Дата: Понедельник, 04.07.2022, 12:45 | Сообщение # 571
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 290
Статус: Offline
Мать скрипача
В 1966 году в Москве проходил конкурс имени Чайковского — для скрипачей. Сидя в амфитеатре, я слушал выступление молодого студента консерватории, который играл превосходно - жюри потом единогласно присудило ему первую премию. А рядом со мной сидела совсем простая, немолодая, почти старушка, женщина крестьянского вида, в платочке. Тоже слушала. А когда я отнял от глаз бинокль, сказала мне: «Дай-ка поглядеть на мово». Я приладил ей бинокль, она стала глядеть, и вдруг я увидел, как из-под бинокля потекли слезы. Старушка плакала. Что это вы, бабуся? — спросил я.— А это мой сын. Я заинтересовался, и старушка рассказала следующее... Оказалось, что она вовсе не старушка, ей 40 с небольшим лет (а сыну — 22), но тяжёлые годы лишений состарили её. Она с сыном — из деревни под Красноярском. Там и жили в колхозе — она, муж и сын. Только стали замечать, что их мальчонка трёх—четырёх лет почему-то предпочитает не гулять по двору, а сидеть дома около печки, когда мать возится с горшками. Слушает стук-звон посуды, а потом сам подойдёт, щелкнет по горшку и опять слушает — звон, гудение. Деревня была совсем тёмная, и мальчику исполнилось лет шесть, когда туда провели радио — примерно в 1950–51 году. А уж тогда парнишку и вовсе из дома выгнать невозможно стало: сядет около радио-тарелки и слушает музыку — не оторвёшь. И хотя мальчик не болел, но отец приказал: «Отвези-ка ты его, мать, в Красноярск, к доктору. Пусть полечит. А то — что с мальцом делается? Так в избе просидит, работником не будет». — Повезла. А доктор говорит: «Здоров ребёнок-то. Но не туда ты его, мать, повезла. Его надо к музыкальному учителю». И сказал — куда. Пошла. А там осмотрели Витю-то и говорят: «У тебя, мать, сына учить надо. Обязательно». Один говорит: «Я и учить стану. Толк будет. Большой толк. Особенный он у тебя, сын-то. Оставайся». — Я — туда-сюда. Как так — оставайся? А мужик? А хозяйство? Однако учитель ни в какую. Я и осталась. Мужик приезжал, ругался. Говорил: «Брошу!» А я: «Не могу поехать. Учитель сказал — обязательно учить надо». Так четыре года прошло, учитель и говорит: «Теперь вези сына в Иркутск». — «Как так?» — «А вот так». Отвезла. А там сказали: «В Москву его надо. Как хошь, мать, сама не повезёшь, мы повезём». Ну я продала корову — коровёнка-то моя — и в Москву. А мужик нам сказал: «Тогда не возвращайтесь!» В Москве определили Витю-то в школу выдающихся и нам комнатёнку шесть метров в общежитии дали. Витя играет, а я эту скрипку ненавижу, но забьюсь под одеяло и терплю. И ему всё: «Играй, Витюша. Сколько терпели, играй!» Нет, не то, чтобы я музыку не любила. В молодости гуляла с гармонистом, так то — музыка. А эта скрипка всю душу перепилит. Но терпела. Потому, хвалят все мово... А живём плохо, шесть метров комната. Правда, ему стипендию положили — 35 рублей. Ну, постираю на кого, уберу, заработаю. Но скудно живём. Мужик приезжал, поглядел на нас, пожалел, сказал: «Ладно. Вертайтесь, всё прощу». Не согласилась я. Изругался он. Махнул рукой. «Тогда всё, — говорит. — Прощайте. Никто вы мне». И уехал. А потом приняли мово в консерваторию и уже положили 80 рублей стипендии. Комнату дали 16 метров. Ну, тут мы вздохнули... А затем нас к министру вызвали. Женщина. Фурцева, Катерина Алексеевна. Посмотрела она на меня и говорит — по имени-отчеству: «Так, мол, и так. Решили мы вашего сына на конкурс готовить». — Это, значит, было ешшо год назад. — «И дадим ему для этого драгоценную скрипку Страдивария. А цена ей — мильён. Так что берегите скрипку, и сына берегите, и живите спокойно. И, надеюсь, оправдаете». Очень ласковая женщина, но у меня с её слов всё захолонуло. Шутка ли, министр и прямо тебе — мильён. «Береги»... Ну и с тех пор я уже сама не своя стала. Как Витя куда со скрипкой едет, — я с ним. Без скрипки уйдёт, — я от неё ни на шаг. Играть кончит, в футляр положит, я футляр оберну и под подушку. Так и сплю на ей. А тут, как назло, стали к моему Витюше девки липнуть. И девки не как у нас в деревне, а модные, смелые, бесстыдные. Всё наружу торчит, ну прямо будто голая. Глаза наведённые, ресницы стрелками, на голове — башня. Каблучки тонкие. Задница — как облитая. Ходят — туда-сюда ею швыряют. А под руку возьмут, так и норовят титьками уколоть. Ну, мово Витю и начало крутить. Лениться стал. Но тут я на него: «Что же это ты, — говорю, — Витюша, с нами делаешь? За что же мы столько лет муку терпели, по углам мыкались? Министр, — говорю, — женщина, на нас надеется, нам скрипку в мильён дала, а ты?! Что ты, — говорю, — Витюша, титек не видал, что ли? Так ешшо увидишь. Опосля. Насмотришься этого добра. Играй, — говорю, — без передыху. А девок этих я на себя возьму!» И чуть его не запирала. А сама за ним тенью. И если какая из них приплывет, выхожу и говорю: «Дома нет. Уехал готовиться». Но они стоят и прислушиваются — не играет ли? А у меня все предусмотрено: дверь обтянута, не слышно. Ну, перебила я это дело, малость отошёл парень. Втянулся в игру. С утра до ночи. Уж мне совсем терпенья нету, однако терплю. А потом — конкурс. И все говорят: «Замечательно!» Да я и сама слышу — не скрипит уж, поёт, ровно стонет иногда. Однако, врать не буду, гармонист, с которым девчонкой гуляла, как бывало растянет гармонь, сожмёт, — так в груди затеснит... Ну, у того лучше выходило, лучше. Но и у Вити правильно, хорошо стало получаться. Две с половиной тыщи пришёл и положил он мне на стол. «На, мама, бери. Премия». Так все деньги матери и отдал. Теперь квартиру нам дали. Мужик приехал. Он теперь на пенсии. Тоже, простил нас. Значит, теперь всё ничего. А министр, женщина, посмотрела мне в глаза и — помнит по имени-отчеству — поблагодарила. «Спасибо», — говорит. Это она, наверное, про скрипку подумала, что я сберегла. А если бы ей кто про девок рассказал, вот тогда действительно — спасибо. Девки, между прочим, я к ним пригляделась, разные. Есть нахальные, а есть ничего. Просто мода — всё наружу. Мужикам, конечно, нравится, сразу видит: всё при ей. Однако помню, когда я с гармонистом гуляла, мода лучше была. Всё и так при девках было. Да не про всех. И ценили это парни... А то сейчас — идёт девка, на парне виснет, в глаза заглядывает, трещит ему — ля-ля-ля, а он — папироса на губе висит, и по сторонам поглядывает, сытый, надоела, мол. А тогда: не глядишь, а взглянешь, и он — на седьмом небе. Теперь учится мой Витя. На той скрипке играет. Не знаю, как дальше жизнь пойдёт. Вроде, всё есть. И мужик с нами. И Витя рад. Как-то теперь его жизнь сложится? Не занёсся бы. И, опять же, кого в дом приведёт? Ну, пусть модная, авось замуж выйдет, прикроется. А вдруг как ешшо пушше от Витиной славы очумеет? Беда. И когда мы спокойно заживем — неизвестно.
Остается добавить, что скрипач этот — ныне знаменитый Т.
Из книги Самуила Алешина «Воспоминания «Встречи на грешной земле» На фото: скрипачВиктор Третьяков
С 1996 года Виктор Викторович Третьяков —профессор Кёльнской Высшей школы музыки (Германия). Среди его учеников — лауреаты международных конкурсов Сергей Стадлер, Наталья Лихопой, Иван Почекин, Илья Калер и Даниил Австрих.
Сегодняшний пост будет грустно-прощальным. В нём я буду прощаться со всеми своими идеалами, со своим детством, юностью, отрочеством...
Я буду прощаться с "пионерией", с добрыми и весёлыми фильмами, на которых я вырос, с моим самым любимым праздником Днём Победы, который я больше никогда не буду праздновать, потому что мой дед и отец прошли всю войну, освобождая Европу от фашизма, но как выясняется, они не победили. Фашизм, который больше никогда не должен был существовать на земле, расцвёл новыми красками и где? В стране, которая с ним боролась. И я как сын своего отца, и внук своего деда больше не смогу смотреть на георгиевские ленточки, сложенные в букву Z, смотреть на парад техники самой "великой" армии мира, угрожающей человечеству уничтожением. Я прощаюсь с благородным разведчиком Штирлицем, из «Семнадцати мгновений весны», я прощаюсь с любимым Гоцманом из «Ликвидации», которого некогда любимый Машков, "убил" на моих глазах, я прощаюсь со всем, что когда-то ценил.
Небольшое отступление На каждой войне есть символы, даты, числа, города, события. Во Второй Мировой войне такими были Бабий Яр, Хатынь, Освенцим, Сталинград. В войне, которую Россия развязала против Украины, такими очень страшными событиями являются города Мариуполь и Буча! ...И боюсь, что со временем откроются ещё более кровавые преступления российских солдат, но ЭТО - Мариуполь и Буча - уже войдёт в летопись !
Ремарка Я вообще никогда не смотрю телевизор, только футбол, но пару дней назад пока переключал на пульте кнопки попал на канал "Культура". Там показывали старую запись концерта детского хора Попова. На сцене стояли симпатичные дети, а в зале сидели очень милые добрые, весёлые, зрители... И вдруг меня обожгла мысль, что это те самые люди, которые теперь в количестве 80% поддерживают мракобесный режим, требуя убийства и уничтожения ни в чём не повинных людей. Я больше никогда не буду смотреть ничего из того, что являлось частью моей жизни, потому что тот изверг, который, изнасиловал, растерзал и расстрелял маленькую девочку, он одновременно изнасиловал, растерзал и расстрелял мою Душу!
Итак, я прощаюсь с любимой мною Москвой, потому что больше не поеду смотреть на красоту улиц и проспектов, не пойду в Большой театр, потому что на месте красивого архитектурного фасада я вижу разбомблённый Мариупольский театр, потому что из каждого арбатского дворика выглядывают замученные и расстрелянные мёртвые тела Бучи. Я прощаюсь с любимым Санкт-Петербургом, который будет ассоциироваться у наших потомков, не как один из красивейших городов и культурная столица России, а как город, где родился самый главный злодей 21 века. Город, в котором расцвёл самый махровый фашизм современности...
Я прощаюсь со всем, что мне было дорого и значимо. Как я буду жить дальше, ещё не знаю. И вообще я не знаю: наступит ли это дальше. Я в растерянности. Мне очень часто кажется, что это страшный сон и я вот-вот проснусь и ... будет всё как прежде. Увы, больше не будет как прежде. Обратной дороги нет. И что же делать? На что опереться в будущем.
И тут меня осенило. Из старой жизни возьму я с собой Высоцкого Владимира Семёновича. Уверен, что он бы дал точную оценку происходящему...
Я прощаюсь со всем хорошим, плохим и разным из старой жизни, но верю и знаю, что после всего ужаса и кошмара, Украину отстроят, и она будет ещё краше, правда загубленные жизни не вернёшь. Да и в России всё когда-нибудь станет на свои места. Только это совсем другая история и уже без меня.
************ А что бы сказал Высоцкий Если б сейчас воскрес? "Ведёте себя по-скотски, Мне стыдно за вас с небес! Куда подевалась Совесть? Куда улетучилась Честь? Осталась одна лишь помесь Варварство плюс лесть. Не то я хотел увидеть, И лица совсем не тех, Что с вами случилось, люди? Убийство людей — грех! Как брат убивает брата — Будь проклят такой сюжет. И вместо души, заплата, Вместо любви бред.
