом окошке, но ещё и открывает его. Это было очень хорошее время, благодаря ему я стал известен. И это сделало меня более независимым материально и человечески. Это избавило меня от многих сомнений.
- Вы жёсткий критик для себя?
- Что бы я ни сказал, я буду выглядеть дураком. Человек не может видеть себя со стороны. Мне кажется, что я учусь этому. Но, всё-таки, некоторое количество успешных проектов даёт возможность выдохнуть и сказать себе: "я занимаюсь своим делом". Но оценивать современника вообще невозможно. Нужно, чтобы прошло время.
- То есть большое видится после смерти?
- Я понимаю ваше ироническое замечание. Нет, я не мечтаю ни о какой посмертной славе. Я полагаю, что написал некоторое количество текстов, вполне симпатичных, как отзвук времени и по которым, как по бивню мамонта, можно восстанавливать эпоху.
Думаю, что я написал какое-то количество неплохих страниц, надеюсь, что их можно будет читать по прошествии времени.
- А вы считаете себя смелым человеком, ведь вы говорите вещи, которые остальные боятся озвучить?
- Нет. Я думаю, что я научился органично себя вести.
Если хочется сказать – скажу: если противно – скривлюсь: если не хочу находиться – выйду.
Я не собираюсь себя сдерживать. Это полезно для здоровья. У меня нет внутренней цензуры.
Я фаталист и прекрасно понимаю, с кем мы имеем дело. Но портить некролог не хочется.
- Если охарактеризовать вашу жизнь одним словом, то какое это будет слово?
- Повезло.
МАЙЯ ГЕЛЬФАНД
Сообщение отредактировал duraki1909vse - Понедельник, 23.03.2020, 12:23 |
| |
| |
| патриот...ик! | Дата: Воскресенье, 29.03.2020, 10:05 | Сообщение # 393 |
|
Группа: Гости
| Однажды Исаака Дунаевского спросили: «Какая ваша самая любимая песня протеста?»
– «Бублички», – ответил композитор. – Лучшей песни про тесто ещё никто не написал!»
Практически дословно то же самое сказал и Леонид Утёсов в своём последнем интервью Зиновию Паперному.
итак, МАЛЕНЬКАЯ ИСТОРИЯ...
Ходить с бабушкой на базар требовало от сопровождающего большого терпения. Трудным было туда просто дойти. Постоянные здоровканья через короткое время становились невыносимы, так как моментально завязывался разговор за жизнь. Ведь моя бабушка знала всех и вся. Однако, как только мы заходили на территорию рынка, она с порога концентрировалась на товаре, а не на лицах знакомых.
Бабушка всегда покидала базар с хорошим настроением и с полными кошёлками. Перепадало кое-что и мне. Моим самым желанным призом за "поход" с бабушкой на базар, была покупка горячего бублика с маком и холодные пол-литра. Тогда меня интересовало исключительно молоко, которое продавалось в бумажной пирамидке...Даже сейчас, когда я пишу эти строки, от обильного слюновыделения боюсь поперхнуться.
Бублики раскупались моментально, как только они доставались из печи, запах вокруг стоял такой, что проходившие мимо подоляне были вынуждены сглатывать слюну. После регулярного вбрасывания новой партии бубликов скапливалась небольшая очередь.
От бабушки я знал, что здесь бубликами торговали ещё до исторического материализма, и этот магазин носил имя Бейгельмана, по имени его бывшего владельца Хаима...
Хаим Бейгельман жил на Подоле в начале 20-ого века. Все его предки были бубличниками.
И как Шнайдеры получили фамилию от своей профессии портного, так и Бейгельманы получили фамилию потому, что пекли бублики – по-еврейски бейгелах. Хаим Бейгельман их не только пёк, но и продавал.
В результате я получал вожделенный горячий бублик и холодное молоко. И поедая это счастье на ходу, мы с бабушкой возвращались домой на Мирную.
Недавно я узнал, что на улице Мирной до начала 20-х годов жил некто Давыдов. Яков Петрович был человек творческого склада и пытался заработать свой кусок хлеба пером. Он писал свободно и легко, и для украинских газет использовал псевдоним Якив Орута.
Он работал абсолютно во всех жанрах журналистики, начиная с новостных колонок и заканчивая стихами и фельетонами. Пописывал и коротенькие скетчи для театра миниатюр.
По дороге в редакцию заходил еврей Давыдов к еврею Хаиму Бейгельмыну и покупал себе на завтрак что? Правильно – бейгелах!
Но настал 1918 год, и пронеслись по Подолу сначала петлюровские, а затем и польские погромы.
Вместо того, чтобы наслаждаться бубликами, бандиты устраивали погромы.
Если человек при деньгах, то долго он может выдержать это безобразие? Так и Хаим Бейгельман этого выдержать не мог ... он, как другие 1,8 миллиона украинских евреев, купил себе и своей семье билет на белоснежный пароход.
И сбежал наш бубличник прямо на Манхэттен, где было много евреев и мало бейгельных шопов. Взял себе в жёны Эстер – венскую красавицу. И зажили они дружно и счастливо... Давыдов, тоже не будь дурак, взял да и удрал из Киева.
Но так как он не умел печь бублики, а только писал, то дальше Одессы сбежать он не смог и белый пароход в Америку отчалил без него. Он же, на всякий случай, сменил свой псевдоним ещё раз.
Таким образом, объявился в литературной Одессе подольский журналист Яков Ядов, который влился в ряды штатных сотрудников газеты «Одесские известия».
Когда ему становилось скучно, то он под именем Яков Боцман пописывал фельетоны в газетёнку «Моряк».
Это открыло ему двери в одесские литературные салоны, где он и познакомился с цветом одесских тружеников пера – К. Паустовским, В. Катаевым и неразлучной парочкой, И. Ильфом и Е. Петровым.
Вскоре большевистская власть, трещавшая по швам от голода и холода военного коммунизма, объявила новую экономическую политику, или коротко НЭП... он дал стране воздух, народу еду, а евреям заработок.
Дал он заработать и Давыдову-Ядову. Помня своё босяцкое происхождение, подолянин Давыдов стал сочинять песенки для друзей куплетистов, которые мгновенно превращались в хиты.
Достаточно сказать, что к началу 1926 года он уже был автором таких известных песен, как «Гоп со Смыком», «Лимончики», «Фонарики», «Мурка» и одним из символов нэпа – «Цыпленок жареный»... И вот как-то, в 1926 году, к нему пришёл приятель-куплетист Красавин и попросил Якова сочинить для него что-то новенькое, а то публика стала его уже освистывать за старый репертуар.
Пока Красавин с друзьями гонял чаи, Ядов ушёл в соседнюю комнату, а когда вернулся через полчаса, то положил на стол листок с новой песенкой «Бублички».
На следующий же день, по свидетельству очевидцев, песню пела уже вся Одесса...
Через две недели Красавин получает письмо из Петрограда от своего приятеля Утёсова, где он просит задним числом прощения, что включил красавинские «Бублички» в свой репертуар.
Через месяц этот хит уже пела вся Москва...
Так Яков Давыдов с помощью Якова Ядова отблагодарил земляка Бейгельмана за неповторимый вкус его бубликов.
«Бублички» стали после «Цыпленка» вторым символом НЭПа.
Эти «шедевры» своей залихватской бесшабашностью и «близостью к нуждам масс» ознаменовали вместе с остальными песнями Ядова новое музыкальное направление, который сегодня называют шансон.
Но «Бублички» шагнули далеко за пределы Советской России – не прошло и года, как Нью-Йорк уже пел переведённую на идиш и английский популярную песню...
Однажды маленькая Мина Бейгельман услыхала лёгкую по мелодии и тексту песенку на идиш, которая очень подходила к её фамилии, запомнила её и стала часто напевать.Голос у неё был прекрасный, и шестилетнюю девочку пригласили спеть популярную уже песенку «Бейгелах» на еврейском радио. Это первое публичное выступление Мины положило начало музыкальной карьере сестёр Мины и Клары.
Так в 30-х годах песенка «Бублички» попала в дом к Бейгельманам и родился дуэт под названием «Сёстры Бейгельман».
Через какое-то время на них обратил внимание джазовый композитор Абрам Эльштейн.
Он сделал смелые аранжировки казалось бы забытых мелодий еврейского местечка, джазовое сопровождение воскрешало и ностальгию по еврейским традициям и по языку идиш.
Сёстры Бейгельман научились извлекать из своих по-разному красивых голосов великолепное звуковое сочетание, а благодаря свинговой обработке, казалось, уже забытых песен, ими был создан на эстраде свой собственный стиль. Сегодня трудно найти еврея в мире, который бы не был знаком с их песенным репертуаром, сёстры приобрели всемирную любовь и популярность.
Москва, 1959 год, открытие первой американской выставки.
На эстраде Зелёного театра в Парке имени Горького американские эстрадные артисты устроили для москвичей концерт. Говорят, что эта популярная в Москве эстрадная площадка ещё никогда не переживала такого наплыва слушателей.
 На эстраде появились две еврейские красавицы, оркестр заиграл до слёз знакомую мелодию и сестрички запели очаровательными голосами «Бублички, койф майне бейгелах …».
Московские евреи узнали родной, но уже почти забытый идиш. Публика рыдала от восторга.
Так дочери бубличника Бейгельмана вернули «Бублички» на родину и дали песне второе дыхание, которое длится более 60-ти лет...
Затем сёстры исполнили «Очи чёрные», тоже в джазовой обработке Эльштейна.
Первый куплет они спели на русском языке, зал Зелёного театра ревел от переполняющих его эмоций!
Если американские империалисты, главные по культуре, ставили своей задачей произвести сенсацию, то они свою цель с успехом перевыполнили.
В мире существуют тысячи Бейгельманов. Часть из них – потомки выходцев из Украины.
В Америке и Израиле есть и киевские Бейгельманы.
Так вот, наши сёстры Мина и Клара – дочери того самого киевского булочника Хаима и венской красавицы Эстер!
Но и это ещё не всё…
Девочки для простоты "подрихтовали" свои имена и фамилии на английский манер и в результате Мина стала называться Мерной, Клара превратилась в Клэр, а фамилию Бейгельман они переделали в Берри и дуэт стал называться просто - «Сёстры Берри»!
Если бы в начале 20-х Хаиму Бейгельману кто-то сказал, что у него в Америке родятся две дочери и своим замечательным пением завоюют весь мир, то он бы в это не поверил.
Если бы подольскому журналисту Давыдову в то же время сказали, что он напишет песни, которые будут петь и любить миллионы людей вот уже несколько поколений подряд, и эти песни будут переведены на десятки языков, то и он бы в это тоже не поверил.
Дочери подольского бубличника начинали свой путь к музыкальному олимпу с песни «Бублички» и всё новые поколения слушателей продолжает захватывать их замечательное исполнение.
Вместо послесловия...
Яков Петрович Ядов (настоящая фамилия Давыдов, ещё псевдонимы: Жгут, Боцман, Отрута, Пчела; 1873–1940) — поэт, писатель-сатирик, киносценарист, эстрадный драматург, автор слов широко известных песен «Бублички», «Гоп со Смыком», «Лимончики», «Фонарики», «Мурка», «Цыпленок жареный». Умер в нищете в Москве в 1940 году. Так родина отплатила одному из своих самых исполняемых песенников...
===============
1990 год. Таллинн. Наш трёхлетний сын Давид, лёжа на двух стульях с громадными советскими наушниками на голове, слушает в гостиной свои любимые песенки и носком ноги отмеривает такт. Из Москвы в Таллинн приехала Инна Генс, вся семья, сидя на кухне за праздничным столом, ждёт Давида. Докричаться до него невозможно. Наконец, как всегда жертвенная Юля поднимается и идёт в большую комнату. Она выдёргивает штекер от наушников и, стараясь перекричать магнитофон, зовёт сына к столу. В это время из магнитофона раздаётся любимая мелодия трёхлетнего Давида: «Бублички, койф майне бейгелах …».
2007 год. Мюнхен.
Наш младший сын Симон, которому тогда было 10 лет, сидя за расстроенным в доску пианино, неуверенно, но громко играет песню «Их хоб дих цу филь либ» («Я так тебя люблю») из репертуара любимых им, да и всеми нами, песен «Сестёр Берри». Май 2009. Нью-Йорк. Нас с Юлей в аэропорту встретила моя подружка детства Лена Грант. По дороге к ней домой мы заехали в еврейскую пекарню, которая находится на окраине Нью-Йорка, и купили что?
Правильно – бейгелах!
Ноябрь 2014. Нью-Йорк. Умирает последняя из сестёр, Клара Берри, урождённая Бейгельман...
|
| |
| |
| papyura | Дата: Пятница, 03.04.2020, 05:53 | Сообщение # 394 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1557
Статус: Offline
| "Привычка свыше нам дана,
Замена счастию она"
А.С.Пушкин
Две строчки...вот что значит – гениальность,
Всего две строчки - не сказать верней...
Мы окунулись в новую реальность
И постепенно привыкаем к ней.
Все нацепили маски карантина,
Поверх обычных...нам не привыкать...
И нервно курит Квентин Тарантино -
Такой сюжет не смог бы он создать.
В капкан попала целая планета,
Вот вам сценарий 3-ей мировой,
Все страны...от заката до рассвета...
Ведут с неведомым прищельцем бой.
Пока что на прищельца нет управы,
Он невидимкой бродит среди нас,
Ему плевать, кто "левый" , а кто "правый",
Ему плевать на форму наших глаз,
Ему плевать на взгляды наши тоже,
На Будду, на Аллаха, на Христа,
Плевать на внешность, на оттенки кожи,
Плевать на всё ...и, видно, – неспроста.
Себе позволю я предположение,
(А вы уж там судите, что не так)
Но вирус это – предостережение,
Ниспосланный нам свыше некий знак.
Призыв ко всем – остановитесь, люди,
Забудьте распри, ненависть к "чужим",
Другой планеты всё равно не будет,
Давайте ЭТУ вместе сохраним !
Мы справимся...ведь все мы вместе – сила,
И мы запомним данный нам урок...
Ну, а пока что – мойте руки с мылом,
Дышите глубже, кашляйте в платок.
Исаак Гох, г. Даллас
|
| |
| |
| Бродяжка | Дата: Среда, 15.04.2020, 01:54 | Сообщение # 395 |
 настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 716
Статус: Offline
| простая история
Дробно застучали сцепки вагонов. Состав остановился. Динамики донесли до моего уха малопонятные слова станционного радио.
— Долго стоим?- буркнул сонный сосед, молодой парень, по имени Димка, любезно уступивший мне нижнюю полку. - Дожили. Скорые поезда, каждой избушке кланяются.
Его бормотание прогнало сон окончательно. Вышел в коридор и чуть не столкнулся с пожилой проводницей.
— Степановна, вроде бы скорые здесь не того? Случилось что?
— Так ведь Графская. По всему видать, машинист из уважения тормознул! А может быть, кто из этих, из важных, подсаживается. Мне не докладывают. Моё дело, сам знаешь, что бы вы, то есть пассажиры, вовремя сели, ну и покинули вверенный мне вагон без задержек.- Она хотела продолжить свой монолог, но в нашу сторону двигался старичок в форменном кителе, с эмблемами Российский железных дорог.
— Ой! Илья Егорыч. Ты ли это? Да ещё в мой вагон. Что СВ-ный битком забитый?- Проводница, мгновенно забыв обо мне, переключилась на железнодорожника.- К нам, в служебное, или вот сюда? Тут как раз местечко свободное имеется. Вы ведь до областного? Так я сейчас за бельём сбегаю. Мигом.
***
Состав тронулся и мимо меня пронеслись буквы?- «Цех эксплуатации локомотивного депо…. ЮВЖД». ..... лет подвигу машиниста Николая Ведринцева.
Несмотря на раннее утро, женщины в синих халатах уже вовсю хлопотали возле клумбы с пышными цветами.
По лицу Ильи Егоровича пробежала тень. Улыбка исчезла. И он поспешил занять своё место в купе.
Я проследовал за ним.
— Извините, пожалуйста, не успел рассмотреть цифры. Сколько лет подвигу?
— Пятьдесят пять. Да разве это имеет значение? Главное, чтобы не забывали.
— Выходит, Николай Ведринцев его совершил не во время войны, а гораздо позже. Так сказать, в мирное время. Я не ошибаюсь?
Неслышно ступая, в купе вошла Степановна, держа в руках стаканы, уютно разместившиеся в начищенных до блеска подстаканниках. Помещение мгновенно захватил аромат душистого чая, заваренного с какими-то неизвестными травами.
Слетевший с верхней полки Димка уже доставал из модного молодёжного рюкзака нехитрые съестные припасы.
— Егорыч, поведай им о Ведринцеве. Я сама собиралась, да у тебя гораздо сподручнее получится. Сам же гутарил, что в один год с ним в депо трудиться начал. Да и дела у меня. Убираться надо. А вы тут трапезничайте. Ежели ещё чайку, так не стесняйтесь, кликните. Путешествие оно, дело чайное, застольное, разговорное!
— Да я, собственно, за этим в город и подался. Хочу денег на хороший памятник выпросить...
И вообще. Можно конкурс железнодорожников имени его учредить. Только вот тем, кому по должности положено, недосуг.
Димка попытался достать из кармана бутылку водки, но осёкся, вернул на место и, глядя в глаза нового пассажира тихо попросил: «Расскажите. Пожалуйста».
***
В те сутки Коля вёл состав по маршруту Воронеж – Анна. Ночь, хоть глаз. В общем вы представляете. Но, как у нас говорят, плечо знакомое. Изъеженное. Каждый кустик и деревцо, по сто раз примечены. Вот за тем изгибом кривизна пути возрастёт. И начнутся поля - до самого пригорода.
И вдруг впереди на путях здоровенный тёмный предмет! Аккурат посредине рельса.
— Трактор с плугом! Мать его! - крикнул помощник.
— А люди? - Ведринцев что есть силы жал на тормоз.
— Не видать. Сбежали!
— Серёга, прыгай! Ты ещё здесь? Вон из кабины!
— И что, прыгнул? Спасся? - бесцеремонно перебил рассказчика Дмитрий.
— Подчинился! Сиганул. Посему и выжил. А Коленька до самого столкновения жал и жал на тормоза. Не о себе думал в последний миг! О людях! Коих ему довезти живыми доверили! И смягчил-таки удар! Но, сами понимаете, локомотив - он же впереди состава. В общем принял смерть по-военному! На боевом посту.
В вагонах, конечно, у людей ссадины, ушибы. Ерунда. Дело житейское.
— А тракторист? - Молодой человек что есть силы сжимал свой рюкзак.- Он как на путях оказался? Да ещё ночью!
— Шабашил целый день. Огороды людям пахал. А те угощали! Вот и надрался вусмерть! И с залитыми зенками попёрся через железку. Застрял на полотне. И...поплёлся в посёлок. Спать!
— Хоть по заслугам получил? На сколько посадили? Пожизненно? - Дима всё же выставил на стол заветный сосуд с русским алкоголем.
— Срок, конечно, впаяли большой. Да что толку. Вернулся домой - раньше времени. Клялся собутыльникам, что вёл себя «за колючкой» исключительно образцово. А машинист не вернулся. Наградили, как полагается, орденом. Посмертно. Имя присвоили остановочной площадке.
— Вот он обелиск, малюсенький, на месте трагедии...
Бесшумно вошедшая в купе проводница кивнула в окно и поставила на стол очередную партию подстаканников.
***
— Открывай, парень, беленькую! Помянем! За железнодорожника! Не просто выполнившего свой долг, а за человека, до последней минуты оставшегося ЧЕЛОВЕКОМ! Сто граммов, можно!
Александр Ралот
|
| |
| |
| Рыжик | Дата: Среда, 22.04.2020, 02:11 | Сообщение # 396 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 299
Статус: Offline
| Этого худого и высокого человека, немного похожего на Дон Кихота, знала вся огромная страна. Передача «Вокруг смеха», единственным и бессменным ведущим которой он был, в 70-80-е годы оставалась практически единственной юмористической программой на телевидении.
Неудивительно, что Сан Саныч, как ласково называли Иванова, мгновенно стал звездой. Мало кто знал, что до 30 лет он был простым учителем черчения...
Александр Александрович родился в Москве в 1936 году.
От отца-художника он унаследовал склонность к живописи, но стал всего лишь преподавателем черчения. Окончив заочно московский пединститут, несколько лет работал по специальности, но в свободное время занимался тем, к чему у него действительно лежала душа – молодой учитель тайком от всех начал писать.
Причём работал он в жанре, за который в те времена можно было «схлопотать» статус оппозиционера. Именно из-за такого отношения властей к сатире, к концу брежневской эпохи на телевидении практически не осталось юмористических передач, а из артистов народ знал одного лишь Аркадия Райкина.
Свои творческие эксперименты Александр Иванов отсылал в «Литературную газету».
Удивительно, но его стихотворные пародии, памфлеты и заметки сразу попали в печать.
Старт у этого никому не известного новичка был очень быстрым и удачным. Знакомые вспоминали, что в те годы вся его небольшая комната в коммуналке была завалена стихотворной «макулатурой», как тогда называли регулярные поэтические сборники, выходившие под маркой Союза писателей. Молодой автор даже скупал всё, что издавалось в «глубинке».
Затем, много позднее, эта привычка давала ему необходимый материал для новых выступлений. До сих пор многие с ностальгией вспоминают, как Сан Саныч мог начать передачу словами: «Вот у одного якутского автора я прочитал...».
Хотя карьера молодого сатирика продвигалась весьма успешно, на личном фронте ему долго не везло. В принципе, знакомые не удивлялись: внешность – не Ален Делон, внутренняя харизма – далеко не как у Высоцкого, однако после одного бурного романа своё мнение на этот счёт всем пришлось пересмотреть: однажды с летнего отдыха на курорте Иванов вернулся не только с женой, но и с ребёнком (не с родным, правда, но он искренне заботился о сыне своей возлюбленной).
После знакомства на пляже и бурного романа, брак «молодые» оформили мгновенно, но, правда, так же быстро потом и разошлись. Супруга сатирика, приехав в Москву, быстро нашла себе более подходящую партию, а Сан Саныч долго переживал, устроив грандиозный скандал и выгнав неверную из дома...
Следующий его брак оказался гораздо более удачным.
Балерина и актриса, солистка Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова (Мариинский театр), Ольга Заботкина сначала просто поразила всех друзей, отдав предпочтение нескладному сатирику, а затем ещё и положила на алтарь семьи свою карьеру: когда Иванов стал ведущим телепередачи «Вокруг смеха», Заботкиной пришлось покинуть сцену, переехать в Москву и стать секретарем мужа. Она не пропускала ни одной его записи на телевидении, полностью руководила режимом дня и взяла на себя заботу о сотне бытовых мелочей.
Коллега Иванова по сатирическому цеху Аркадий Арканов вспоминал:
«Оля была „серым кардиналом“ в семье. Она была умна, красива, сдержанна, строга. Словом, питерская балерина!
К тому же Оля снималась в кино: её и сейчас помнят по роли Кати Татариновой из фильма „Два капитана“…
После свадьбы она оставила сцену и полностью взяла на себя организацию Сашиных дел. При этом всегда с гордостью подчёркивала: „Я — жена Александра Александровича Иванова“.
Понимала значимость его славы. А на бытовом уровне заправляла абсолютно всем: в частности, демонстративный аскетизм Саши в одежде и в поведении был продиктован, несомненно, ею. Оля пережила блокаду — этим сама объясняла свою принципиальную бережливость, а жёстче сказать, скупость.
Короче, Саша никогда не шиковал… Дорогие магазины обходил стороной. Концертные костюмы шил у портных Литфонда, строго в порядке очереди, зато с большими скидками. Если можно было ехать на метро за пять копеек, а не на такси за три рубля — ехал в метро…»
В любых застольях верная жена также была рядом, но, правда, не только из желания развлечься. Долгое время Александр Иванов страдал от болезни, к сожалению, слишком распространённой среди творческой интеллигенции... его длительные запои порой даже нарушали рабочий график, но, как вспоминают знакомые, никогда не сказывались на выходе в свет очередного выпуска «Вокруг Смеха».
К сожалению, именно эта проблема стала причиной его смерти.
После тяжелейших 90-х, когда передачу закрыли и известному сатирику даже пришлось одно время самому продавать свои книги на улице, чета Ивановых всё-таки смогла не только продержаться на плаву, но и найти место в новом, полностью изменившемся мире.
Его талант оценили политики новой формации, и благодаря политпамфлетам и известному имени Сан Саныч смог через некоторое времени выправить финансовое положение.
Небольшая семья, в которой, к огромному сожалению супругов, так и не было детей, на некоторое время уехала жить в Испанию...
О трагической случайности, которая унесла жизнь любимца советских зрителей, сегодня можно найти несколько мнений. Несомненно одно - смерть Александра Иванова произошла в результате сильнейшей алкогольной интоксикации и обширного инфаркта.
Скончался он 12 июня 1996 года, немного не дожив до 60-летнего юбилея. Вскоре обнаружили, что из квартиры исчез огромный личный архив поэта, который содержал множество неопубликованных произведений.
Ольга Заботкина пережила супруга всего лишь на пять лет...
|
| |
| |
| MILADY | Дата: Суббота, 02.05.2020, 09:42 | Сообщение # 397 |
 приятель
Группа: Пользователи
Сообщений: 3
Статус: Offline
| Голда Меир: Уметь плакать с переполненным сердцем и смеяться…
«Нельзя зачёркивать прошлое оттого, что настоящее на него непохоже.», - одна из крылатых фраз, сказанных Голдой Меир.
Ах, какая Женщина… Ну как сегодня не вспомнить о ней?
О девочке, родившейся в Киеве, одними из первых воспоминаний которой стали погромы и огромный страх перед беспричинной ненавистью. Она запомнила навсегда, как отец, самый сильный и большой человек на свете, заколачивал дверь, чтобы не могли ворваться погромщики.
О девушке, отказавшейся от запланированного родителями семейного счастья, отправившейся искать Счастье своё.
О молодой женщине, поставившей супругу вскоре после замужества ультиматум выбора: Эрец Исраэль с ним или без него.
Об общественном деятеле, отправившейся на тайные переговоры с королем Иордании, переодевшись в одежду мусульманки. А когда король Абдалла спросил, отчего с таким нетерпением она борется за независимость, то получил ответ: «Я не думаю, что две тысячи лет можно воспринимать как «большую спешку»...
О непосредственной женщине, которая вела себя всегда естественно и просто.
О чувственной, по всей вероятности, женщине, которой приписывают многочисленные романтические связи.
О матери и бабушке.
И, в первую очередь, всё-таки, о премьер-министре Израиля, которая сказала: «Наша судьба не может быть и не будет определена другими».
... хочется вспомнить важность этих слов для нашей страны, ибо завтра день рождения Голды Меир. И добавить ещё одну её крылатую фразу: «Пессимизм – это роскошь, которую евреи не могут себе позволить.»
Ну как не согласиться?
Перед вами цитаты Голды Меир, сказанные в разные годы, многие из них вошли в книгу «Моя жизнь».
Но жизнь как раз, когда кажется, что всё идет хорошо, любит сделать неожиданный поворот...
Однако тут надо рассказать анекдот, когда-то ходивший по Израилю, — будто бы Бен-Гурион сказал, что я — «единственный мужчина» в его кабинете. Забавно, что он (или тот, кто выдумал это) считал, что это величайший комплимент, который можно сделать женщине. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь мужчина почувствовал себя польщенным, если бы я сказала о нём, что он — единственная женщина в правительстве...
Мы так и не получили государство в 1937 году и, слава Богу, не из-за меня, а из-за арабов, которые начисто отвергли план раздела — хотя, если бы они его приняли, они получили бы «Палестинское государство» сорок лет назад. Но основным принципом поведения арабов в 1936 и 1937 годах был тот самый, который действует и поныне: решения принимаются, руководствуясь не тем, хороши ли они для них, а тем, плохи ли они для нас...
На вопрос «быть или не быть?» каждая нация должна ответить по-своему, и евреи больше не могут и не должны зависеть от кого бы то ни было, чтобы им разрешено было оставаться в живых...
А жизнь работающей матери без постоянного присутствия и поддержки отца её детей в три раза труднее жизни любого мужчины...
Но, хоть кое-кого это и удивит, я никогда не была сторонницей непреклонности — если дело не касалось Израиля. В делах, касавшихся моей страны, я не уступала никогда, но люди — это другое...
И даже когда Бен-Гурион сказал мне: «Когда-нибудь, когда будет написана история, там будет рассказано о еврейской женщине, доставшей деньги, необходимые для создания государства», — я никогда не обманывалась. Я всегда знала, что эти доллары были отданы не мне, а Израилю...
С положением, что евреи — избранный народ, я никогда полностью не соглашалась. Мне казалось, да и сейчас кажется, правильнее считать, что не Бог избрал евреев, но евреи были первым народом, избравшим Бога, первым народом в истории, совершившим нечто воистину революционное, и этот выбор и сделал еврейский народ единственным в своём роде...
Я давно уже открыла, что людей легче заставить плакать или ахать, чем думать...
В те военные годы я усвоила очень важный урок: человек всегда может сделать чуть больше того, что вчера казалось пределом его сил...
Лидер, который не колеблется, посылая в бой молодых людей, есть катастрофа для нации...
Бесило меня и то, что нас спрашивают, в самом ли деле необходимы наши бомбежки «в глубину», и самооборона ли это, словно надо дожидаться, чтобы убийца подошёл к твоему дому, чтобы иметь моральное право помешать ему убивать…
Мир на Ближнем Востоке наступит тогда, когда арабы будут любить своих детей сильнее, чем они ненавидят евреев...
Нет такой нации как палестинцы, они никогда не существовали. До 1948 г. мы были палестинцами...
Я могу честно сказать, что меня никогда не интересовал успех моего поступка. Если я сознавала, что поступаю правильно, я делала всё, что от меня зависит, независимо от возможного результата...
Мы не радуемся победам. Мы радуемся, когда выращен новый сорт хлопка и когда земляника цветёт в Израиле...
Не нужно скромности. Вы не такие уж великие...
Лучше ли женщины, чем мужчины, я не могу сказать. Но они, конечно, не хуже...
Я никогда не прощу арабам то, что они заставили наших детей учиться их убивать...
У нас нет «Я думаю», у нас есть «Мы думаем»...
Человек, который теряет совесть, теряет всё...
Мы, именно мы все палестинцы! нужны доказательства? У меня ещё есть старый паспорт...
Мне хотелось бы сказать о том, что, по-моему, значит быть евреем. Думаю, что это не только означает соблюдать религиозные установления и выполнять их. Для меня быть евреем означает и всегда означало — гордиться тем, что принадлежишь к народу, в течение двух тысяч лет сохранявшему своё своеобразие, несмотря на все мучения и страдания, которым он подвергался. Те, которые оказались неспособны выстоять и избрали отказ от еврейства, сделали это, думаю, в ущерб собственной личности. Они, к сожалению, обеднили себя...
Те, кто не умеет плакать с переполненным сердцем, не умеют и смеяться от этого...
Я ушла в отставку вовремя, по собственному желанию, раньше, чем кто-нибудь мог бы сказать: «Господи, когда же эта старуха поймёт, что пора ей уходить»...
Голды нет с нами уж скоро сорок два года…
Но в отставку не ушли её крылатые фразы…
Голда Меир, 3 мая 1898 г. Киев. — 8 декабря 1978 г. Иерусалим.
Светлая Память…
|
| |
| |
| Kiwa | Дата: Воскресенье, 10.05.2020, 13:11 | Сообщение # 398 |
|
настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 682
Статус: Offline
| Марк Львовский
О ПОСЛЕДНЕМ КОНЦЕРТЕ ПАБЛО КАСАЛЬСА
Врачи, наконец, разрешили девяностотрёхлетнему Пабло Касальсу нелёгкий путь из Пуэрто-Рико в Испанию, в Монсеррат. Но всё прошло замечательно, и счастливые маэстро и Монсеррат в волнении ожидали столь желанной, казалось ещё недавно, неосуществимой встречи; все понимали — последней…
Конец августа 1973 года выдался в Каталонии не дождливым и нежарким, вечера были восхитительны.
Скалы-призраки, окружавшие Монсеррат, сначала потемнели, потом нежно растворились в черноте ночи, но с приходом чарующего света луны вдруг ожили и превратились в одну огромную толпу бредущих паломников, одетых в светло-коричневые одежды.
И брели они, конечно, в Собор, где через несколько минут должен был начаться концерт Пабло Касальса.
Зал Собора был переполнен. Настолько, что служащие, несмотря на недовольство монахов, расставили в широких проходах между деревянными лавками все с огромным трудом найденные стулья, табуреты и даже два искалеченных инвалидных кресла. Для Собора вещь неслыханная! Огромный неф превратился в театральный зал, пресвитерская и хоры — в сцену, на которой уже стояли стулья: один — низкий, спокойный, с широкой спинкой для маэстро, другой, ничем ни примечательный, для сопровождающего его скрипача. Чуть в глубине чернел огромный рояль с поднятым крылом. Свет роскошных светильников нефа был притушен, но сцена освещена ярко, даже празднично.
До начала концерта оставалось ещё минут пять, и маленький маэстро, спрятавшись за последней перед хорами колонной нефа, смотрел на уже заполненный, встревоженный, нетерпеливый зал и… плакал. По-стариковски — почти без слёз, с трудом сдерживая судорожные движения щёк, постоянно вытирая платком раскрасневшийся нос.
Он плакал оттого, что покинул свою Испанию… Боже правый — тридцать четыре года назад!
Ему не раз приходило в голову, что осуждая все эти долгие годы «кровавый режим Франко», чёрт знает какими эпитетами награждая генералиссимуса, он осуждал и награждал этими эпитетами саму Испанию, её, как он любил выражаться, «великий, никем ещё не покорённый народ».
Ибо видел, что Испания тихо живёт и трудится, благополучно миновав войну, разруху, междоусобицу. Видел, как каудильо утихомирил бушующие автономии, сотворив державу, с которой начали считаться и враги, и друзья. Видел, что истинно кровавым режимом был не режим Франко, а некогда воспетая им Советская власть.
Его друг Пабло Неруда, всемирно известный поэт и коммунист, оказался куда практичнее: изгнанный из любимой им Чили, он при первой же возможности возвратился, стал даже консулом во Франции, преспокойно оставаясь при своих замечательных убеждениях.
Он плакал…
Не состоялось его триумфального возвращения домой.
Несколько концертов, несколько восторженных приёмов, но ни одного официального приглашения вернуться на родину. То ли боялись Франко, то ли понимали, что маэстро слишком далеко зашёл в своих обличениях режима.
Враги каудильо Франко обожали цитировать его.
С 1945 года его назвали «одним из голосов мировой совести». Тогда легко было расставлять акценты, а он раньше многих других понял, что мир устроен гораздо сложнее, чем красивые лозунги, но было поздно — он снова и снова играл сначала избранную им, а потом и навязанную ему роль. И играл с блеском. Поэтому теперь плакал.
Наконец он успокоился и тотчас начал думать о боли в правой руке, которую скрыл от врачей. Сейчас рука не болела, а только ныла, но коварная боль могла вернуться в любое мгновение, и перетерпит ли он на этот раз, одному Богу известно. Боль в руке была постоянной, но становилась нестерпимой, когда к ней присоединялась боль в плечевом суставе — это случалось, когда рука со смычком шла резко вверх.
Менее всего ему хотелось опозориться в Монсеррате. Хотя и знал, как добра к нему публика. Даже слишком добра. Он прекрасно понимал, что восторженные, порой даже истеричные овации и слёзы на глазах были данью не его исполнению, а силе его воли и бесконечной его старости.
Но если Бог позволит ему сегодня благополучно завершить концерт, он торжественно объявит, что это его последнее публичное выступление. Достойное завершение карьеры — в Испании, в Каталонии, в Монсеррате, в тайном мире каменных застывших идолов, пришедших слушать его музыку… И он опять чуть не расплакался…
— Хватит, хватит, сентиментальный старик… для моих страданий существует ночь…
И, обернувшись, царским жестом приказал принести ему виолончель.
Вдруг зал, как волна, мягко приближающаяся к берегу, затих; последний вздох, последнее покашливание… На сцену вышли два молодых человека, изящным жестом расправили полы ослепительно чёрных концертных сюртуков и воссели — один за огромный рояль, другой, артистично поёрзав, — на стул в центре сцены; одарил зал нежной улыбкой и несколько раз тронул смычком занявшую боевую позицию скрипку.
И на сцену вышел великий маэстро — мелкими шажками, но уверенно, чуть склонив лысую голову, как пушинку держа левой рукой немного уступающую ему по росту тёмно-вишнёвую виолончель. Зал встал, и овация, сначала нестройная, но очень скоро обретшая силу и радость, наполнила величественный Собор Монсеррата.
Маэстро поклонился длинным, уважительным поклоном, дал овации продлиться ещё несколько приятных секунд, сел на предназначенный ему стул, удобно пристроил послушный инструмент, приподнял смычок — боли не было, — поднял голову, подарил залу лёгкий и в то же время нетерпеливый кивок благодарности, и всем стало ясно, что маэстро приехал играть, а не слушать в свою честь аплодисменты.
Пабло Касальс. 1972 год
И страстное трио Шуберта, и бурное трио Бетховена прозвучали безукоризненно. Боль, конечно, появилась, но вполне сносная. И маэстро, как с ним это происходило всегда, завёлся.
Часть из Сольной сюиты Баха захватила зал настолько, что зрители побоялись по окончании её хлопать. Что всё идёт прекрасно, Пабло Касальс видел и по восторженному лицу скрипача. «Славный мальчик, — подумал маэстро, — как он внимателен сегодня, как он любит меня…».
И тогда он сыграл одну из самых нежных своих вещей — «Ave Maria».
И зал чуть не сошёл с ума.
«Пао! Пао! Пао! Пао!..». Да, да, не удивляйтесь, так прозвали его ещё в 1920 году, когда он создал в Барселоне «Рабочее концертное общество». Прозвали и не забыли.
…Господи, если бы он мог вернуться в Испанию…
Сухой, неизвестно откуда прозвучавший мужской голос объявил перерыв.
…Пао удобно восседал в кресле настоятеля Собора, пил удивительно вкусный тонизирующий напиток — изобретение монахов-бенедиктинцев — и выслушивал комплименты руководителя детской хоровой капеллы, которой предстояло выступить вместе с маэстро во втором отделении концерта. Как талантливы эти дети! Всего два дня репетиций, и они были готовы исполнить вместе с маэстро его труднейшую Рождественскую ораторию «Ясли». Правда, несколько самых трудных мест маэстро убрал, немного сократил и саму ораторию, но это нисколько не умалило талант и старательность детей.
Наконец, перерыв закончился, юные исполнители заняли свои места, Пабло Касальс устроился на стуле вполоборота к ним; капельмейстер, как торжественно называли молодого руководителя капеллы, страшно взволнованный столь близким присутствием великого мастера, поднял руки, сосредоточил на них внимание детей, закрыл глаза, дождался первого, поразительно красивого, словно начатого на земле и оконченного в небе пассажа виолончели, знаменовавшего собой тихое, печальное вступление скрипки, и приглушённые детские голоса, повинуясь плавному движению рук своего дирижёра, начали исполнение торжественной мессы.
Маэстро чувствовал себя прекрасно и решил никаких заявлений по поводу «последнего концерта» не делать. Он, оказывается, был ещё вполне сносным стариком.
…А часом раньше из чёрного «Мерседеса», после того как он тихо вкатился в незаметную постороннему взгляду пещеру, резким жестом отказавшись от помощи двух молодых атлетического сложения людей, тяжело вылез низкорослый, почти лысый, узколицый старик. Выпрямился, глубоко, с наслаждением вздохнул и в сопровождении высокого, молодого, одетого во всё белое священника вошёл в Собор, но не через главный вход, а через боковую дверь, откуда начиналась железная винтовая лестница, ведущая на верхнюю галерею, вдоль которой располагались крошечные балконы, прямо над хорами. Медленно поднявшись по лестнице, господин уселся в мягкое кресло на одном из балконов, указанных ему священником, и, закрытый от посторонних глаз тяжёлой шторой, с улыбкой уставился вниз, на залитые светом хоры, в центре которых священнодействовал маленький виолончелист. Затем господин вытащил из кармана пиджака крошечную баночку, высыпал из неё на ладонь несколько белых горошин, сосчитал, лишние ссыпал обратно, оставшиеся отправил в рот, проглотил, прикрыл глаза и с наслаждением отдался музыке. Он успел к самому началу трио Бетховена.
Во время перерыва господин не покинул своего места. Судя по выражению его лица, Рождественская месса показалось ему скучноватой, но дети понравились чрезвычайно. Перед второй частью мессы он даже захлопал, но вовремя опомнился и с беспокойством окинул взглядом зал — не обратил ли кто на него внимание. Но все были поглощены музыкой.
Когда тонкие руки капельмейстера взметнулись в последний раз, и чистые детские голоса, блестяще взяв отчаянно высокую ноту, стали медленно и необыкновенно чисто угасать, и рука маэстро со смычком бессильно опустилась вниз, и зал взвыл от восторга, довольный господин встал, что-то шепнул мгновенно появившемуся священнику, и оба они весьма резво спустились вниз.
…Публика, наконец, отпустила маэстро. Еле живой, он сидел в крошечной келье, медленными глотками пил разбавленный лимонный сок, вытирал огромным платком лоб и пытался собраться с мыслями. Что случилось сегодня? Откуда взялись силы на большой концерт, проведённый им с таким вдохновением? Господи, как ты добр!
И слава тебе, великий целитель, госпожа музыка!
Неожиданно в келью вошёл уже знакомый нам молодой, одетый в белое священник, попросил прощения у маэстро за столь наглое вторжение, но…
Он склонился к уху маэстро и прошептал несколько слов. Глаза Пабло Касальса вдруг стали огромными, изумлёнными, он переспросил, получил подтверждение ранее сказанному, покорно встал и отправился вслед за священником. Священник одну за другой открывал перед маэстро таинственные двери, и, наконец, они попали в круглую мягко освещённую комнату, единственным украшением которой была превосходная копия «Распятия» Эль Греко. Если можно, конечно, назвать эту картину украшением…
За небольшим дубовым столом, на котором стояли вазочка с разнообразными орехами, бутылка тёмного вина и два сверкающих чистотой бокала, на простой, отполированной древностью скамье сидел уже знакомый нам господин, величественным жестом приглашая вошедшего гостя воссесть на такую же скамью, находящуюся по другую сторону стола. Пабло Касальс, всё ещё с вытаращенными глазами, сел. Священник удалился. И они остались вдвоём — великий виолончелист и генералиссимус Франко.
Генералиссимус Франко. 1972 год
— Ты даже умирать не приедешь домой?
— Ты меня лишил дома.
— Не говори ерунды, Пао, я не изгонял тебя. Ты был молод, занимался только музыкой, и не мудрено, что запутался в кошмаре Гражданской войны. А всё повесили на меня — и якобы изгнание тебя, и убийство Лорки, и тысячи других смертей. Ты слышал, наверное, что меня обвиняют даже в пожаре в «Саграда Фамилия»?!
— Ты никого не наказал за убийства.
— Кого наказывать? Это тебе легко не прощать. А мне, стало быть, одну войну нанизывать на другую? Мщением увеличивать количество мёртвых испанцев? Мало их погибло?
— Но в твоих застенках были замучены четыреста тысяч человек!
— Ты сам считал, да? Или это подсчитали за тебя твои друзья-коммунисты? Я держал в «застенках», как ты выражаешься, лишь фанатиков, не желающих мира в моей Испании.
— В твоей…
— И в твоей тоже. Оглянись, Пао, оглянись! Посмотри на Испанию! Она успокоена. Она задышала. Ей предстоит великое будущее! Она догонит Европу. Мой народ упрям!
— Твой народ…
— И твой тоже, Пао. Он упрям и силён, как бык, изящен и бесстрашен, как матадор. Мы очень скоро завалим Европу фруктами и вином. Моя казна…
— Твоя казна…
— Но не твоя же, Пао… Она полна и надёжна. Я только начал отпускать вожжи. Ко мне стучатся деловые люди, со всего мира. Ах, Пао, как жаль, что мы с тобой не увидим великую Испанию…
— Она всегда для меня была великой.
— В этом я не сомневаюсь. А ты не задумывался, что, обливая меня грязью, ты унижаешь Испанию? Молчишь? Это я спас её сначала от сумасшедшего живодёра Сталина, потом от сумасшедшего живодёра Гитлера, потом от местных царьков, возмечтавших разорвать страну на карликовые государства.
— Ты до сих пор запрещаешь в Каталонии каталонский язык!
— А им плевать на мои запрещения! Все твои монахи молятся на каталонском, треплются на каталонском. И чёрт с ними! Но, Пао, на скольких языках должна говорить страна? Лучше было бы, если бы андалузец говорил с каталонцем через переводчика? Приехать из Толедо в Барселону в сопровождении гида?
Франко замолчал. Отпил вина. Долго грыз орешки. Оба отдыхали.
— Возвращайся, Пао. Много ли великих испанцев осталось на свете… Ты, Дали, я…
— Ты оговорился — не поставил себя на первое место.
— Нет, не оговорился. Я знаю, что от меня останутся только даты с бесчестным добавлением «кровавый режим Франко». А твоя музыка и картины Дали — навсегда. Я не завидую. Каждому Бог дал исполнить свою миссию на земле. Возвращайся, Пао. Если у тебя не хватит денег купить себе достойный дом в Барселоне, я помогу. Тебе воздвигнут памятник …
— Уже не успею…
— О чём ты говоришь? Ты играешь, как молодой. Кроме того, я дам тебе потрясающих целителей…
— …и припишешь заслугой себе моё возвращение домой.
— Не будь смешным, Пао. Мне уже не нужно никаких заслуг и наград. Я о тебе пекусь. Об Испании… Пао, не обижайся, но шубертовская «Ave Maria» посильнее твоей.
— Ты же никогда не ошибаешься, генералиссимус.
— Я очень люблю тебя, Пао. Ты такой же коммунист, как я священник. Я люблю в тебе испанца, упрямого и гениального… Возвращайся, Пао…
— Я схожу с трапа самолёта, ты обнимаешь меня, бешено строчат камеры, щёлкают фотоаппараты, назавтра все газеты полны волнующих снимков, вся Испания плачет…
— Это хорошая картина. Она частенько стоит перед моими глазами. И мне очень грустно, что у меня она вызывает волнение, а у тебя — иронию. Знаешь, Пао, я думал, что в девяносто три года человеку пора менять упрямство и обиды на разум.
Памятник Пабло Касальсу в Монсеррате
Даже, если он испанец. Знаешь, что говорят о нас итальянцы? «Если испанцу надо забить гвоздь, но под рукой нет молотка, он сделает это своей головой». Я до сих пор не понимаю, это комплимент или издёвка?
Прощай, Пао!.. Возвращайся…
Он постучал костяшками пальцев по столу. И тотчас появились два молодых человека атлетического телосложения и молодой священник, одетый во всё белое.
…Августовская ночь над Монсерратом сверкала звёздами, благоухала цветами и тихо раскачивалась под музыку Пао. А он, донельзя взволнованный, медленно прохаживался вдоль Собора и что-то шептал, будто молился.
…Он умер через два месяца, 22 октября 1973 года в городе Рио-Пьедрас, в Пуэрто-Рико.
Франко пережил его на два года…
|
| |
| |
| ГУГЛИК | Дата: Среда, 27.05.2020, 12:49 | Сообщение # 399 |
 приятель
Группа: Пользователи
Сообщений: 10
Статус: Offline
| Леонид Зорин - просто интервью...
https://jew-observer.com/lica....u-zhizn
|
| |
| |
| Пинечка | Дата: Среда, 03.06.2020, 02:28 | Сообщение # 400 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1455
Статус: Offline
| Как вы полагаете - кому человечество давно должно поставить памятник? В первую очередь? Нет, ни Богу, ни царю, ни полководцу, ни писателю, ни художнику, хотя каждый из них безусловно заслуживает памяти.
Это будет памятник обыкновенному пожилому человеку.
"В возрасте дожития", как это чудесно называет наша медицина.
В определенный момент этот человек замечает, что его родное, единственное и ещё вчера такое послушное тело больше не такое послушное...
Человек понимает, какое счастье было его не замечать, и ещё понимает что счастье это покинуло его навсегда.
Отныне он внутри машины, которая с каждым днем все настойчивее требует капремонта, на ближайших станциях техобслуживания очереди, причем бессмысленные, так как запчастей нет и не будет, да и мастера подразбежались.
За кордоном есть и мастера и некоторые детали, но цены такие, что в случае с машиной вы бы уже плюнули и купили новую.
С телом это, увы, не проходит.
Вы читаете про революцию в науке, про выращенные из стволовых клеток органы, суставы и целые
конечности и отчетливо сознаете, что эти чудо-технологии станут достоянием широких масс аккурат на следующий день после ваших поминок.
Загибающийся автомобиль сообщает вам о своих проблемах стуками, хрипами, мигающими лампочками.
Тело беседует с вами с помощью боли.
Оно становится в этом плане таким изобретательным и разнообразным, что порой вызывает искреннее восхищение.
И вы с этой сволочью один на один.
Жаловаться бессмысленно — у детей вы будете вызывать раздражение: они просто не поймут, о чём вы, у них сейчас совсем другие проблемы.
Если вы поддерживаете детей деньгами, раздражение они постараются спрятать. На время.
Не все это умеют.
Жаловаться товарищу своего возраста тоже глупо — у него-то как раз те же проблемы и вы в одинаковом положении.
К тому же товарищей этих вокруг вас становится меньше и меньше.
И не дай бог пожаловаться человеку старше тебя: он тут же намекнёт на разницу в возрасте и мягко объяснит что по сравнению с ним вы ещё в самом начале этого интересного пути.
Можно жаловаться врачам, но мы выяснили, что это как минимум дорого...
А голова?
Этот твой домик, внутри которого ты, как тебе казалось, не стареешь и привычно командуешь телом?
Долгое время действительно так и было, и вот кончилось: ты по привычке приказываешь себе легко выпорхнуть из машины (она у тебя всё еще молодежная, спортивная), а тело нескладно выкарабкивается, медленно перенося вес на ногу, которая, естественно болит.
И это ещё не основные сюрпризы: то, что ты стал хуже видеть, ещё бог с ним: ты купил красивые очки и они тебе даже идут.
Со слухом сложнее: красивых как очки слуховых аппаратов почему-то нет и тебе кажется, что все окружающие с брезгливым любопытством заглядывают тебе в уши, которые заткнуты чем-то вроде кусочков пластилина.
А без этих затычек ты либо просишь повторить каждую обращённую к тебе фразу дважды, либо сидишь в компании, глупо улыбаясь и делая вид, что слушаешь собеседника, пока не замечаешь, что он уже давно задаёт тебе какой-то вопрос, а ты продолжаешь благожелательно кивать.
Память начинает вытворять чудеса: услужливо вынимая из прошлого совершенно не нужные тебе фрагменты
(причём украшенные микроскопическими деталями), она наотрез отказывается работать в коротком бытовом диапазоне,
и скоро твой ежедневный выход из дома разбивается на несколько фаз:
— вышел — вернулся за очками
— вышел — вернулся за телефоном
— искал телефон, пока он не зазвонил
— вышел — вернулся за ключами от машины.
Самое ужасное то, что ты начинаешь к этому привыкать.
Человек быстро привыкает к хорошему...
Ты перестаёшь наряжаться.
Потому что дизайнеры всего мира шьют для молодых. И на молодых. И ты понимаешь (хорошо если понимаешь) что узенькие джинсики с нечеловечески низким поясом будут отлично сидеть вот на том длинном худом, молодом настолько, что он ещё и с ориентацией-то не до конца определился, а твоё брюшко повисает над этими джинсиками на манер второго подбородка, с которым у тебя, кстати, тоже проблемы.
Можно, конечно, поискать одежду более взрослую, но она подаст тебя именно тем, кем ты стал так недавно — пожилым слегка склонным к полноте человеком, и тебе отчаянно не захочется выглядеть самим собой.
Результаты этих мучений известны:
либо плюем на всё, донашиваем старое (если влезаем),
либо последний отчаянный рывок в мир иллюзий — подкрашенные волосы, совершенно бессмысленные походы в спортзал, диеты, начинающиеся каждое утро и заканчивающиеся каждый вечер, посильное втягивание живота при приближении объекта женского пола (памяти и тут хватает минуты на полторы — потом следует неконтролируемый выдох.)
В общем жизнь ваша наполняется совершенно новыми смыслами.
И если вы держите эту безостановочную серию ударов, отлично понимая, что победы не будет и задача в том, чтобы красиво проиграть, если вы не потеряли способности улыбаться, шутить и иногда даже нравиться женщинам — вы настоящий герой. И заслуживаете поклонения и памятника.
Вы думаете, я это всё о себе? Да прям. Я только приближаюсь к старту.
И иногда наряжаюсь. Как идиот.
Андрей Макаревич
|
| |
| |
| papyura | Дата: Пятница, 05.06.2020, 08:44 | Сообщение # 401 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1557
Статус: Offline
| Старейший театральный режиссёр Исаак Штокбант – фронтовик, основавший весёлый театр «Буфф», где записывалась группа «Сплин» и играли мастера клоунады Юрий Гальцев и Елена Воробей, писал, что хотел стать актёром с детства.
«В 30-е годы вышел фильм “Остров сокровищ”, – вспоминал он. – Мы, мальчишки четвёртого класса, захотели стать пиратами, сочинили сценарий, разучили роли и выступили в Агитпункте при школе. Мы носились по сцене, что-то орали, “убивали” друг друга. Потом на сцену вышел какой-то дядя с красной повязкой на рукаве и сказал: “Довольно, ребятишки. Пошумели и хватит. Сейчас будут выступать настоящие артисты”.
Наше первое представление провалилось. Но я уже тогда решил, что буду артистом».
Исаак Штокбант родился в 1925 году в Петербурге в семье еврейского инженера. Прошло полтора года со смерти Ленина. Вся страна называла своих младенцев Володями, Вилями и Владленами: «А мой папа взял и нарёк меня библейским именем Исаак».
Правда, не всё пошло по-папиному...
Штокбант вспоминал, что пока родители были на работе, нянька Нюша втайне отнесла его в церковь и там крестила. «Наверное, хотела сделать хорошее дело», – резюмировал он. Четвероклассник Исаак Штокбант изводил родителей своими мечтами о сцене. Дошло до того, что его мать попросила известного актёра Юрия Юрьева оценить актёрские способности сына. Штокбант вспоминал, что его подвёл тогда репертуар. Он выбрал читать стихотворение Маяковского «О советском паспорте». Читал, не жалея сил, а под конец даже выхватил из кармана нарисованный «паспорт» и потряс им в воздухе.
«Юрьев смотрел на меня, как мне показалось, с каким-то сожалением. Я понял, что моя песенка спета, – вспоминал Штокбант. – Мог ли я знать тогда, что Юрий Михайлович, дворянин, аристократ, не мог разделить моего упоения от этих стихов».
В планы еврейского мальчика стать лучшим актёром на свете вмешалась война...
Штокбанту было 15. Он рыл окопы под Ленинградом вместе со взрослыми, сидел на крышах Невского проспекта и тушил «бомбы-зажигалки» в ящиках с песком.
Тогда же он впервые увидел смерть. Во время блокады от голода умер его дед.
Даже в поздних интервью Исаак Штокбант не мог отделаться от чувства вины: «Я виноват перед ним, потому что мама последний кусочек еды отдавала мне». Его призвали в армию в 43-м. Штокбант воевал в Венгрии, Австрии, за боевую доблесть получил орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги».
Он вспоминал позже, что даже в суровые фронтовые дни ему не переставала сниться сцена – и во снах он блистал на ней. Однако армия не отпускала: после окончания войны Исаак Штокбант оставался на военной службе еще 15 лет.
Он смог уволиться только в 35 лет – когда Хрущев сокращал число военных.
По его собственным словам, «бросился в театральный институт сразу же, в военной форме и ещё даже без паспорта».
 В актёры не взяли – сказали, что слишком стар. Зато зачислили в режиссёры.
Штокбант говорил: поначалу учиться было сложно, я был зажат, а наизусть помнил только боевой устав пехоты.
«Первое, что мне сказал учитель: “Штокбант, вы – собака! Залезайте под стол, это ваша будка, и вы не пропускаете ни одного прохожего!” И вот я, гвардии майор, под столом лаял на сопляков, укусил девушку за ногу и порвал ей чулок», – со смехом вспоминал он годы спустя.
Исаак Штокбант с отличием закончил обучение в Ленинградском театральном институте в 1965 году.
 Казалось, театр тоже долго ждал его – и дождался. После выпуска Штокбант уехал в Красноярск поднимать местный ТЮЗ. Затем опять пересёк полстраны и оказался в Москве – ставил спектакли в театре имени Гоголя. Из столицы отправился работать в Петрозаводск, где возглавил драмтеатр Карельской АССР.
Лишь в 1975 году он смог вернуться в родной Ленинград, где начал преподавать, возглавил мастерскую эстрадного искусства при «Ленконцерте».
В 1983 году он занялся созданием собственного театра «Буфф». От латинского «буфф» – озорство и веселье.
Этот театральный жанр включает в себя элементы комедии, мюзикла и танцевального представления. Театр «Буфф» стал примером того, как можно создавать новые шоу на сцене – лёгкие, яркие, но при этом не лишенные иронии и злободневности. При жизни Исаак Штокбант получил массу театральных наград.
Народный артист РФ, заслуженный деятель искусств, его имя внесено в «Золотую книгу» Санкт-Петербурга. «Он был незаурядный и очень добрый», – говорит о Штокбанте юморист Юрий Гальцев. В разные годы театр «Буфф» буквально притягивал к себе молодых и талантливых артистов: Гальцев, Елена Воробей, Сергей Селин и даже народный певец-гармонист Игорь Растеряев – все они начинали под руководством Штокбанта.
Причём Растеряев, уже став известным певцом, строил свою карьеру так, чтобы гастроли не мешали его работе в театре «Буфф». Известно, что в студии театра в начале 90-х записала свой первый альбом группа «Сплин». А её лидер, Александр Васильев, служил в театре администратором. Исаак Штокбант скончался 26 января в возрасте 94 лет в Санкт-Петербурге.
Фронтовик, мечтатель и театральный гений, он до конца жизни говорил своим актёрам и ученикам: «Счастье – вещь неизбывная, оно присуще человеку даже в самых трагических ситуациях. А трудности – это возможность преодолевать. Если ты можешь преодолевать – значит, ты живешь»
Михаил Блоков
|
| |
| |
| smiles | Дата: Пятница, 05.06.2020, 12:26 | Сообщение # 402 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 236
Статус: Offline
| замечательный рассказ о талантливом человеке, спасибо!
|
| |
| |
| Рыжик | Дата: Вторник, 16.06.2020, 01:56 | Сообщение # 403 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 299
Статус: Offline
| памяти Григория Горина
Всё умирает на земле и в море,
Но человек суровей осуждён:
Он должен знать о смертном приговоре,
Подписанном, когда он был рождён…
С. Маршак
Бег времени неуловим. Еще совсем недавно Григорий Горин жил среди нас...
Как рано он ушёл!
Как невосполнимо!
еврейская притча «На два метра короче» в удивительно красивом пересказе на русском языке, сделанным Григорием Гориным.
Шайка Фейфер любил поговорить о жизни и смерти.
Когда его спрашивали, что лучше для бедняка: родиться или не родиться, Шайка отвечал:
— Бедняку лучше не родиться! Но такое счастье выпадает одному бедняку из тысячи.
Когда у Шайки кто-то спрашивал, скоро ли придется умереть, Шайка отвечал:
— Скоро! Но если сейчас у вас для этого нет свободного времени, то не торопитесь.
На вопрос, почему он не едет в Америку, Шайка ответил вопросом:
— А где она, Америка?
— С другой стороны земли.
— Тогда лучше ехать после смерти, — подумав, сказал мудрый Шайка Фейфер.
— Почему? — удивились все.
— Дорога будет на два метра короче.
Горько говорить о Горине умершем. Впрочем, скажу неуспокоительное, но банальное: «Великое не умирает».
Мы счастливые люди, что видели великие спектакли по гениальным пьесам Горина.
Горин на "отлично" окончил эту школу, взяв у неё самое лучшее... До сих пор десятки его монологов читают сотни артистов, благословляя автора за постоянный успех. Стоит хотя бы вспомнить ставший уже хрестоматийным монолог "Хочу харчо!".
Его рассказы постоянно публиковались в "Литературной Газете" в "Клубе "Двенадцать стульев" и всегда вызывали повышенный интерес читателей. Они были смешны, остры и печальны. Его шутки вызывали резонанс во всех слоях общества, на всех его уровнях.
А потом он решительно и бесповоротно ушёл в драматургию. Он писал такие пьесы, которые невозможно было не ставить. Театры хватали их прямо "с кончика пера", ещё тёплыми, потому что пьесы Горина были обречены на успех.
Цитирую режиссёра Марка Захарова: "Горин — это явление. Причём, не случайное, не какой-нибудь метеорит, промелькнувший однажды… Горина надо осмыслить, как некую закономерность, которая впитала в себя весёлость целого, не очень складного и не слишком удачливого поколения…"
Как много цвета ушло бы из палитры Российского искусства, если бы не было таких театральных и телевизионных шедевров как "Тиль", "Тот самый Мюнхгаузен", "Дом, который построил Свифт", "Обыкновенное чудо", "Формула любви", "Забыть Герострата"…
Не говоря о спектакле по его последней пьесе "Шут Балакирев", до премьеры которого он не дожил всего несколько недель. .
Шут о Шуте — спектакль-реквием.
|
| |
| |
| старый зануда | Дата: Понедельник, 22.06.2020, 01:45 | Сообщение # 404 |
|
Группа: Гости
| Многие знают знаменитую фотографию со встречи Никиты Хрущёва и Джона Кеннеди в 1961 году, на которой первые лица государств запечатлены вместе со своими супругами. Нельзя не заметить, насколько простоватой и неухоженной смотрелась Нина Хрущёва рядом с иконой стиля Жаклин Кеннеди. Небрежно причёсанная, в цветастом наряде, она выглядит бабушкой в халате... на Западе её так и называли.
Нина Хрущёва и Жаклин Кеннеди (Вена, Австрия, июнь 1961 года)
Однако внешность обманчива. Нина Хрущёва свободно говорила на пяти языках, много занималась партийной работой, воспитывала пятерых детей (троих своих и двоих – от первого брака Никиты Хрущева).
Уроженка села Василив Люблинской губернии, Нина Кухарчук могла выглядеть как крестьянка, и она не стыдилась этого. Но это не мешало ей общаться на равных с мировыми лидерами.
Раньше, когда попадалась на глаза эта фотография, испытывал неловкость за "наших"– советская бабка и светская леди. Фотка всегда служила иллюстрацией некоторого цивилизационного "ихнего" превосходства над нашей бытностью.
Недавно прочёл статью из западного научного журнала, в котором описывалось, как во время визита Хрущева в США, Нина Петровна, "стояла в сторонке вдвоём с Рокфеллером, и они о чём-то горячо спорили"...
Потом Рокфеллер вспоминал, что жена советского генсека пыталась его убедить в превосходстве социалистической модели экономики над капиталистической.
удивило меня: стояли вдвоём. Тогда, как она без переводчика его "убеждала"?
И что эта бабка-простушка могла знать об экономических моделях?
В другом уже западном издании, а потом из отечественных источников узнал, что разговаривали Хрущева и Рокфеллер на чистейшем английском языке, который она прекрасно знала - начала учить его в 1938 году.
А до этого выучила и свободно владела украинским, польским, французским.
И вообще, Нина Петровна, в отличие от своего мужа, была прекрасно образована: до 12 лет училась в своей родной холмской школе, потом уехала в Люблин, где продолжала образование. После этого было Мариинское женское училище. В 1920-х получила образование в Коммунистическом университете им. Я.Свердлова.
Её трудовая карьера - преподаватель политэкономии в разных партийных учебных заведениях.
После этого не оставалось у меня никаких сомнений в том, что образ деревенской простушки для этой высокообразованной женщины был проявлением чего-то другого...
Теперь прочитываешь во взгляде этой "простушки" на фото чувство уверенности женщины, которая знает себе цену. Она понимает, кто такая Жаклин - элегантная, утонченная, но... пустая и несчастная... Что она видела в жизни, чего и с чьей помощью добилась? Вот Нина ей могла бы рассказать, как служила революционному делу агитатором на Польском фронте, как... Впрочем, вряд ли Жаклин это бы поняла...
Оказывается что советские первые леди, жёны других высших партийных руководителей нередко на две головы превосходили своих мужей образованностью и кругозором.
В годы сталинского правления жители западных стран привыкли к зияющему рядом с вождем СССР пустому месту — генералиссимус даже до гибели жены появлялся на людях один.
С приходом к власти Никиты Хрущёва ситуация кардинально изменилась. Его жена Нина Петровна Кухарчук не только активно участвовала в партийной работе, но и сопровождала мужа в заграничных поездках. Фактически она создала прецедент существования в СССР полноправной первой леди.
Нина Кухарчук провела детство на территории Люблинского воеводства современной Польши — в то время область входила в Российскую империю.
Родители-крестьяне воспитывали пятерых детей, родившаяся в 1900 году Нина была средней. Семья жила в бедном селе Василев — женщины работали у помещика на посадке и сборке свеклы за 10 копеек в день, мужчины заготавливали сено за 20-30 копеек.
Нина окончила в деревенской школе три класса. Преподаватель горячо убеждал Петра Кухарчука в больших способностях девочки и необходимости продолжить образование. Когда Нине исполнилось 12 лет, отец отвёз её к своему брату в Люблин. Дядя устроил девочку в прогимназию с четырёхлетним обучением.
Нина Кухарчук успела перейти во второй класс прогимназии, когда разгорелась Первая мировая война. Спасая дочь и сына от австрийских солдат, мать собрала самое необходимое, и они, взяв с собой только узелки, отправились в путь.
На одной из небольших станций случайно встретили отца Нины, служившего во вспомогательных частях. Тот упросил командование взять жену на работу кухаркой.
Дети путешествовали с обозом.
Командир части, в которой служил Петр Кухарчук, воспользовался затишьем между боями и отправил Нину в Киев с письмом к епископу Евлогию. Тот помог Нине устроиться «на казённый» счёт в холмское Мариинское женское училище, вывезенное в Одессу. Там обычно учились дочери чиновников и духовенства — крестьянку бы ни за что не приняли. Девушке помогли военная неразбериха и заступничество епископа Евлогия.
Кухарчук закончила 8 классов, а в 1919 году осталась работать секретарём училища, но в её распоряжении не было даже пишущей машинки — приходилось от руки снимать копии с документов, оформлять аттестаты выпускницам.
В 1920 году Нина Кухарчук вступила в ВКП (б). Летом того же года по мобилизации коммунистов её послали на фронт в Польшу. Кухарчук хорошо знала украинский, поэтому ей поручили агитацию за советскую власть по сёлам. Вскоре Нина Петровна заведовала в ЦК Компартии Западной Украины отделом по работе с женщинами, её откомандировали в Москву проходить шестимесячные курсы в Коммунистическом университете имени Свердлова, а затем — в Донецкую область преподавать в партшколе.
Нина едва выжила после сыпного тифа, свирепствовавшего в то время. К осени 1922 года её направили преподавать политэкономию в окружную партшколу Юзовки.
Овдовевший в 1918 году Никита Сергеевич учился на рабфаке. Его дети от первого брака Юлия и Леонид жили с бабушкой и дедом на руднике Рутченковка.
 Никита Хрущёв и Нина Кухарчук, 1924 год
Нина Петровна и Хрущёв быстро понравились друг другу, сошлись и сыграли в 1924 году свадьбу. Молодожены работали вместе. К концу 1926 года Хрущёв перешёл в окружной комитет партии, а его жену пригласили на учёбу в московскую Коммунистическую академию им.Крупской.
Закончив образование, она переехала в Киев преподавать на украинском политэкономию западноукраинским подпольщикам. Туда же переехал и Хрущёв.
Первая общая дочка — Надя — не выжила. В 1929 году родилась Рада.
Вскоре Никита Сергеевич отправился учиться в московскую Промышленную академию. Нина Петровна воспитывала сына и дочку мужа от первого брака как своих. Супруги с тремя детьми жили в общежитии.
Впоследствии им выделили четырёхкомнатное жильё в знаменитом Доме на набережной. Туда же перебрались и родители Хрущёва. В 1935-м родился сын Сергей, через два года — младшая дочь Елена. С 1938 года Нина Кухарчук вернулась к общественной работе и уже не оставляла её. Хрущёва назначили на должность первого секретаря ЦК КП (б) Украины, и семья переехала в Киев.
В войну Нина Петровна с детьми эвакуировалась в Куйбышев. Там она продолжила самообразование — окончила курсы английского языка.
В боях погиб Леонид, старший сын Никиты Сергеевича, после чего Хрущёвы удочерили его дочь Юлию. После назначения Хрущёва на должность Первого секретаря ЦК КПСС Нина Петровна официально стала первой леди.
Воодушевлённые происходившими в СССР переменами жители стран Запада приветствовали её появление на людях восторженными комментариями. Её называли русской матушкой, бабушкой, доброй и милой женщиной.
Прессу восхищали владение английским, умение с достоинством вести себя на публике.
В наши дни в Интернете регулярно размещают фотографию, на которой Нина Хрущева запечатлена вместе с Жаклин Кеннеди. Как правило, акцент в таких публикациях делается на простоватую внешность советской первой леди по сравнению с элегантностью американки. Злоязычные читатели забывают, что Нина Петровна старше Жаклин на 29 лет, перенесла тяготы бедного крестьянского детства, лишения двух войн и вырастила пятерых детей.
Сотрудник охраны Хрущёва полковник Кузовлев рассказывал: «Нина Петровна была очень строгой, экономной женщиной. Сотрудники обслуги и даже дети не страшились её мужа, но трепетали перед нею — молчаливая, но предельно требовательная...
Будучи намного образованнее супруга, Нина Петровна нередко оказывала влияние на решения Хрущёва. Она отказалась переезжать в Кремль — вскоре Кремлевский комплекс был открыт для посещения.
Во время поездки Хрущевых в США Рокфеллер удивлялся, насколько хорошо Нина Петровна понимает экономические проблемы. Именно она убедила супруга взять на вооружение сельскохозяйственный опыт Соединенных Штатов.
Нина Петровна даже в сталинское время, невзирая на риск, продолжала общаться с родственниками репрессированных коммунистов. Регулярно контактируя с деятелями культуры Украинской ССР, она убеждала супруга обратить внимание на нужды сферы искусств.
После потери должности и опалы Хрущёва в 1964 году Нина Петровна долго приходила в себя и даже заболела. Семье выделили дачу в Петрово-Дальнем, где Никита Сергеевич жил круглый год. Малоизвестный факт: супругам потребовалось оформить документы на выданную квартиру в Староконюшенном переулке (раньше были служебные).
Тогда и обнаружилось, что больше 40 лет они прожили „нерасписанными“, без регистрации. Супруги официально поженились только в 1965 году — Нина Кухарчук наконец-то стала Хрущёвой.
Кремлёвские высокопоставленные приятельницы отвернулись от Нины Петровны после опалы мужа, её поддерживали интеллигенция и деятели искусств, приезжали друзья юности из Донбасса.
Никита Хрущёв с дочкой (внучкой) Юлией и внучками (правнучками) Ксенией и Ниной
В 1971 году умер Никита Сергеевич и Нина Петровна осталась одна в Жуковке, во „вдовьем поселке“. Она не запирала дверь на замок — просто задвигала ручку палкой.
Нине Петровне назначили пенсию в размере двухсот рублей, оставили возможность вызывать служебную машину и пользоваться спецполиклиникой. Умерла Нина Хрущёва в 1984 году, пережив мужа и младшую дочь.
|
| |
| |
| Kiwa | Дата: Пятница, 26.06.2020, 01:00 | Сообщение # 405 |
|
настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 682
Статус: Offline
| сколь многое сокрыто было для нас, увы!
|
| |
| |
|
