Дата: Вторник, 21.05.2013, 06:08 | Сообщение # 106
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1517
Статус: Offline
вот те на!
После публикации моей статьи«Русскую литературу создали украинцы, евреи и негр…» меня обвинили в расизме. «Вы посмотрите, - вопили оппоненты, - украинский профессор обидел негров, приписав к ним великого и очень русского поэта А.С.Пушкина!.. Поначалу, я думал проигнорировать: мало ли пишут похабщины и нецензурщины на всяких «не администрируемых московитами» форумах, но как-то интуитивно сработало исследовательское начало, и я решил перепроверить базовый русский миф об «арапе Петра First’а». Посмотрел и понял: батюшки, нас всех уже более 200 лет водят за нос! Моисей с его рогами и сорока годами мифического вывода евреев из виртуального египетского плена – отдыхает, нервно куря «козью ножку» с опиумом творцов русского мифа! Этот русский миф краток, как строка в энциклопедии: «ПУШКИН Ал-др Серг. (1799 — 1837), рус,. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка». И ничего, что прадедом великого русского поэта (без кавычек!) является «арап Петра І». Все равно, по логике московитов, он – русский, хотя и в, некотором роде, «арап»… Но «арап» ли он, в самом деле, вот в чем вопрос?! Взглянем-ка на родословную очень почитаемого мной «русского» поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина. Итак, материнская линия предков А. С. Пушкина Прадед поэта, Абрам Петрович Ганнибал (1696-1781), крещенный абиссинский еврей, который «сошел за арапа» у царственного любителя экзотики Петра. Давайте поразмышляем вслух: «Много ли вы знаете, уважаемые читатели, «чистых этнических негров» по имени «Абрам»? Подумаем так и утвердимся в справедливости утверждения, что Абрам – очень распространенное имя у евреев, в том числе абиссинских евреев, проживающих в Африке. «Петровичем» он стал «по приколу», вследствие крещения, во время которого его крестным отцом стал московский самодержец и самодур, ни во что не ставящий ни Христа, ни его церковь. А с «Ганнибалом» вышло и того круче. Пока был жив Петр First, нашего мудрого абиссинца звали просто и по-русски изыскано: «Абрам Петров», но когда его патрон умер, носить фамилию царя стало небезопасно. Поэтому «мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура» Абрама Петрова(См.: А.Анненков, "Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 5) поняла, что в целях безопасности ему лучше назваться «Ганнибалом», которым его в шутку величал Петр во время грандиозных попоек в Немецкой слободе.
Прабабка поэта, Христина-Регина фон Шеберг(…-170?), вторая жена абиссинского еврея Абрама, имела шведско-немецкое происхождение и родила ему пятерых сыновей: Ивана, Петра, Исаака, Якова и Йосифа. Как видим, из пяти имен – трое сыновей «почему-то» имеют еврейские имена. Дед поэта, младший сын этой экзотической «русской четы» Йосиф Абрамович Ганнибал (1744-1807), кстати говоря, не стыдился своих еврейских корней и подписывал свою корреспонденцию как Йосиф Ганнибал. Это потом, когда евреем станет быть немодно, творцы русского мифа стыдливо станут именовать его Осипом... Но он себя таковым никогда не считал. Он был двоеженцем и при живой жене, Марии Алексеевне Пушкиной, сказавшись вдовцом, обвенчался со вдовой капитана У. Е. Толстой. Это двоеженство кончилось уголовным процессом, причем Йосиф Ганнибалбыл разведён со второю женой и сослан — сначала на службу в Средиземное море, а затем в его село Михайловское. Бабка поэта, Мария Алексеевна Ганнибал(1745-1819), дочь тамбовского воеводы Алексея Федоровича Пушкинаи (внимание!) – Сарры Юрьевны Ржевской(см.: Е.П.Янькова, «Рассказы бабушки», 1885г.). Если кто-то укажет мне «этнически чистую» русскую семью, где дочери дают еврейское имя Сарра, пусть бросят камень в её мужа Йосифа Абрамовича Ганнибала и всех, кто не знает, что у евреев этническая линия родства выводится по матери. Мать поэта, Надежда Иосифовна Пушкина(1775-1836), дочь Йосифа Абрамовича Ганнибала и Марии Алексеевны Пушкиной, мать которой звалась еврейским именем Сарра. Как утверждает А.Кирпичников("Пушкин" // Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907): «Мужа своего Надежда Иосифовна настолько забрала в руки, что он до старости курил секретно от её; к детям ея прислуги бывала непомерно сурова и обладала способностью «дуться» на тех, кто возбудил её неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не разговаривала чуть не целый год). Хозяйством она занималась почти так же мало, как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения». Итак, по давней еврейской традиции, мать А.С.Пушкина, безусловно, считается еврейкой (1/2), немного немкой (1/4) и немного русской (1/4). Впрочем, если посмотреть на её портрет, никаких сомнений в доминировании еврейских черт в её фенотипе не останется ни у кого. Теперь обратимся к отцовской линии предков А.С. Пушкина...
Прадед поэта, Александр Петрович Пушкин( 1686-1725) был женат на меньшой дочери графа Головина, первого Андреевского кавалера. Как писал сам А.Пушкин, его прадед «умер весьма молодым, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах». Прабабка поэта, Евдокия Ивановна Головина(…-1725) была зверски убита при вторых родах собственным мужем, с которым, как написали бы псевдо-романтики, они жили недолго и несчастливо, и умерли в один день. Дед поэта, Лев Александрович Пушкин(1723-1790) единственный сын своих несчастных родителей, о котором поэт писал следующее: «Дед мой был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная [Мария Матвеевна] Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую её связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на чёрном дворе. Вторая жена его, урожденная [Ольга Васильевна] Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемерли». (См.: Кирпичников А.И. «Пушкин» // Словарь Брокгауза и Ефрона, 1890-1907).
Отец поэта, Сергей Львович Пушкин(1771-1848) не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т.е. овладев не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив всё выдающееся во французской литературе XVIIи XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к лёгким умственным занятиям и к проявлению остроумия и находчивости во всяких jeux de societe. И всю жизнь оказывался неспособным к практическому делу. Сергей Львович Пушкин начал службу в Измайловском полку, затем служил в гражданской службе и дослужился до чина статского советника. Как свидетельствует А.Анненков, у отца А.С.Пушкина не было времени для собственных дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, «был способен острить у смертного одра жены - зато иногда от пустяков разливался в слезах». Отец поэта был масоном (глобальная еврейская секретная секта). При взгляде на его портрет, сомнений в его «нерусскости» не возникает вообще. Как же так, - спросите вы, - у него же русская фамилия?.. Итак, результаты face-контроля и факт масонства отца А.С.Пушкина также дают определенные основания утверждать о его возможной принадлежности к евреям. Впрочем, если взглянуть на портрет самого поэта и любого из современных израильских солдат, выходцев из племени абиссинских евреев, с легкостью можно заметить, как удивительно они похожи.
В этой связи возникает вполне логичный вопрос, почему же еврейство А.С.Пушкина так тщательно скрывалось его роднёй и российскими создателями мифов? С роднёй всё ясно, если припомнить, что в паспортах Российской империи вместо национальности писали о вероисповедании. «Правильная» религия была – православие, «неправильные»: иудаизм и мусульманство, выдуманные семитами (евреями и арабами). Если ты не православный (читай – русский), тебе была закрыта дорога везде: на госслужбе, в учёбе и т.д. С имперскими мифотворцами тоже – все ясно.
Если «ПУШКИН Ал-др Серг. (1799 — 1837), рус. поэт, родоначальник новой рус. лит-ры, создатель совр. рус. лит. языка» - по национальности еврей, то о какой-такой «русской империи» и «русском языке» можно говорить вообще?!. Лично мне абсолютно всё равно, кто был А.С.Пушкин по национальности. То, что он –гениален, не вызывает никакого сомнения. В его семье все говорили по-французски: родители, родственники, гувернеры. По-русски говорили только его бабушка Марья Алексеевна и её (и поэта) няня Арина Родионовна...
И, несмотря на всё это А.С.Пушкин выучил неродной ему русский язык и стал его классиком! Всё вышесказанное лишь утверждает меня в мысли о том, что русскую литературу, действительно, создали преимущественно украинцы и евреи. Упомянув при этом «негра» А.Пушкина, я погорячился, находясь в плену давнего имперского мифа про «арапа Петра 1», который на самом деле, был абиссинским евреем (фалашем). Но теперь, слава Яхве, мы знаем правду! И наши московские меньшие братья имеют все основания расширить свой «русский мир» и на Африку, где и доныне проживает славный еврейский народ фалашей, давший русской литературе выдающегося русскоязычного поэта А.С.Пушкина.
Валерий Бебик, Доктор политических наук, кандидат психологических наук, профессор, проректор Университета «Украина», руководитель рабочей группы по социальным коммуникациям Общественного гуманитарного совета при Президенте Украины, председатель Всеукраинской ассоциации политических наук.
Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 10:47 | Сообщение # 109
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1517
Статус: Offline
Как Зельдовича на насос обменяли...
Все ребята моего поколения были неисправимыми романтиками. Сразу же после школы подались к «продажным девкам капитализма» – в кибернетику, генетику, социологию. Кого пустили, те и прорвались. И многие из моих вчерашних школьных друзей работали в академическом Институте технической кибернетики, а я, грешный, - рядом, в Доме печати. Институт этот был не совсем секретным, и я при случае забегал к своим товарищам. Мне показывали роботов – механических людей, и это было любопытно, когда железный дядька выполнял первое испытание: разливал бутылку на троих. Потом его совершенствовали, и он мог разлить бутылку на количество присутствующих. Это называлось степенями свободы. Я спросил, для чего нужны такие игрушки. Мне популярно объяснили, что это вовсе не игрушки, а эти автоматы уже работают в кузнечных цехах тракторного и автомобильного заводов и являются ударниками коммунистического труда: не опаздывают на работу, не боятся шума и грохота, а главное – не пьянствуют, в отличие от нас. А перед зданием Института стоял памятник забронзовевшему человеку с тремя геройскими звёздами. Надпись на пьедестале гласила, что это Яков Борисович Зельдович. И всё. - Товарищ айсберг что-то не весь на поверхности, - сказал я, указывая на памятник живущему человеку. – Он, видимо имеет отношение к вашей работе? -Он ко всему имеет отношение, но ты этим делом не интересуйся, а то заинтересуются тобой. Тебе это надо? Положено по статусу устанавливать бюсты дважды героям, а он – трижды. И совершенно засекреченный, - просветил меня друг.