Одно лишь желание — резать, Одна лишь привычка — врать. Вас восемьдесят процентов Забывших про слово мать. Я так напрягал жилы Мой голос срывался в рык. До самой моей могилы Я с Гамлетом был встык. Я звал не к такой жизни, Ни к этому гнал коней, Хоть был и не всеми признан, Не предавал идей. Всего-то прошло зим сорок, А будто бы сотня лет. Не жизнь, череда разборок, В душе отключили свет! Совсем позабыли Бога, Повсюду лишь сброд ворья, Кровью залита дорога, Совесть пропили! Зря! О как же теперь больно, Смотреть на такой коллапс. Как будто на рану солью И молотым перцем в глаз. С трудом светлый ум встретишь, Совсем «поредел лес». Господь! Помоги! Слышишь? Попутал людей бес!"
Это б сказал Высоцкий Если б сейчас воскрес… "Ведёте себя по-скотски, Мне стыдно за вас…с небес."
Дата: Четверг, 28.07.2022, 13:12 | Сообщение # 573
Группа: Гости
Всемирно известный писатель еврейского происхождения Франц Кафка ( 03.07.1883 - 03.06.1924), как и многие другие гениальные, великие люди, был очень одинок. Он так и не смог найти женщину, которая стала бы для него любовью всей жизни. У него не было детей и писатель оставил после себя лишь книги, и, надо отметить, поистине культовые книги… Но в жизни Франца был человек, который делал его счастливым – маленькая девочка, которую он однажды встретил в берлинском парке. Они познакомились случайно: гуляя по парку, 40-летний Кафка увидел горько плачущую девочку и не смог пройти мимо, он подошёл к расстроенному ребёнку. Оказалось, девочка переживала настоящую трагедию – потерялась её любимая кукла! Для всех это казалось пустяком, но не для Франца - как талантливый писатель, он высоко ценил любые проявления чувств и каждую проблему пропускал через себя. Так у девочки появился настоящий взрослый друг... Они весь день провели в поисках пропажи, но, увы, всё безуспешно. Тогда Франц предложил ребёнку встретиться на следующий день в парке, чтобы продолжить искать любимую куклу. Но и ещё одна встреча не принесла никаких результатов. Девочка отчаялась, как вдруг Кафка достал кое-что из кармана. «Держи, кукла попросила передать это тебе,» – сказал он, вручая ребёнку маленький конверт. В записке было написано следующее: «Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях». Это стало началом большой истории, которая продолжалась даже после кончины гениального Франца Кафки. Абсолютно все встречи писателя и девочки начинались с одного и того же – прочтения нового письма от куклы. Ребёнок, затаив дыхание, слушал невероятные истории о путешествиях и приключениях игрушки. А однажды Кафка пришёл на встречу не один… В руках он нёс ту самую куклу! Конечно, найти старую игрушку было уже невыполнимой задачей, поэтому писатель просто купил новую. «Это совсем не похоже на мою куклу…» – тихо промолвила девочка. Тогда Франц достал из кармана ещё одно письмо и отдал ей. «Мои путешествия изменили меня,» – как только девочка дочитала это послание до конца, она тут же радостно засмеялась и запрыгала, крепко-крепко обнимая свою куклу. Франц молчал. Он смотрел в глаза ребёнка и видел истинное, неподдельное счастье. В тот момент Кафка был не менее счастлив, чем его маленькая приятельница. А спустя год сердце писателя остановилось...
Шли годы. Девочка выросла, но часто вспоминала о своём верном друге. Однажды она достала ту самую куклу из дальнего угла шкафа. Держа её в руках, девушка внезапно услышала, что внутри игрушки что-то тихо постукивает. Она разобрала свою куклу на детали и увидела невероятное… Всё это время внутри игрушки было спрятано ещё одно, уже последнее письмо от Кафки. В нём была лишь одна фраза: «Всё, что ты любишь, скорее всего потеряется, но в конце концов любовь вернётся другим способом».
Дата: Четверг, 25.08.2022, 01:56 | Сообщение # 574
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1544
Статус: Offline
Когда во время застолий дружно затягивают «Поле, русское по-оле», вряд ли кто-то вспоминает о том, что мелодию эту придумал сын киевского парикмахера Ян Френкель. сегодня исполняется 33 года со дня его смерти...
Скрипка как лекарство от сквозняков В официальных биографиях в качестве даты его рождения значится 21 ноября 1920 года. На самом же деле Ян Френкель родился на пять лет позже - он сам потом приписал себе лишние годы жизни ... чтобы взяли на фронт. Настоящее имя будущего композитора — Ян-Томпа, так его назвали в честь эстонского революционера. В возрасте одного года Яна увезли из столицы в маленький городок Пологи. Самым священным предметом в их доме была скрипка. Абрам Френкель сам выучился играть очень поздно, профессиональным музыкантом ему уже было не стать и потому, едва сыну исполнилось четыре, он вложил инструмент в детские руки. Говорят, правда, что не только из любви к искусству. Мальчик рос очень слабым, часто болел, врачи нашли у него туберкулез. А значит, любой сквозняк мог оказаться для него смертельным. Отец страшно испугался: как убережёшь мальчишку от сквозняков? И он нашёл повод не пускать сына на улицу: по нескольку часов кряду заставлял Яна играть на скрипке. Казалось бы, такое заточение должно было вызвать в мальчике ненависть к музыке. Но надо отдать должное парикмахеру Абраму Френкелю: он не просто научил Яна играть, но и передал ему своё благоговение перед инструментом. А заодно и клиентов своих развлекал: стриг их, когда мальчик занимался, наигрывая трогательные мелодии. Позже композитор вспоминал, что, если фальшивил, отец извинялся перед клиентом, медленно подходил к сыну, строго дергал за ухо и возвращался к работе... Казалось, особого таланта к музыке у Яна не было. Мальчик был хорошим учеником, и только. Но когда ему исполнилось восемь лет, Абрам вдруг понял, что сын не просто играет по нотам — он будто сжился со скрипкой, сросся с ней, почувствовал её душу. Чуть позже маленького музыканта показали знаменитому педагогу киевского музыкального училища Якову Магазинеру. Тот был поражён тем, как чисто и с каким глубоким чувством играл этот болезненный мальчик. Яна зачислили в училище, сразу в третий класс - судьба будущего композитора была предопределена. После училища он без труда поступил в Киевскую консерваторию. Подрабатывал в оркестрах, бегал с концерта на концерт, жадно впитывая новые знания и впечатления. А потом наступил 1941-й и в один день мир раскололся на «до», в котором были репетиции и концерты, и «после», где шла мобилизация. Яну было всего шестнадцать. На фронт его не взяли, отправили вместе с другими студентами консерватории на Донбасс на сельхозработы. Но Френкель недолго продержался в полях: когда-то слабый болезненный мальчик к своим 16-и годам стал широкоплечим мужчиной двух метров роста. А потому в Оренбургском зенитном училище совсем не удивились, когда к ним пришёл записываться в армию молодой человек 1920 года рождения: Ян собственноручно исправил цифры в документах и «повзрослел» на пять лет.
Война и музыка Именно там, в училище, вдыхая запах войны, будущий композитор напишет свою первую песню, «Шёл пилот по переулку». Но засиживаться в учебном заведении не пришлось — забрали на фронт. Целый год Ян Френкель провёл на передовой. Потом было тяжёлое ранение и госпиталь. Второй раз в его жизни врачи вынесли смертный приговор: не выживет, надеяться можно только на чудо... И чудо произошло: раненый пошёл на поправку. От военной службы его освободили, но оставаться в стороне Ян не мог. Попросился во фронтовой театр, который организовали при Московском городском управлении искусств. Одарённый музыкант пришёлся ко двору: занимался музыкальным сопровождением спектаклей, сам придумывал, что играть, и сам исполнял, на всех инструментах по очереди: на рояле, аккордеоне, скрипке. Первый раз труппа выступала мрачной осенью 1943 года на Карельском фронте. «Концерты наши проходили в блиндажах, чаще всего в ближайшем соседстве с передовой, — вспоминал Френкель годы спустя. — Тогда впервые я понял, какая это великая жизнеутверждающая сила — искусство и как оно необходимо людям при любых обстоятельствах, в любой обстановке». Позже театр прикомандировали к Первому Украинскому фронту. Каждый концерт — под грохот обстрелов, каждое выступление — как в последний раз. Так, поднимая боевой дух солдат, отвлекая их ненадолго от тяжёлой кровавой работы, Ян Френкель дошёл до Берлина.
Здесь же, на фронте, случилось и третье чудо в его жизни — Наталья Меликова. Она была старше Френкеля на 14 лет, прошла всю войну, на которой, казалось бы, не до любви и сантиментов. Неприступная и горделивая, Наталья не сразу ответила на его ухаживания. Только потом станет понятно, как тяжело было будущей жене композитора пойти на сближение. Оказалось, что простоватая на первый взгляд фамилия Меликова скрывает графский титул, который в те годы мог стоить жизни. Но широкоплечий добродушный скрипач покорил графиню. Больше они не расставались.
Московская эстрада После войны Френкели поселились в Москве. Как и многие в те годы, ютились в коммуналке. Ян устроился в гастрольную труппу, выступавшую на эстрадных площадках. И его заметили: высокий, сутулый, с роскошными «чапаевскими» усами, Френкель привлекал внимание публики. Но дело было не только в харизматичной внешности. «Всеобщее восхищение вызывал Ян Френкель, — рассказывал композитор Юрий Саульский. — На своей скрипке он воспроизводил манеру лучших джазовых саксофонистов 30-х годов — Хокинза, Уэбстера, Вентуры. Звук его скрипки был очень теплым, полным, задушевным, интонации исключительно точными. Френкель также был талантливым импровизатором. Привлекала его музыкальность, какая-то истовая влюблённость в джаз. Как сейчас вижу: большого роста, слегка сутулый, он подходил к микрофону и играл на скрипке так, что всё останавливалось, замирало. Скрипка была как бы его продолжением. Это был не просто виртуоз — это был настоящий артист джаза». Вскоре московские меломаны стали «ходить на Френкеля». Столичные кинотеатры приглашали его давать концерты, он стал дирижёром эстрадного оркестра, который выступал в фойе кинотеатров перед показами фильмов. Френкеля звали всюду. И он не отказывался ни от какой работы — играл в ресторанах, переписывал партитуры для именитых членов Союза композиторов, писал оркестровки. Музыканту надо было кормить семью: у Натальи и Яна родилась дочь Нина. Но это были и его «университеты»: благодаря этой вроде бы рутинной работе Френкель научился по-настоящему чувствовать композицию. Переработанные им произведения звучали по радио и телевидению, его приглашали работать над операми, пьесами, эстрадными песенками. Сам он не писал уже 18 лет.
Рождение звезды А потом случился взрыв — именно так описывал сам Френкель внезапное неистовое желание высказаться, которое его охватило. «У меня появилась потребность высказаться, неодолимое желание передать то, что накопилось в душе за прошедшие сложные годы — годы юности, войны, сурового возрождения нашей земли. Такая потребность возникает, наверное, у каждого человека, — вспоминал композитор. — Мне помогла песня. Она дала мне возможность беседовать с людьми, делиться тем, что испытал, что видел. Причём я уверен: буквально обо всём можно сказать песней по-своему, не крича». И он, действительно, не кричал. Говорил со слушателями как бы полушёпотом, не пытаясь их оглушить. Бывший фронтовик, Френкель сошёлся с поэтом Константином Ваншенкиным, который много и проникновенно писал о войне. Ходил на поэтические вечера, подружился с Михаилом Таничем, Робертом Рождественским, Инной Гофф. Его позвали на телевидение, просили написать песни для мультипликационных и художественных фильмов. Френкель много ездил по стране, сам пел полюбившиеся публике песни. Рассказывали, что в одном посёлке не оказалось в зале пианино. Чтобы принести инструмент из дома одного из жителей, требовалось разобрать стену клуба. Разобрали... Неожиданный взлёт композитора, конечно, не прошёл незамеченным. В Союзе композиторов нашлось немало завистников, которые и мечтать не могли о таком таланте. Хотели даже изгнать Френкеля из союза, творчество его называли «бесперспективным». Но вмешался Дмитрий Шостакович. Мэтр был краток: «Очень мелодично», — сказал он во время разбора песни Френкеля «Текстильный городок». Завистникам пришлось угомониться. Всенародная слава не принесла Френкелю богатства. Да он к нему и не стремился, слишком увлечён был творчеством. Семья по-прежнему жила в коммунальной квартире, время от времени Наталье приходилось ругаться с соседями. Едва написав новую мелодию, Френкель мчался со всех ног к телефону, звонил поэту и с энтузиазмом напевал придуманное, боясь расплескать вдохновение. Подобные домашние концерты порой будили соседей по коммуналке посреди ночи, провоцировали скандалы. Так родились песни «Кто-то теряет, кто-то находит», «Калина красная», «Обломал немало веток, наломал немало дров». Так появились мелодии, которые до сих пор заставляют нас плакать. Особенно одна — знаменитые «Журавли»... Говорят, своим рождением эта песня обязана Марку Бернесу. Тяжело больной певец прочёл в журнале «Новый мир» стихотворение Расула Гамзатова о погибших джигитах. Бернес тут же позвонил переводчику Науму Гребневу и попросил адаптировать стихи для песни. Следующий звонок был Френкелю. Так «Журавли» стали абсолютным хитом, который крутили повсюду. В эту мелодию композитор вложил все свои воспоминания, всю боль и любовь к товарищам по фронту. «Журавли» мгновенно стали главной песней о войне. А злопыхатели снова взялись за старое: в Политбюро ЦК КПСС направили жалобу, — мол, слишком много «Журавлей». На этот раз за Френкеля вступились благодарные фронтовики. Леонид Брежнев внимательно прочёл донос и вынес резолюцию: песню исполнять, но пореже. Можно представить, какой злостью исходили коллеги по цеху, когда Ян Френкель ещё и выиграл конкурс на создание новой оркестровой версии гимна СССР, знаменитой мелодии Александра Александрова. Композитор же, несмотря на всенародную любовь и славу, в душе оставался всё тем же чуть сутулым, открытым и щедрым еврейским мальчиком со скрипкой. Никому не отказывал. Часто выступал просто для друзей. Когда мог помочь, помогал. Многие его друзья, благодаря Френкелю, получали место в очереди на жилплощадь или телефон. Сам же Френкель долгие годы так и жил с семьёй в коммуналке. Светлый, жизнерадостный, открытый, Френкель был любимцем публики. Он выступал в концертных залах и в сельских клубах, выходил на сцену при любой погоде, в любом состоянии. Но годы и старая рана брали своё и по совету врачей Френкелю пришлось переехать в Ригу: климат там помягче. Но ни климат, ни лечение не помогли. Его не стало 25 августа 1989 года. Хоронить привезли в Москву, на Новодевичье кладбище. Когда гроб опустили в могилу, из динамиков раздался мягкий, грустный голос Френкеля: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей...
Дата: Воскресенье, 18.09.2022, 16:46 | Сообщение # 576
Группа: Гости
когда Россия проиграет, крайними окажутся украинские евреи
Власть в России выстроена по принципу "паханата", к ней совершенно не подходит термин "мафия", так как мафия боится власти. Такое мнение в интервью журналисту "Немецкой волны" озвучил поэт Игорь Губерман. "Кто-то говорит, что это диктатура, кто-то говорит, что это возврат к феодализму... Это в чистом виде "паханат", у пахана есть "шестёрки", "пацаны". Это очень отчётливое уголовное устройство. И неправильно, когда говорят "правящая мафия". Мафия сотрудничает с властью, она её подкупает, она кого-то там убивает, но она боится власти. Этот же не боится никого. Он верховный, он хан, он в чистом виде "пахан", что он захотел, то и сделал", — считает Губерман. По мнению Губермана, самый большой грех Путина — это грех Каина: "Братоубийство — это чудовищная штука. Мания величия у него чудовищная, но естественно, что она развилась за эти годы... Понимаете, как бы это вам сказать: недалёкие люди очень долго остаются под впечатлением, которое они произвели на окружающих и на собеседника. А тут 22 года тебе льстят холуи, восторженные глаза, приезжают иностранные воротилы, с которыми он тоже обожает общаться, потому что это его очень поднимает в собственных глазах, что, конечно же, способствует мании величия. И вот она раздувалась и раздувалась... Он уже давно это всё начал, все эти войны. По захвату Крыма в 2014 году уже можно было догадаться, что у него чудовищная мания величия. Мания величия — это уже паранойя".
Отвечая на вопрос "Зеленский — достойный противник для Путина?", Губерман сказал: "Он не для Путина достойный противник, он достойный президент Украины, потому что ведёт себя безупречно всё это время. А я очень горжусь тем, что он еврей, хотя это очень плохо потом скажется на евреях". Игорь Миронович тут же пояснил эту мысль: "Когда украинцы окончательно оттеснят россиян к русской границе и всё это кончится каким-то перемирием, Путин выступит и скажет, что всё совершенно замечательно. В это время в мирной Украине, несмотря на огромный приток спонсоров, помощи и всего прочего, начнётся жуткий кавардак, поднимут голову националисты, обнаружится и продолжится чудовищная коррупция"...
Поэт пессимистично оценивает послевоенную ситуацию как в России, так и на Украине. Он прочитал такое стихотворение:
Ту власть, что так его дурачит, Его Величество Народ однажды напрочь расхерачит и вновь таких же изберёт.
Губерман не верит, что в эмиграции "может возникнуть новая Россия": "Уезжают прекрасные люди: умы, творцы, таланты. Они очень быстро вливаются в ментальность и в жизнь той страны, куда приехали. Особенно евреи, потому что, знаете, евреи — чудовищные патриоты той страны, в которой они поселились. Гораздо большие, чем коренной народ"...
Дата: Вторник, 04.10.2022, 07:40 | Сообщение # 578
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 744
Статус: Offline
Мы, уезжая, не успели отправить багаж, но 42 посылки с книгами отправили. Кое-что на радостях я прикупил здесь. Теперь с грустью смотрю на книжные полки... сколько им осталось? Ровно столько сколько и мне!
Книги. Судьба и не то время.
Петр Саруханов
На станции метро «Пушкинская», на стойке информации, стоит ящичек с книгами. Это бук кроссинг. Или книгообмен. Каждый раз, проходя мимо, я обязательно подхожу и смотрю, что нового. Всё чаще и чаще там попадаются отличные книги, которые приятно взять в руки: томик Газданова, рассказы Куприна, «Иудейская война» Иосифа Флавия. Я подержал Иосифа Флавия в руках, полистал и поставил на место. Пусть достанется тому, кто его ещё не читал. И всё-таки, держа книгу в руках, я с легким недоумением думал о том, кто принёс её сюда. Как же так, почему тебе не нужна эта великая книга, написанная переметнувшимся к римлянам иудеем почти две тысячи лет назад?.. Но что там ящичек на стойке, он вмещает только пару десятков книг. Безразмерный интернет вмещает сколько хочешь. Я захожу на книжные развалы в Сети и одуреваю от сокровищ, которые перестали быть сокровищами. Людям не нужны книги, они отдают самые лучшие, самые великие книги за гроши. Часто даже не думают ставить на книги разную цену, так и пишут: любая 100 р. ... приезжай хоть с мешком, хоть с баулом, и забирай. Люди перестают видеть в книге личность и индивидуальность и поэтому пишут в своих объявлениях: «книги разное», словно продают не весомую, умную, ценную вещь, а набор чепухи. Некоторые меряют книги тарой (хорошо ещё не килограммами): «три больших пакета… всё вместе… срочно». Всё дорожает, только книги дешевеют. Я говорю не о профурсетках в глянцевых обложках и не о потоке модной макулатуры, который исторгают большие издательства. Я говорю о другом. Собрание сочинений Короленко в десяти толстых, крепких, желтоватых томах — за сто рублей. Шесть серых, с детства знакомых томов Александра Грина — за пятьсот. Ну как это может быть, чтобы прекрасные книги стоили меньше, чем стоит бумага, на которой они напечатаны? А вот кто-то взял и свалил мировую литературу в кучу и на всё установил одну цену: сотня за том. И лежат в куче, прижатые друг к другу, люди разных судеб, стран и времен — Александр Блок, Стендаль, Синклер Льюис, Шолом-Алейхем, Фёдор Сологуб — и ждут своей участи. Плохо идут собрания сочинений, мало кому нужны... Лит. памятники в торжественных тёмно-зелёных твёрдых обложках, с выдавленным на них свитком и золотыми буквами названия, тоже идут по сто рублей. Томик Батюшкова не возьмёте? И Батюшкова мне противна спесь: Который час, его спросили здесь, А он ответил любопытным: вечность.
Нет, не берут Батюшкова, не нужен этот бедный, с ума сошедший русский поэт, что с ним делать человеку в век детективов и пустобрехов, заполнивших своей болтовнёй всё пространство? Даже за сто рублей не берут. А Ахматова в двух томах за 500 рублей никому не нужна? Нет, не нужна, это дорого. И потому ловкий торговый ум придумывает скидочки: если возьмёшь стихи Кузмина, то за 120 рублей, а если сразу Кузмина, Заболоцкого и Тарковского, то за 300. Сэкономишь на русской поэзии 60 рублей. Тут, на интернет-развалах, можно за день собрать себе такую библиотеку, в которой будет русская классика в собраниях сочинений, и лучшие книги мировой литературы, и самые высокие голоса поэзии, и книги по искусству, и ЖЗЛ. И, если хотите, добавьте в вашу библиотеку для красоты и пикантности «Историю моей жизни» Казановы за 200 рублей. А чтобы вас не отпугнуть, чтоб не подумали, что дорого стоит Казанова, продавец говорит предупредительно: цена за два тома... Есть счастливая дешевизна хорошей жизни, когда за небольшие деньги можно купить ценные, добрые вещи. И есть оскорбительная дешевизна, когда великие ценности распродаются мешком за пятак, потому что никому не нужны...
Когда-то книги не покупали, а доставали, потому что они были дефицитом. О, как я презирал одного важного человека, который, сидя в своём кабинете, галочками отмечал в номенклатурном каталоге то, что хочет купить. А я рыскал по магазинам и голодными глазами ухватывал хорошие книжки на высоченных полках «Пушкинской лавки» на Кузнецком Мосту. Однажды — мне было лет четырнадцать — я взял эту лавку измором, заходя в неё каждые четверть часа и спрашивая, не появилась ли «История военного искусства» Ганса Дельбрюка, который так прекрасно анализировал построение фаланги Александра Македонского, что я был от него без ума. И вот на пятый мой заход взрослые люди, делавшие там хорошие деньги на книгах, странно посмотрели на меня, спросили, возьму ли я Дельбрюка без одного тома, и вынесли из закромов желанное, перевязанное бечёвкой. А я так и думал, что у них там, за дверью, в которую они иногда уходили, в их пещере Сезама, есть всё! В другой раз я купил на Кузнецком, «Один день Ивана Денисовича», изданный в шестидесятые - было холодно, и я зашёл в забегаловку погреться... В мгновенье ока ко мне, выделившись из толпы, пристроился парень в курточке и шапочке, который негромко представился оперативником и предложил сдать того, кто продал мне книгу. Я ощутил неприятный холодок в груди и сказал, что ничего не покупал. У меня много таких историй, почти про каждую книгу в моей библиотеке я могу рассказать, как она ко мне попала, где и как я её купил или достал и в какие моменты жизни читал. Я не могу представить, что я продам хоть одну из них, это означало бы продать часть самого себя. Томики Толстого в таких приятных на касание матерчатых обложках дореволюционного издания Саблина открыли мне глаза на жизнь. Синяя книжка стихов Мандельштама из Библиотеки поэта была таким счастьем. Два чёрных тома Хемингуэя, купленные моим отцом, перешли ко мне, и сейчас я, не открывая их, помню начертания заголовков и твёрдый шрифт этой прозы... Да, я не продам их, но это не значит, что я не понимаю тех людей, которые продают на развалах книги по дешёвке или отдают их в книгообмене. Я их понимаю. Понимаю, потому что невозможно жить понятиями прошлого и ушедшей любовью. Квартиры стали выглядеть по-другому. Никто больше не покупает ковров на пол и стены. Никто больше не обставляет квартиру книжными шкафами. «Икея» уже изъяла из своей коллекции домашней мебели книжные полки, они не нужны людям. Книги собирают пыль. Книги стоят мёртвым грузом. Книги незачем иметь, их можно брать в Сети по желанию и необходимости и потом стирать одним кликом, освобождая место для новых. Раньше в интеллигентном доме непременно была библиотека. «O, у них дома такая библиотека!» — звучало высокой похвалой. «У него дома ни одной книги нет!» — звучало приговором. А теперь и не узнаешь, есть в доме книги или нет. Раньше для тысячи томов нужны были полки во всю стену, а теперь их спокойно вмещает в себя цифровой ридер. Остаётся привычка держать книгу в руках и листать страницы, но и она уйдёт так же, как уже ушла привычка писать на листе бумаги от руки или перепечатывать рукописи, оглушительно гремя клавишами пишущей машинки. Мир пакуется в цифру, как в чемоданчик, и как удобно в самолёте, на высоте десяти километров, поднять обложку невесомого планшета и, скользя пальцем, выбирать одну из многих закачанных туда книг. Когда-то я попёрся через весь город за полным собранием сочинений Герцена. Я нашёл его по объявлению. В тесной квартирке две женщины, мать и дочь, поили меня чаем и расспрашивали о том, кто я, что я. Им приятно было отдать Александра Ивановича в хорошие руки. Он и сейчас со мной... В другой раз, чёрным стылым вечером, я нырнул в плохо освещённый подъезд, куда-то вбок, там с приступки шагнул в дверь квартиры — да, и по сей день есть в Москве странные места — дверь квартиры открывалась прямо в комнату, и в ней было тепло, много света и книг, и молодой человек с высоким сладким голосом, который сразу же дал мне то, за чем я пришел: биографию Лунина пера Эйдельмана. У книги была печать библиотеки, но мне это было всё равно. Я не собирался её перепродавать никогда и ни за что. И несломленный гусар Лунин, коротко стриженый, с волнистыми усами и чуть приподнятой бровью, сегодня вечером со значением смотрит на меня с обложки. Мир перестал быть книгоцентричным. Вселенная Гутенберга умирает. Технически книгопечатание остается в арсенале человечества, но книга из вместилища мудрости и жизни, из магического предмета, владение которым возвышает человека, превращается просто в вещь в ряду других вещей. На наших глазах гигантский поток книг покидает квартиры и утекает на бесплатные полки книгообмена и на огромные виртуальные развалы. Это исход...... Люди, собиравшие большие, иногда даже огромные домашние библиотеки, уходят, а библиотеки их остаются. Они стоят в молчании, оставленные хозяином сотни томов, стоят на чешских полках со стеклом, которые когда-то тоже приходилось доставать, и ждут своей неизбежной судьбы. Стоят, прижавшись друг к другу, десять серых томов Достоевского, и зелёный Чехов, и голубенький Бунин, и выцветший синий Декамерон, и красный Роллан, и коричневый Бальзак, и голубоватые тома Жюль Верна, которым так хорошо зачитываться далеко за полночь. Все они осиротели и будут изгнаны.
Дата: Понедельник, 24.10.2022, 13:35 | Сообщение # 580
Группа: Гости
В лучшем романе Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито» глава одиннадцатая целиком посвящена грядущей судьбе «иудейского племени»...
Открывается она газетным объявлением, сочинённым Хулио Хуренито, он же – Учитель: «В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы Уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме … традиционных погромов, … сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы. … На сеанс приглашаются: кардиналы, епископы, архимандриты, английские лорды, румынские бояре, русские либералы, французские журналисты, члены семьи Гогенцоллернов, греки без различия звания и все желающие».Один из учеников Хулио Хуренито искренне негодует: «…Это немыслимо! Двадцатый век, и такая гнусность! Как я могу отнести это в «Унион» (типография – С.Т.) — я, читавший Мережковского?». «Напрасно ты думаешь, что это несовместимо. Очень скоро, может через два года, может через пять лет, ты убедишься в обратном. Двадцатый век окажется очень веселым и легкомысленным веком, безо всяких моральных предрассудков, а читатели Мережковского — страстными посетителями намеченных сеансов!» — со спокойной уверенностью отвечает ему Учитель.Еще во время войны Эренбург, приехав в освобожденный Киев, стоял в горестном молчании на краю Бабьего Яра, где как раз и имело место «закапыванье в землю живьем» более сотни тысяч киевских евреев. Вспомнил ли он тогда, что зловещее пророчество, вложенное им в уста Учителя, сбылось… Сбылось не в общих чертах, а с невероятно адской точностью угаданных деталей – как в Киеве, где он родился, так и в Европе с ее освенцимами и треблинками, где пеплом сожженных евреев можно было удобрять окрестные поля, а газовки для «иудейского племени» были обустроены теми самыми поклонниками прекрасного, что ничем не отличались от «читателей Мережковского» в интерпретации Учителя.Иными словами, Эренбург в 1921 году предугадал скорый поворот европейской цивилизации к сумеркам средневековья. Даже самый закоренелый скептик, до конца разуверившийся в человечестве, не мог бы в то время додуматься до такого сценария. Говоря языком интернета – «Калиостро с Вангой нервно закуривают». Впрочем, учитывая немыслимый масштаб предугаданной катастрофы, на ум приходят не жуликоватые субъекты массовой культуры, а тексты старозаветных Пророков. Последние, правда, не писали, а скорее записывали под диктовку Того, чей голос являлся им в ночной тиши. А кто нашептал космополиту-атеисту Илье Эренбургу о Холокосте за двадцать лет до его начала? А кто – ему же о бомбе, через 35 лет взорванной над Хиросимой? И самому Мессингу было бы не под силу прозреть, что в недалеком будущем некое смертоносное оружие будет применено американцами именно против Японии:«Учитель возлагал все свои надежды на известные эффекты лучей и на радий. … Однажды Учитель вышел ко мне веселый и оживленный; несмотря на все затруднения, он нашел средство, которое значительно облегчит и ускорит дело уничтожения человечества. … Когда год спустя Учитель захотел наконец их использовать, мистер Куль начал всячески оттягивать дело, уверяя, что отвез аппараты в Америку. … Как-то мистер Куль признался, что немцев можно добить французскими штыками, а фокусы Хуренито лучше оставить впрок для японцев».Здесь можно пуститься в туманные рассуждения о том, что Эренбург был выдающимся явлением природы из категории «гений века». Такие люди, находясь в гуще главных событий и явлений своего времени, отчетливей и глубже других проницают их причинно-следственные связи. На этом мы, пожалуй, и остановимся. Хотя бы для того, чтобы вместо досужих разговоров зазвучали драгоценные стихи Эренбурга из еврейского цикла. Приводить их надо полностью, потому как рвать их по живому на цитаты пишущему эти строки не по силам.Когда в 44-ом Эренбург стоял над Бабьим Яром, ставшим общей могилой не только всему киевскому еврейству, но и многим другим группам населения, никаких памятников там, разумеется, не было. Сегодня их тридцать. Все погребенные в этом страшном урочище достойны памяти. Но любой, самый талантливый и дорогой монумент проиграет нерукотворному памятнику, воздвигнутому Эренбургом своим соплеменникам:
Бабий Яр
К чему слова и что перо, Когда на сердце этот камень, Когда, как каторжник ядро, Я волочу чужую память? Я жил когда-то в городах, И были мне живые милы, Теперь на тусклых пустырях Я должен разрывать могилы, Теперь мне каждый яр знаком, И каждый яр теперь мне дом. Я этой женщины любимой Когда-то руки целовал, Хотя, когда я был с живыми, Я этой женщины не знал. Мое дитя! Мои румяна! Моя несметная родня! Я слышу, как из каждой ямы Вы окликаете меня. Мы понатужимся и встанем, Костями застучим – туда, Где дышат хлебом и духами Еще живые города. Задуйте свет. Спустите флаги. Мы к вам пришли. Не мы – овраги.
Комментировать «еврейские» стихи Эренбурга – дело неблагодарное. Они – поминальная молитва по шести миллионам испепеленных в прах женщин, стариков и детей того многострадального племени, к которому принадлежал их автор. Над таким нестерпимым средоточием боли, какой заключен в этих строчках, можно молчать, можно плакать, можно скорбеть, но рассуждать об их поэтических достоинствах нельзя. Мы и не станем.
Бродят Рахили, Хаимы, Лии, Как прокаженные, полуживые, Камни их травят, слепы и глухи, Бродят, разувшись пред смертью, старухи, Бродят младенцы, разбужены ночью, Гонит их сон, земля их не хочет. Горе, открылась старая рана, Мать мою звали по имени – Хана.
А вот это, про то «что наших девушек отличен волос» …страшно сказать, у пишущего эти строки, любимое:
За то, что зной полуденной Эсфири, Как горечь померанца, как мечту, Мы сохранили и в холодном мире, Где птицы застывают на лету, За то, что нами говорит тревога, За то, что с нами водится луна, За то, что есть петлистая дорога И что слеза не в меру солона, Что наших девушек отличен волос, Не те глаза и выговор не тот, Нас больше нет. Остался только холод. Трава кусается, и камень жжёт.
Поэтическая муза Эренбурга никогда не чуралась еврейской темы, но до такой высоты, как в военные и послевоенные годы не подымалась никогда. Ещё 20-летним юнцом он в стихотворении «Еврейскому народу», «всегда униженному и гонимому», давал ему рекомендации просионистского толка, как это делал бы любой сочувствующий, но сторонний наблюдатель:
…Ты здесь не нужен, пришлый и гонимый, Сбери своих расслабленных детей, Уйди к родным полям Иерусалима, Где счастье знал ты в юности своей…
В своей бродячей космополитичной молодости он писал о евреях не как кровный сын своего народа, а отстранённо и даже немного кокетливо, как бы делая ему одолжение, что никак не может окончательно порвать связующую их нить:
Евреи, с вами жить не в силах, Чуждаясь, ненавидя вас, В скитаньях долгих и унылых Я прихожу к вам всякий раз…
Правда, сложное чувство любви-ненависти к евреям становится недвусмысленно сочувственным, когда это отклик на очередные зверства и погромы, как в стихотворении времён Первой мировой «Где-то в Польше»:
…Мама Йосеньке поёт, Соской затыкает рот: «Ночью приходили И опять придут. Дедушку убили И тебя убьют!…»
Эту колыбельную во все времена могли бы напевать своим детям тысячи тысяч еврейских матерей по всей Европе, но катастрофа советского еврейства в первые месяцы войны девятым валом в полтора миллиона трупов перекрыла все прошлые погромы и избиения. Это подвигло Илью Эренбурга и Василия Гроссмана, вернувшегося из поездки по освобожденным Красной Армией Освенциму и Треблинке, не испрашивая дозволения партийного начальства, что само по себе было беспрецедентно, приступить (в рамках ЕАК) к работе над «Чёрной книгой». Это был колоссальный труд не только двух писателей, литературно обрабатывающих добываемые материалы, но и нескольких десятков журналистов. Работая над сводом документов и свидетельствами очевидцев гибели евреев на оккупированных нацистами территориях, узнавая из первых рук от чудом спасшихся евреев-недобитков леденящие душу подробности массовых убийств ни в чём, кроме древней крови, не повинных людей, Эренбург и сам постарел на тысячу лет.
В 1947-м начальство опомнилось и рассыпало набор книги...
Эренбург хранил оригинал в чулане, а когда он умер, дочь Ирина перевезла его к себе и этим сохранила для потомков. С именами Эренбурга и Гроссмана на чёрный обложке двухтомник этот встал на наши книжные полки только после перестройки. Безжалостное уничтожение «Чёрной книги» стало очередным ударом для Эренбурга. Однако, не оставляющее его в покое Провидение, готовило ему испытание, рядом с которым это был удар мяча при игре в лапту. Ему была уготована главная роль на той, подобной библейской, странице истории советского еврейства, которая могла стать последней.
Начнём с того, что свойственный ему политический конформизм Эренбург демонстрировал и когда речь шла о важнейших вехах в жизни еврейского народа. Пока Сталин (даже после начала войны с арабами) поддерживал создание Израиля, и Эренбург мог позволить себе искреннее ликование по этому поводу: «Трагично создание Государства Израиль, акт о его рождении написан не чернилами – кровью. … Советское правительство тотчас признало еврейское государство. Это признание придаёт силы героям, которые теперь отстаивают Израиль»...
Но как только мнение Кремля меняется, он, говоря об Израиле, начинает продвигать бредовую идею о нём как о солончаке, на котором не живут, предлагая евреям, как и прежде, быть «щепоткой соли в чужом супе». Иными словами, ратует за ассимиляцию евреев и их дружбу с трудящимися тех стран, где им выпало родиться.
Осенью 1948 года в Москву в качестве главы дипмиссии новорожденного государства приезжает Голда Меир. В Большой московской синагоге, куда она приходит на субботнюю службу, московские евреи окружают eё ликующей толпой, приветствуя на идиш и иврите, забыв об осторожности... Окончательно впав в неконтролируемую эйфорию, они выкрикивают здравицы Израилю и еврейскому народу. Эренбург, чутко уловив недовольство Кремля этой двойной лояльностью своих еврейских подданных, публикует огромную статью в «Правде».
До сих пор существует мнение, что он написал её, чтобы между строк призвать советских евреев к осторожности, предупредить их о новой парадигме в национальной политике, о начале эры государственного антисемитизма, о чём сам был уже хорошо осведомлён. Но даже если намерения были таковы, Эренбург несколько переиграл в этой не совсем кошерной игре. Ведь теперь он, вслед за новой «линией партии», уверен, что «создание государства Израиль не является решением так называемого еврейского вопроса»... Далее он пытается убедить читателя, что «решение этого вопроса зависит не от военных побед в Палестине, а от победы социализма над капитализмом…», ну и тому подобная трескучая демагогия, в которой он довольно поднаторел в качестве прикормленного властью гуманитария с полезными ей связями на Западе.
Нам по определению не дано проникнуть в замыслы Всевышнего. Поэтому мы никогда не узнаем, почему, невзирая на явно имевший место конформизм самого непростительного свойства, именно он, Илья Эренбург, был избран орудием для задуманного Им плана спасения евреев в Пурим 53-го года.
Может быть, потому что такое предназначение было по плечу ему одному? Дело «безродных космополитов» и «разоблачение псевдонимов» в 48-м, «ночь расстрелянных идишских поэтов» в 52-м, все недавние расправы и избиения, вызванные к жизни застарелым зоологическим антисемитизмом «кремлевского горца», померкли зимой 53-го, когда на евреев сталинского царства неотвратимо надвигалось бедствие поистине библейского масштаба — «дело врачей».
По замыслу советского Амана дело это должно было уже в марте вылиться в публичные казни «врачей-отравителей»...
В стране началась вакханалия страха и ненависти. Обычных районных врачей стали массово изгонять с работы или заставляли их первыми глотать прописанные ими же порошки и микстуры, чтобы доказать, что они не отравлены. Над еврейскими детьми безнаказанно глумились в школах однокашники. Доходило до избиения прохожих с откровенно семитской внешностью прямо на улицах...
Обо всём этом Эренбург узнает из огромного потока писем, приходивших к нему от униженных, преследуемых, напуганных евреев. Они просят своего единственного защитника о юридической, материальной и просто душевной поддержке, и он, всегда помогавший страждущим, делает в этот раз больше чем может.
По стране прокатился вал антисемитских митингов и собраний, где советские трудящиеся соревновались в степени экстравагантности мер, которые необходимо применить к «убийцам в белых халатах» — «запереть их в железную клетку, как обезьян, и не кормить, пока не умрут», «поломать врагам руки и ноги, а только потом казнить», или к примеру «физически выжигать их, как в старину фурункулы, калёным железом». Однако, этот низовой энтузиазм не удовлетворил Сталина. И тогда он в полном соответствии со своими садистическими наклонностями возжелал, чтобы евреи сами попросили себя «выпороть», то бишь обратились к правительству с открытым коллективным покаянным письмом, где выражалась бы просьба восстановить доброе имя советских евреев на освоении просторов Дальнего Востока и Крайнего Севера. Подписантами этого письма стали десятки высокопоставленных и именитых евреев. Среди них не только Маргарита Алигер и Павел Антокольский, Лев Кассиль и Самуил Маршак, Давид Ойстрах и Эмиль Гилельс, Исаак Дунаевский и Лев Ландау, но и, страшно вымолвить, Василий Гроссман... И пусть кто-то, из тех «кого там в то время не стояло», посмеет бросить в них камень. Но вы ещё помните про выбор, который всегда есть? Не подписали этот составленный в сталинской преисподней документ поэт Долматовский, писатель Каверин, шахматист Ботвинник, певец Марк Рейзен. Не подписал его и Илья Эренбург, к которому первому пришли сталинские засланцы из «Правды». Эренбург не просто выпроводил их, а написал своё собственное письмо, а когда из «Правды» пришли уламывать его во второй раз, с ними и передал его Сталину.
Это был если не отчаянный поступок самоубийцы, то акт беспримерного мужества, тем более когда речь идёт о таком осторожном человеке как Эренбург. Ведь ни он сам, как собственно и никто в близком окружении Сталина, не мог предвидеть реакции на это письмо всесильного хозяина Кремля, обратившегося к тому времени в абсолютно непредсказуемого параноика. Евреи, жившие в Союзе в середине прошлого века, и их потомки обязаны самим фактом своего существования «уму и сообразительности» Ильи Григорьевича Эренбурга. Поэтому на до сих пор неутихающие споры — приспособленец он или герой — ответ может быть только один: герой-приспособленец. Его изощрённый ум и интуиция, вкупе с природным здравомыслием, безошибочно подсказали ему, что прибегать к нравственно-этическим доводам в разговоре с кровавым тираном бессмысленно. Используя свой огромный опыт общения с советской номенклатурой, он говорил со Сталиным на его языке. Да, говорил с ним подобострастно — как вассал со своим сюзереном. Да, утверждал, что евреев как отдельного народа в природе не существует. Предавал евреев, чтобы спасти евреев... Ведь он работал на результат, а не на отстаивание своих принципов, и цена неудачи была бы для его народа чудовищно непоправимой. Это был как раз тот нечастый случай, когда цель оправдывает средства. В своём иезуитски вежливом письме Эренбург выразил опасение, что акция высылки советских граждан еврейской национальности подорвёт престиж Советского Союза (читай – Сталина) среди западной интеллигенции, европейских компартий и сторонников мира. Были там и другие хитроумные доводы, о которых легко узнать, прочитав этот находящийся в открытом доступе документ эпохи.
Вообще говоря, Сталин намеревался осуществить задуманный им план в ближайшем же будущем. На Дальнем Востоке для еврейских переселенцев уже были построены бараки. В больших городах европейской части составлены по районам списки евреев с указанием их домашних адресов. Но терять престиж у коммунистов Запада Сталину не хотелось. С огромной долей вероятности можно предположить, что письмо Эренбурга, попавшее на стол Сталина 3 февраля, заставило его призадуматься и отсрочить начало выполнения плана по «окончательному решению еврейского вопроса» в Советском Союзе. Тем более что он никогда не торопился с исполнением своих кровавых задумок, зная, что никуда они не денутся. Но приближался Пурим, и чтобы, как издревле повелось, подгадать расправу над злодеем к этому весёлому празднику, в дело пришлось вмешаться Провидению...
В 1953 году Пурим пришёлся на 1 марта. Именно в этот день тело Сталина было обнаружено сотрудником охраны лежащим в луже собственной мочи на полу малой столовой ближней (Кунцевской ) дачи. У Сталина диагностировали правосторонний паралич с дальнейшим кровоизлиянием в мозг и смертью, наступившей 5 марта. Достоверно известно, что в тот день на столе усопшего лежали два письма, переданные позже в архив. Одно – коллективное от еврейской общественности для «Правды», другое – от Эренбурга на имя Сталина...
Господь, не нарушив им же установленной традиции, к положенному сроку «разобрался» и с кремлёвским Аманом. А Мордехая-Эренбурга и евреев миловал. Всех «врачей-отравителей», кроме двух замученных до смерти в подвалах Лубянки, освободили. Врачей, уволенных в начале зимы, восстановили на работе. Еврейские дети не боялись больше ходить в школу, а их родители – по улицам. Так что в пятый день марта у евреев, помимо общечеловеческой радости избавления от тирана, есть все основания отмечать Малый Пурим – свой собственный «праздник избавления»...
Поскольку в Пурим иудеям показано напиваться так, чтобы не отличать Мордехая от Амана, евреи могут смело доходить до этой изумительной стадии дважды в году.
Что до самого Эренбурга, то нам, обывателям, глядя из нашего пока ещё благополучного XXI века на то «интересное время», и вообразить нельзя, какой животный страх, какое адское напряжение всех нервных и физических сил пережил в конце зимы-начале весны 1953 года избалованный славой и комфортом невротик, легко теряющий способность спать и есть при любой стрессовой ситуации.
В шестой книжке своих знаменитых мемуаров он напишет об этих драматических событиях так: «Я пропускаю рассказ о том, как пытался воспрепятствовать появлению в печати одного коллективного письма. К счастью, затея, воистину безумная, не была осуществлена. Тогда я думал, что мне удалось письмом переубедить Сталина, теперь мне кажется, что дело замешкалось и Сталин не успел сделать того, что хотел. Конечно, эта история – глава моей биографии, но я считаю, что не настало время об этом говорить…».
В людоедском 53-м, поставив на кон свою жизнь, он не убоялся отправить Сталину судьбоносное для советского еврейства письмо. И тот же самый человек в сравнительно вегетарианские 60-е посчитал, что «ещё не настало время об этом говорить».
Воистину прав Митя Карамазов – «широк человек, слишком даже широк, я бы сузил»...
Дата: Воскресенье, 06.11.2022, 00:53 | Сообщение # 581
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1682
Статус: Offline
Бывает же такое:
Жил себе – не тужил майор, член партии, допуск к секретности. Но на рыбалке потерял паспорт – а потом неудачно пошутил с паспортисткой...
В состоянии помятом Говорю для шутки ей: – Ты давай, мол, в пункте пятом Напиши, что я – еврей!
После этого его вызвали в особый отдел для беседы. Насчёт шутки там не поверили:
Мы тебя не то что взгреем, Мы тебя сотрем в утиль! Нет, не зря ты стал евреем! А затем ты стал евреем, Чтобы смыться в Израиль!
И на этом вся его прежняя жизнь закончилась. Выгнали из партии, лишили звания, уволили с работы:
Я теперь живу в Калуге – Беспартийный, рядовой! Мне теперь одна дорога, Мне другого нет пути: – Где тут, братцы, синагога?! Подскажите, как пройти!
Да, это одна из самых известных песен Александра Галича – «Жуткая история, которую я подслушал в привокзальном шалмане». Он написал её в 1972-м, а двумя годами ранее в Баку произошла такая же история – ну прямо один в один... даже имена литературного героя и реального бедолаги совпадают.
Бедолагу звали Егор Панкратьевич Бухвостов. Родился он в 1930-х в Орловской области в семье колхозников. Ничего еврейского и близко нет: почти вся деревня – потомки крепостных крестьян помещиков Бухвостовых. Закончил восьмилетку, поступил в училище на механизатора. Ушёл в армию и после демобилизации в колхоз не вернулся – решил получать высшее образование. Закончил МАИ, попал в оборонное ракетное НИИ и почти сразу вступил в партию: просто повезло – в тот момент из райкома пришла разнарядка принять несколько молодых специалистов...
Как писал Сергей Довлатов, были четыре критерия, которые гарантировали любому советскому человеку резкий карьерный взлёт: нужно было быть способным, партийным, трезвым и русским. Вынь любую из составляющих – ничего не получится. Егор Бухвостов обладал полным набором. И вскоре из рядового инженера превратился в заместителя завлаба. Возможно, где-то в недрах военного учёта его повышали и в звании.
И тут ему предложили поехать поработать в Баку. Должность там была уже полноценного завлаба, зарплата повыше, служебная квартира. Да ещё и в Москву обещали обратно забрать через несколько лет – и выдать двухкомнатную квартиру. Егор, живший в комнате в коммуналке, согласился не думая. И попал в рай: Конец 60-х, тёплый Азербайджан, ласковое Каспийское море. И люди добрее – соседские застолья, загородная рыбалка с вином и шашлыком из осетрины. Не жизнь – курорт.
А дальше, как в песне: он потерял паспорт. Пошёл в милицию, там люди радушные – начали шутить, что могут не только паспорт новый, но и биографию подправить. Возраст там скостить – но это не по-мужски. Или вот национальность поменять... Её действительно при необходимости переписывали. Дети от смешанных браков, записанные сначала азербайджанцами, могли потом перейти в русские – опять же, чтобы сподручнее по карьерной лестнице было взбираться. Перебежчики в обратную сторону тоже встречались: в союзных республиках существовало понятие «национальные кадры», когда первыми лицами организаций назначались представители титульной нации. Евреями же при наличии альтернативы не записывались никогда... Но после 1968 года, когда начали выпускать в Израиль, паспорт со словом «еврей» становился пропуском в другой мир. А на дворе уже 1970-й, вот Егору Панкратьевичу со смехом и предложили: мол, хочешь, евреем запишем – в Израиль поедешь. Дальше, как у Галича:
Посмеялись и забыли, Крутим дальше колесо.
Но в день икс инженер-ракетчик действительно получил паспорт с пометкой: еврей. Хохот, похлопывания по плечу. Опять шуточки из серии «теперь можешь в ОВИР идти». В общем, паспорт пообещали заменить. Но вместо этого Бухвостова вызвали в особый отдел. Уж как они узнали, непонятно, но было все прям по написанному:
И зовет меня Особый, Начинает разговор: – Значит, вот какой особый, Прямо скажем, хитрожопый, Прямо скажем, хитрожопый Оказался ты, Егор!
Значит, все мы, кровь на рыле, Топай к светлому концу! Ты же будешь в Израиле Жрать, подлец, свою мацу!
Там ещё наложился нюанс, который Галич не упоминает. Егор в тот момент встречался с девушкой-еврейкой. И особисты посчитали это дополнительным аргументом в пользу своей версии. Всё, карьера была сломана, анкета испорчена. Его выгнали из партии, уволили из НИИ. Он вернулся в Москву в комнату в коммуналке. Всё ещё трезвый и способный, но уже беспартийный. И еврей.
Поменять паспорт на фоне всей этой истории он сначала не успел. А потом так обиделся, что уже из принципа менять не стал. Устроился техником в какую-то экспедицию – уехал с геологами в Сибирь. Осел в Тюмени, работал инженером КИПиА в нефтянке. Туда к нему приехала та самая еврейская девушка из Баку. Поженились.
До всей этой истории ни о какой эмиграции простой деревенский парень, разумеется, не думал. Но получив такой удар от любимой партии, твёрдо решил уехать. Естественно, ему отказали из-за прежнего допуска секретности. Уехали евреи Бухвостовы в США через Израиль только в конце 1980-х...
Дата: Вторник, 29.11.2022, 06:20 | Сообщение # 583
Группа: Гости
Он доиграл все спектакли в сезоне и уехал из России. "Потому что больше не могу оставаться в стране, которая ведет подлую, неправедную, страшную, кровавую войну, - написал Белый. - Не могу делать вид, что ничего не происходит, не могу видеть смеющихся в летних кафе людей, не могу слышать весёлую музыку, льющуюся из открытых дверей. Не могу больше молчать… Наверное, меня можно назвать пораженцем. Но я, правда, думаю, что мы проиграли в этой битве. Мы - это культура, это те, кто думал и надеялся на демократическое развитие своей страны. Нас мало. И нас можно сдуть с лица земли и истории очень легко. Мы не нужны России. Очень жаль. Потому что в России большое количество прекрасных людей. Красивых людей. Но тьмы больше…"
Интервью актера Анатолия Белого - об оставленной им России, родной Украине и поражении умных людей.
"Новая газета. Европа" поговорила с артистом.
- Вы рассказали о том, почему решили уехать из России. Но от чего вы ехали - и к чему? Что вы рассчитываете найти там и что оставили здесь? - Уехал я от тотальной несвободы в России. То есть тут даже полутонов нет, свободы просто нет. Я уехал от этого страха, в котором жили всю жизнь мои родители и который видел я в детстве. Это такой советский липкий страх, в котором люди уже живут снова. Гайки закручиваются всё сильнее и всё несправедливее. Общество стремительно приближается к тотальной диктатуре. Вот от этого я и уехал. Чтобы оставшуюся часть отмеренной мне жизни прожить так, как я хочу. Чтобы мои дети были людьми мира, а не законсервированными на одной территории с постоянным ощущением того самого страха.
Что касается того, к чему я хотел приехать, то чёткого понимания у меня нет. Я не знаю, что будет здесь, в Израиле, куда я приехал, или в какой-нибудь другой стране, где я могу оказаться. Не знаю. Но здесь я, по крайней мере, не буду бояться за свою жизнь, за свою свободу. Я не буду бояться, что завтра ко мне придут и отправят за решетку просто за то, что я говорю правду. Не буду бояться, что мне начнут диктовать, что мне делать, а чего не делать. Я буду жить там, где, по крайней мере, смогу спокойно говорить.
- Разве у вас не было достаточно свободы в театре?
- У меня в театре было достаточно свободы. Но разве театром моя жизнь, моё существование ограничивается? В том-то и дело… Поймите, что я никого не осуждаю, никого не сужу, я просто выбираю, раз уж у меня есть возможность выбора. И я не могу выбрать жизнь в коконе театра, закрывшись от остального мира и говоря, что я занимаюсь искусством, поэтому не трогайте меня. Я так не могу, не хочу и не буду - даже при моей огромной любви к Московскому художественному театру. Для меня это огромная потеря и огромная боль. Но жить так я не могу...
- Я где-то даже читала комментарий театра в таком духе, что Анатолий Белый отсутствует временно. Хотя в составе труппы на сайте театра вашего имени уже нет.
- Думаю, что это чья-то формулировка, она не исходит из театра.
- Или в театре считают, что вы вернётесь.
- Не знаю.
- Всё-таки актеры - люди в определенном смысле особые…
- Чем?
- Профессией. В этом смысле в наших с вами профессиях есть что-то общее: нам не надо выходить с плакатом на площадь, чтобы высказаться, мы можем делать это на работе.
- Со сцены, вы хотите сказать? В ролях?
- И со сцены, но не только. Вы же стихи какие читали, это ещё какое высказывание. Чего стоит одно ваше "Письмо генералу Z" Бродского. - Да, я понимаю, о чем вы говорите. И до войны, до катастрофы, наверное, это имело какой-то смысл. Хотя сейчас у меня очень пессимистические взгляды в принципе на человека. На человека как такового, на его природу, на жизнь. Что такое - я? Песчинка. Ну, играл я эти роли. Читал эти стихи. Я высказывал своё мнение, когда это было возможно ещё. Со сцены высказывал. В ролях, не в ролях. Как человек, как гражданин. И что?
Ладно - я, но ведь титаны мысли, огромные личности, историки, философы, художники огромного масштаба, режиссёры, кинорежиссёры, имеющие огромную аудиторию, мы все что-то делали. Мы о чём-то говорили. Мы выходили на Сахарова. На Болотной меня, к сожалению, не было, я примкнул только на Сахарова. Ходили мы туда, пока было возможно. И что?
А мысли какие были высказаны! А Сокуров! И - что? Ни-че-го. Ничего не помогло.
Этот "зверь" в одну минуту побеждает всё доброе и вечное - и ничто ему не может противостоять. "Зверь" - это я имею в виду природу человека, всё низменное, что в нас есть. Он настолько силён, этот "зверь", что никакая вера, никакая религия, никакие боги не спасают. Он так овладевает умами людей… Мы же видим весь этот ужас - как завладела людьми пропаганда, что она с ними сделала. Люди просто ослепли, это какая-то непостижимая слепота. Непостижимая. Не укладывается у меня в голове, как это возможно. Но мы стали этому очевидцами. И о чём тут говорить, какая сцена? Что мы там лепечем? Это, как мы теперь видим, не имеет никакого смысла.
- Если так это воспринимать, то смысла вообще ничего не имеет. "Письмо генералу Z" Бродского вы впервые лет восемь назад прочитали, а волосы дыбом от него заново встают с 24 февраля этого года.
- А Бродский написал это стихотворение вообще в 1968 году после ввода советских танков в Чехословакию. Потом всё это вернулось после вторжения в Афганистан. И вот теперь… Это колесо. Я убеждён, что это даже не спираль, это колесо. История в России не развивается, меняется только внешняя атрибутика. Мы ездим на машинах, у нас в руках айфоны, мы иначе одеваемся, но всё повторяется, как в колесе.
- Но это же не значит, что не надо было такие стихи читать?
- Нет, конечно, я понимаю, что надо что-то делать, что говорить надо, что вода камень точит - но у меня сейчас такие пораженческие настроения. Это замкнутый круг. Ровно сто лет назад, в 1922 году, Марина Цветаева покинула Россию. Я ни в коей мере не провожу параллель, не поймите так, я не ставлю себя рядом с ней. Я говорю о хроносе, о том, что сто лет назад - массовый исход русской интеллигенции после революции, и что мы имеем в 2022 году? Всё то же самое.
- Вы ведь наверняка знали, что я буду спрашивать про спектакль "Бег".
- Наверное, да, знал.
- В какой-то степени вы оказались внутри этого спектакля, только уже в собственной жизни.
- Я не люблю таких аналогий. Ни для себя, ни для других.
- Да как же без таких аналогий? Когда-то Марине Цветаевой, о которой вы вспомнили, Анна Ахматова сказала о поэме "Молодец": "Разве вы не знаете, что в стихах всё - о себе?"
- Ну, конечно же, конечно… Это такая оказалась, к сожалению, провидческая история. Но это уже гений Михаила Афанасьевича, он так написал это, так проник в суть этого исхода, этой истории. Конечно, Хлудов - совсем другой человек, он военный, человек действительно жестокий. Он намного более обугленный, чем я, обожжённый. И разум его помутился, как пишет Булгаков. Наверное, в целом "Бег" - это как кусок зеркала, в котором отражено всё происходящее с людьми. Но не стоит здесь говорить только о Хлудове.
- Давайте говорить о приват-доценте Голубкове, о Серафиме Корзухиной.
- Да, например, о нём и об этой несчастной женщине, преданной и брошенной. Или о Корзухине - мы видим таких Корзухиных сейчас. У эмиграции много ипостасей, это такой калейдоскоп. Кто-то возненавидел Россию, кто-то приспособился и сказал: мне пофиг, я увожу свои деньги, буду курить на пляже. Кто-то говорит о гражданской позиции - и уезжает с одним чемоданом в руке, взяв в охапку что-то из прошлой жизни. Все уезжают по-разному. Этот исход - он очень многолик. Потому-то Булгаков и гений: он взял эти типажи разного исхода, но это всё - мы.
Да, вы правы, мистицизм Булгакова поражает: что это, провидческий гений или совпадение? Последним спектаклем в Московском художественном театре, в котором я вышел на сцену, прежде чем уехать, был "Бег". Это был мой последний спектакль. Последний. До этого я отыграл последнего "Мастера…", последнего "Сережу", а "Бег" был ровно накануне моего отъезда. То есть 30 июня я играл "Бег", а 4 июля у меня был самолёт.
- Я не видела, к сожалению, ваш "Бег", но хорошо помню пьесу. Последняя ремарка в ней после слов Хлудова "паскудное царство, тараканьи бега" - пускает себе пулю в лоб.
- У нас в конце герой говорит ровно теми словами, которыми и я мог сказать в жизни: "Не вернётся ничего. Всё кончено, лгать ни к чему, так унесём же с собой всё это".
- Прожив этот спектакль, вы наверняка и себе как-то представляли, что ждёт вас в эмиграции. Вам не страшно было уезжать в это?
- Нет, страха никакого не было. Наоборот, повторюсь, я бегу от этого страха. Я от него ухожу. Здесь, в Израиле, при всей неясности и призрачности будущего, не страшно. К моменту отъезда моё разочарование в том, что я делал все эти годы, дошло до такой степени, что я готов был заниматься в Израиле чем угодно. Чем угодно. За актёрство я не держусь.
- Не держитесь за актёрство?
- Нет. Совсем нет. Поверьте, это не кокетство, не поза.
- Я бы скорее приняла за позу слова вроде "жить не могу без театра".
- А я могу жить без театра. Не знаю, к сожалению это или к счастью, я это говорю безоценочно. Не знаю, хорошо это или плохо для актёра, но я могу жить без театра.
- А вы пробовали?
- Периодически в своей жизни я уходил из спектаклей. И делал это довольно регулярно.
- Вы работали в МХТ последние 20 лет...
- Да-да, но я уходил из спектаклей внутри театра. Как только я чувствовал, что внутри что-то разрушилось, что спектакль превращается в тяжёлую повинность, что внутри уже ничего нет, я уходил. Так я ушёл в своё время из "Белой гвардии". Мы довольно долго играли этот спектакль. Я ни в коем случае не сужу и никого не осуждаю, я только говорю о том, что происходило. У Сергея Васильевича (Женовача, постановщика "Белой гвардии" и "Бега" в МХТ им. Чехова, - И.Т.) возник через какое-то время свой театр, он должен был его строить, и его внимания, конечно, не на нас хватало. Спектакль стал разрушаться, он стал не тем, каким должен быть. У меня в таких случаях на каком-то физическом уровне происходит блокировка, я больше не могу играть. И я сказал: ребята, простите, но я больше не могу, потому что это уже совсем не то, что придумывалось.
- Так это не вы ушли из спектакля, это спектакль ушёл от вас. При этом у вас были другие спектакли, в профессии вы оставались.
- Да, наверное, так.
- В том-то и дело, что я вас не представляю вне этой профессии, а вы говорите, что и без неё проживёте. Вот как вы это себе представляете?
- Так я ведь из профессии всё-таки никуда пока и не ухожу. На сегодня у меня в Израиле есть уже три театральных предложения. Я прислушиваюсь к себе и пытаюсь понять, что мне хочется делать дальше. У меня и к преподаванию душа лежит, я знаю, что могу и люблю это делать. Я давал мастер-классы в Москве, у меня в роду все педагоги. Может быть, потихоньку уже как-то и режиссура… Всё-таки уже пришло, наверное, возрастное желание сказать нечто большее, выразиться как-то по-другому. Так что я говорю только о том, что не закрываю себя. Я не говорю, что я актёр - и всё. Можно делать ещё что-то, но посмотрим, как будет развиваться ситуация. Я прислушиваюсь к себе. Разговоров вокруг много, но что из этого выкристаллизуется - посмотрим.
- Когда вы написали о том, почему уезжаете, у меня было ощущение, что вы приняли решение после обстрелов Винницы... Теперь я знаю, что вы к этому времени уже были в Израиле. Но вы ведь, действительно, родились под Винницей. Что-то ещё в вас изменили эти страшные сообщения?
- Я родился в Винницкой области, в посёлке Брацлав. И в детстве я там проводил все летние месяцы... Но что ещё могли изменить эти сообщения? А до Винницы что происходило в Украине? Да, я уже был здесь, в Израиле, но эти сообщения меня словно заново перепахали. Я и не собирался скрываться в кустах, я не для того уезжал, чтобы помалкивать, прятаться и рассказывать, что я тут на отдыхе. И я собирался с духом, с мыслями, чтобы как-то всё это сказать. Это нужно было сделать. Но с утра увидел новость о Виннице - и меня просто вышибло в очередной раз. Вот тогда я сел и написал - одним махом. О том, что происходит в Украине, я даже говорить не могу. Украина - действительно, моя родина. Так случилось. Хотя родился я там, можно сказать, случайно. Родители уже жили в Тольятти, а мама, школьная учительница, в отпуск уехала к своей маме, будучи беременной. И все ждали, что я должен родиться ближе к концу августа, но получилось чуть раньше. Поэтому в свидетельстве о рождении у меня стоит Брацлав Винницкой области. Тогда это была одна страна, и не было какой-то разницы... По жизни так получилось, что всё лучшее, всё самое прекрасное, что со мной происходило в детстве - это был Брацлав. Заканчивался учебный год, мама брала чемоданы, рюкзаки, нас в охапку - и мы на три месяца уезжали в Брацлав. И тот океан любви, который я получал от родителей, от бабушки с дедушкой… Потом мы обычно ехали ещё на какое-то время во Львов - к бабушке по папиной линии. Так сложилось, что город Тольятти не стал для меня родным. Там всё было какое-то не моё, там не за что было зацепиться. Не мой это город, и ничего с этим я не могу поделать. Если спросить меня о родине, то я скажу - Брацлав.
- Люди эмигрируют по-разному, и я знаю тех, кто хотел бы, уехав, жить так, как будто этой страны нет на карте. После 2014 года, честно скажу, и у меня возникало именно такое желание. Как вы будете дальше воспринимать Россию? Вы, например, новости о России читать будете?
- Да. Конечно, несомненно. Я читаю и буду читать о России.
- Зачем?
- Да-да, я понимаю, о чём вы спросили. Сейчас попробую ответить… Недавно мы говорили с Дмитрием Крымовым (постановщик спектакля "Сережа" в МХТ им. Чехова, - И.Т.). Мы с Димой часто общаемся по телефону, чтобы как-то поддержать друг друга, и все эти вещи проговариваем. И вот он сказал фразу, которая мне очень запомнилась: "Самое главное для нас - не превратиться в собак, которые перелезли через забор и гавкают". И это, действительно, самое главное. Какой точный образ он нашёл! У меня к России целая гамма чувств, может быть, то, что я скажу, вам покажется потоком сознания… Ну, вот смотрите. Я говорю, что Брацлав - это детство, это моя родина. И это Украина. Всю школу я отучился в Тольятти. Там обстановка была очень агрессивная, я там просто выживал. Если бы не занимался спортом, а был на улице, то неизвестно ещё, где бы оказался. Половина моих одноклассников уже давно лежат на кладбище. И из этой агрессивной среды я буквально вылетел, как только окончил школу, поступил в институт в Самаре (в Куйбышевский авиационный, - И.Т.). Потом я поехал в Москву. Это были осознанные поступки, я понимал, что стремлюсь к чему-то другому. Мне нравилась культура. Мне нравилось жить среди хорошей архитектуры, а не в этих коробках... Поступил в театральное училище в Москве. И я чувствовал себя в своей тарелке. Все эти годы я обожал Москву, это мой город по всему. И работа - театр, творчество, - всё это оказалось вместе, вкупе. И я знаю, что в Москве, в России огромное количество прекрасных людей. Талантливых, прекрасных, добрых, умных, образованных, просто их оказалось недостаточно, они ничего не смогли сделать. Поэтому сейчас у меня смешанные чувства. Мне больно.
Наверное, это самое главное слово: мне больно от того, что сейчас происходит. Мне больно за людей, которые остались в России. За этих прекрасных людей, моих друзей и знакомых, которые не имеют выбора, поэтому остались там. И я не знаю, что с ними дальше будет, как они будут дальше жить.
- Вы любите эту страну?
- Я люблю людей. Что такое страна? Это же люди. У нас такая подмена произошла… Страна - не власть, это люди, это города, где люди живут, это природа. И люди замечательные. И я ни в коем случае не превращусь в собаку, которая забежала за угол и гавкает. Я не буду повторять эти ужасные слова - "Рашка" и прочие. Я очень слежу за тем, чтобы не начать говорить, что одни люди лучше, другие хуже, выше, ниже. Для меня Россия - это… Знаете, такая странная ситуация: у меня две родины. Я до сих пор внутри себя этого не сформулировал. Как, может быть, две мамы. Или как одна волчица - и два соска. Чёрт его знает, как это определить, у меня внутри все эти чувства сейчас смешаны. Но Россия для меня такая же родина, как Украина. И то, что происходит между Украиной и Россией, разрывает меня на части. Мы же, действительно, были братскими народами.
- Были. Но очень долго теперь не будем.
- Это просто открытая рана. Я не понимаю, как с этим жить. Это просто боль. У меня как будто выбили ... из-под ног родину. И я теперь действительно живу "под собою не чуя страны". Из-под тебя выбили страну - и ты висишь в каком-то безвоздушном пространстве. И не понимаешь: а как тебе дальше жить? Но я для себя знаю чётко: и Украина, и Россия - это для меня разное, но друг от друга не отделимое. Украина - это как парное молоко в детстве. А то, что произошло…
- Это не произошло. Это сделали сознательно конкретные люди - с именами, фамилиями и должностями.
- Да. Мерзавцы. Это негодяи, люди без души, без сердца.
- У меня есть вопрос, который я смело могу задать как стопроцентная еврейка, нас с вами не обвинят в антисемитизме. О евреях часто говорят, что у нас нет чувства родины, это генетически обусловлено, поэтому мы легко мигрируем из страны в страну. И себя я ловила на том, что вряд ли способна испытывать такую абстрактную ностальгию - как в "Беге". А вы? Вы боитесь ностальгии?
- Вопрос прямо в точку. Нет, я не боюсь ностальгии. Наверное, где-то в глубине души я тот самый "космополит безродный", как говорили в Советском Союзе. Дурацкая формулировка. Но мне комфортно в Европе. Я приезжаю во Францию - и каждый раз у меня словно что-то оттаивает внутри, как будто крылья какие-то вырастают.
Здесь, в Израиле, в Нетании, где мы сняли квартиру, у меня живут мама, папа, сёстры, братья, и здесь я тоже ощущаю какое-то возвращение домой. Даже мысли такие мелькают, что, может быть, исторически так должно было сложиться. Я в 16 лет ушёл из дома и всю жизнь после этого был таким оторванным ломтем. Наверное, сейчас время вернуться, потому что родители становятся немощнее, я должен быть рядом с ними. Чёрт его знает, может быть, по какому-то большому плану там, наверху, я и должен был, независимо от чего бы то ни было, оказаться здесь. Но я не хочу себя нигде запирать. Мне хорошо и в других странах, наверняка я мог бы и там жить. То, о чём я говорю, Брацлав, Москва - это вещи очень сокровенные, они глубоко в душе уже есть, это моя данность, мои столпы. А всё, что будет дальше… Вряд ли я смогу назвать Израиль или какую-то ещё страну родиной через 20 лет, вы правы: есть в крови какая-то тяга к перемене мест. Но сокровенное понятие родины - это константа, оно никуда не уйдёт, оно внутри...
Дата: Вторник, 20.12.2022, 05:51 | Сообщение # 584
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 253
Статус: Offline
… Норвегия с населением 4,5 млн. человек занимает территорию около 323 тыс. кв.км, это равно семи таким странам, как Эстония, но, как говорят в народе, мал золотник, да дорог...
Норвегия – страна, где никто не ездит с охраной, нет мигалок, нет коррупции, где в королевском дворце в Бергене ставят ночные оперы, а летом на улицах идут спектакли, король, который назначает и снимает министров (в правительстве СЕМЬ министров и один премьер-министр ) и предоставляет парк перед дворцом для всех желающих, попросив только отгородить прозрачной сеткой небольшое место для своих уединенных прогулок. Норвежцы руководствуются чувством равенства. Такой подход является причиной и следствием использования экономических рычагов власти государства. Избранный жизненный путь Норвегии – ставка на государственность при конституционной монархии. Генрик Ибсен писал, что «норвежцы –интроверты: у нас каждый второй человек – философ». Однако интровертные отшельники – норвежцы быстро вписались в глобализацию, когда стали добывать у себя нефть. Ещё в начале ХХ века Норвегия представляла «рыболовецкую провинцию» с развитым судостроением, достигшим высокого технологического уровня.
Открытие в декабре 1969 года (одновременно с Россией) первого нефтяного месторождения «Экофиск» полностью изменило ситуацию. Нефть объявлена достоянием народа, как и все природные ресурсы страны. Деньги от нефтяных доходов идут на социальные программы и Фонд Всеобщего Благоденствия. И Норвегия постепенно стала превращаться в одну из богатейших стран мира, где ВВП на душу населения достигает 40 тыс. долларов. За 30 лет доход Норвегии составил 454,5 млрд.долларов.
Cегодня нефтегазовая промышленность дает 20% ВВП Норвегии. В Северном и Норвежском морях эксплуатируется 60 месторождений нефти и газа, и на очереди ещё 136. Доля доходов от экспорта нефти и газа в общих от экспорта доходов составляет 45 %. На личный счёт каждого норвежца поступают отчисления от полученной прибыли нефтяных доходов. На сегодняшний день эти отчисления составляют более 100 000 долларов на каждого норвежца. На каждого ребёнка, при рождении открывается счёт в банке, куда поступает не менее 3 тыс. долларов доходов от налога на прибыль.
Медицинские учреждения в Норвегии преимущественно государственные или муниципальные, а государственные субсидии на них обеспечивают высокий уровень медобслуживания (операции, лечение в больницах бесплатное). И никаких особых больниц...
Если вчера король Харальд V лежал в палате больницы (скрепя сердце главврач разрешил полицейскому дежурить у двери, а то пациенты замучили короля автографами), то сегодня там лежит обычный работяга. Королю достаточно того, чем пользуются подданные.Просто потому, что этого достаточно.
В стране действует мощнейшая социальная структура медобслуживания старшего поколения - сиделки, медики, дома престарелых. Последние представляют собой однокомнатную квартиру или коттедж на одного человека, у каждого пациента пояс с кнопкой для вызова медсестры, которая появляется мгновенно. Существуют Общества больных, которые следят за качеством лечения... Образование бесплатное. В Норвегии самый высокий в мире уровень затрат на обучение учащегося. Школьная система действует при активном участиии родителей в обучении детей: школы рекомендуют, родители решают, что является лучшим предложением для учеников (с 7 лет дети идут в 1 класс, обучение 9 лет, дальнейшее обучение добровольное с 16 до 19 лет), в школах даётся серьёзное преподавание информатики и английского языка, (все норвежцы прекрасно знают английский язык), формируется гуманистическое мировоззрение ненасилия, толерантность, любовь к природе и трудолюбие. А трудолюбия норвежцам не занимать. Многие норвежцы, работая по специальности, занимаются рыболовством или содержат семейную ферму. Сельское хозяйство является в Норвегии ориентировано на обеспечение внутренних потребностей страны в продуктах питания за счёт семейных ферм. Его основу составляет животноводство, полностью покрывающее потребность населения страны в мясе и молочных продуктах. Основная доля овощей и фруктов выращивается в таком количестве, что даже позволяет поставлять черешню и клубнику в Западную Европу (и это при том, что 200 000 фермерских хозяйств обрабатывает 3% земли).
С целью сглаживания колебаний доходов от продажи нефти и газа и, главное, для финансирования растущих расходов по выплате пенсий по старости и инвалидности в Норвегии был создан Государственный нефтяной фонд (NGPF). Компенсируя снижение запасов нефти и газа финансовой активностью NGPF, правительство снижает зависимость экономики страны от экспорта сырья. Государственный нефтяной фонд Норвегии функционирует в долгосрочном плане как сберегательный фонд, а в краткосрочном – как стабилизационный. Отчисления в Нефтяной фонд осуществляются при высоком материальном уровне населения и предоставления государством своим гражданам больших социальных благ: прежде чем заботиться о будущих поколениях, необходимо создать достойные условия ныне живущим. В Норвегии все доходы стекаются в бюджет. И только потом принимают решение о переводе части денег на счёт, причём только в том случае, если бюджет государства сводится с профицитом: сумма отчислений ежегодно определяется в процессе утверждения бюджета парламентом. Максимальное годовое перечисление средств бюджета достигает 6% ВВП. Формально норвежский Государственный нефтяной фонд представляет собой счёт в норвежских кронах в банке Norges Bank, принадлежащий правительству страны. Согласно законодательству Норвегии Norges Bank может инвестировать средства только в иностранные ценные бумаги, их тип и то, в какие стран можно вкладывать деньги, определяет правительство страны. Норвегия не вступила в ЕС - так пожелал народ, не захотевший быть причёсанным под общую гребёнку, выйдя с плакатами на демонстрации против ЕС, но в стране действует шенгенское соглашение, так что границу со Швецией вы можете и не заметить: только изменится цвет флага и будет другая разметка на дорогах.
Самая демократичная монархия в мире поставила закон выше всего — выше религии и традиций. Беспрекословное подчинение закону, начиная с первого лица страны – короля. В Норвегии каждый должен следовать норвежскому закону, это касается и иностранцев, несмотря на то, что он может идти вразрез с привычной для вас традицией.
Порядок и организованность являются стилем жизни норвежцев. Всё работает чётко: общественный транспорт, скорая помощь, промышленность, сервис (историки утверждают, что главным залогом успехов в походах викингов была их организованность). Здесь нет нуворишей и олигархов, скупающих замки и яхты по всему миру – норвежцам этого не надо, чтобы утверждать себя, им не свойственно стяжательство. Четыре года подряд ООН ставит Норвегию напервое местов мире по «человеческому развитию». Рабочий день длится 7,5 часов с 8 до 15.30...
Адвокат получает 400000 крон в год, уборщица 220000 крон. Осуществляется строгий контроль государства за жилищным строительством. Большая часть ссуд предоставляется государственным жилищным банком, а строительство осуществляется компаниями с кооперативной формой собственности. Из-за особенностей климата и рельефа строительство обходится дорого, тем не менее, соотношение между числом проживающих и количеством комнат довольно высокое: на жильё, состоящее из 4 комнат площадью 103,5 м2, приходится 3 человека...
Примерно 80,3% жилого фонда принадлежит проживающим в нем физическим лицам.
Стоимость 3-хкомнатной квартиры составляет 50-300 тыс. долларов. Как правило, в семье работает только один из супругов, другой занимается самосовершенствованием и воспитанием детей. Время от времени они меняются ролями...
Социальное обеспечение в Норвегии поражает воображение... Действующее законодательство предписывает выплату «семейных надбавок» к зарплате с учетом количества детей. Все норвежцы, включая домохозяек, по достижению 65 лет получают основную пенсию. Дополнительная пенсия зависит от доходов и трудового стажа. Средняя продолжительность жизни норвежцев 79-81 лет.
Средний размер пенсии соответствует 2/3 заработка. Государство гарантирует всем гражданам, включая домохозяек, право на 4-недельный оплачиваемый отпуск.
Кроме того семьи получают пособие в размере 1620 долларов в год на каждого ребёнка моложе 17 лет. Каждые 10 лет все трудящиеся имеют право на годовой отпуск с сохранением полной заработной платы для обучения в целях повышения квалификации.
В Норвегии самый низкий процент безработицы – 1% и самые высокие пособия от 800-1500 евро (при полной оплате государством безработным жилищно-коммунальных услуг и транспорта). К сожалению этим пользуются приезжающие по найму на работу, перестают работать, садясь на шею органам социальной защиты: целыми днями пьют, жалуются на скуку и во вторник встают в очередь деклассированных элементов на получение сумок с продуктами, причём первоклассных: банок кофе, мяса, рыбы, чая, печенья, овощей, которые организует «Голубой крест», запасаясь на неделю,кроме того, каждый вечер все магазины перед закрытием снимают все продукты с витрин, завёртывают их в полиэтиленовые пакеты и не закрывая мусорные баки на ключ укладывают все продукты в бак, чем и пользуются обленившиеся приезжие работники. В то время когда министры большинства стран мира в ужасе хватаются за голову от очередных отрицательных показателей в экономике, главный финансист Норвегии Кристина Халворсен не может решить, куда лучше инвестировать 60 млрд. долларов. Так как, имея более чем 300 млрд. долларов в Суверенном Фонде Благосостояния Норвегии, годовой экономический рост в 3% и бюджетный профицит в 11%, правительство Норвегии не очень беспокоит будущий экономический кризис. То, что Норвегию практически не затронул тяжелейший со времен Великой Депрессии кризис, объясняется в первую очередь её особой моделью экономического развития: основа которой – главная роль в экономике страны принадлежит государству.
Именно государственные структуры контролируют топливно-энергетический комплекс, который сделал Норвегию самой процветающей страной. Норвежцы исходят из того, что природные ресурсы, нефть и газ – это не достояние отдельных лиц, отдельных компаний, а всего общества, и от их разумного использования зависит будущее страны. Это проявляется в том, что разведка и добыча нефти находится под контролем государства, а с частных, иностранных компаний берутся огромные проценты (80% ) в доход государства. Занимая 3 место в мире по экспорту нефти сразу после Саудовской Аравии и России, Норвегия сегодня мощная нефтяная держава, является 7-м производителем нефти в мире. Для увеличения Нефтяного фонда, средства вкладываются в государственные ценные бумаги развитых стран: 50-60% в Европу, 20-40% в США, 10-30% в Азию и Океанию. Только по итогам одного года дивиденды по этим ценным бумагам и проценты по вкладам превысили 3 млрд. долларов...
Доходы от деятельности нефтяной и газовой промышленности инвестируются в государственный пенсионный фонд на благо будущих поколений. Через фонд производится долгосрочное размещение средств, он является ресурсом для надёжных компаний всего мира.
Открытость занимает центральное место в деятельности фонда. Каждый норвежец легко может получить информацию о том, в какие именно иностранные акции и облигации вложены деньги Государственного пенсионного фонда.
Казалось бы, подсчитывайте дивиденды, но нет, норвежцы решили, что их фонд будет ориентироваться на «этические» инвестиции, и для этого организовали в сентябре 2005 года при фонде специальный совет по этике. И пригласили поработать в нем профессионального философа Хенрика Сиза. Как признался сам 40-летний профессор, он тогда не мог отличить акции от облигации. Но от него никто и не требовал знание биржевых тонкостей – для этого хватало специалистов. Его функции заключались в том, чтобы помочь ориентировать инвестирование денег фонда в те компании, которые не связаны с производством оружия массового поражения или другими антигуманными действиями... «Мы не хотим пенсий, которые базируются на кровавых деньгах» – заявляют управляющие Государственного Пенсионного фонда.
Так из-за несоблюдения гуманного отношения к природе и людям, фондом были проданы акции российской компании «Норильский никель». В Норвегии принят «Этический кодекс» для политики инвестирования нефтяного фонда, который исключает из возможного инвестирования те компании, которые нарушают права человека, причиняют вред окружающей среде, основным принципам гуманизма.
Норвежцы тщательно берегут все природные сокровища, следят за чистотой воздуха и воды (Норвегии приходится выделять для России огромные суммы на подъём старых затопленных подлодок и их захоронение, а также оплачивать правильное хранение ядерных отходов на Кольском полуострове).
Долгосрочной целью государственной политики в Норвегии является превращение страны в государство-рантье, чтобы обеспечить будущим поколениям возможность воспользоваться преимуществом, связанным с нынешним нефтяными богатствами страны. Поэтому Нефтяной фонд называют также «Фондом поколений». Потомки викингов изменили себя и сделали свою любимую страну процветающей.
Дата: Суббота, 31.12.2022, 07:21 | Сообщение # 585
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 317
Статус: Offline
вот бы всех наших кнессетосидельцев-бездельников отправить (естественно ЗА ИХ СЧЁТ!) в Норвегию, дабы научились КАК именно поддерживать престиж страны и БЛАГОПОЛУЧИЕ граждан...
как говорится "почувствуйте разницу"... целых семь работающих министров там и шайка из двухсот пустозвонов - причём многие уже даже и в тюрьме отсидели, а иные пока готовятся!...........
ТАКОЙ была страна ДО глобальных изменений, подпортивших её имидж, но в фильме вы узнаете много интересного об этой стране, тонкостях её языка и одежде: