Договориться об интервью с Хазановым непросто. Человек он колючий и на удивление ранимый. Его внутренний мир не то, чтобы хрупок, но крайне чувствителен к равнодушным грубостям этого мира... В общем, человек, который смеется, по жизни оказался человеком, которому не до смеха.
Когда я подошел к столику в ресторане ЦДЛ, где мы договорились встретиться, Хазанов вел какие-то бурные переговоры по ай-фону. - «Все-то вы в трудах, государь», - цитатно подколол я. - Я понял, что если я не буду трудиться, я просто умру, - как бы даже оправдываясь ответил Хазанов. - У меня органическая неспособность получить радость от самого физиологического факта жизни. Есть люди, которые радуются своему животному существованию, тому, что солнце светит. Счастливчики. А мне этого мало. Мне приходится работать, чтобы получить удовлетворение и наполнить жизнь. - Сочувствую. Неудачные мы с вами какие-то… Такое устройство личности – первый шаг к самокопанию и инфарктам. Но вы, тем не менее, производите впечатление человека довольного жизнью. Я тут вчера набрал в поисковой строке «Геннадий Хазанов» и первое же определение, на которое наткнулся, было «баловень судьбы». Представляете? - «Баловень судьбы»?.. Сразу хочется сказать, что это не так. Но едва я раскрываю рот, чтобы заявить, будто никакой я не баловень, тут же приходит мысль: надо совесть поиметь! ну, как же не баловень? баловень! Как есть баловень! Судьба мне дала столько, что жаловаться на недоданность – совсем хамство. Давайте начнем сначала… Я вырастаю в московской коммуналке, в семье с очень непростыми взаимоотношениями между мамой и бабушкой, без отца. - Вот и первая недоданность – отсутствие отца. А ведь отец – тот камень в фундаменте личности, который непременно должен быть. Он формирует будущее строение. Которое иначе оказывается перекошенным. - Кто знает, с какой целью судьба лишила меня отца? Кто знает, с какой целью мне были даны длинные вереницы неудач в начальном периоде жизни? Видимо, чтобы я сразу выбрал весь свой ресурс неудач... Гадкий утенок в школе. Родившийся в не самой счастливой семье, в очень нервной атмосфере. Моя мама в 25 лет лишается мужа - отца моего старшего сводного брата. Его арестовали и расстреляли в 1938 году, а через 19 лет посмертно реабилитировали, выплатив двухмесячное пособие. И сколько я себя помню, между моей матерью и ее матерью – моей бабкой – были, как бы это сказать… весьма неблагостные отношения. Мать вышла замуж против воли бабушки. А арест и расстрел только подтвердили бабушкино отношение к ее избраннику. Моя бабушка была такой правоверной, ортодоксальной большевичкой. У нее был очень непростой характер и твердая уверенность, что коммунистическая идея – светлейшее будущее человечества. И у бабушки были на то свои резоны! - Какие же? - Она родилась в еврейском местечке, в Бессарабии, за чертой оседлости в 1888 году. А моя мама, обратите внимание, родилась в 1913 году на Дальнем востоке, в захолустном Сковородино. Если вы подсчитаете, то увидите, что бабушке тогда было 25 лет. - Как она туда попала из-за черты оседлости?
- О! Меня мучил этот вопрос – как она туда попала из своей Бессарабии?
Потом понял: она была сослана за революционную деятельность. Несколько лет назад, будучи на гастролях на Дальнем Востоке, я проезжал это Сковородино.. И могу себе представить, что там было тогда, если там так сейчас. Стояла осень, сентябрь, красота невероятная, красные листья… И вдруг – Сковородино! Тихая оторопь. Черный ужас среди красивой природы. А маме моей весь этот коммунизм был до лампочки. Она хотела танцевать, но бабушка этого желания не понимала: что значит танцевать? Образование надо иметь! А не вести полуприличное существование в богеме... В результате мама, мечтавшая с малых лет танцевать, стала инженером. С травмированной психикой – и поломанной мечтой, и расстрелом мужа, и тем, что я родился внебрачным ребенком. Все это, разумеется, не могло не отразиться на мне. У меня не было счастливого детства, это точно. И юности счастливой тоже: меня не принимали никуда – ни в какое из театральных, ни в хореографическое училище, куда я хотел поступить. Дело в том, что мать любила балет, постоянно водила меня в Большой театр, и я решил, что буду танцевать… а меня не приняли! Решил стать артистом – меня снова не приняли. Раз, другой… Все шло наперекосяк!
Но с определенного момента в моей судьбе стали происходить странные вещи. На меня вдруг посыпалось все сразу. Судьба просто оттянула выдачу. Я стал артистом, которого знала 300-милионная страна. Я собирал на сольных выступлениях не просто дворцы спорта, но целые открытые стадионы. Может быть, судьба специально сделала такую оттяжку, чтобы я узнал цену всему этому? - Вы сказали, что были гадким утенком. Это из-за смешной внешности? Когда вы себя им почувствовали? - В детстве. Я жил в послевоенном Замоскворечье – в соляной кислоте неагрессивного антисемитизма. Он был разлит на бытовом уровне. Никаких базовых мотиваций не любить евреев у окрестных мальчишек не было – они не были знакомы с работами Шульгина, не читали еще не написанные тогда лекции Вадима Кожинова и труды Шафаревича. Но тем не менее… Знаете, я с сожалением смотрю на любые проявления национальной исключительности. И когда еврей объясняет все свои неудачи тем, что он еврей. И когда русский, бьющий себя в патриотическую грудь, объясняет свои неудачи тем, что кругом засели евреи. По большому счету мне жалко и тех, и других . Они счастливы в своих заблуждениях. И эта энергия заблуждения помогает им находить силы для дальнейшей жизни. Вообще, любое заблуждение – очень мощный стимул. А отсутствие заблуждений порождает аморфность.. Я читал ваши книги, Александр Петрович, и понимаю, какой мощнейшей энергией заблуждения вы обладаете! И знаю, с какой запредельной верностью вы служите своему дарованию. Как всякий творческий человек, вы все время бегаете в эту нематериальную кассу оплачивать то, что вам выдают в качестве аванса. Это называется призыв судьбы, у вас он есть, вы типичный призывник. Я тоже таким был... - Об этом «был» мы еще поговорим. А пока вернемся в коммунальную квартиру. И в детство, отравленное тяжким духом эпохи и бытовым антисемитизмом. - В коммунальную квартиру… Я огромный кусок жизни провел в комнате соседки, которая меня безумно любила. При этом она терпеть не могла евреев. Возможно, я был у нее занесен в какой-то реестр «неплохих евреев». Потому что во мне она души не чаяла. Я у нее все время болтался, мы смеялись, я помню свой первый поход с ней в кинотеатр… Агриппина Николавна. В миру тетя Груня. Она умерла в семидесятых, и мы до смерти поддерживали с ней отношения. А в девяностых, когда открылись архивы КГБ, моей маме принесли бумажку из этих архивов. Это была ксерокопия документа размером в один листок - я его держал в руках. На одной стороне листка донос на отца моего сводного брата – маминого мужа. А на обратной стороне листа приговор и штамп «расстрелян». Как вы думаете, кто написал этот донос? - Тетя Груня. Но зачем? - Да, она. Я не знаю, зачем она это сделала… - Что бы вы ей сказали, если бы узнали об этом до ее смерти? - Ничего. У меня нет злости по отношению к ней и нет злости ни к кому-либо вообще. В том числе и к людям, которые считают, что евреев нужно не любить. Равно, как и нет у меня негатива по отношению к тем из евреев, кто, сопротивляясь этой нелюбви, впадал при этом в абсолютно местечковую крайность. Когда тетя Груня умерла, я стал жить в ее комнате. Мы с женой долго мыкались по съемным квартирам, а после смерти тети Груни с помощью Утесова, в оркестре которого я тогда работал, через Моссовет присоединили ее комнату...