Оказывается, Зельдович был самым засекреченным академиком Советского Союза. Он никогда не ездил за границу( если не считать Грецию, где всё же побывал перед самой смертью), хотя владел несколькими европейскими языками. Когда ему разрешили публиковать свои научные статьи в академических журналах, многие учёные на Западе, восхищаясь ими, считали, что Яков Зельдович – коллективный псевдоним большой группы советских учёных. И как только узнали, что это не псевдоним, а человек, его провозгласили гениальным...астрономом, он был избран почетным членом Национальной академии наук США, Королевского астрономического общества Великобритании и ещё десятка национальных академий мира, был награжден золотыми медалями Общества астрономов Тихоокеанского побережья и Королевского общества. Но астрофизика – это было для него только хобби. Проблемой звёзд и галактик он занимался в свободное от работы время. Более того, вы будете смеяться, но гениальный физик никогда не имел диплома о высшем образовании, это «медицинский факт». Сфера его исследований, сопровождавшаяся открытиями – химическая физика, физическая химия, теория горения, астрофизика и космология, физика ударных волн и детонации, физика атомного ядра и элементарных частиц. Проще говоря, Яков Зельдович – главный теоретик термоядерного оружия. Они были неразлучны в работе – Андрей Сахаров, Юлий Харитон и Яков Зельдович. На троих у них девять золотых геройских звёзд, у каждого по Ленинской премии и множество премий государственных. При этом ни Сахаров, ни Зельдович не состояли в «светлых рядах» партии.
Впрочем, пойдём по хронологии. Яков Борисович Зельдович родился в Минске 8 марта 1914 года. А через несколько месяцев началась Первая мировая война. Белоруссия – это такое место, через которое перекатывались, как волны, все войны. Поэтому его родители – отец, известный в городе юрист, и мать – переводчица, уехали в Санкт-Петербург. Яша подрос, окончил школу, но из-за потока бурной энергии, которая исходила из него, систематически учиться не мог... Он устроился лаборантом в Институт механической обработки полезных ископаемых. Юный лаборант хотел постичь всё. А директор института Абрам Федорович Иоффе вундеркиндов терпеть не мог. И он обменял юного Зельдовича на...масляный насос, от которого тогда было больше проку. Так Зельдович стал лаборантом Института химической физики. Одновременно занимался на заочном отделении физмата Ленинградского университета, но там ему не понравилось, и он стал посещать лекции физмата Политехнического института, который тоже бросил. Диплома о высшем образовании у него не было никогда. Он занимался самостоятельно и только тем, что его интересовало. Тем более, что в институте работало немало классных специалистов. Зельдович их буквально «доставал» своими расспросами. Теорией занимался непрерывно и настойчиво, и не только физика и химия его интересовали, но и иностранные языки. Какое-то необъяснимое чувство тянуло его к интеллигентным людям. Нелёгким был хлеб начинающего учёного. Работа и учёба поглощали всё время. В условиях разрухи, вызванной революцией и гражданской войной, тысячи таких, как он, юношей работали самозабвенно, оставляя на сон несколько часов. Это сейчас новоявленные черносотенцы пишут в своих книгах о том, что «пока мы работали, поднимая хозяйство страны, евреи кинулись в институты отсиживаться и зарабатывать себе лёгкий хлеб». Всё было как раз наоборот. Несмотря на то, что формально у Зельдовича не было диплома о высшем образовании, его зачислили в аспирантуру Института химической физики. Живой и подвижный, как ртуть, он взрывался новыми идеями, которые били из него фонтаном. Он обладал необъяснимым талантом на пальцах показать экспериментаторам теорию, а теоретикам объяснить суть эксперимента, ставил перед ними задачи, всегда мог разобраться в нестыковках между теорией и практикой. Диапазон его познаний удивлял коллег: в физике он был неограничен. «Яшка- гений!» - говорил о нем Игорь Курчатов. Когда институты объединили и на их базе создали Физико-технический институт во главе с академиком Абрамом Иоффе, крутой директор пригласил парня, которого он в своё время обменял на масляный насос, к себе в группу. В 1936 году Зельдович защитил кандидатскую, а через три года - докторскую диссертации. Потом он говорил: «Да будут благословенны те времена, когда ВАК (Высшая аттестационная комиссия) давал разрешение на защиту учёных степеней лицам, не имеющим высшего образования!». Он вернулся в группу академика Иоффе как раз в тот момент, когда английским физиком Джеймсом Чедвиком был открыт нейтрон и родилась физика нейтронов – ядерная физика. Совместно с Юлием Харитоном в 1939-1941 годах Зельдович разработал теорию цепных ядерных реакций. Сегодня это выглядит смешно и странно, но тогда работы по делению атомного ядра считались внеплановыми, ими занимались, как теперь говорят, «на общественных началах», ничего за это не получая. И когда молодым учёным потребовалось пятьсот рублей на исследования, им было отказано. А ведь речь шла о теории деления изотопов. Тем не менее молодые доктора наук работали. Физикой деления атомного ядра они занимались по вечерам, а в основное рабочее время – теорией горения газовых смесей, теорией теплового распространения пламени. Началась Вторая мировая война и физико-технический институт Иоффе был эвакуирован в Казань. Здесь перед Яковом Зельдовичем была поставлена задача создания нового оружия – ракетного. И он его сделал так быстро, что удивил многих. Он рассчитал внутреннюю баллистику реактивного снаряда «Катюша». И уже осенью 1941 года под Оршей батарея залпового огня впервые вышла на боевые позиции и нанесла поразивший противника удар... До конца войны гитлеровцам так и не удалось разгадать тайну снаряда, придуманного Зельдовичем. После этого лабораторию Якова Зельдовича перевели в Москву, где создавался коллектив молодых физиков во главе с Игорем Курчатовым. Он вспоминал позже, что «большая новая техника создавалась в лучших традициях большой науки». Это сказано о городе Сарове – сверхсекретном «Арзамасе-16». Там работали над термоядерным оружием. Зельдович рассчитывал ударные волны, их структуру и оптические свойства. Всё это было окружено железобетонным бункером секретности. Ещё преодолевались тяжелейшие последствия войны, когда по личному указанию Сталина в сверхсекретном центре, которым стал город Саров, над созданием термоядерного оружия стали параллельно работать две группы лучших физиков страны. Всё делалось под недремлющим оком Лаврентия Берия. Группы имели кодовые неофициальные наименования – одна называлась «Израиль», вторая – «Египет». Их работу координировал Игорь Курчатов, а его заместителями были Борис Ванников и Ефим Славский. «Израилем» руководил Юлий Борисович Харитон. В неё входили Яков Зельдович, Исаак Кикоин, Лев Ландау, Я.Б.Гинзбург, В.Л. Гинзбург, А.Д.Сахаров, М.П. Бронштейн, Д.И.Франк-Каменецкий, Л.В.Альтшуллер, А.Б.Мигдал. Математическое обеспечение осуществлял А.О.Гельфанд, теоретические расчёты реакторов вел И.Я.Поламарчук, а заводом по производству плутония руководил Ефим Славский. Была создана специальная группа рентгенологов Вениамиана Цукермана и Льва Альтшуллера, которая разработала методику исследования процессов взрыва ядерных зарядов. В одной группе с ними были профессора Зинаида Азарх и Анна Гельман. Корпус бомбы и её технологическую оснастку для производства разрабатывал Владимир Турбинер. Работой исследовательского атомного реактора руководил академик Исаак Алиханов. Академик В.И.Векслер руководил созданием первых в СССР синхрофазотронов. Параллельно шли работы и в совсекретном КБ в Сухуми под руководством А.Забабахина, куда вскоре после войны привезли из атомных центров разгромленной Германии немецких физиков. Работали и разведчики... В американский проект «Манхэттен» по созданию атомной бомбы, где работали евреи Ферми, Оппенгеймер и великий Альберт Эйнштейн, были внедрены агенты КГБ. Атомные секреты передали советским шпионам Клаус Фукс, агент Гарри Голд, супруги Розенберг, механик Дэвид Грингласс - брат казненной Этель Розенберг. Советскую резидентуру по похищению тайн американской бомбы возглавлял Герой Советского Союза Семён Кремер. Полностью похитить разработку практически невозможно – это вагон документации, и не один. Но советские учёные не были новичками и дилетантами. Данные разведки не могли быть использованы без всесторонней проверки и перерасчётов. Но получилось так: американские евреи изобрели ядерное оружие, разведчики-евреи похитили их основные секреты, а советские учёные-евреи ими воспользовались.
Кто виноват в том, что выпустили смертоносного джина из бутылки? Конечно же – все, кто виновен во всех остальных смертных грехах.
Вот такая концепция возобладала в писаниях нынешних российских черносотенцев после выхода известных мемуаров чекистского генерала Судоплатова. Если им верить, то чекисты полностью выкрали все секреты ядерного оружия у американцев, а евреи-учёные принесли только вред, получая пайки, геройские звёзды и лауреатские медали Сталинских премий, академические титулы. Их суета обесценена добытыми агентурой КГБ американскими секретами. Только чекисты обеспечили СССР ракетно-ядерным щитом. Интересно, что этот черносотенный бред опровергли сами ... американские учёные-атомщики. Они признали выдающимися теоретические и практические успехи советских физиков в самых передовых и актуальных направлениях науки, подчёркивая, что академики Ю.Б.Харитон и Я.Б.Зельдович ещё в 1939 году создали теорию цепной реакции деления урана. Только сочетание этих факторов (титанические усилия учёных и разведчиков) позволило Советскому Союзу, несмотря на общее отставание в техническом развитии и последствия войны, в удивительно короткое время ликвидировать монополию США на термоядерное оружие. Между тем жизнь в «Арзамасе-16» била ключом. Яков Зельдович носился по секретному городу на мотоцикле, несмотря на то, что у него была своя «Победа» (подарок Сталина) и «Волга» (подарок советского правительства). Он всегда был молодым. Увлекался женщинами, ибо как никто ценил женскую красоту и обаяние. Несмотря на то, что у него в Москве была семья, он вдруг влюбился в машинистку, которая напечатала ему эротический рассказ Алексея Толстого. Потом у него начался роман с расконвоированной заключённой, которая сидела за «длинный язык». Это была московская художница и архитектор Шурочка Ширяева. Она расписывала в «Арзамасе-16» театр, стены и потолки в домах чекистских надсмотрщиков. И Яков забрал её к себе в «членохранилище» - так назывались коттеджи, в которых жили действительные члены и члены-корреспонденты Академии наук. Но чекисты арестовали Ширяеву и выдворили её на вечное поселение в Магадан, где она в квартире, на полу которой был лёд, родила ему дочь... От разных женщин у Зельдовича было пятеро детей. И всех их он содержал и мечтал о том, чтобы собрать их вместе. Об этом написал в своих мемуарах Андрей Дмитриевич Сахаров. Они умели работать, умели и веселиться. Когда Якова Зельдовича избрали академиком АН СССР, ему на «мальчишнике» вручили академическую шапочку с надписью «Академия наук» и...плавки с надписью «Действительный член». «Работа с Курчатовым и Харитоном дала мне очень многое, - писал в своих воспоминаниях Яков Борисович. – Но главным было внутреннее ощущение того, что выполнен долг перед страной и народом. Это дало мне определённое моральное право заниматься впоследствии такими проблемами, как частицы и ....астрономия, без оглядки на практическую их ценность»... Он чурался политики и предлагал А.Д.Сахарову заняться какой-либо политкорректной наукой – астрофизикой, например. Раньше других он понял,чтоони сотворили,даже раньше Сахарова, и обзывал термоядерную бомбу нехорошими словами. «Через несколько часов после испытания ядерной бомбы он сказал мне: «Изделие – говно»... «В какой-то мере Я.Б. оказался прав, хотя его правда вышла нам всем боком. Меня тогда его слова покоробили, - пишет А.Д.Сахаров, - они показались мне бравадой, вызовом судьбе, почти кощунством».
Каждый день, шагая на работу, я всегда мысленно здоровался с бронзовым Яковом Зельдовичем, памятник которому был сооружен еще при жизни академика.
Его именем названа малая планета – астероид номер 11438... Он дожил до горбачёвской перестройки и умер в конце 1987 года. И только сейчас раскрываются подробности жизни удивительных творцов атомного века. Он писал: «Открытие деления урана и принципиальной возможности цепной реакции урана предопределило судьбу века и мою». ----------
награды и почётные званияГения :
Трижды Герой Социалистического Труда Три ордена Ленина Орден Октябрьской революции Два ордена Трудового Красного Знамени Орден «Знак Почёта» Ленинская премия Сталинская премия Почётные медали Н. Мансона и им. Б. Льюиса за работы по газодинамике взрывов и ударным волнам Золотая медаль им. И. В. Курчатова АН СССР Золотая медаль им. К. Брюс Тихоокеанского астрономического общества Золотая медаль Королевского астрономического общества Медаль Дирака Международного центра теоретической физики Иностранный член Германской академии естествоиспытателей «Леопольдина» Иностранный член Американской академии искусств и наук Иностранный член Лондонского королевского общества Иностранный член Национальной академии наук США Иностранный член Венгерской академии наук
Дата: Суббота, 15.06.2013, 15:34 | Сообщение # 110
Группа: Гости
110 лет назад в Екатеринославе (ныне Днепропетровск, Украина) родился поэт Михаил Светлов (Шейнкман). Он бы остался в истории советско-российской литературы и памяти людей, даже если бы не написал ничего, кроме двух своих стихотворений - "Гренада" и "Песня о Каховке". Отец Михаила Светлова, Аркадий Шейнкман, был ремесленником, а семья - настолько бедной, что когда в екатеринославской газете были напечатаны первые стихи четырнадцатилетнего Миши, он на весь гонорар купил большую буханку белого хлеба. Вся семья смогла поесть его вволю, и это было настолько непривычно, что запомнилось навсегда... Михаил учился в четырехклассном училище и одновременно служил "мальчиком" на товарной бирже, работал в типографии. В 17 лет он уже был добровольцем - стрелком Екатеринославского территориального полка. В 1920 году впервые приехал в Москву в качестве делегата Первого Всероссийского совещания пролетарских писателей вместе с друзьями - Михаилом Голодным и Александром Ясным. Все трое придумали себе писательские псевдонимы в духе того времени, подражая Горькому и Бедному. Так Шейнкман стал Светловым. В 1922 году он из родного Екатеринослава переехал в Москву; учился в Московском университете, стал выпускать небольшие сборники стихов: «Рельсы» (1923), «Стихи» (1924), «Корни» (1925)... Имя поэта прозвучало на всю страну 29 августа 1926 года, когда в "Комсомолке" было напечатано его стихотворение "Гренада". Именно этот день стал поэтическим днем рождения Светлова. Позднее Михаил Аркадьевич признавался, что именно в "Гренаде" он открыл самого себя. А 31 декабря того же года Марина Цветаева писала Борису Пастернаку: «Передай Светлову (Молодая Гвардия), что его Гренада — мой любимый — чуть не сказала: мой лучший — стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, — пусть Есенину мирно спится». Первым музыку на светловскую «Гренаду» написал Ю. Мейтус, а спела ее молодая Клавдия Шульженко... Но народ запомнил одну - ту, которую сочинил в 1958 году Виктор Берковский, будущий знаменитый бард, а тогда - студент из Запорожья. Эта музыка как будто была всегда, она словно родилась вместе со стихами. Ее узнали и запели в студенческой среде, а в 1965 году песня впервые прозвучала по радио. Но Михаила Аркадьевича уже не было в живых. ... Однажды к Светлову неожиданно пришел ленинградский кинорежиссер Семен Тимошенко. Он делал картину "Три товарища", в которой должна быть песня про Каховку и девушку. "Я устал с дороги, - сказал режиссер, - посплю. А ты, когда напишешь песню, разбуди меня". Светлов вспоминал: мой друг Тимошенко спал недолго. Я разбудил его через сорок минут. Сонным голосом он спросил у меня: Как же так у тебя быстро получилось? Всего сорок минут прошло! Я сказал: Ты плохо считаешь, прошло сорок минут, плюс моя жизнь. В годы войны Светлов был специальным корреспондентом «Красной звезды» на Ленинградском фронте, военным корреспондентом ряда фронтовых газет. Дошёл с войсками до Берлина... После войны Светлов на годы погрузился в переводческую работу: с белорусского, туркменского, украинского, идиша, грузинского, литовского. Преподавал в Литературном институте и работал "в стол". Он был нужен советской системе как символ. Его поэтические и человеческие терзания никого не волновали. "Другой" Светлов был не нужен. Поэт-романтик, он никогда не был наивным, близоруким, восторженно-оптимистичным. Уходили годы, и романтика поэта столкнулась с реальностью. Всенародно известный Светлов не выглядел внушительным, важным и всегда старался быть в тени. Не любил, президиумов... Все, что зарабатывал, раздавал людям, тратил на посиделки с друзьями, сам порой не имея ни копейки, и всю жизнь печатал на старенькой сбитой машинке. В те непростые для него дни Михаил Аркадьевич написал:
К моему смешному языку Ты не будь жестокой и придирчивой. Я ведь не профессор МГУ, А всего лишь скромный сын Бердичева...
Постоянно находясь в гуще людей, среди молодежи, студентов, коллег, поклонников, он был очень одиноким человеком с грустной усмешкой, легкой иронией, скрытым юмором - его хохмы до сих пор в цене. Вот только несколько примеров: «У меня не телосложение, а теловычитание», «Я всю жизнь меняю гнев на милость. С разницы живу. Но иногда это надоедает», «Вот и я скоро... Как эта бутылка, на которой написано «хранить в холодном, темном месте в лежачем положении». Черноволосый Светлов с неистово синими глазами, как говорила о нем Ольга Берггольц, постепенно превращался в задумчивого человека с печальными глазами. Годами его не печатали, не упоминали критики. Семен Кирсанов и Ольга Берггольц встали на защиту Светлова, и в 1959 году он вернулся в литературу: его новый лирический сборник "Горизонт" был благосклонно принят. Но жить оставалось так мало.
О, сколько мной уже забыто, Пока я шел издалека! Уже на юности прибита Мемориальная доска. Но все ж дела не так уж плохи, Но я читателю знаком - Шагал я долго по эпохе И в обуви, и босиком.
Скончался Светлов рано, в 61 год... Но давайте не будем грустить – Светлов был противником печали. Вспомним еще несколько его непревзойденных фраз, баек, истинно светловских «штучек». Например, такие, как эта «ночная» история... Однажды Светлов с приятелем выбрался из ресторана Центрального Дома литераторов далеко заполночь. Стоят на Герцена и ловят такси, поддерживая друг друга во избежание конфуза. Погода мерзкая: дождь со снегом, ветер, грязь. И все такси, как назло, мимо проскакивают. Светлов, еле ворочая языком, посетовал: «Старик, смотри: такая темень — как они видят, что мы евреи?» Или – такая хохма: прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих пожилых людей, Светлов сказал: «Тела давно минувших дней...». Какой высокий романтик жил в Михаиле Светлове! Беспримерный. И еще этот человек обладал потрясающим чувством юмора, замешанным на безупречном вкусе... Злой язык несправедливо прозвал его «местечковым Мефистофелем», а те, кто лучше знал - печальным поэтом, который всех веселил. Эта удивительная способность из грусти делать шутку была присуща М.Светлову по жизни. Например, Литфонд задерживает гонорар, и он шлет туда телеграмму: «Вашу мать беспокоит отсутствие денег»... Его имя не вносят в очередную бухгалтерскую ведомость, а он, убедившись в этом, заявляет: «Давно не видел денег. Пришел посмотреть, как они выглядят». Но при всем при том, перечитывая стихи поэта, убеждаешься, что он умудрялся через шутливый тон высказывать собственные мысли отрезвляющегося от юношеской романтики ума (но сохраняющего, тем не менее, верность романтизму на всю жизнь): По Европе бродит призрак, Что-то в бороду ворчит, Он к романтикам капризным, Как хозяйственник, стучит... В любимом «Национале», где М.Светлов просиживал вечера, заказав единственную рюмку коньяка и справедливо полагая, что его узнают и угостят, он мгновенно отличал «зерна от плевел» и далеко не со всеми, приветствующими его, шел на контакт. На назойливое приставание: «Над чем вы сейчас работаете?» отвечал: «Пишу «Записки охотника». А на восклицание «Как! Ведь они уже написаны Тургеневым», хладнокровно продолжал: «Вы не дослушали, молодой человек. Я пишу «Записки охотника выпить». И на салфетках националевских писал стихи... Одной фразой, одним словом мог охарактеризовать человека: «От него удивительно пахнет президиумом». О поэтических текстах говаривал: «Хочу испить из чистого родника поэзии до того, как в нем выкупается редактор». Требовательной даме, замучавшей вопросами о социальном происхождении, заявил: «Мой дед был крепостным у Шолом-Алейхема…» Ирония М.Светлова никогда не была жесткой. В ней всегда ощущался лиризм, проникающий в самое сердце. И как не вспомнить его печальные строчки:
Церковь крест подняла для защиты, Синагога рядышком прижалась, И стоят они в одной молитве, У небес вымаливая жалость.
Написавший их человек просто не в состоянии иметь в себе сарказм, и любая шутка его будет окрашена, даже если и грустью, то высокой, а эпиграмма, при всей ее меткости, удержится от злобы. Например, по поводу творчества композитора Льва Компанейца М.Светлов написал четверостишие: Этот парень компанейский Полон музыки еврейской. Даже идл мит зайн фидл Он за марш военный выдал. Поэту А.Крученых на юбилее пожелал: Работай крыльями. Ведь это - Квалификация поэта... А на торжествах памяти Шота Руставели выдал эспромт: Мы приехали в Тбилиси, Все мы там перепилися. Шо-то пили, шо-то ели, Словом, Шота Руставели. Взглянув на свой шарж, надписал его обращением к художнику: Твоею кистью я отмечен, Спасибо, рыцарь красоты, За то, что и з у в е к о в е ч и л Мои небесные черты.
На 60-летнем юбилее поэта было зачитано письмо заболевшего Вениамина Каверина: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым». Юбиляр тут же отозвался: «Мне не надо ничего необходимого, но я не могу без лишнего». Печальный поэт веселил окружающих по любому поводу, хотя бы и по случаю своей болезни (смертельной, между прочим). Потому что считал так: «Если ты настоящий художник, то твое счастье должно быть всеобщим, а несчастье - обязательно конспиративным…» Из больницы М.Светлов позвонил Л.Либединской (кстати, тёще Игоря Губермана) и сказал: - Старуха, привези мне пива. - Пива?! - Да. Рак, похоже, у меня уже есть...
На восклицание: «Неужели я вижу живого классика!» откликался репликой: «Еле живого, пожалуй». На вопрос, что находят врачи, отвечал: «Талант». При последнем визите в Центральный Дом литераторов на вопрос о самочувствии сказал: «Я чувствую себя ангелом, приехавшим в ломбард за своими крыльями». Неизменный девиз Михаила Светлова был таков: «Человек жив, пока верит. Умирают не люди, а надежды». Еще один «светлонизм» на скорбную тему гласит: «Что такое смерть? Присоединение к большинству». Его не стало 28 сентября 1964 года. Не дожил до присуждения Ленинской премии целых три года...
Е.Евтушенко позже написал: И без укоризны, Угасший уже, Он умер с безвизной Гренадой в душе...
Дата: Суббота, 22.06.2013, 08:56 | Сообщение # 112
Группа: Гости
Валерий Саулов НАТАНЫЧ Владимир Орлов был старше меня одиннадцатью годами -то есть был человеком другого поколения. Разница в возрасте сказывалась, однако, разве в том, что он далеко опережал меня в своем житейском и профессиональном опыте. В личных отношениях она была совершенно незаметна. Но так у него, кажется, было со многими. В симферопольском литературном объединении, куда я пришел вскоре после того, как его покинул Орлов ("Вырос и ушел", - объясняли мне), только и было разговоров, что о нем. - У Орлова выходит новая книга... - Орлов написал пьесу для кукольного театра... - Орлов выступал со стихами... Сложилось что-то вроде легенды об Орлове, который как-то быстро и легко продвигается в литературе. Когда я, познакомившись с ним, сказал ему об этом, он удивился: - Легко? Он был "круглым" самоучкой - в образовании, в творчестве, в жизни. Двухкомнатная квартира Орловых, куда они переехали в конце 60-х, была почти пуста. В других квартирах этого писательского дома (построенного из крупных каменных блоков, отчего я и предложил дать ему название "Дом из Блоков1', -писатели хохотали), было тоже небогато. Но у Орловых безбытная обстановка задержалась надолго. В гостиной - толстый серый ковер на полу да радиола "Латвия" на стуле у стены. В смежной комнате-пенале, поперек нее, ближе к окну - добротный письменный стол с "ундервудом". На единственном стуле восседал хозяин, за его спиной виднелась тахта. Гостю предлагался пуф. - Стихи принес? Читай! Большие спокойные глаза на полном круглом лице, саркастически сложенные губы. Слушает, берет лист из рук, сам читает вслух стихи об ураганах с женскими именами. Неистребим обычай странный, Известный миру издавна... - Второй строки нет. Поработай еще. Пытаюсь изменить строку с ходу - все не то. Нужен другой смысловой ход. Какой? - Ты хочешь, чтобы я за тебя работал? Ищи сам. Приношу новый вариант. Неистребим обычай странный Матриархального клейма... - Нонна! - кричит Орлов жене. - Послушай Хорошие стихи... После таких встреч изменялся масштаб самооценки, начинался как бы новый отсчет в понимании многого. А главное - хорошо и продуктивно работалось. И в творчестве, и просто в жизни у Орлова были принципы, которым он не изменял. Он не прощал другим нарушения того, что считал нормой. Помню, как взорвался Володя, услышав от знакомых о ком-то, ловко уклонявшемся от призыва в армию. Сам он отслужил полный срок. Я долго не мог устроиться на работу. Узнав об этом - разговор происходил на улице, возле редакции молодежной газеты - Володя потащил меня в редакцию. Представил, отрекомендовал. И с чисто орловской прямотой - редактору: - Но учти - какая у него фамилия... - За это я должен платить ему больше? - Ты будешь платить ему зарплату плюс авторские, сколько заработает. Я успешно прошел испытательный срок, газета опубликовала все мои материалы до единой строчки, но на работу так и не взяли. Однако это уже другой рассказ. Орлов придумал мне псевдоним. - Который год твоя книга лежит в издательстве? Пятнадцатый? Будет лежать еще столько же. Надо менять фамилию, Рубинштейн! Как тебя по-отчеству? Саулович? Будешь Саулов. Под этим именем и стали выходить мои книги. Орлов был первым, кому я подарил свою первую книгу "Городские куранты". В посвящении написал, что без него куранты бы не заиграли. По крайней мере, это была бы другая мелодия. - Ты написал хорошую книгу. Даже очень хорошую. Вскоре Володя попросил еще один экземпляр - хотел показать кому-то в Москве. Я провожал его на вокзале. Помню его сосредоточенное, неожиданно жесткое лицо. Это были трудные для него времена. Еще недавно он издавался в центральных и республиканских издательствах, его стихи для детей давно вошли в лучшие антологии. Выросло целое поколение, знавшее орловские строки наизусть. Но тут обратили внимание на то, что у него все благополучно только с именем и фамилией ... и отчество подкачало: Натанович. Его вдруг надолго перестали издавать даже в родном Крыму, в Симферополе. Из моих "Городских курантов" издательство изъяло посвящение к стихотворению, подаренному Орлову. Он был взбешен. Он читал всем эти стихи, объясняя: - Это посвящено мне! Но посвящение выбросили! Старший редактор! Я знал ее еще двенадцати лет, работал с ее матерью! Кто мог подумать, что вырастет такая падла! В те годы Орлова спас театр. На десятках сцен ТЮЗов и театров кукол шли его пьесы для детей. И всегда с успехом. В одном из театров кукольники изготовили и подарили ему куклу "Владимир Орлов", с круглой розовой физиономией, большеротую и в очках. Я поддразнивал его, уверяя, что кукла -вылитый Расул Гамзатов... Известные композиторы писали песни на володины стихи. Орлов очень гордился этим. Он и сам был музыкален, отлично играл на губной гармонике - она всегда лежала на подоконнике в его кабинете-спальне. Кстати, мои стихи, посвященные ему, были как раз об этом.
У нас не тяжелая ноша, Да нам не досталось иной. Всего-то мы только и можем Играть на гармошке губной. Ах, много оно или Мало Другим предоставим решать. Дыхание музыкой стало, И мы продолжаем дышать. Рояли и арфы громоздки. Тускнеет на воздухе медь. Но губы теплы - а гармошке Повсюду позволено петь. Мальчишки, подростки, мужчины – Мы дуем вовсю, не ленясь. И кузов попутной машины - Подмостки, достойные нас. Мы верим в удачу и счастье, Когда по губам напролет Изделие фирмы "Вельтмайстер" Серебряной рыбкой плывет. Гармошка, веди без помехи Свою хрипловатую речь. Внимание задней скамейки Не очень-то просто привлечь.
Ему нравились мои "Серебряные парни" - стихи, нечаянно ставшие песней, которая получила первое место на всесоюзном смотре. Музыку сочинил композитор Лев Перевеслов. Орлов и писатель Борис Серман, с которым он был дружен, считали, что это "песня всесоюзного значения". "Серебряный парень" стало на время моей кличкой. Серебряные парни Дорогу стерегут. Не ждут они попутных И рейсовых не ждут. Не смертная усталость, Не дождь, не снег, не вихрь Простые пьедесталы Остановили их. - Вот только что Константин Симонов прогремел своей статьей о безобразных памятниках на солдатских могилах. Бетонные солдаты, выкрашенные под алюминий. А у тебя - "серебряные парни". Эта песня - твой "паровоз". За ним должны следовать вагоны. В поезде самого Орлова к этому времени были все больше паровозы. Книги, которые удавалось издать, быстро раскупались. Случалось, он дома не мог найти ни одного экземпляра, чтобы подарить - разбирали друзья... ...Мы идем с ним через центр Симферополя, мимо "Детского мира". Володя рассказывает о своем старом знакомом. - Женщин любил. И женщины его любили. Что ты думаешь - отказали ноги! Кто мог угадать, что именно это случится с ним, жизнелюбом? А работать продолжал. Не отказывался от встреч с читателями, если за ним присылали машину. Выходили новые книги. Его охотно публиковали и за рубежом, особенно в Израиле. А в прессе называли "Натаныч" - теперь это было хорошим тоном. О том, что Владимира Орлова не стало, в Крыму и в Израиле узнали практически одновременно. Тех, кого объединяла удача знакомства с ним, теперь объединило общее ощущение какой-то неестественной тишины. Это и стало знаком его ухода. И все вдруг увидели, как велик был "круг Орлова", образованный его личным магнетизмом, высоким интеллектуальным и творческим напряжением. Наш общий знакомый писатель Валерий Митрохин, друживший с Орловым, как-то заметил: - Ты похож на Орлова. После разговоров с ним или с тобой хочется писать. -Это самый дорогой комплимент мне за всю жизнь. Многое в Орлове дорогого стоило!
Он знал, как надо выделать строку, Чтоб от нее пошла строка другая, Но больше не притронется к стиху, Продленностью молчания пугая. Он чувствовал магический кристалл В простой породе. Мог вспылить от фальши. А то, что сам словами поверстал, В мир перешло. И вот ни шагу дальше. Престол труда, легенда для друзей, Живой реванш достоинства и чести, Дразнитель псов кусачих и гусей, Веселый дух - теперь не с нами вместе. Упрямый самоучка, старший мой Собрат по крови, по судьбе и поту, Он заработал право на покой, Как человек, закончивший работу. Февр. 2000 - апр. 2001
своему сыну Юре, живущему в Иерусалиме, он посвятил такую миниатюру: - Никак я в эту землю не врасту, - Мне пишет сын. И я ответил сыну: - Тебе сегодня трудно, как Христу - Он тоже был еврей наполовину.
Дата: Суббота, 22.06.2013, 14:53 | Сообщение # 113
Группа: Гости
хочется добавить: ЕВРЕЙСКОЕ СЧАСТЬЕ
Аркадий Левит
Когда читаешь Владимира Орлова, в сознании возникает образ автора – неистощимого весельчака и юмориста. Однако при случайной встрече с ним я увидел нечто противоположное – человека мрачного, больного, с трудом передвигавшегося. Его вышедшую в Днепропетровске книгу "Еврейское счастье" быстро раскупили. – Орлов – это сила! – говорили днепропетровцы. – Что ни слово, то снайперский выстрел! Впрочем, не только в Днепропетровске – высокую оценку поэту дали в Артеке, где пионеры распевали бодрые, веселые песни на его слова, и под Мурманском, где он читал школьникам свои новые стихи, и в Москве, и в Новосибирске... Многим, вероятно, довелось видеть добрый мультик "Цветное молоко", в основу которого положено одно из стихотворений Орлова, читать его веселую книгу "Прочтите взрослым", смотреть орловские пьесы в кукольных театрах СССР и СНГ, слушать передачи "С добрым утром", привлекавшие остроумными миниатюрами поэта, наслаждаться песнями на его слова в исполнении Валентины Толкуновой. А его яркие смешные выступления в "Литературной газете", где фигурировала вымышленная, но тем не менее знаменитая личность шутника Евгения Сазонова, над созданием которой немало потрудилось и острое перо Орлова. Были у Орлова и "крамольные" произведения. В дни подавления Пражской весны советскими танками в Чехословакии (август 1968 года) он написал для "Литературки" эпиграмму: «”Мы все друзья, и все мы братья”, – сказал Удав, раскрыв объятья». Эпиграмма пошла в номер. Когда главный редактор с опозданием обнаружил "опасную крамолу", он схватился за голову. Удалось уничтожить только часть тиража... Многие сатирические произведения поэта решительно отвергались редакциями. Внешность его тоже не всегда благоприятно воспринималась редакторами-юдофобами. "Стихи ваши хороши, но нам не подходят"... По этому поводу поэт с печальной иронией писал: "С годами я мучительно старею, хирею, пропадаю ни за грош. Я стал похож на старого еврея, а был на молодого я похож". Но почему исконная русская фамилия Орлов? Псевдоним? Нет, фамилия подлинная. Ее поэт унаследовал от отца, а тот – от своего деда-кантониста, получившего за солдатское усердие участок земли в Крыму ( земледелие пришлось старому солдату по душе!) и ... громкозвучную фамилию своего полкового командира впридачу.
Он умер 25 ноября 1999 года — после двух десятилетий изнурительной борьбы с тяжёлым недугом. Непонятная болезнь ног сделала его «невыездным» — так он в шутку говорил друзьям. Но даже и тогда, чувствуя, как жизнь капелька по капельке уходит из него, он оставался верен самому себе, он оставался прежним — элегантным и ироничным: Давно не курю. Позабыл о вине. Любовь улетела беспечною птичкой. Дышу потихоньку. Но, видимо, мне Придется расстаться и с этой привычкой… Он был необычайно трудолюбив. Ему нравилась жизнь и её удовольствия. Он был добрым и надёжным. С малолетства привыкший к труду, он особенно остро ощущал в последние годы свою невероятную беспомощность. Знавшие и любившие его люди вспоминают его с какой-то особенной теплотой. Майя Рощина: Я вспоминаю его каждое утро. Завариваю кофе, всыпаю сахар, а потом помешиваю его машинально по часовой стрелке. И слышу, как он мне когда-то сказал: «Не в ту сторону мешаешь. Нужно наоборот». Размешиваю сахар против часовой стрелки и укоряю себя за то, что так и не выяснила, насколько серьезно было это замечание. Да он бы и не ответил… Думаю, что Владимир Орлов всё же ответил на этот незаданный ему вопрос, когда написал однажды на титульном листе своей новой книжки такие вот четыре строки: Последний кусок колбасы Я в старости отдал бы смело — Лишь только бы наши часы Затикали справа налево…
Обладая феноменальной способностью "смотреть в корень" и рифмовать на ходу, Орлов нередко веселил своих товарищей неожиданными и довольно смешными репликами. Однажды в дружеском кругу, наслаждаясь арбузом, он вдруг спросил: – Какая примечательная особенность арбуза? – Сладкий, – ответил один. – Бывает и кислый, – парировал Орлов. – Сочный, – сказал другой. – Бывает и жесткий. – Какая же? – допытывались. – Все просто: у арбуза – всюду пузо. – А ведь верно! – восхищались друзья. – Юморист, мудрец, настоящий тебе Спиноза! – Всем юдофобам в задницу заноза, – прибавил Орлов. Афоризм об арбузе стал крылатым, как и многие миниатюры Орлова...
Читайте
ТРЕТИЙ Подрастали у царя Три сынка-богатыря: Пантелей и Никодим, Третий – вовсе был Рувим. Ведь из трех богатырей Кто-то должен быть еврей. Двое пьют, едят, храпят, Третий – всюду виноват.
ПОКУДА Никто себя, наверно, не осудит За неудачи родины своей. За все грехи, покуда жить в ней будет Всего один-единственный еврей.
ОБЕЩАНИЕ ЧЕРНОСОТЕНЦА Придет счастливая пора: Евреи будут в Израиле – И ровно в шесть часов утра У нас наступит изобилье!
ПОСЛЕ ИСХОДА У жителей печальных Спросили как-то раз: – Ну, как у вас, нормально С евреями сейчас? И сразу же печальный Услышали ответ: – С евреями нормально, А без евреев нет!
НА ГАСТРОЛИ К старой пьесе чувствуя вниманье И любовь, которой нет забвенья, Из Москвы уехал "Дядя Ваня", В Тель-Авив приехал "Дядя Беня".
Дата: Пятница, 12.07.2013, 10:13 | Сообщение # 117
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
Эфраим Ильин – легендарная личность. Благодаря таким, как он, одержимым идеей свободы и независимости, было создано государство Израиль. И еще о таких людях говорят: «У него есть Божья искра!». И потому всё, к чему прикасался Эфраим Ильин, состоялось... Эфраим Ильин. Одна из самых интересных фигур современной израильской истории. А знаете ли вы это имя?!.. Мы многим обязаны ему, и память об этом необыкновенном человеке не должна уйти в небытие. Имя его должно остаться в памяти израильтян.
Благодаря связям в Европе, партии оружия и боеприпасов, закупленных Ильиным в Чехословакии, Франции и Италии, грузились на корабли и успешно доставлялись морским путем в Эрец-Исраэль. Это оружие было жизненно необходимым и сыграло решающую роль в прорыве блокады Иерусалима и сражениях на других фронтах во время Войны за Независимость.
Эфраим Ильин отличался дерзостью и изобретательностью при выполнении задач, связанных с подпольной деятельностью. Корабли он грузил луком россыпью, без тары. Глубоко под луком были пулеметы, ружья и боеприпасы. В тель-авивском порту английские солдаты спускались в трюм для досмотра и через несколько минут выскакивали в слезах. После этого разгрузка кораблей проходила беспрепятственно.
Позже Эфраим Ильин пустил весь свой капитал (на пике его деятельности этот капитал составлял 2 миллиона долларов — это соответствует сегодняшним 100 миллионам) на приобретение первых самолетов для израильских ВВС.
Эфраим Ильин также принимал участие в обеспечении нелегальной алии евреев из стран Европы. В 1959-ом по его личной инициативе и с его активным участием была заключена крупная торговая сделка с правительством Румынии, благодаря чему румынское правительство дало согласие на репатриацию десятков тысяч евреев в Израиль.
В 50-м он решил заняться «серьезным делом» — создать автомобильное предприятие в новорожденной стране.
В США Ильин ведет переговоры с автоконцерном «Кайзер» об открытии завода в Израиле. Американцам понравился дерзкий план амбициозного предпринимателя, тем более что он располагал крупным капиталом. Но они опасались делать большие капиталовложения в экономику молодого государства и предпочитали возвести завод в одной из европейских стран…
«В ночь перед заключением контракта я не мог заснуть в своем номере в нью-йоркском отеле. Мысли о предстоящем подписании не давали мне покоя…
Я взял с собой все документы и проект контракта и ранним утром прибыл в Любавичскую резиденцию. Рэбе Шнеерсон принял меня весьма приветливо, и я вкратце изложил ему суть дела, намерение американцев построить завод в Европе, свои колебания и сомнения.
Он стал расспрашивать меня о моем прошлом в ЭЦЕЛе. Из его слов мне стало ясно, что он весьма высоко ценит деятельность этой организации. Когда же речь дошла до сути дела, то рэбе бросил беглый взгляд на лежавшие перед ним бумаги и сказал: «Сделка видится мне весьма выгодной. Вас ожидает успех. Что касается месторасположения завода, разумно построить его в Эрец-Исраэль. Даже если вы и потерпите убытки, то лучше чтобы это произошло среди своих братьев».
Прямо оттуда Эфраим Ильин направился на заключение соглашения с концерном Кайзер. Перед официальным подписанием он заявил своим американским партнерам, что подпишет контракт при одном условии, что завод будет построен в Израиле. Американцы не стали упираться.
Завод построили в кратчайшие сроки - в том же году — и добились небывалых успехов.
Так продолжалось до 1967 года, когда после Шестидневной войны мощный пресс арабских нефтедобывающих стран привел к экономическому бойкоту Израиля со стороны многих стран мира. Автозавод Ильин-Кайзер оказался жертвой бойкота. Вследствие срыва поставок сырья из-за границы завод пришлось продать.
Эфраим Ильин не разорился и не пошел по миру. После закрытия предприятия он не сидел, сложа руки, и занялся бизнесом, связанным с искусством в международном масштабе. И здесь он добился больших успехов.
Ильин умел со всеми находить общий язык, и не только потому, что знал семь языков: смелость, личное обаяние и финансовый талант, наверное, реализовывались одновременно. В своей книге воспоминаний он описал свою жизнь, напоминающую захватывающий детективно-приключенческий роман: потопление египетских военных кораблей, фантастическая операция по эмиграции 150 тысяч евреев из Румынии, создание первого автомобильного завода в Израиле, который 18 лет выдавал продукцию, помощь оборонной промышленности в контактах с Францией. С лихвой хватило бы на две, а то и на три жизни.
Дата: Пятница, 12.07.2013, 10:19 | Сообщение # 118
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
ИТАК..
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1.ДЕТСТВО
Родился я в 1912 году в столице Украины. Конечно, в Харькове - Киев столицей не признаю. Мои родные не были набожными, однако традиции уважали. Покойный папа субботу не соблюдал, но по праздникам ходил в синагогу. И меня с собой брал - хорошо помню харьковскую хоральную синагогу, где мы имели свое постоянное место. Первой моей гувернанткой была немка. В начале 1920 года французы совершили настоящую революцию - изобрели специальный нож для рыбы. Консервативная Англия еще продолжала пользоваться обычными столовыми приборами, но моя гувернантка новшество приняла безоговорочно. На всю жизнь я запомнил сказку, которую она рассказывала нам с сестрой. Молодой принц собрался жениться на прекрасной принцессе, свадьбу решили праздновать целую неделю. Пока отовсюду съезжались гости, жених предложил невесте совершить морскую прогулку. Они сели в лодку, принц налег на весла, влюбленные вышли в открытое море. Вдруг из волн выскочила громадная акула и разинула страшную пасть, явно собираясь проглотить юную красавицу. Жених выхватил острый нож, но принцесса взмолилась: "Принц, не трогай акулу ножом!" Вы смеетесь, - а я и сегодня не могу притронуться к рыбе ножом... Немка не только рассказывала сказки, но и била меня по рукам. Однажды за этим воспитательным моментом ее застала мама - и немедленно уволила. У меня появилась гувернантка-еврейка. Она говорила со мной на иврите, не била по рукам, а, наоборот, любила. Я вообще рос в атмосфере любви, в очень теплом, открытом доме. Родители мои были людьми уникальными: все проблемы, возникавшие у друзей или соседей, воспринимали как свои личные. Жили мы богато, у моего покойного отца была мельница...
В стране свирепствовал голод, но ни мы, ни наши близкие его не ощущали. Думаю, червонцев не хватало, отец потихоньку выносил из дома статуэтки - мама очень любила Фаберже. Так или иначе, к чаю всегда были плюшки, а по воскресеньям родители устраивали парадные обеды. Приходили гости, пели, веселились - иногда с водкой, иногда без. Икру или семгу часто заменяла селедка, но блины были обязательно. А еще - борщ и филипповские пирожки. Неужели вы их никогда не ели? Они жарятся в глубоком масле, обещаю угостить - пальчики оближете!
Дома любили не только вкусно поесть. Все детство меня сопровождали Лермонтов, Достоевский, Пушкин, Толстые - Лев Николаевич, Алексей Николаевич. Покойная мама следила, чтобы мы с сестрой читали, - поэтому я еще помню русский язык. Значительной частью нашей жизни была музыка. В 1922 году в городской общественной библиотеке я имел счастье слышать Горовица. Великий музыкант играл полонез Шопена: та-та-ра, та-та-ти-та: Вдруг погасло электричество - Горовиц продолжал играть.
После концерта я примчался домой, не зажигая света, проверил - а я сумею играть в потемках? Позже, в Берлине, я слышал знаменитое трио - Горовиц, Пятигорский, Мильштейн. Уверяю вас, такие вещи запоминаются на всю жизнь.
2. ТЕ ЖЕ И ЖАБОТИНСКИЙ После подписания Бальфурской декларации я сделался одним из активистов сионистской организации еврейских скаутов. Многие тогда собирались в Палестину, мы, конечно, тоже. Отец и здесь остался верен себе: профинансировал выезд двух десятков еврейских семей. Родители хотели отправить меня учиться в тель-авивскую гимназию, но в последний момент мама решила, что ехать нужно всем вместе. Отец подчинился: семья для него значила гораздо больше, чем деньги, которые он зарабатывал. В 1924 году, получив благословение раввина, мы пустились в путь.
Папа предложил ехать через Европу - когда мы еще побываем в Риге, Берлине, Париже... Добравшись до Марселя, мы сели на пароход, на котором и прибыли в Палестину. Никаких тягот эмиграции я не ощутил - знал язык, сразу пошел в гимназию, очень скоро приобрел множество новых друзей. А в 1925 году произошла встреча, ставшая для меня по-настоящему судьбоносной.
В обычный учебный день учителя объявили, что после занятий состоится лекция некоего болтуна, авантюриста по фамилии Жаботинский. Мы с ребятами отправились в зал из чистого любопытства. И вот входит маленький неказистый еврей, подходит к кафедре, начинает говорить: Я вдруг почувствовал: он обращается непосредственно ко мне, читает мои собственные мысли, выражает мои сокровенные чувства. До сих пор звучат в ушах слова: "В крови и в огне Иудея пала, в крови и в огне Иудея восстанет". После той памятной лекции мы с двумя товарищами вышли в сад, торжественно поклялись друг другу идти за Зеэвом Жаботинским всю жизнь, записали на бумаге, порезав руки, скрепили клятву кровью, вложили драгоценный документ в бутылку, запечатали и зарыли в землю.
Я сдержал слово - по сути, вся моя общественная деятельность проходила под влиянием идей Жаботинского. Его речи заставляли сердце петь, вселяли надежду, давали пищу для ума. Великий русский писатель, он давал уроки ивритского произношения артистам театра "Габима". Замечательный, кстати, был театр! После эмиграции в Палестину труппа три года работала в Париже - Михаил Чехов поставил там несколько спектаклей. В 1929-1930 годах я учился в Бельгии и часто ездил в Париж, где встречался и с Жаботинским. А своей любовью к искусству двадцатого века я, безусловно, обязан Шломо Бруку - актеру "Габимы" и кузену моего отца. И, конечно, остальным артистам. Они любили меня, семнадцатилетнего пацана, баловали, всюду водили за собой. Тогда картины импрессионистов еще не висели в больших музеях, их можно было увидеть только в галереях. Вот мы и ходили из одной галереи в другую. Однажды попали на выставку Марка Шагала. Меня поразила картина "Смерть в деревне". Мертвый лежит посреди улицы. На заборе сушатся носки, на крыше играет еврей - Шагал! Шломо Брук мне объяснил: смерть в деревне - не семейное горе, а общая трагедия. А ведь так же всегда принимали чужую беду мои родители.
В 1935 году произошел раскол: Зеэв Жаботинский оставил старую сионистскую организацию Вайцману, а сам создал новую - я был делегатом на ее Первом Конгрессе в Вене. Мы создали подпольную организацию ЭЦЕЛ, били англичан везде, где только могли...
3.РУТЕНБЕРГ, РАЗИЭЛЬ И ДРУГИЕ В 1939 году мы с главой ЭЦЕЛя Давидом Разиэлем летели на встречу с Пинхасом Рутенбергом. Тем самым Рутенбергом, который основал в Израиле электрическую компанию, и благодаря которому, между прочим, повесили знаменитого Гапона. Однажды мы ужинали у общих друзей, и Рутенберг рассказал забавный эпизод. В свое время он предложил Керенскому: "Давай уложим двоих, Ленина и Троцкого, - и сразу покончим с революцией". Но Керенский испугался, переоделся в женщину и удрал в Париж. Таков был Рутенберг... Трем "русским" сионистам обязана своим существованием вся израильская экономическая инфраструктура: Рутенбергу, Новоминскому, построившему заводы Мертвого моря, Поляку, создавшему первый цементный завод. Итак, мы с Разиэлем летели в Хайфу, чтобы встретиться с Рутенбергом. Разиэль был набожный, я нашел в Хайфе гостиницу с синагогой. На каждом посту имелись наши фотографии - снимки особо опасных преступников. Случилось так, что Разиэля схватили, мне же удалось скрыться. Я на несколько месяцев "залег на дно", а Разиэль около двух лет просидел в тюрьме - пока Рутенбергу не удалось его вызволить. Весь мой личный "терроризм" заключался в том, что я собирал евреев по всей Европе и сажал на дряхлые греческие корабли, еле державшиеся на воде. Эти корабли разгружались возле Нетании: я дружил с англичанином, возглавлявшим береговую охрану. Благодаря этой дружбе мы смогли привезти сюда 14 тысяч евреев.
В 1939 году в ЭЦЕЛе произошел раскол. Группа Авраама Штерна считала необходимым бороться против англичан, мы же понимали: главный враг Палестины - Германия. Мы решили собирать и прятать оружие, готовиться к войне, а после победы открыто выбросить отсюда англичан. Я собирался идти в армию, воевать против немцев, но попал в автокатастрофу, переломал кости и надолго залег в кровать. Окончилась война, подрастали мои сыновья, пришла пора подумать о материальном достатке семьи.
Очень скоро я сделался совладельцем большой компании, поставлявшей армии одежду. Начал с малого и быстро разбогател: в Египте были завалы хлопка, и при этом правительство давало субсидии, чтобы бедняки не умирали с голода. А в Италии перед войной создали колоссальную текстильную индустрию, но сырья у них не было. Мне осталась "малость": найти корабли и перевезти хлопок из Египта в Италию. В декабре 1945 года мой капитал составлял 20-25 тысяч долларов, а в апреле-мае 1946 года я уже был миллионером в фунтах стерлингов. Из Палестины стало сложно общаться с Европой - я перевез семью в Италию. Старший сын учился в Англии, маленький был при нас. Я развернул мультимиллионное дело - в масштабах бедной Палестины это был сон. Но мечтал я об одном: жить не в подмандатном, а в своем, еврейском государстве и способствовать там развитию промышленности. Предугадываете развитие событий, улыбаетесь? Да, я всю жизнь плыву против течения.
Дата: Пятница, 12.07.2013, 10:29 | Сообщение # 119
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В "Торжественной оде на восьмидесятипятилетие Эфраима Ильина" Игорь Губерман писал:
Сколько разных талантов, однако, Ниспослалось Эфраиму в дар. Меломан, бизнесмен и гуляка, Полиглот, меценат, кулинар.
Обо всех этих многочисленных талантах Э.Ильина мы, надеюсь, еще поговорим, а сегодня мой замечательный собеседник вспоминает события, в которых являлся "атташе по решению проблем". И вновь - ему слово... 1. Переехав с семьей в Италию, я мечтал об одном: жить не в подмандатном, а в своем, еврейском государстве, приносить ему пользу. Старший сын учился в Лондоне, 23 ноября 1947 года мы отправились праздновать его бар-мицва. Англия готовилась еще к одному торжеству - свадьбе королевы Елизаветы. Был составлен список имен особо опасных террористов со всего мира. Не смейтесь, в этой компании оказался и ваш покорный слуга. На корабле между Гавром и Дувром (мы ехали через Францию) проходил паспортный контроль, полицейский ухватил мои документы с такой радостью, будто поймал Бога за бороду. Несколько часов нас досматривали, искали оружие даже в белье, перетрясли продукты, которые мы везли с собой. В итоге в Англию нас впустили, правда, дважды в день звонили директору колледжа, в котором учился сын, и интересовались нашим поведением. 29 ноября по радио передали: принято решение о создании еврейского государства. Сбылась моя многолетняя мечта - сколько было слез радости! Я торжественно сообщил жене об окончании моей экономической карьеры и поехал в Париж - искать старых знакомых, налаживать связи, защищать свою страну. Необходимо было переправить в Израиль купленное у чехов оружие, но как это сделать?! Югославия согласилась предоставить один из своих портов, оставались "мелочи": найти судно и сформировать экипаж. Я сделал и то, и другое, хоть было невероятно трудно. Как видно, нашей "Норой" управлял не только капитан, но и Бог - ничем другим не могу объяснить успеха авантюры. Из Италии "Нора" должна была дойти до Югославии, там загрузиться, а дальше - в Тель-Авив. Рейс, разумеется, я оформил как коммерческий, оружие тщательно присыпали итальянской картошкой. Несмотря на все мое красноречие, экипаж колебался до последней минуты, хотя всю правду знали лишь капитан, его сын и кок. А правда состояла всего лишь в том, что на судно погрузили 6 тысяч винтовок, 450 пулеметов и 6 миллионов патронов. И вот я сошел с "Норы", и она отправилась в путь... В течение двенадцати суток я не ел, не спал, а только молился, чтобы все закончилось благополучно. Наконец к жене пришли: "Передай Эфраиму, что "Нора" уже дома". Вы себе не можете представить, сколько слез радости вызвало это сообщение у всех, - сам Бен Гурион плакал! Без оружия, привезенного "Норой" и еще тремя судами, которые я отправил вслед за первым, Израиль мог бы не выстоять в Войне за независимость... 2. Мне посчастливилось пролезть в узкий шов "югославской сорочки". Западные страны не имели контактов с Югославией. Боялись, что не сегодня, так завтра в нее войдут советские танки. Мне удалось решить серьезные экономические проблемы югославов - надеюсь, в будущем историки водрузят меня на мраморный постамент. Произошло вот что. Югославы хотели создать металлургический комплекс "Зерница". Денег, чтобы пригласить соответствующих специалистов, не было. Самым крупным специалистом в этой области считался американец Брассерт. Всем без исключения гражданам США был запрещен въезд в Югославию, а ни один законопослушный американец даже за миллиард долларов не пойдет против своего правительства. И я смог уговорить Брассерта, чтобы он убедил свой департамент сделать исключение, так как эта поездка поможет предохранить Тито от коммунистов. А уж после того, как я завез в Югославию 12 автомобилей для Тито, с нас перестали брать деньги за пользование их портами. Так мы перевезли 50 чешских самолетов: югославы не только предоставили нам аэропорт, но и одолжили бензин. Думаю, не было бы Югославии - не было бы и Израиля. Чехи продавали нам оружие, но они продавали его и Сирии. Правда, в итоге это оружие все равно попало к нам, но это уже другая история. Нашу базу в Югославии создавали три человека: Эхуд Авриэль, Шайке Дан и я. Но были две операции, ответственность за которые могу взять на одного себя. В Италии жил мой кузен, Зеэв Ха-Ям, выходец из Одессы. Во время войны он был офицером английского флота. Зеэв рассказал, что за год до окончания войны итальянцы изобрели секретные подводные лодки "медзи асальто", которые потопили несколько больших судов. Где искать эти лодки? Поди найди рыбку в море... Но у меня было много друзей - помогли. Я даже узнал, где эти лодки производились и что владел производством человек по фамилии Катанья. Нашел его. Катанья разорился, лодки поломались, моторы заржавели. За две недели я вытащил человека из банкротства, работа закипела. У нас был замечательный инструктор, итальянец Каприотти, - мы с ним до сих пор дружны.. Невероятно горжусь тем, что в 1948 году наши лодки потопили два египетских военных корабля. И находились на них не какие-нибудь бедняки, а дети богатых родителей. Бен Гурион считал, что именно благодаря этой операции египтяне, потерявшие два корабля и 250 человек, подписали с нами соглашение о прекращении огня. 3. И - еще один эпизод, который просто не может не войти в историю. В 1949 году румынское правительство демонстративно плюнуло нам в лицо. Их официальный представитель оставил Израиль, даже не попрощавшись, как этого требует протокол. Нашему послу в Бухаресте перекрыли кислород: его не допускали даже до мелких официальных чиновников. Даже с Днем независимости правительство Румынии нас не поздравило. Отношения еще осложнились после того, как Бен Гурион, выступая в Кнессете, назвал министра иностранных дел Румынии, коммунистку Анну Паукер, дочерью раввина. Мы собрались в Праге - Эхуд Авриэль, наш посол в Чехословакии, Моше Агами, посол в Румынии, Шайке Дан, посол в Югославии, и я, "атташе по решению проблем". Стали держать совет: как вывезти из Румынии евреев? Я не верю в дружбу народов, зато свято верю в интересы народов и отдельных людей. Но чем заинтересовать румын? Думал я думал - и придумал. Румыны имели свою нефть, но вынуждены были ее импортировать из-за отсутствия у них нефтеперерабатывающего оборудования. Значит, им нужно доставить оборудование из Германии. Но как? Официальный доллар равнялся примерно трем маркам, а "черный" - двадцати четырем. Я воспользовался этой разницей и, чтобы получить лицензию на экспорт, основал несуществующую компанию "Катарина", которая в Германии покупала оборудование. Чтобы вывезти все эти трубы, я открывал официальные аккредитивы - в Женеве, Германии, Бейруте, Александрии. В Германии я приобрел десять тысяч тонн оборудования, погрузил на два больших шведских парохода, и отправил в Констанцу. После этого румынское правительство разрешило их евреям эмиграцию. Я нарушил все возможные законы - заработал лет 500 заключения. Зато, не вложив ни цента, вытянул из Румынии 150 тысяч евреев...
Дата: Пятница, 12.07.2013, 10:33 | Сообщение # 120
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Пришла к Эфраиму Ильину утром. "Обедать будем позднее. Чай, кофе?" - "Если можно, стакан воды." - "С газом, без?" - "Какая разница?" - "Большая: в наличии или отсутствии газа"... Лица с картин, висящих на стенах, вдруг стали озорными и лукавыми.
1. Когда я заболел изобразительным искусством? Пожалуй, с раннего детства. Директору почты, негодяю, понравилась наша харьковская квартира - и родители, как это водилось во время революции, были вынуждены в течение сорока восьми часов оставить и квартиру, и все имущество. Еле удалось вымолить пианино моей сестры, а две картины в массивных золоченых рамах новый жилец оставил себе, Айвазовского и Шишкина - видимо, директор почты любил пейзажи...
В Палестине родители поселились в Нес-Ционе, а я учился в гимназии и жил в теплом еврейском доме на улице Грузенберг, напротив кинотеатра "Офер" в Тель-Авиве. Интеллигентные хозяева сдавали четыре комнаты, в каждой из которых помещались пять кроватей, к постояльцам вроде меня относились как к собственным детям. Жил там и Рувен Рубин, в будущем - знаменитый израильский художник. Мы дружили, хотя до сих пор помню его трубный храп, не дававший мне спать по ночам. В гимназии большое внимание уделялось истории изобразительного искусства. Нам рассказывали про французский и итальянский ренессанс, про голландскую школу. О живописи двадцатого века можно было услышать разве что глупые анекдоты. Вроде того, как горе-художник обмазывал лошадиный хвост краской и создавал этой "кистью" "шедевры". В 1929 году, шестнадцати с половиной лет, меня послали учиться в Европу.
По поводу этого знаменательного события отец впервые купил мне костюм с длинными брюками - раньше я носил шорты. В Париже я остановился у родительских друзей. Мы сдружились с их сыном Володей, гуляли, он показывал мне город. Обедать любили в маленьком русском ресторане "Доминик" на бульваре Монпарнас - он существует и сейчас. В ресторане было два зала. В том, что подороже, с официантами и меню, питаться нам было не по карману. Зато в зале самообслуживания мы могли за пять-семь франков получить тарелку борща с куском мяса, хлеба в неограниченном количестве, бутылку минеральной воды (без газа!) и яблочный десерт - великолепно!
Мы сидели в "Доминик", когда пришли ребята с ворохом рисунков. Тогда это вошло в моду: молодые живописцы, жившие на съемных квартирах, разбрасывали свои наброски, консьержки их подбирали, продавали студентам, а те перепродавали, выручая пару-тройку франков. Среди карандашных рисунков я вдруг увидел один - и в ту же секунду, не задумываясь, выложил 30 франков, лишив себя нескольких обедов. На рисунке стояла подпись: "Модильяни" - вон он висит на стене. Не удивляйтесь, великого художника через 10 лет после смерти еще никто, кроме маленькой группы художников на Монпарнасе, не знал.
2. Учась в Бельгии, я часто приезжал в Париж. Мы с друзьями бегали по галереям - только там, а не в крупных музеях выставляли работы импрессионистов, экспрессионистов. На выставке Марка Шагала меня поразила картина "Часы": старый еврей с бородой, ребенок, а между ними - люди разных возрастов. Я уже понимал тогда: это - классический образец экспрессионизма. Я видел Сутина, Кременя, Кикоина, оказавших друг на друга взаимное влияние, любовался работами чудесного скульптора Ханы Орловой - еврейки, родившейся в России, переехавшей в Палестину и умершей в Париже, восхищался работами экспрессиониста Джюля Паскина. Он работал в публичных домах, изображал обнаженных женщин в чисто порнографической манере. Наркоман, алкоголик, Паскин одновременно жил с женой и любовницей - обе его обожали. Гениальный художник расстался с жизнью ужасным образом. Надел смокинг, расставил вокруг портреты всех своих любовниц, перерезал себе вены и, истекая кровью, повесился. Его нашли лишь через три дня.
Одним из самых выдающихся художников двадцатого столетия считаю Марселя Дюшампа - я вам покажу его картины. Именно он открыл мне глаза на истинное искусство, именно он объяснил, что Джоконда - это не великое произведение, а замечательное с точки зрения техники выполнение заказа. Джоконда Дюшампа с бородой и усами - это искусство! Джоконда Боттеро, веселая толстушка, - это искусство! Лишь после Французской революции закончились все эти заказы, патронажи, и художник смог воспроизводить то, что видел и чувствовал, то, что было близко ему самому.
В свое время я в течение почти трех лет был советником Ватикана по искусству двадцатого столетия. Монсеньер Макки, секретарь Папы Римского, сокрушался: Папа обеспокоен тем, что художников перестали привлекать духовные сюжеты. Все естественно: художник ушел от канонических изображений Христа, Марии, членов королевских семей в поле, забрел в лес, восхитился природой, окунулся в нормальную жизнь - и картины изменились. Люди поняли: для того, чтобы в точности передавать натуру, будь то человек, животное или пейзаж, существует фотография. Понимание это пришло не вдруг. Поначалу, в конце XIX столетия, работы импрессионистов, которые выставлялись чуть ли не в клозетах бистро, забрасывали тухлыми яйцами. Между прочим, такими идиотами были не только зрители, но и сами художники. В 1988 году появился неоимпрессионизм - группа пуантилистов, возглавляемая Жоржем Сера.
Ставший к тому времени классиком Камиль Писарро принял их с распростертыми объятиями, но Клод Моне возмутился, посчитав новое направление чисто механическим, и в знак протеста даже забрал свои картины с выставки импрессионистов. Писсарро же не просто оставил на выставке картины Сера, но и какое-то время пребывал под его влиянием.
В юности я много читал о художниках. Меня интересовали не даты рождений и смертей, а мысли и чувства этих удивительных людей. Среди прочего я понял: даже большой художник не может всю жизнь создавать одни лишь шедевры. Иногда величие приходит в начале пути, порой мастерство кристаллизируется к старости, бывает, что капризная Муза посещает в середине жизни. Например, Шагала я воспринимаю раннего, до 1937 года. Лишь Пикассо и Брак были равно гениален во все творческие периоды: Вам не кажется, что мой рассказ становится похожим на искусствоведческую лекцию?! Немудрено: я поражен вирусом, от которого нет лечения. Еще студентом начал покупать картины, отказывая себе в самом необходимом. Парадоксальная штука жизнь: при волчьем аппетите нет денег, а появляются они уже тогда, когда язва вынуждает тебя соблюдать диету.
3. Давным-давно я обнаружил: мои глаза гораздо современнее моих ушей. В 1950 году я впервые услышал Бартока и воспринял его как какофонию. Айзик Штерн убеждал: "Эфраим, ты к нему просто не привык. Слушай еще". Штерн оказался прав: сегодня Барток для меня - суперклассика, как, впрочем, и Шнитке. Зато в восприятии живописи я бегу впереди паровоза.
В 1973 году приезжаю в Нью-Йорк, прихожу в контору к своему другу Гарри Абрамсу - самому известному в мире издателю литературы по искусству. Когда Гарри занимался чем-то серьезным, редактировать любил самостоятельно. Тут, видимо, тот самый случай: сидит, пыхтит, обложился репродукциями, фотографиями картин. Посмотрел я на них - и испытал почти тот же восторг, как когда-то в "Доминик", глядя на рисунок Модильяни. Абрамс рассказал: художник - голландец Вильям Де Кунинг, живет в Америке, выставляется в университетах, картины продает по 2-3 тысячи долларов. Я тут же решил ехать к Де Кунингу. Пригласил с собой Сама Хантера, профессора Принстонского университета, человека, который помог мне понять и полюбить американское искусство. За четыре месяца я купил работ Де Кунинга на 750 тысяч долларов - 87 картин и 42 рисунка. Я чувствовал, что приобрел бомбу, которая вот-вот взорвется. Мы с Хантером устроили выставку в Японии, зал был битком набит, люди не расходились до часу ночи. Дальше повезли картины в Германию, Голландию, Бельгию, Фландрию. В Париже я сделал большую выставку с лекцией и ужином. Предварительно позвонил в Музей "Помпиду", пригласил людей на вернисаж - они не пришли. Позвонил еще дважды, предложил подарить подписанный художником постер - никакой реакции. Через десять лет выставка Де Кунинга с помпой прошла в Нью-Йорке, после чего ее привезли в "Помпиду". В каталогах руководство музея нашло мое имя. Мне позвонили: "Вы продаете Де Кунинга?" - "Вам? Как вам не стыдно! Сегодня ищете Де Кунинга? Десять лет назад я вам его навязывал - не снизошли. И после этого считаете себя специалистами?" Конечно, я им ничего не продал, хотя цены на картины Де Кунинга подскочили к тому времени в 15-20 раз.
Став на ноги, Де Кунинг переехал в новое ателье. Перед началом работы, он, чтобы не пачкать пол, застилал его газетами. Глядя на эти заляпанные краской газеты, я ясно видел почерк художника. Взял две газеты, попросил Де Кунинга их подписать, одну подарил, вторую несколько лет назад выставил на продажу. Она ушла за 48 тысяч долларов на аукционе Сотби в Нью-Йорке: Никто из американцев, кроме Джаспера Джонса, не подскочил в цене так высоко, как Де Кунинг.
4. Когда мы сидим с коллегой на аукционе, он покупает и считает, что выигрывает, я покупаю и считаю, что выигрываю, а на самом деле выигрываем мы оба. Проиграл тот, кто продал картину: у него ее больше нет. Расстаться с работой - как уйти от любовницы, которую продолжаешь любить. Но при этом я всегда руководствуюсь принципом: картина должна быть "чистой".
На рубеже 1947-1948 годов я, живя в Европе, всячески старался помочь Израилю. Мы шли на всевозможные сделки, чтобы финансировать оружие: война стоит больших денег. На нас работал маклер - грязный тип, бывший наци Отто Липек. Пришлось в Чили купить ему фальшивый паспорт, чтобы он приезжал ко мне в Брюссель: сам я терпеть не мог ездить в Германию. Однажды утром появляется Липек и рассказывает, что появилась возможность приобрести в Германии большую партию бриллиантов и картин, которые мы можем вывезти контрабандой. Руководство положилось на мою интуицию, и я решил попробовать. Помог случай: в гостинице я неожиданно встретил хорошего знакомого Джака Дойчера. Джак жил в Бельгии, считался одним из крупнейших в мире "диамантеров" (специалистов по бриллиантам), перед войной приехал в Израиль. Все драгоценности для своей жены я покупал только у Дойчера. Итак, мы встретились, я пригласил его поехать со мной в немецкую деревню - посмотреть и оценить бриллианты. Приезжаем, нам приносят две шапки, полные бриллиантов, холсты, скрученные в трубку. Джак взглянул на камни, ахнул, схватился за сердце, упал без чувств. Он узнал бельгийскую огранку: эти бриллианты были украдены у евреев, которые потом сгинули в газовых камерах. На картины я даже не взглянул. Сутки Джак был без сознания, "скорой помощью" я его привез в Брюссель, две недели он провел в больнице... После этого эпизода я всегда тщательнейшим образом проверял "биографию" предлагаемых мне картин. Я даже знал парижские галереи, которые специализировались на еврейском имуществе, владелец одной из них был еврей.
После того, как был продан наш машиностроительный завод "Кайзер-Ильин" в Хайфе и Ашкелоне (эта печальная история непосредственного отношения к искусству не имеет), мы с женой переехали в Европу.
Я думал, чем заняться, и тут мне в руки случайно попал один документ. Суть состояла в следующем: группа состоятельных французов подписала взаимное обязательство, в такой-то день они покупают картины на указанную сумму и ровно через десять лет их продают на аукционе... Я обратился к директору крупнейшего банка в Женеве - тогда все искали новые возможности выгодного вложения средств. У меня была хорошая репутация - мы создали компанию, вложили в картины 5 миллионов долларов. Галереи испугались, начались интриги: "Что знает этот Ильин об искусстве?" Тем не менее, вскоре я стал считаться одним из крупнейших авторитетов в мире. В 1976 году наша коллекция, первоначально стоившая 5 миллионов, была оценена в 28 миллионов долларов. Более того, в течение пяти лет мы вернули компаньонам первоначальный вклад...
Я могу говорить об искусстве бесконечно, но нас ждет мой фирменный борщ с пирожками. С вашего позволения - последний эпизод, которым горжусь.
В свою бытность советником Ватикана я всячески убеждал их покупать картины двадцатого века - так, с моей легкой руки среди других они приобрели две работы Шагала. В Кейсарии доживал свои последние дни мой старый друг Рувен Рубин. Я приехал - по лицу было видно, что он уходит. И мне захотелось, чтобы картина Рубина вошла в коллекцию Ватикана - мечта каждого художника. Выбрали картину "Рыбак с сетью на Кинерете", я поехал в Рим. Через два месяца мне позвонили в Женеву и сообщили: картину решено принять. Сегодня Рувен Рубин - в Ватикане. Единственный израильский художник.
Ах, какой вкусный был борщ, какие божественные пирожки! Впрочем, кулинарные таланты Эфраима Ильина - тема нашей следующей беседы.