- С другой стороны, если бы мужа вашей матери не расстреляли, вас бы на свете не было. Свинцовая точка на одной жизни породила другую – вашу. Но эта «тетя Груня»… Она ведь сломала жизнь! - Да, она сломала жизнь семье. Но… Много позже я репетировал с Виктюком спектакль по рассказам тогда только вернувшегося на наши прилавки после долгого забыться писателя Пантелеймона Романова, который успел умереть своей смертью в 1938 году, а то бы его расстреляли, конечно… Не знаете такого писателя? Он в свое время был популярен не меньше Зощенко! Так вот, во время репетиции Виктюк вдруг по поводу Мейерхольда стал что-то неуважительное говорить. И показывает мне письмо Мейерхольда Сталину. Я ему ответил: Роман Григорьевич, не приведи господь вам никогда оказаться в таких условиях, в которых оказался арестованный Мейерхольд. Я никого не сужу… Мы тогда с Виктюком расстались. Но не из-за этого спора, а по совокупности причин. Это был конец восьмидесятых, и я тогда вдруг подумал, что не может еврей рассказывать такое про русский характер, а произведения Романова – просто рентген русского характера, который высвечивает психологию рабов и черни. Я тогда сказал: я не могу этого играть, нельзя. И мы закрыли работу. С этого момента у меня начались проблемы с жанром. Понимаете, человек, выходящий на сцену даже в этом вот, так называемом сатирическом жанре, все равно должен показывать некие типические персонажи. Я, конечно, показывал и грузинов, и мусульмане, но основная масса – русские люди. И я понял всю бестактность этого. - Вы поняли, а я не понял. Что вдруг случилось? Раньше-то вы не стеснялись. - Я перестал себя чувствовать своим. До перестройки у меня не было такого ощущения! Потому что при Советах была некая общность. - «Советский народ». - А потом началась национальная самоидентификация, и эта центробежная сила национальной самоидентификации растащила нас всех в разные стороны, дезинтегрировала население. Которое перестало быть советским народом. Это была какая-то неопределенная предтеча «российского народа», который с точки зрения русских людей оказался обворованным - на территории. Никто не задавался вопросом, как и зачем русские завоевывали эти территории, на крови выстраивая империю. Никому сегодня почему-то не приходит в голову поискать проблемы Северного Кавказа в ермоловской операции. А ведь там все лежит. Русские-то по широте души забыли все обиды, нанесенные другим народам, а те помнят. И будут помнить. - А сами вы кем себя считаете? - Русским, конечно. Я вырос на русской культуре, кем же я еще могу быть? - А зачем тогда вам израильское гражданство? - Ох, уж это гражданство! В 1991 году я собирался на гастроли в Израиль и мне сказали: ты же, типа, еврей, а в Израиле дают гражданство, попроси! Я спросил: «А зачем оно мне?» - «Как зачем? Без виз будешь по миру ездить!» - «Да ну!» И вот 18 декабря я в Москве вхожу в лифт с чемоданом, встречаю соседку. «Далеко собрались?» - спрашивает. «На гастроли,» - говорю... Приезжаю в Израиль, мне в течении нескольких дней оформляют гражданство. Об этом сообщают все газеты. А 30 декабря возвращаюсь в Москву, вхожу в лифт и встречаю ту же женщину! И она, уже прочитавшая про мое гражданство, спрашивает: «Надолго к нам?» - Теперь я понял. После перестройки усилившееся национальное с самоопределение вас выдавило из привычного ощущения - вы перестали себя чувствовать русским и почувствовали как бы евреем. - Нет. Не евреем. Я почувствовал себя нерусским. Я почувствовал себя человеком, ограниченным в правах. ... Еврей может играть русского – но не плохого. Плохого русского может играть только русский. Иначе ослепленные любовью к территории патриоты могут обидеться. Еще Карамзин писал об этих «географических патриотах», привязанных к территории, которых греет ее масштабность. Я лично не понимаю, как можно гордиться величиной территории. Это примерно как гордиться тем, что у тебя такой большой «КамАЗ», а вокру всякие мелкие «Тойоты». Территориальный патриотизм – проявление глупости. Нужно интересоваться, что на этой территории происходит в первую очередь. - Значит, с эстрады вас выдавили национальные комплексы, которыми заболела страна? - И еще кое-что. Когда я только начинал свою дорогу в сатире, обличал и бичевал недостатки, я был представителем той части населения, которая была со мной в равном положении. В 16 лет я пришел работать на завод. Я получал мизерную зарплату. Потом я учился и получал мизерную стипендию. Я помню часто состояние, когда хотелось есть, а денег не было. Таким образом, я был абсолютно органичен в неприятии того, что не дает мне получить то, чего жаждет мой организм. А потом я все получил! И понял, что моя профессия потеряла нравственную сверхзадачу, потому что из окна «Мерседеса» рассказывать, какой ужас творится в стране, о том, как много бедных… - Но ведь «Мерседес» - это уже дела недавние, как я понимаю. - Нет. Первая машина - «Жигули» появилась у меня в 1976 году. Отдельная квартира.. Я был один из самых высокооплачиваемых исполнителей в стране. Высоцкий, Пугачева и я получали самые большие гонорары. Мне в конверте за выступление платили 500 рублей. - Мой папа-полковник получал столько за месяц. - А я – за один концерт. И не забывайте, что мой рубль и рубль простого человека – это были разные рубли, они имели разное наполнение. Советский человек ничего не мог купить на свой рубль, а я, как известный артист, все мог достать. Я оторвался от народа. - Но «Жигули» - это все-таки не «Мерседес». - А потом и «Мерседес»! Первый «Мерседес» появился у меня в 1989 году. А в 1991 году из Германии с военного аэродрома взлетел военно-транспортный самолет, который вез для меня «Мерседес – 560 SEL»... Это танк огромный, а не «Мерседес»! И это все приводило меня к мысли: как же я могу бичевать и критиковать из окна этого «танка»! У меня самоощущение поменялось. Я стал испытывать чувство стыда. Еще была инерция старого хода, но постепенно-постепенно я стал внутренне склоняться к уходу, и в конце концов ушел с эстрады. Я стал чувствовать себя чужим везде. Раньше я никогда не задумывался над тем, что могу кого-то обидеть… Вот, скажем, Миша Евдокимов, который раньше делал хорошие пародии, потом постепенно ушел в почвенную стилистику. Я несколько раз слушал его выступления и ничего не понимал! Я знал, что я живу в этой же стране, но я не понимаю ничего из того, что он говорит! Потому что я – урбанист, я вырос в Москве и всего этого не знаю. А когда Шестаков начал писать для Евдокимова, то был для него просто родным автором. Для меня же его талантливые рассказы были костюмом с чужого плеча. И я понял, что у меня нет больше аргументов. Зал перестал меня понимать. Ну, и последнее. Я долгое время разделял сторону ельцинской команды, я искренне полагал, что наша страна уже не может жить так, как жила. Но потом, попав в глубь этого ареопага реформаторов, я пришел в ужас. У меня кончились все иллюзии. - А как вы туда попали? - При Ельцине был такой Президентский клуб. И вдруг мне в 1994 году то ли Коржаков то ли Илюшин, сейчас уже и не вспомню, по предварительной договоренности с Ельциным предлагает занять место отставленного Задорнова – развлекать эту публику. Задорнов сначала пользовался там большим расположением, получил квартиру в президентском доме на Осенней улице, что, правда, не мешало ему рассказывать в кулуарах концертного зала «Россия», что Ельцин его спаивает. Я даже однажды подошел к нему и сказал: «Миша, как тебе не стыдно! Зачем ты это говоришь?» А он даже не преследовал никаких компрометирующих целей – просто гарцевал. И вот вместо него привели меня, зная, что у меня нет никаких бизнес-амбиций и прочих запросов. Так вот, покрутившись в политических верхах, я страшно разочаровался, вернулся однажды домой и сказал: «Россия погибла.»
И если мне сегодня принесут указ о назначении меня на какую-нибудь высокую государственную должность, я попрошу меня снять тут же! Я когда-то сказал в лицо президенту Путину, что дня в его кресле просидеть не хотел бы. Это нужно такой энергией заблуждения обладать, чтобы хотеть в президентское кресло сесть, какой я уже давно не обладаю. Вся моя энергия заблуждения давно растрачена. С недавних пор я стал мучиться вопросом, почему ни про одного правителя России – ни про одного царя, ни про одного генсека – народ никогда не говорит хорошего слова? Может быть, не в царях дело? Может быть, этой территорией и этим народом по-другому и управлять нельзя? Вы не представляете, какое впечатление в этом смысле на меня произвела ваша книга «Наполеон» - тот отрывок, когда Бонапарт в 1812 году хотел отменить крепостное право в России, но посмотрев на диковатое российское крестьянство, от этой идеи отказался. Я буквально впёрся глазами в это строчку: вот причина! Можно менять голову, но тело-то остается прежним! Я столько сил и энергии положил на этот жанр, думая, что моя борьба по разрушению советского режима находится в позитивном векторе. А теперь могу только процитировать Ежи Леца: «Ну, ты пробил головой стенку. И что ты будешь делать в соседней камере?»
- То есть когда вы выходили на сцену при Совдепии, вы всерьез считали себя борцом против режима? - Ага! Ага! Ага! Я же все-таки формировался в стенах дома культуры гуманитарных факультетов МГУ. Шестидесятники, Фазиль Искандер, Ахмадулина, молодые ученые, поэты, Политехнический, оттепель, ощущение «вот теперь все будет по-другому!» А потом в конце шестидесятых все стало давиться, гайки закручиваться, и закончилось вводом войск в Чехословакию. А я с 1968 года был занесен в списки неблагонадежных - еще студентом меня сняли с гастрольного маршрута и чуть не исключили из училища за номер «Письмо генералу». Я не так давно увидел документы – переписку КГБ и секретариата ЦК КПСС о моей скромной персоне и об этом номере. И запоздало похолодел. Вот на каком уровне решался вопрос об эстрадных интермедиях! А я даже не знал, что надо мной висело, ведь запросто могли сломать жизнь. Но пронесло - времена уже были более вегетарианские. Конечно, я баловень судьбы, в тридцатые годы расстреляли бы… Но самое смешное, когда был юбилей КГБ, мне позвонили из администрации Президента и попросили выступить у них на юбилее с номером ... «Письмо генерала».
- Люди с чувством юмора... Но вы действительно много сделали для развала страны. Шандыбин как-то сказал, что Хазанов развалил СССР. При всех натяжках, тут есть огромный шмат истины. Я помню то время, и могу сказать, что именно эстрада, анекдоты и смех над строем производили наибольшую эрозию системы. - Но самое страшное, что сегодня я уже все чаще задаю себе вопрос: а можно ли было тогда по-другому? А был ли у Сталина другой путь? Да, это были страшные времена. Но именно тогда выковывалась великая культура. А сейчас великая русская культура, созданная поколениями многих гениальных людей, погибает. Я тут недавно давал интервью по поводу юбилея ансамбля имени Моисеева. Великий коллектив. Великий! Живут они сейчас на какие-то копеечные гранты. Это разве нормально? Могу ответственно заявить: никогда больше в этой стране не будет создано ничего подобного ансамблю Моисеева! Потому что это продукт империи. И только империя может на такое тратить деньги. Мне могут сказать: да на хрен нужен был ансамбль Моисеева, когда нельзя было выходить на площади? Ну, наверное. Но факт остается фактом: тогда ансамбль был создан, а ныне он загибается – вместе со всей культурой. А демократические каноны отчего-то плохо приживаются на нашей почве, - мы постоянно попадаем в этот капкан. И когда я смотрю на искреннее желание президента Медведева демократизировать наше общество, я задаю сам себе вопрос: а нужно ли ему это? Все западно-европейские рецепты тут - мимо кассы. Вот меня спрашивают: ты согласен с отменой губернаторских выборов? Да. А почему, это же недемократично!.. А вы видели тех губернаторов? Вы видите, что они творят, если не могут быть сняты Кремлем? Это удельные князья! Они на очередных выборах сделают все, чтобы остаться на второй, третий срок, четвертый. Мне возражают: но ведь то, что их не избирает народ, это плохо?. Да, согласен, плохо. И то плохо, и это. Но готовых ответов у меня больше нет. - Народ у нас действительно говняный - сейчас большинство темной массы населения выступают за цензуру и голосуют за Сталина. Может быть, надо было в свое время судить КПСС, организовать нечто по типу нюрнбергского процесса? У немцев же получилось. - А вам не кажется странным, что член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь сначала Свердловского обкома, а потом Московского горкома партии будет судить партию?! Это все равно как если бы Риббентроп инициировал суд над НСДАП… В общем, чем дальше я отходил от альма-матер, в которой сформировался, как оппозиционер, чем больше у меня становилось «Мерседесов», тем больше я стал испытывать чувство ответственности за сделанное. Не еврейское это дело – красным знаменем размахивать.
С определенного момента я сказал себе: я могу смеяться только над собой. А показывать пальцами, как это делают сатирики - «вот кто виноват!» - я уже не могу, потому что не знаю. Вся энергия сатиры – это энергия заблуждений. Я потерял все свои заблуждения. Бичующий Салтыков-Щедрин мне больше не интересен. А вот Чехов интересен. - Интеллигенция вас заругает за такие слова. Интеллигенция обязана обожать народ, клясться его именем и считать себя плотью от плоти. - Я не интеллигент. Я вообще мечтаю о том времени, когда интеллигенции не будет. Интеллигенция – чисто ведь российское порождение. Это некая вечно фрондерствующая прослойка, находящаяся постоянно в оппозиции власти, что бы власть ни делала. Своего рода больная совесть нации. Но если нам удастся построить общество нормально функционирующее, общество, где торжествует закон, работает судебная система, где не имеет значения, какую ты должность занимаешь, поскольку перед законом все равны, и бизнес развивается на честных конкурентных началах… То что делать в такой стране интеллигенции? Ей не останется места..
- Но ведь именно мелькание артиста приносит ему деньги. Артист торгует лицом. А если артиста забыли… В прошлом году я летел в Израиль ночным рейсом, потому что ночной дешевле. И увидел вас. Вы летели тем же рейсом, причем обычным экономическим классом. А я думал, что люди вашего уровня летают только в бизнес-классе. - Да, денег стало меньше. А мне, в принципе, вип-зал нужен. Чтобы не лезли сфотографироваться вместе, чтобы не дергали, у меня ведь не всегда такое настроение, чтобы служить радостным фоном для чьих-то фотографий. Но когда я узнал, что теперь за вип-зал берут 400 долларов… Лучше в обычном посижу. Нет, если кто-то мне оплатит вип-зал, бизнес-класс, хорошо, но сам я – никогда! Я лучше эти деньги на семью потрачу. Я сейчас в семье работаю практически один.
- А корпоративы? Вас еще многие помнят, могли бы, наверное, приглашать по старой памяти… - В начале девяностых, когда рухнула концертная деятельность, мне пришлось походить и по корпоративам. В принципе, после этого можно было принять яд. Это ужасное ощущение, когда ты не равен даже холодной закуске, а являешься просто приправой для нее. Чувство абсолютного профессионального позора. И я перестал ходить. А потом, когда мне реально понадобились деньги, меня уже и не звали. И звать больше не будут...
- Знаете, в вашей жизни нет никакого перста судьбы! Судьба – это когда человека ведет властная сила, выводит его к высокой цели, ставит на пьедестал, на котором он и помирает от тихой старости, будучи довольным тем, что совершил. А вы соскочили с поезда судьбы. Хотя добились высшей славы, вживую трогали президента и могли пробиться в какое-нибудь кресло… Даже боюсь спросить – когда же вы были счастливее – когда боролись с системой или сейчас, когда растратили весь запас заблуждений?
- Я всегда счастливый, говорю это без кокетства. Я где-то прочел, что счастливым является тот человек, который сделал счастливыми других людей. мне в 1991 году в Бруклине возле русского ресторана одна женщина сказала, что обязана мне жизнью. Я удивился: как так? Оказалось, она собиралась уезжать из страны, и вдруг у нее ребенок скоропостижно умирает. А она из-за него, собственно, и уезжала – чтобы дать ему другую жизнь. И теперь осталась и без ребенка, и без родины. И вот она прилетела в Рим, купила снотворного и решила уснуть навсегда. Но перед этим поставила кассету с Хазановым. Двое суток она слушала мои выступления, меняя кассеты – по нескольку раз, по кругу, не выходя из комнаты. И через двое суток простилась с мыслью о самоубийстве. Что может быть прекраснее, чем услышать такие слова? Я счастливый человек! Мне удалось большому количеству людей на чуть-чуть облегчить жизнь. Возможно из-за этого, как всякий человек, зацикленный на профессиональной судьбе, я в чем-то обделил своих близких. Хотя, надеюсь, они меня поняли.
- А не жалко утраты былого богатства? - Богатство – это разврат. Тот, кто хочет богатства, - не имеет, а еще только хочет его получить! – уже развращен. Если вы мне сейчас дадите пластиковую карточку, с которой я могу снимать неограниченные суммы, и скажете: трать, сколько хочешь и живи, как хочешь... в моей жизни в сущности ничего не изменится... я и так живу, как хочу. - Вы что же, до смерти собираетесь работать? - А что тут такого? Я не понимаю, как я буду не работать. Зачем? Для чего мне жить без работы? Для того, чтобы – что?.. Чтобы просто тащить свое биологическое тело в категорию долгожителей? Это так же глупо, как географический патриотизм. Только тут геронтологический патриотизм.
- Но у вас же двое внучек есть, ими можно заниматься. - Им гораздо интереснее играть в куклы и смотреть мультфильмы, чем сидеть с дедом, который будет им мозги вынимать, рассказывая про свое счастливое советское прошлое. Чем рассказывать о счастливом прошлом, лучше быть счастливым в реальности. Нет?
Дата: Четверг, 09.04.2015, 06:39 | Сообщение # 212
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 543
Статус: Offline
Пока земля еще вертится
Интересно, как получается. Окуджавы, Высоцкого, Бродского тексты знал, еще понятия не имея об имени автора. Правда-правда! Помню, как мы с ребятами в конце пятидесятых с удовольствием горланили: …А мы швейцару: "Отворите двери! У нас компания веселая, большая, приготовьте нам отдельный кабинет!"… Правда, мы тогда пели: … У нас компания веселая, блатная… Как-то ближе это было… А имя такое – Булат Окуджава – узнал я году в 60-61-м, не помню уже точно, когда подошел ко мне на перемене товарищ мой Юрка Лынюк и показал журнал «Юность», где были стихи с такими строками: …Плачьте, дети! Умирает мартовский снег. Мы ему воздадим генеральские почести… И я сразу чего-то подумал, что это стихи о Сталине. Тем более, там в конце и такие строки: …Но останется снежная баба вдовой. Будьте, дети, добры и внимательны к женщине… Снежная баба. Вдова… Родина овдовела… Нет, я не мог это принять! И злился, и спорил с Юркой… Странно. Вроде об Окуджаве пишу, а, на самом деле, о себе, о себе говорю… Хотя… Это же мой Окуджава! «Примирила» меня с Булатом Окуджавой песенка, услышанная вскоре. Примирила… Да я его обожать стал! А песенка осталась на всю жизнь. В самые трудные-претрудные мгновения жизни я пою себе две песенки: «А в тайге по утрам туман…» Кукина и «Бумажного солдата» Окуджавы.
…А он, судьбу свою кляня, не тихой жизни жаждал, и все просил: "Огня! Огня!" Забыв, что он бумажный.
В огонь? Ну что ж, иди! Идешь? И он шагнул однажды…
Вот даже сейчас, отвлекся. Спел шепотом. Легче? Не знаю. Лучше – это точно! И еще. Помните? Ну, конечно, конечно помните!
…Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, Случайный… Правда же, и вы это пели, когда невмочь? Или будете петь… А потом нахлынули, навалились, пленили его военные песни.
… Вы слышите: грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят…
Да, мы это пели. И слезы, смешные и мальчишеские, застревали в глазах. …А где же наши женщины, дружок, когда ступаем мы на свой порог? Они встречают нас и вводят в дом, но в нашем доме пахнет воровством…
У нас не было тогда еще женщин. Откуда? Но мы понимали и не понимали. И, наверное, сострадали и предчувствовали.
…А мы рукой на прошлое -- вранье! А мы с надеждой в будущее: свет!..
Задумался. А сколько, сколько же раз приходилось, махнув рукой на прошлое, снова верить и надеяться. Спасибо, Булат! Ведь это так важно, хоть раз в жизни, махнуть рукой на прошлое. …Всю ночь кричали петухи и шеями мотали, как будто новые стихи, закрыв глаза, читали…
А ведь и это уже бывало в жизни, еще такой короткой. Я говорил ему об этом очень много лет спустя, душной сентябрьской ночью 1969 года в городе Баку, когда после его и других поэтов концерта в местной филармонии мы пошли покорять город. «Покорение» закончилось, кажется, в местном центральном парке, в ресторане «Дружба» под памятником Кирову… Мы, юные офицеры, пили с поэтом коньяк «кёль-кёль» и пели ему его песни. Но это потом. А тогда… Нет, надо опять о себе. И о Соколове… У Олега Соколова бывали все! Художники, писатели, поэты, гебешники, конечно. Однажды я пришел к Олегу и застал огромную там компанию. На полу были расстелены два байковых одеяла, на них стояли бутылки с вином и закусь. Человека с гитарой я сначала не узнал. А он взял и спел: … Я знаю: ты всё умеешь, я верую в мудрость твою, как верит солдат убитый, что он проживает в раю, как верит каждое ухо тихим речам твоим, как веруем и мы сами, не ведая, что творим!...
Ребята! Вы понимаете, что эта песня навсегда! Для меня точно! Как «Сода-Солнце» Анчарова, как «Повести Белкина», как «Тамань», как «Гамлет» и «Ричард Ш», как «Зимняя ночь», как «Николас Никльби», как «До свидания, мальчики» … …Господи, мой Боже, зеленоглазый мой! Пока Земля ещё вертится, и это ей странно самой, пока ей ещё хватает времени и огня. дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня…
Говорят, на слете католической молодежи в Польше эту песню пели хором более миллиона человек… Ох, Булат! Мы все-все тогда стали «дежурными по апрелю». … Из конца в конец апреля путь держу я. Стали звёзды и круглее и добрее. — Что ты, мама! Просто я дежурю, я — дежурный по апрелю…
Вдруг вспомнил, как мы с друзьями, прихватив три бутылки «Шипучей» поперлись в санаторий Чкалова, где Булат с Петром Тодоровским писали сценарий фильма «Верность». Конечно, нас не пустили. Санаторий Чкалова был номенклатурным. Мы пытались проникнуть туда через забор, но, повторяю, санаторий был для номенклатуры, поэтому нас скрутили в один миг. Вечер закончился в отделении милиции, где мы с милиционерами распили нашу шипучую под песни Булата, которые мы самозабвенно орали: …А если что не так — не наше дело. Как говорится, Родина велела. Как славно быть ни в чём не виноватым, совсем простым солдатом, солдатом… На крик наш заходили новые менты, их начальство и… присоединялись. …Мне нужно на кого-нибудь молиться. Подумайте, простому муравью вдруг захотелось в ноженьки валиться, поверить в очарованность свою!..
А потом нас в «раковой шейке» развезли по домам. Машина мчалась по Пролетарскому – тогда! – бульвару, а из кармана для арестованных неслось: … Мостовая пусть качнётся, как очнётся! Пусть начнётся, что ещё не началось! Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся... Что гадать нам: удалось — не удалось?.. А мостовая действительно качалась. А мы пели. И нам было славно. И завтра был выходной. И нас не арестовали, а вот, везут домой. И… Мелодия как дождь случайный Гремит и бродит меж людьми, Надежды маленький оркестрик Под управлением любви. Надежды маленький оркестрик Под управлением любви.
Знаете, я только сейчас, проверяя себя, вернее, свою память, узнал, что одна из моих самых любимых окуджавских песен посвящена Борису Балтеру, чью повесть «До свидания, мальчики» очень люблю. Нет, даже не так. Я с этой повестью не расстался, прочтя ее. Она со мной. И окуджавские строки тоже… …Ах, война, что ж ты, подлая, сделала: вместо свадеб - разлуки и дым. Наши девочки платьица белые раздарили сестрёнкам своим…
Мы редко пересекались. Еще разок в Одессе, в тот вечер в Баку… Ах, да, еще в ЦДЛ на каком-то сборном вечере, когда Булат Шалвович пел тоже любимую мою: …По Смоленской дороге метель в лицо, в лицо. Всё нас из дому гонят дела, дела, дела. Может, будь понадежнее рук твоих кольцо - покороче б, наверно, дорога мне легла…
Странно, был период, когда Булат Окуджава подписывал письма в защиту Синявского и Даниэля, был период, когда печатался за границей, говорил смелые вещи. Но… У Окуджавы, как, кстати, у Высоцкого, нет ни одной антисоветской песни. И, при этом, если у меня и были символы сопротивления совку, то, конечно, среди них был Окуджава. Потому что, он был совестью и душой! Он не указывал путь. Он просто говорил, что путь этот есть… … — А где ж этот ясный огонь? Почему не горит? Сто лет подпираю я небо ночное плечом... — Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит, фонарщик-то спит, моя радость... А я ни при чём.
И снова он едет один, без дороги во тьму. Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам!.. — Ты что потерял, моя радость? — кричу я ему. И он отвечает: — Ах, если б я знал это сам...
Потому что, он дарил надежду.
…Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь, Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла, Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет, | Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла…
И еще. Смысл жизни, в понимании Булата Окуджавы, был в дружбе, откровенности, любви и тепле. И мы приникали к нему, как к источнику. Я читал, что некоторые называют его слабым поэтом, а песни его простенькими. Бог этим людям судья. Только, наверное, Бог. Потому что, Бог зачем-то лишил их душевной чуткости и глубокого ума. Но это им не мешает, наверное. Как и мне, нам, не мешает их брюзжание. Потому что, мы взялись за руки и негромко поем: … Виноградную косточку в тёплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву, и друзей созову, на любовь своё сердце настрою. А иначе, зачем на земле этой вечной живу?..
Дата: Пятница, 08.05.2015, 07:53 | Сообщение # 213
Группа: Гости
Война и победа, правда и ложь
Что я могу сказать о войне и Победе? Все уже написано, рассказано. Но при этом столько наворочено фальсификаций и искажений, что возникает желание, пока еще жив, дать хоть в ничтожном масштабе правдивую картину. И прежде всего – опрокинуть двойную ложь, вырастающую с угрожающей быстротой год за годом: с одной стороны получается, что сталинское руководство подготовило страну к войне, перед нападением Гитлера успело резко поднять обороноспособность СССР, а с другой стороны – якобы из-за внезапности нападения многое было сразу же потеряно. У врага оказалось огромное превосходство, чуть ли не задавили нас немцы лавиной танков и самолетов. И то и другое неверно. Мой тезис таков: страна была к войне не подготовлена вследствие порочной и, говоря тогдашним языком, объективно вредительской политики Сталина, обезглавившего Красную армию накануне войны. При этом и танков и самолетов было гораздо больше, чем у немцев, и качество их по большей части было не хуже, а лучше, и никакой внезапности не было, абсолютно все, кроме Сталина, не сомневались, что война начнется не сегодня-завтра, но страх перед начальством (следствие репрессий), боязнь проявлять инициативу, низкий уровень командного состава, непрофессионализм, бестолковость, неразбериха – все это сыграло роковую роль.
Ведь как готовились к войне? В песне «Если завтра война» из фильма, по которому мы, мальчишки, представляли себе будущую войну, лейтмотивом были слова «малой кровью, могучим ударом», а один куплет кончался словами: «и помчатся лихие тачанки». Да, тачанками думали воевать, как в девятнадцатом году, и не случайно в начале войны Сталин назначил командующими войсками трех направлений своих старых дружков, «командиров-конников» Буденного, Тимошенко и Ворошилова, которых немецкие генералы моментально разбили в пух и прах... Весь ужас в том, что ведь все были так приучены верить любому официальному слову, что нисколько не сомневались: так и будет, за пару недель победим. Мне как раз исполнилось 15 лет, и я, дежуря на крыше в составе добровольной пионерской дружины, гасившей немецкие зажигательные бомбы, с досадой думал, что на войну попасть не успею. Но война затянулась, в 18 лет я надеялся, что успею повоевать, уже прошел подготовку и имел военную специальность минометчика, услышал, что мой год – 1926-й – начинают призывать. Я подал заявление в военный комиссариат Советского района с просьбой зачислить меня в армию, получил резолюцию военкома: «В просьбе отказать как бойцу МПВО, имеющему отсрочку от призыва». Как рабочий Теплосети Мосэнерго, я состоял в отряде Московской противовоздушной обороны... И вот наступил этот день, 9 мая, и я плясал и пел на Красной площади. Видел счастливые лица, подбрасывал в воздух вместе со всеми немногочисленных фронтовиков, а также офицеров американской военной миссии; ведь разве можно было забыть, что только американское продовольствие осенью 1942 г. спасло нас от дистрофии. Но что такое эта война, я узнал из первых рук, когда еще в начале 1942 г. работал санитаром в эвакогоспитале на улице Разгуляй. Долгие беседы с ранеными, прибывшими главным образом из-под Ржева, который Красная армия пыталась отбить у немцев почти полтора года, положив там, как потом подсчитали, минимум 700 тысяч человек. Рассказы одинаковые, как под копирку: «Нас гонят из леса на голое поле, снег, немец кладет мины в шахматном порядке, кого ранят – хана, санитар до ночи не подползет, а мороз –20 градусов.» Ни один из раненых не был на фронте большепяти дней. Но это не предел. Мой сосед по квартире Марлен Попов, раненый в Сталинграде, рассказывал, что никто из бойцов, лечившихся в его палате, не был на передовой больше двух суток; подсчитано, что в периоды самых ожесточенных немецких штурмов в Сталинграде средняя продолжительность пребывания рядового бойца пехоты на передовой составляла 7 часов. В стихотворении Бориса Куняева «Танковый десант», опубликованном в журнале «Дружба народов» (автор сам бывший автоматчик из тех, кого усаживали прямо на броню танка, шедшего в атаку), – такие слова: «Когда ревут стальные полчища, взвалив десант на бычьи спины, то командир живет лишь полчаса, а рядовые – половину».
И конец: «Атака длилась меньше часа. В живых от роты – двое раненых».
Каждый вечер слушал по каналу «Культура» передачу «Моя великая война», и в каждом выпуске фронтовики говорят одно и то же: «Через несколько дней от дивизии осталась одна треть», или «Утром нас было 45 связистов, к вечеру осталось двое», и т.д. В течение первых трех лет соотношение потерь было в среднем один к пяти, а в самых страшных местах (Мга, Синявино, Невский пятачок, Мясной Бор) – один к десяти. И только с середины 1944 года все стало меняться, и с каждым месяцем потери немцев росли катастрофически, все больше превышая наши, так что поля и леса под Берлином и Кенигсбергом были сплошь покрыты их трупами. Но это – конец войны. А в целом баланс жуткий... Как можно не признавать очевидной истины: чем с и л ь н е е в р а г, тем ц е н н е е п о б е д а. А немец был силен, как никто.
В октябре 1939 г., после победы над Польшей, Гитлер заявил, выступая на партийном съезде (цитирую по памяти, прочел в газете «Правда», эта речь фюрера, сталинского союзника, была напечатана почти целиком): «Мы создали армию, которая – я могу сказать это открыто – не имеет себе равных в мире». Такой армии, как вермахт, с которым мы столкнулись в 1941г., не было никогда. Знаменитый танковый генерал Гудериан, дошедший до Тулы (правда, так и не взявший ее), писал, что в первые годы войны любая германская дивизия могла победить втрое превосходящего по численности противника. Констатировать это – отнюдь не значит клеветать на нашего солдата или принижать его. Наоборот, честь и хвала нашим воинам, сумевшим одолеть ТАКОГО врага. Речь ведь не об их отваге и героизме – кто же будет это отрицать – а об уровне подготовки, о выучке, профессионализме, умении наладить взаимодействие родов войск, четкости и точности действий всех винтиков военного механизма. Здесь немцы были гораздо выше. Более того: у немецких летчиков было намного больше налетанных часов при обучении, чем у наших, даже если наши самолеты были лучше (ведь во время совместных тренировок на наших же самолётах, ОНИ - летали, а МЫ - сидели на политзанятиях. Как пишет академик Юрий Рыжов, потери нашей авиации «были в три с лишним раза больше, чем у немцев» («Новая газета», 15.04.2015). И в немецких танках сидели водители гораздо более опытные, умевшие лучше маневрировать, и наводчики, более точно попадавшие во вражеские танки, что компенсировало слабость немецкой брони по сравнению с нашей. Наши демагоги, генералы, доктора наук, литераторы буквально лезут на стенку от ярости, когда слышат, что наши потери были больше, чем у немцев; ведь это бросает тень на Сталина, а им важно реставрировать сталинизм. Главное – доказать, что сталинское руководство было на высоте... А надо отличать объективное, неизбежное от того, что было результатом пороков системы. Не приходится удивляться катастрофам и потерям первых лет войны. Наоборот, надо дивиться и восхищаться: генерал Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных сил Германии, в своем дневнике уже в сентябре 1941 г . писал : «в среднем каждый день в Восточной кампании мы теряем 196 офицеров», а в июне 1942 г. констатировал, что за год войны вермахт потерял 1 миллион 300 тысяч человек, или 40,62% своего состава на Восточном фронте…». Того, что совершила Красная армия за этот страшный год, не могла бы сделать ни одна другая армия в мире: Выстояла. Но ... цена могла бы быть намного меньше. Гальдер писал о русской тактике наступления даже в случаях, когда оно шло с дальних дистанций и не хватало артиллерийской поддержки: «атака пехоты с криком «ура» глубоко эшелонированными боевыми порядками (до 12 волн)… отсюда невероятно большие потери русских». Во всех немецких военных мемуарах–невероятное удивление. «Наши пулеметы косят одну волну иванов за другой, а их вновь и вновь бросают по трупам прямо на смерть. Как же советские командиры не дорожат жизнями солдат!». В передачах «Моя великая война» наряду с упоминаниями о потерях ветераны все время говорят о таких вещах, как «разгильдяйство», «неразбериха», «бестолковые приказы». Командиры, без раздумья бросающие полки и дивизии на верную смерть, чтобы взять высоту или деревню к такому-то числу, даже если нет достаточной артиллерийской подготовки; майоры и полковники, больше всего боящиеся не врага, а того, что их снимет или даже расстреляет вышестоящее начальство, если они в срок не возьмут такой-то пункт, пусть даже положат половину людей; особые отделы, СМЕРШ, почем зря расстреливающие бойцов и командиров по первому подозрению. Что это все?А это сталинская система во всей ее красе. Бесчувственность и жестокость, полное пренебрежение человеческой жизнью, запуганность людей, всеобщая подозрительность, очковтирательство, показуха, самовосхваление и шапкозакидательство. Полная растерянность и дезорганизация в критический момент, позорное бегство партийного и военного начальства из Москвы 16 октября 1941 года (как сейчас вижу эти черные «эмочки», загруженные семьями и чемоданами, мчавшиеся по Тверской в сторону шоссе Энтузиастов)... Нет, страна не была готова к войне, и народ, крестьянский по преимуществу, не хотел защищать Сталина с его ненавистными колхозами. Не потому ли за первые полгода войны в плен сдалосьоколо трёх миллионов бойцов и командиров? Какую неприязнь, а то и ненависть к сталинской власти испытывали рабочие, выходцы из крестьян, вся судьба которых была сломана коллективизацией! Сколько матерных слов в адрес правительства я слышал в годы войны, сколько надежд на то, что союзники заставят Сталина распустить колхозы и ввести «свободную торговлю и вольный труд»! Как же, держи карман шире… Только когда люди осознали, что речь идет о судьбе России, война стала поистине отечественной, патриотической.
ВСЕ народы СССР, совершив подвиг, не имеющий себе равных в истории, победили самое дьявольское зло, какое когда-либо поднималось из глубин человеческой низости и порочности.
Но для этого армии и народу фактически пришлось преодолеть пороки и уродства сталинской системы. И война была выиграна не благодаря этой системе, а вопреки ей.
А рассказывая студентам о войне, я всегда заканчиваю так: «Если из всего, что я сказал, вы запомните одно: из каждых ста юношей 1921, 1922 и 1923 годов рождения, отправленных на фронт после начала войны, вернулись только трое – вы уже поймете, какая это была война».
Георгий Мирский, историк, заслуженный деятель науки РФ
Дата: Суббота, 09.05.2015, 05:17 | Сообщение # 214
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 415
Статус: Offline
То, что поведал нам историк Г. Мирский - истина и всё же наша победа, не та победа, что празднует сегодня путинская Россия... НАША ПОБЕДА - это память о подвиге поколения настоящих победителей, народа, спасшего мир от коричневой чумы... НАША ПОБЕДА - это скорбь о миллионах наших дедов, отцов и старших братьев, погибших, но добывших МИРпланете ЗЕМЛЯ!
это - наш настоящий ПРАЗДНИК со слезами на глазах...
Дата: Четверг, 04.06.2015, 09:14 | Сообщение # 215
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1455
Статус: Offline
сегодня юбилей Ионы ДЕГЕНА - Человека, Воина, Врача! Героя, спасавшего людей всегда и везде! Здоровья вам и мирного неба, счастливых долгих лет в окружении родных и друзей!!!
Дата: Четверг, 04.06.2015, 13:59 | Сообщение # 216
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 711
Статус: Offline
вот некоторые из фронтовых строк сегодняшнего ЮБИЛЯРА:
На фронте не сойдешь с ума едва ли, Не научившись сразу забывать. Мы из подбитых танков выгребали Всё, что в могилу можно закопать. Комбриг уперся подбородком в китель. Я прятал слезы. Хватит. Перестань.
А вечером учил меня водитель Как правильно танцуют падэспань.
Лето 1944
***
Случайный рейд по вражеским тылам. Всего лишь ввод решил судьбу сраженья. Но ордена достанутся не нам. Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.
За наш случайный сумасшедший бой Признают гениальным полководца. Но главное – мы выжили с тобой. А правда – что? Ведь так оно ведется.
Сентябрь 1944
* * *
Зияет в толстой лобовой броне Дыра. Броню прошла насквозь болванка. Мы ко всему привыкли на войне. И всё же возле замершего танка Молю судьбу: когда прикажут в бой, Когда взлетит ракета, смерти сваха, Не видеть даже в мыслях над собой Из этой дырки хлещущего страха.
Жванецкого вырезали из эфира за "неправильные намеки"
Как и в старые добрые времена Жванецкий пришелся не ко двору официальному ТВ. И если в "поздний совок" его приглашали на телевидение, а его монологи слушали и знали почти дословно на самом верху (это считалось правилом хорошего тона), то сейчас российские "телеакадемики" готовы публично освистать сатирика... И не потому что Жванецкий говорит что-то крамольное. А потому что за себя боятся - а вдруг окружающие раньше донесут наверх (а подавляющее большинство "тусовки" исправно стучит друг на друга), что именно ты гневно не освистал "падонка", а даже где-то в чем-то выражал с ним солидарность. В ночь с 25 на 26 июня канал РЕН ТВ транслировал телеверсию вручения престижной телепремии ТЭФИ. Редакторы привычно покромсали речи счастливых победителей и плоские шутки ведущих - время не резиновое. Но удаление целого выступления (и кого - классика отечественной сатиры Михаила Жванецкого!) - комментировать трудно. Да, он шел по лезвию ножа, но лишь в одном из трех монологов попытался отделать довольное собой телесообщество. И то Киселев, Эрнст и Ко не дали ему дочитать до конца. Всего Жванецкий прочел со сцены три монолога. А в эфир не вышло ни одного... Будто и не было никакого Жванецкого на ТЭФИ... Сценка, вызвавшая недоумение телеакадемиков (это было видно по их вытянувшимся лицам), называлась«Девушка и дедушка». Она строилась на диалоге молодой сотрудницы телеканала, которая учит старого писателя-сатирика тому, как надо юморить на ТВ ( не исключено, что для Жванецкого это личная история). Либо написанная по опыту его коллег, сотрудничавших с ТВ. А, возможно, по следам скандала на ЭхеМосквы (Венедиктов и его фаворитка Рябцева, которая пытается учить в прямых эфирах известных людей, из-за чего многие отказались даже публиковаться на сайте Эха)... Добродеев, Эрнст, Киселев, Кондрашов, Зейналова и остальные "телебойцы" почти дослушали монолог до конца. Но настал тот миг, когда душа собравшихся не выдержала. Это произошло на словах «Расшатывать намеками мы тебе не дадим. Один намек — и тебя нет. Это телевидение. Мы вверх работаем, дедуля. Ну как тебе сказать, чтобы ты понял?.. Мы вызываем эхо: сказали — и ждем. Приходит эхо уже исправленное и дополненное... Каналов много, а эхо у нас одно...» Жванецкого банально "закричали" или, вернее, "замычали". Стадо из зала бесновалось - на святое покусился! Им это неинтересно. Мудрый старый еврей все понял. Он всегда все понимает, но не всегда говорит. И тут нашелся: «Спокойно, пацаны! У меня есть другое...» Но и это «другое» не помогло ему попасть в телеверсию - Жванецкого вырезали целиком. Как в старые добрые времена. Хотя нет - в старые добрые времена монологи (и достаточно острые) были на советском ТВ. Сейчас же они - под запретом. И какое-то беспокойство - а не посадят ли как "агента Госдепа" (на худой конец - агента хунты) или просто вынесут выговор за "политическую отсталость"?
Дата: Суббота, 04.07.2015, 07:59 | Сообщение # 218
Группа: Гости
Люблю всего – какой он есть
Николетта в сердцах сжала шариковую ручку – да так сильно, что послышался треск. Сколько можно выслушивать поучения! Все считают своим долгом прочесть ей очередную нотацию. И если бы в них был толк… …«Не заглядывайся на мальчишек! – кричала бабушка. – Кончишь школу, тогда и будешь глазеть!» «Не бегай на свиданки! – чуть позже вопила мать. – Получишь образование и профессию, тогда и назначай всякие встречи!» Николетта слушалась старших. Кончила школу, психологический колледж - и что?.. Ей уже скоро 30. Заглядываться на парней и бегать на свидания поздновато. Жизнь идет мимо, а она по-прежнему одна!..
Работа для секретарши Да и работу найти было трудно. Кругом сокращения, молодые психологи в Модене, родном городке Николетты Мантовани, нигде не требовались. Пришлось умерить аппетиты и пойти на курсы секретарш. И вот Николетта наконец-то работает на приличном тихом месте – она секретарь дирекции ипподрома, который уже много лет принадлежит великому тенору Италии – Лучано Паваротти. Конечно, гастрольный график кружит маэстро по миру, но каждый год в июне певец проводит в родной Модене благотворительные концерты в парке на свежем воздухе – «Паваротти и друзья». И в этом, 1994, году начальство «перебросило» Николетту на помощь в организации очередного концерта...
Право на рок Две недели девушка проводила на службе чуть ли не 24 часа в сутки. Чтобы хоть чем-то себя подбодрить, Николетта принесла из дома магнитофон и врубила на полную мощь свой любимый рок. Но только музыка набрала мощь, как дверь распахнулась, и недовольный голос, перекрывший рок, взревел: «Неужели можно слушать такую какофонию?!» На пороге стоял сам маэстро Паваротти и менторским тоном приказывал: «Немедленно выключите этот гвалт!» Вот тогда-то Николетта в сердцах и сломала шариковую ручку – как ей надоели нотации! «Не учите меня жить! – выпалила она. – Да я с ног валюсь, улаживая дела с вашим концертом. А этот, как вы говорите, гвалт, хоть как-то бодрит!» Огромный Лучано застыл на пороге. В мире есть человек, способный ему возразить?.. Больше тридцати лет Паваротти – кумир Италии и всего мира. Ну, а в родной Модене любое его желание – закон. Здесь он – Большой Па, Гран-Лучано, Бриллиантовый Тенориссимо. И вдруг какая-то пигалица осмеливается ему перечить?.. Паваротти сдвинул свои легендарные черные брови и окинул бунтарку внимательным взглядом. Конечно, он любитель женщин. Супруга Адуя, с которой он прожил больше трех десятков лет и вырастил троих, теперь уже взрослых дочерей, давно смирилась с его похождениями. Что взять с тенора – практически, профессионального любовника? Но на эту скромную секретаршу и смотреть не стоит: типичная серая мышь в очках, с пучком на голове, в старомодной юбке до полу. Явная старая дева, но… что-то в ней цепляло, заставляло посмотреть попристальнее. Может, уставший взгляд из-под очков, а может дерзкий, хоть и дрожащий, голос? Никто никогда не кричит на него, великого тенора…«Прошу вас, синьорина, приходите на мой концерт, - вдруг мягко произнес маэстро. – Вы услышите настоящую музыку!» И кто бы подумал – девчонка пришла: Паваротти разглядел ее во втором ряду. Она слушала внимательно, заинтересованно. А когда он запел одну из своих трагических арий, заплакала…
Шарф для маэстро Паваротти распорядился перевести синьору Мантовани секретарем в его основной офис. Теперь Николетта ездила с ним на гастроли. Правда, особых надежд она не питала: вокруг Тенориссимо всегда цветник прекрасных и юных синьорин. Да у него только секретарш то ли восемь, то ли больше… Но - сердцу не прикажешь! Пусть маэстро уже не молод, толст и неуклюж, Николетте он казался и молодым и красивым. «Лучано – великий добряк, - написала она матери. – Он пришел из другого мира, который соткан из солнечных лучей…» Долгое время Паваротти никак не выделял девушку среди других служащих. Но однажды администратор одного из отелей накричал на Николетту. Видно, нашел самую безответную... И вдруг ... резкий голос Большого Па прервал его: «Не смейте так разговаривать с девушкой!» Администратор сник; Николетта мышкой проскочила в дверь своего номера. А наутро в благодарность купила маэстро подарок. Протянула, залившись краской. Лучано развернул золотую бумагу, а там… там лежал толстый шерстяной шарф – вещь для подношения миллионеру явно нелепая. Только у Тенориссимо руки почему-то задрожали. Когда в последний раз жена или дочери спрашивали его, как он себя чувствует?.. Обычно они хотят знать, какой гонорар он получил за свое выступление… А эта мышка, видно, заметила, что последнее время он постоянно поднимает воротник, защищая горло.
Как стать незаменимой Николетта понимала, что ей не взять ни красотой, ни светскостью. И тогда она решила стать полезной и незаменимой. Стать деятельной и хорошо информированной. Нужно сыскать что-то на гастролях – Николетта разыщет: хоть особую итальянскую «пасту», хоть модную одежду невероятного размера. Лучано только удивлялся: как он обходился без этой девушки раньше? К тому же оказалось, что Николетта предана и мужественна: в гостинице на острове Бали прямо под стул Паваротти заползла змея. Тенор с грацией бегемота вскочил на диван и уже собирался прыгать на стол, поскольку горничная завопила, что укус этой змеи смертелен. Одна Николетта не растерялась. Схватила громадный подсвечник и метнула в змею: убила наповал, можно сказать, спасла Лучано жизнь. Не мудрено, что они, наконец-то, стали близки, хоть и скрывали свою любовь. Однако Николетта, сделавшаяся крепче и увереннее под покровительством маэстро, трепетно сохраняла и собственное «я», собственный взгляд на вещи. Однажды в нью-йоркском театре Метрополитен-опера произошла трагедия. В сцене из «Тоски» тучный Большой Па сидел на стуле, который уже мерно скрипел, грозясь развалится. А тут к нему кинулась партнерша, хотела обнять, да не удержавшись, рухнула прямо на Лучано. Как известно, габариты оперных певиц под стать певцам. Так что под весом в 300 кг стул рухнул, артисты оказались на полу. Вот только встать самостоятельно ни Паваротти, ни его партнерша не смогли. Зал дрогнул от хохота… На следующий спектакль Лучано отказался идти – просто не мог себя заставить. Так Николетта привела его под руку – просто притащила. И откуда силы взяла? Одно только твердила: «Если не выйдешь в этот раз, не решишься и потом! И вообще можешь заработать страх перед зрительным залом!» Паваротти поверил – и остался на сцене. Но Николетта после этого случая приняла и дополнительные меры: заперла Лучано в спальне отеля и три раза в день просовывала под дверь самую некалорийную еду. «Она посадила меня на дверную диету!» – жаловался Паваротти друзьям-тенорам – Пласидо Доминго и Хосе Каррерасу. Но добавлял, явно гордясь. «Зато за 20 дней я похудел на 20 килограммов, и мой врач уверил, что это еще не предел!». Именно Николетте Паваротти был обязан переменой имиджа. Правда, морить голодом своего Лучано Николетта не собиралась. Напротив, узнав о его любимых блюдах, она научилась их готовить, хотя для этого ей пришлось брать уроки у своей матери и у матери Лучано. Николетта даже приспособилась разбираться в футболе: ведь певец был страстным болельщиком. Однажды Николетта написала матери:«Я решила, что если люблю Лучано, то ВСЕГО – какой он есть». Большой Па был растроган. «Впервые в жизни женщина стала для меня такой же важной как музыка».
Один к двум Николетта родила дочку Алису – по-итальянски, Аличе, и строгие католические папарацци накинулись на пару, живущую в грехе... Развод Паваротти вызвал еще больший скандал. Впрочем, бывшая супруга не сильно негодовала: отступные маэстро вылились в 70 миллионов. Николетта же выступила перед журналистами:«Я ни у кого ничего не отбирала. Не сама ли синьора Паваротти призналась, что уже давно видит мужа по одной неделе в году? И я решила, что не обязана оправдываться, я буду просто жить и наслаждаться каждым мгновением нашего счастья».
13 декабря 2003 года Николетта Мантовани вышла из кареты на главной площади Модены в шикарном подвенечном платье. Когда-то она, как Золушка, ходила в скромном поношенном сером костюмчике, теперь же могла позволить себе дорогущее розовое чудо от Армани. Ее встречал сам мэр Модены, который и зарегистрировал их брак с Лучано Паваротти. Жениху было 68 лет, невесте - 34 года...
Но оба чувствовали себя счастливыми. А это ли не главное?!
Дата: Суббота, 11.07.2015, 09:49 | Сообщение # 220
Группа: Гости
И на Мёртвом море важно остаться живым
Спасение утопающих – дело спасателя, беседу с одним из них мы и предлагаем вашему вниманию:
На Мертвом море — сезон купанья. В день, когда температурный столбик показывал в тени 42 градуса, я как раз находился здесь, и видел, как вертолет "скорой помощи" брал на борт отдыхающего, которому стало плохо. В последующие дни жара спала, и я решил познакомиться с человеком, который стоит на охране нашего здоровья, а порой и жизни на этом красивейшем, но очень непростом море.
— Я с детства хотел стать спасателем и еще до того, как стал им, уже спасал людей.
Так началась моя беседа с Русланом Нагорным, "хозяином" спасательной станции, расположенной на одном из гостиничных пляжей Мертвого моря в Эйн-Бокеке: мой собеседник не чувствует себя героем, который заслуживает особого внимания прессы... Слово за слово, Руслан поведал мне немало интересного, чем я и хочу поделиться с вами. На Мертвом море, как всегда в это время, зной. Несмотря на утренний час, электронное табло на спасательной вышке показывало уже 31 градус. Температура воды здесь никого не интересовала — люди легко заходили в теплую, прогретую солнечными лучами воду и не чувствовали никакой разницы между температурой моря и воздуха. Руслан сидел в почти комфортной обстановке — в небольшое помещение станции солнце не проникало, а под потолком работал кондиционер. — У вас здесь прямо рай, — заметил я, желая вызвать его на откровенный разговор. Руслан не без скепсиса ответил, что этот "рай" появился здесь всего пару лет назад, и за него пришлось повоевать.
— Раньше для спасательных станций не то что мазгана — вентилятора нельзя было допроситься...
Да и самих станций было немного. Бывало, спасатель просто сидит на пляже, как и все отдыхающие, под зонтиком. Только отдыхающие уходят и приходят, а он — практически безотлучно двенадцать часов подряд. Только после того как мы два года назад устроили забастовку, кабланы установили на каждой станции по кондиционеру...
— Разве вы работаете не в штате гостиницы?
— Да, независимо от стажа, мы все являемся сотрудниками фирм по найму рабочей силы. Гостиницы заключают с ними договора, и зарплату нам выплачивает каблан.
— Как вы стали спасателем?
— Я вырос на воде — в Херсоне. Папа был тренером по каноэ, я увлекался байдарками, ходил по устью Днепра. Приехав в Израиль, поселился с родителями в Ашдоде — опять же, из-за моря. Здесь же, когда спасатели бастовали, пришлось несколько раз спасать тонущих. Сначала устроился на завод химикалий, но там мне совсем не понравилось. И тут увидел объявление о наборе на курсы спасателей. Пошел не раздумывая.
— Легко приняли?
— Принимали только тех, кто хорошо плавает. Так что приняли легко, окончить было труднее. Нас учили оказанию первой помощи, а главное — технике спасания на воде: как, не сорвав спину, правильно поднять из воды человека без сознания, который к тому же нередко тяжелее тебя, как правильно перехватить руками захлебнувшегося или тонущего, чтобы он не потянул тебя за собой или не полез от страха на твою спину, как уложить его в лодку, чтобы он не перевернул ее… Этими приемами я раньше не владел... По окончании курсов устроился в один из гостиничных бассейнов на Мертвом море. За первый же месяц спас двух взрослых и около десятка детей, а потом и считать перестал. Бывает, не успеешь утром кофе попить, а приходится уже бежать в воду. Или вечером — уже оделся после смены, но тут что-то происходит, и ты прямо в одежде бросаешься в бассейн.
Израильтяне очень часто оставляют своих детей без присмотра или доверяют малыша более старшим детям, а тот увернется на мгновение и, пытаясь копировать взрослых, нырнет неожиданно в воду. Тут приходится нырять прямо за ним…
— Спасатель в бассейне и спасатель на море — одна профессия?
— Нет. Для того чтобы работать на море, нужно окончить особый курс, и я прошел его на Средиземном море. Штормовое море нужно понимать, знать его течения, знать, когда нужно нырять, а когда — расслабиться, чтобы набрать новые силы. Я-то вырос на Черном море, а вот ребятам, приехавшим с Мертвого моря или из Эйлата, где вода спокойная, пришлось тяжелее. Из двенадцати человек, дошедших до экзамена, этот курс окончили только трое, а двоих вообще увезли в больницу — они не удержались на спасательной лодке, упали в воду и ударились головой и спиной о корпус лодки. Так что сам курс довольно экстремальный. Мне даже хотелось несколько раз бросить его, настолько было тяжело.
— Но среди "тройки" выпускников оказался и ты?
— Да, и это помогло мне устроиться потом спасателем на ашдодский пляж. Но там работа сезонная, и я вернулся на Мертвое море. Приехал на сезон, а остался, выходит, на пять лет.
— Что, работа денежная?
— Не столько денежная, сколько нравится, Хочется заниматься тем, что любишь. В Тель-Авиве действительно спасатели неплохо зарабатывают, но они работают в штате муниципалитета. Я пытался несколько раз устроиться в ашдодский муниципалитет, но не смог найти нужных связей..
— Как работается на такой жаре здесь, на Мертвом море?
— Спасателю везде работается нелегко. Но здесь жара отражается прежде всего на отдыхающих. Не все умеют правильно пользоваться благами этого моря, и это подчас приводит к неприятным последствиям. Некоторые любят заплывать подальше от берега — например, до сверкающей на солнце соляной косы, а обратно или сил нет, или вода в глаз попала и пловец потерял ориентир. Тогда выхожу к нему на лодке-хасаке, которая напоминает обычную плоскодонку, только без бортов и с закругленными краями по всему периметру, чтобы легко скользила по воде. Весло тоже как на байдарке, только грести нужно стоя, чтобы можно было издалека видеть человека, к которому плывешь.
— Немного похоже на серфинг…
— Да, только доска серфинга весит 15 килограммов, а хасаке — 80, и если ненароком свалишься с нее в воду, она может ударить как следует. Но основная опасность — здесь, у берега. Не все знают, как правильно войти в воду, как удержать на ней баланс тела, и могут просто перевернуться, наглотавшись соленой воды. Я, естественно, мгновенно оказываюсь около него. Если человек сделал один-два глотка, это не страшно, достаточно напоить его пресной водой и поставить под душ. Но если он захлебнулся, дело может закончиться госпитализацией — концентрация соли в воде Мертвого моря настолько высока, что может сжечь легкие. Если на обычном море спасатель может заранее увидеть, что с пловцом что-то неладно, и у него в запасе есть несколько минут, чтобы прийти на помощь, то здесь ты не можешь предугадать, что произойдет через мгновение, и у тебя есть всего несколько секунд, чтобы вовремя оказаться рядом с пострадавшим. Правда, бывают ситуации, когда я нахожусь в воде вместе с "нарушителями" здешних правил. Индусы, согласно своей религии, обязаны, заходя в водоем, окунуть в него голову, и их не отговорить объяснениями, что Мертвое море не случайно зовется таковым и что здесь не выживает ни одна живность, они все равно опускают головы в воду. Сначала я бегал около них, глядя, кому нужно срочно оказать помощь, а теперь просто стою в центре их круга и слежу, чтобы они не затягивали процесс святого омовения.
— Много людей тонет в этом море?
— К сожалению, тонут. Вот не так давно утонула 70-летняя женщина — ее тело нашли только спустя несколько часов. Скорее всего, не удержала равновесие, перевернулась и не смогла принять правильную позу. Или сердце подкачало... Пожилые люди страдают, как правило, высоким кровяным давлением, им нельзя больше 15-20 минут находиться в воде, а они нередко по часу не выходят из нее. Тут даже здоровому человеку станет плохо. На моем счету, к счастью, нет обратной статистики, за все годы работы на пляжах и в бассейне у меня не утонул ни один человек. Бывали случаи, когда я вызывал "скорую" — она от нас буквально в ста метрах, а позже узнавал, что все в порядке, человека откачали.. Даже искусственное дыхание не приходилось пока делать, только на кукле во время учебы. Стараюсь вообще не допускать опасной ситуации…
— Каким образом?
— Уже по поведению подходящего к воде человека можно видеть, насколько он подготовлен к пребыванию на Мертвом море. Кто-то держится уверенно, спокойно заходит в воду, старается не плескаться, чтобы брызги не попали в лицо. А кто-то с первых шагов требует к себе внимания — в его походке чувствуется напряжение, боязнь. Внешне он вроде ничем не отличается от других, но мои интуиция и опыт подсказывают, что за ним лучше присмотреть. Вот американцы уверенно ведут себя на воде, они отличные пловцы, и даже если переворачиваются, то не заглатывают воду. А за японцами и китайцами нужен глаз да глаз.
— Сегодня Мертвое море говорит, в основном, на русском языке. Такое впечатление, что если бы не туристы из России, здешние пляжи пустовали бы…
— Да, очень много российских туристов и "русских" израильтян. Из России, несмотря на тамошний кризис, приезжает особенно много людей, причем не только летом, но и в зимние месяцы, когда море довольно прохладное. Зимой здесь также много туристов из Европы и Америки, а самый жаркий месяц, август, больше всего почему-то любят французы и немцы. Видимо, в это время у них уже прохладно, и они хотят продлить себе лето.
Каждый день с 7 часов утра и до 6 вечера Руслан дежурит на пляже. Ради этой работы он оставил веселый и шумный Ашдод и поселился в Араде. Ему эта работа приносит удовлетворение, а нам — спокойный отдых.
Дата: Суббота, 18.07.2015, 07:12 | Сообщение # 221
дружище
Группа: Друзья
Сообщений: 387
Статус: Offline
Make love, not war
Мужик, торчащий из стены- именно так называют скульптуру Марселя Эме в Париже всезнающие русские туристы..
А между тем, это изображение великого французского писателя Марселя Эме - работа великого французского скульптора Жана Маре, которого весь бывший Союз знал как великого французского актера, снявшегося в ролях Графа Монте Кристо и Фантомаса... Красавец Жан Маре был очень близким другом Марселя Эме, но вовсе не был его любовником и не мог им быть, потому что он был любовником другого великого французского писателя – Жана Кокто. А тот был любовником великой французской певицы Эдит Пиаф, которая была любовницей великого французского певца Ива Монтана. Последний был женат на французской актрисе Симоне Синьоре и был ... любовником великой американской актрисы Мерилин Монро. Которая была замужем за великим американским писателем Артуром Миллером, чья дочка Ребекка вышла замуж за английского актера Дэниела Дэй-Льюиса, являющегося отцом ребенка великой французской актрисы Изабель Аджани. Которая чуть было не вышла замуж за великого французского композитора Жана-Мишеля Жарра, но не вышла, потому что он ей изменил с французской актрисой Анной Парийо. Которая была замужем за великим французским режисером Люком Бессоном. Он же начинал свою карьеру с того, что снимал видеоклипы на песни своей возлюбленной Изабель Аджани... ...короче, друзья мои: Занимайтесь любовью, а не войной…
Дата: Четверг, 23.07.2015, 11:51 | Сообщение # 223
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 543
Статус: Offline
«Парадоксом нашего времени является то, что ...
мы имеем высокие строения, но низкую терпимость, широкие магистрали, но узкие взгляды. Тратим больше, но имеем меньше, покупаем больше, но радуемся меньше. Имеем большие дома, но меньшие семьи, лучшие удобства, но меньше времени. Имеем лучшее образование, но меньше разума, лучшие знания, но хуже оцениваем ситуацию, имеем больше экспертов, но и больше проблем, лучшую медицину, но хуже здоровье. Пьем слишком много, курим слишком много, тратим слишком безответственно, смеемся слишком мало, ездим слишком быстро, гневаемся слишком легко, спать ложимся слишком поздно, просыпаемся слишком усталыми, читаем слишком мало, слишком много смотрим телевидение и молимся слишком редко.Увеличили свои притязания, но сократили ценности. Говорим слишком много, любим слишком редко и ненавидим слишком часто. Знаем, как выжить, но не знаем, как жить. Добавляем года к человеческой жизни, но не добавляем жизни к годам. Достигли Луны и вернулись, но с трудом переходим улицу и знакомимся с новым соседом. Покоряем космические пространства, но не душевные. Делаем большие, но не лучшие дела. Очищаем воздух, но загрязняем душу. Подчинили себе атом, но не свои предрассудки. Пишем больше, но узнаем меньше. Планируем больше, но добиваемся меньшего. Научились спешить, но не ждать. Создаем новые компьютеры, которые хранят больше информации и извергают потоки копий, чем раньше, но общаемся все меньше.
Это время быстрого питания и плохого пищеварения, больших людей и мелких душ, быстрой прибыли и трудных взаимоотношений. Время роста семейных доходов и роста числа разводов, красивых домов и разрушенных домашних очагов. Время коротких расстояний, одноразовых подгузников, разовой морали, связей на одну ночь; лишнего веса и таблеток, которые делают все: возбуждают нас, успокаивают нас, убивают нас… Время заполненных витрин и пустых складов. Время, когда технологии позволяют этому письму попасть к вам, в то же время позволяют вам поделиться им или просто нажать «Delete»…
Запомните: уделяйте больше времени тем, кого любите, потому что они с вами не навсегда. Запомните: скажите добрые слова тем, кто смотрит на вас снизу вверх с восхищением, потому что это маленькое существо скоро вырастет и его уже не будет рядом с вами. Запомните и горячо прижмите близкого человека к себе, потому что это единственное сокровище, которое можете отдать от сердца, и это не стоит ни копейки. Запомните и говорите «люблю тебя» своим любимым, но сначала действительно почувствуйте. Поцелуй и объятия могут поправить любую неприятность, когда идут от сердца. Запомните и держитесь за руки и цените моменты, когда вы вместе, потому что однажды этого человека не будет рядом с вами.
Найдите время для любви, найдите время для общения и найдите время для возможности поделиться всем, что имеете сказать. Потому чтожизнь измеряется не числом вдохов-выдохов, а моментами, когда захватывает дух!»
Джордж Денис Патрик Карлин (1937-2008)
Сообщение отредактировал Сонечка - Четверг, 23.07.2015, 11:52
Дата: Воскресенье, 09.08.2015, 08:16 | Сообщение # 224
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 447
Статус: Offline
Вряд ли в истории отечественной дипломатии был посол, пользовавшийся такой популярностью...
сегодня 85 лет со дня рожденияАлександра Евгеньевича БОВИНА
Как Бовин сам однажды рассказал, в 80-х мечтал уехать в Люксембург: тихо, никто не видит, можно писать книгу. Громыко съязвил: «Нет, Люксембург слишком мал для Бовина. Он туда не поместится». ... но Бовин прекрасно поместился в стране немногим больше Люксембурга: он стал последним советским и первым российским послом в Государстве Израиль. Место в чем-то почетное, в чем-то «расстрельное». Потом он говорил, что предпочел бы, скажем, Исландию, потому что там не жарко и «нет никакого мирного процесса».
Мирный процесс был не всегда мирным. После многолетнего перерыва в дипломатических отношениях Бовину приходилось с борьбой преодолевать израильский страх перед другом арабов С такой же борьбой приходилось преодолевать иногда навязчивую дружбу палестинцев. Случилось Бовину в первый раз встретиться с главой ООП Ясиром Арафатом. Некоторых иностранных лидеров вроде Арафата, Хонеккера или Бокассы московские старцы приучили к долгим, местами жарким поцелуям. Вот и тогда Арафат попытался повиснуть на Бовине, на что «товарищ посол» отвесил: «Целуюсь только с бабами». Больше поцелуев не было.
С израильскими политиками тоже приходилось непросто. Бовину они иногда не доверяли, хотя все равно уважали и даже любили. Есть добрая израильская легенда о после Бовине, который мог очень складно говорить о тяготах жизни палестинцев, уплетая фаршированную рыбу на дипломатическом приеме.
На одной из улиц Яффо есть обычная стена, у рыбного ресторана, на ней израильтяне нарисовали граффити с лицом Бовина. Потому что Бовина знали и уважали почти все.
Мы живы, пока живем в чьей-то памяти. Поразительно - сколько же людей помнят этого человека! И какие разные это люди: Игорь Кон и Вениамин Смехов, Леонид Парфенов и Юрий Любимов, Георгий Арбатов и Татьяна Миткова, Иван Лаптев и Эдуард Кузнецов... Бовинбыл человеком своей эпохи. Обычно эти слова произносятся чуть снисходительно, как бы извиняя героя за что-то. Но здесь извиняться не за что - эпоха была как эпоха, со своим хорошим и плохим, и Бовин в ней жил достойно. Усатый тяжеловесный дядька на телеэкране..., отточенные газетные комментарии, строгий костюм дипломата (при первой же возможности радостно сбрасываемый), тончайшее знание музыки, неизменная рюмка в руке на неофициальных фото - Бовин, Бовин, Бовин... Человек времени? Но ведь и время не понять без таких людей.
... вскоре после его смерти Генрих Боровик произнес: "Очень важно бережно, как огонек свечи, сохранить и донести до других людей частичку доброй Сашиной души"... Огонек горит...
"Ты, Саша, жизни не знаешь"
Федор Бурлацкий, доктор философских наук; в 1960-е - заведующий группой консультантов в ЦК КПСС, в которой состоял и герой книги:
"Бовин сумел войти в самый тесный круг составителей речей для Леонида Ильича. По рассказам Бовина, Брежнев вел себя с ними очень демократично, неизменно угощал по вечерам отборным коньяком, прислушивался к их мнениям, довольно откровенно выражал свои. Как-то Саша сказал Леониду Ильичу, как плохо живут простые люди, которые получают минимальную зарплату. Брежнев ответил: "Ты, Саша, жизни не знаешь. Никто в стране не живет на зарплату. Все находят какие-то дополнительные источники. Вот мы, когда были студентами, бывало, разгружали вагоны - два мешка в кузов машины, один - в сторону, для себя. Так и выживали, и все у нас так живут".
Игорь Кон, профессор, старый друг Бовина:
"Саша был один из самых умных, порядочных и смелых людей, с которыми мне довелось встречаться. В советское время многие интеллигенты смело разговаривали у себя на кухне, но как только человек получал "кремлевку" (высокое положение, паек), тональность его разговоров, как правило, резко менялась. Бовин же всегда оставался самим собой. Однажды, когда он рассказал мне нечто абсолютно запретное, я спросил: "Саша, а ты не боишься? Ты, конечно, знаешь, что я не стукач, но вдруг без злого умысла перескажу это кому не следует?" "Допускаю такую возможность, хотя надеюсь, что этого не произойдет, - ответил Саша.- Но у меня не выбора. Для полной страховки я не должен говорить ни с кем, кроме равных по рангу. А тогда через короткое время я перестану от них отличаться, чего мне очень не хочется".
Без галстука
Иван Лаптев, в 1984-1990 гг. - главный редактор "Известий": "Бовин только внешне выглядел расхристанным, неорганизованным. Многие, наверное, были уверены, что и рабочее место его в таком же порядке. Ничего ошибочнее такого мнения нет! Его рабочий стол всегда был в идеальном порядке, все папки с вырезками, все книжные полки в кабинете отличались какой-то немецкой аккуратностью, чего, понятно, не скажешь о его одежде. В редакции он, например, обожал ходить в каких-то старых драных кофтах. (...) Даже на телеэкране, когда стал вести "Международную панораму", он не стремился к общепринятому тогда официальному строгому имиджу ведущего".
Василий Захарько, в "Известиях" - с 1972 г., в 1997-1998 гг. - главный редактор:
"О Бовине никто не мог сказать, что он лжет или был склонен ко лжи. Другое дело, он не всегда мог говорить полную правду, но практически в каждой публикации до отмены цензуры можно было видеть, как его правдивая свободная мысль ищет выход наружу и часто его находит. Этим он оказывал влияние на свою огромную аудиторию".
"Ненастоящий посол"
Анатолий Друзенко (1940-2005), с 1961 по 1998 г. - журналист-известинец, 1-й заместитель главного редактора:
"Он подался в дипломаты в самом конце 1991 года, когда, казалось бы, в журналистике открывались новые возможности. Долгожданная свобода шла навстречу. А Бовин уехал в Тель-Авив. Ему захотелось не только комментировать внешнюю политику, но и делать ее...
Наш Человек в Израиле, опираясь на палочку, сидел в обычном бистро под бело-синим зонтом и смаковал крепчайший кофе. Вокруг стояли евреи. Улетавшие. Прилетевшие. Встречавшие. Провожавшие... И не верили глазам: надо же, живой!".
Эдуард Кузнецов, израильский журналист, в СССР - многолетний политзек:
"С ним было всегда интересно - очень уж штучный товар он был. Мы редко с ним в чем-то соглашались, но спорили без яростной пены на губах и, выдохшись, завершали не провозглашением победы одной из сторон, а призывом: "Ну, хрен с ним! Давай лучше еще по одной!".
Давид Маркиш, израильский писатель:
"Бовин не был "настоящим" послом в полном смысле этого тяжеловесного слова (в одной из своих записей он в полушутку так себя и назвал: "ненастоящий посол"). Не был он всецело и только бесподобным мастером политической публицистики - это редкое умение не наполняло его до краев, оставалось свободное пространство. Бовин был - БОВИН, удивительное явление минувшего века, оставшееся знаком в Истории. Он был настоящим русским интеллигентом - широчайше знающим, умеющим мастерски пользоваться своими знаниями, задорным вглядчивым человеком".
"Гурман и гуру"
Александр Пумпянский, главный редактор журнала "Новое время". Из шутливой "поэмы в прозе" "Гурман и гуру", написанной к одному из юбилеев Бовина:
"Тонкий толстяк, еретик при дворе, нонконформист-царедворец, мыслитель в царстве мертвечины, обаятельный доктринер-испытатель на всем, в том числе на собственной шкуре... И это тоже все о нем, об Александре Бовине".
Дата: Суббота, 15.08.2015, 04:22 | Сообщение # 225
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1455
Статус: Offline
Сто десять лет назад история этого человека, единственная в своем роде, потрясла многих людей в России. Его имя стояло первым в поминальных списках в синагогах. На стене одной из них на его родине установили мемориальную доску. Советская власть из 51 житомирской синагоги уничтожила 50, в том числе и эту. Про Колю Блинова забыли.
Но в 2010 году петербургский писатель, доктор культурологии, профессор Александр Ласкин опубликовал документальный роман «Дом горит, часы идут». В нем много героев, но в центре событий Николай Иванович Блинов, для которого с детства «не было чужих». Еще учеником шестого класса гимназии он ездил в группе таких же детей, как сам, под Уфу, где свирепствовал голод, помогать в строительстве столовых и организации пекарен. В этой группе был и другой мальчик — Саша Гликберг, впоследствии Саша Черный...
Сразу после женитьбы Коля поступил на инженерный факультет университета в Женеве. А еще играл в любительском театре, в том числе в пьесе Семена Ан-ского «Евреи», рассказывающей о погроме. Неравнодушный человек Коля Блинов стал, как пишет автор романа, «заложником этой пьесы». В 1902-м он вернулся на родину и когда в 1905-м начался очередной житомирский погром, Коля вышел к черносотенцам как парламентер. «Надо было выбросить белый флаг, а Коля протягивал вперед руки. Как бы говорил: вот и все, с чем я иду к вам».
... его били булыжниками, а потом штыком в лицо. 24-летний Коля Блинов погиб. У него остались жена и двое детей. Мать Коли обнаружила его тело в морге еврейской больницы среди еще семнадцати жертв. В кармане пиджака лежало давно написанное письмо родным: он понимает, чем закончится дело, но не может поступить иначе. «Есть обстоятельства выше личных».
Смерть Николая вызвала очень сильную реакцию. Его родной брат Иван служил полицейским и к настроениям Коли относился понятно как: грозил расправой. Рука, мол, не дрогнет. Но в житомирской газете «Волынь», сохранившейся в Публичной библиотеке, Ласкин нашел заметку:
«Штаб-ротмистр И.И. Блинов явился к елизаветградскому общественному раввину инженеру В. Тёмкину и в его лице сердечно благодарил всех евреев за их теплое отношение к памяти его покойного брата и за помощь, оказанную ими его семейству». Владимир Тёмкин впоследствии стал одним из основателей Государства Израиль, его именем назван район в городе Нетания...
Из прощального письма студента Николая Блинова матери:
«Вместо веры в чудотворные иконы, в благочестивых попов, в их воззвания ко всеобщей любви я стал верить в людей, в то Божественное начало, которое двигает их на все хорошее и приближает к царствию Небесному, то есть к такому общественному порядку, который создаст всеобщее счастье... родная моя, отрешись на минуту, на одну только минуту, что я твой сын, стань выше этого и скажи положа руку на свое чистое сердце: должен же человек бороться со всем, что он признает помехой к достижению лучшей жизни. я знаю, что ты ответишь как человек, знаю, какую оговорку ты сделаешь. Но, дорогая, это несущественно — важен ответ, на котором мы сойдемся как люди, а не оговорка, на которой ты будешь настаивать как мать».
Вскоре после публикации романа «Дом горит, часы идут» Ласкину пришло письмо из Израиля с приглашением приехать на открытие памятника Блинову.
В университете города Ариэль решили увековечить его память: в конце января на территории кампуса была открыта стела с памятной надписью и посажено лимонное дерево. В торжественной церемонии участвовали студенты, преподаватели, министры, депутаты кнессета.
Александр Ласкин, как и другие, был тронут:«В этой стране считают своей обязанностью помнить прошлое. Буквально на каждом шагу кого-то вспоминают. Улица имени такого-то, больница имени такого-то. Школа детский сад.. Это такая система жизни. Когда пытаются никого не забыть. И вот в кругу их благодарности оказался русский студент. И это памятник первому русскому, который поставлен в Израиле...
Этот памятник для Израиля три дня был в главных новостях, о нём сообщали телеканалы, радио, газеты. В Израиле не может быть памятника с изображением человека, поэтому это камень и доска, а на ней написано про его подвиг. Я был изумлен тем, что на всех компьютерах университета, а их там тысячи, целую неделю заставкой стоял портрет Коли Блинова. Вообще-то я десять книг написал. Отклик обычно скромный. Ну позвонит приятель, скажет, что прочел А в данном случае слово оказалось делом. Фантастический результат».
В университете города Ариэль решили увековечить его память: