| Форма входа |
|
 |
| Меню сайта |
|
|
| Поиск |
|
|
| Мини-чат |
|
|
|
|
|
еврейские штучки
| |
| Пинечка | Дата: Пятница, 11.12.2020, 05:00 | Сообщение # 556 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1520
Статус: Offline
| Имре Кальман
Штрихи к портрету
В нём уживались два композитора, творчески не похожих друг на друга – Эммерлих Кальман и Имре Кальман.
Эммерлих сочинял фортепианные пьесы, скерцо, симфонию, и к легкомысленному» жанру оперетты относился с презрением.
Однажды к нему обратились с оскорбительным предложением сочинить незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием “Бонбоньерка”.
Как?! Ему – серьёзному композитору, для какой-то “Бонбоньерки”?!
Унизиться до шлягера?!
И он унизился, хотя ему было так стыдно, что счёл необходимым спрятаться за псевдоним...
Но случилось невероятное – вдруг весь Будапешт запел его песенку. Это было потрясением.Он написал ещё одну, и она, к удивлению автора, затмила популярность первой.
И тогда во второй раз родился композитор... – Имре Кальман!
Кальман был скучным, замкнутым, невесёлым, порой угрюмым человеком. Он не любил танцевать, и во время балов, проходивших в его доме, частенько сиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком.
Часто довольствовался обществом своих такс (коих в доме было несколько) и созерцанием своей коллекции часов. При нём всегда были часы – в жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.
Как вы думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола?
Огрызки карандашей, которыми и написал свои оперетты.
Был очень суеверен. По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от страха. А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу, трудно передать...
Он был трижды женат.
Первая жена была старше его на десять лет, вторая – младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.
Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали артисты, и пил пиво, когда в сопровождении элегантных молодых людей вошла стройная красивая женщина.
Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного, сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину. Не дожидаясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя: - Паула Дворжак.
Он встал. - Имре Кальман.
- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысокого полноватого мужчины.
- Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом. Не правда ли?
- Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.
- Вы актёр?
- Нет, композитор.
- Ну, будет вам! Итак – Паула Дворжак, - снова представилась она.
- Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое большое ваше разочарование...
Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но вскоре они стали мужем и женой. И были счастливы. Лишь её смерть разлучила их.
Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:
- Ты часто вспоминаешь Паулу?
- Нет, - ответил Имре, - я просто никогда её не забываю...
Паула частенько задумывалась над удивительными чертами характера своего мужа и не могла объяснить их для себя. Но однажды догадалась, и в правильности своей догадки убеждалась всё больше и больше.
Неуверенность в своём будущем и постоянное ожидание несчастий, которые могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от гонимых отовсюду своих предков...
А его скупость в жизни и безумная щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаждение!
А недоверчивое отношение к своим успехам и восхищение зрителей на каждом спектакле!
А острое, почти физическое ощущение зыбкости всего того, что он имеет и которое в любой момент может рассыпаться, превратившись в прах!
Да, конечно, ей было известно происхождение Имре. И хоть он впитал в себя венгерскую культуру, в нём легко узнаются национальные черты народа, родившего его.
Он потрясающе талантлив, и поражает удивительной лёгкостью музыкального мышления. Из грусти и тоски безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойственные миру еврейских местечек, когда они примеряют роскошные одеяния Мечты.
Его угнетал гадюшник венских антисемитов. Вдруг они вспомнили давнишний пасквиль Вагнера на Феликса Мендельсона под названием «Евреи в музыке» и ... ликовали, а в небольшом комментарии к нему были прозрачные намёки на Легара и Кальмана. Заголовки статей в венских газетах того времени такие: «Ограничить деятельность евреев», «Во всем виноваты евреи!», «Австрия погибнет от засилья евреев».
И Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией «Остмарк»...
Значимость Кальмана как композитора была такой, что даже фашисты не решились его убить и Кальману было присвоено звание почётного арийца, дававшее возможность не разделить участь австрийских евреев.
Он отказался от этого звания и покинул страну.
Принцы от рождения – они наследуют почитание, власть и богатство.
Есть принцы по уму и таланту – они, не имея титулов, своим трудом добывают всё это в сердцах и душах людей.
Паула считала, что в Вене живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей не знала границ.
Его музыка приносила людям радость.
Поэтому она звучала в блокадном Ленинграде.
Поэтому ещё в 1944 году, вышел на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва».
Среди нищеты и убогости послевоенной жизни в души людей входил недосягаемый светлый мир и в нём были красивые женщины, музыка, счастье, достаток, любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни...
Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе на Глубочицкой улице.
Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под самой горой. Был жаркий день.
В узком пространстве между домом и горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными старостью редкими волосами на голове, груди, спине и пел.
Пел самозабвенно, закрыв глаза, наслаждаясь.
Я и сейчас вижу отца моего друга, низкорослого, толстенького – удивительно похожего на Имре Кальмана.
«О, баядера!» – пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте.
Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1947-м году пел о баядере!
Велик Кальман! Велик!..
Давид Кладницкий
|
| |
|
|
| Щелкопёр | Дата: Среда, 23.12.2020, 02:27 | Сообщение # 557 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 331
Статус: Offline
| Папа
Борух Горин
Мой учитель, мой лучший друг, мой камертон. Как мы без тебя?
Проклятый спрут за полтора года съел легкие и добрался до сердца.
За две недели до конца врачи опустили руки. Лекарство не только перестало помогать, но и угрожало сердцу. Всё, ждите. Вот отличный хоспис… Папа мне о хосписе не сказал ни слова. Бодро отрапортовав о метастазах, он очень серьезно завершил: «Знай, что я совсем не боюсь».
Он никогда ничего не боялся. Старость ему совсем не нравилась, он не любил свою старость. Но ничего не боялся.
Ребенок войны, годовалым вывезенный накануне оккупации из Одессы, он круто менял свою жизнь много раз. Приехав пенсионером в Америку, недавний бизнесмен, инженер, общественный деятель уже через месяц устроился курьером в оптику, а через год — машгиахом в компанию «Манишевиц».
Лишь бы не быть стариком и не сидеть сложа руки. Всё время работать. Никакого труда он не боялся. Ничего никогда не боялся. Даже на пороге.
Кроме шабата, каждый день мы с ним обязательно говорили по телефону.
Он ведь нас плохо подготовил к этому. Лёгкий на подъём, не чета нам, только в последние месяцы он сильно сдал. А в последнюю неделю сразу передавал трубку маме. Не только сил не было — кажется, он не хотел быть немощным в разговоре со мной.
В пятницу, в нью‑йоркские восемь утра, мама позвонила и сказала, что ему совсем плохо. Я попросил дать ему трубку. Папа не смог говорить. Только рассмеялся и отчетливо произнёс: «Не то мгновенье». У нас, в Москве, через пять минут начался шабат.
Через полчаса, в это раннее бруклинское утро, он попытался встать — и опустился уже по ту сторону. Наступило то мгновенье.
По любавичской традиции на похоронах не произносились речи. Папа их тоже очень не любил. Он шутил в совершенно своем духе: «Почему это всё нельзя было сказать при жизни?!»
А когда полгода назад у него неожиданно были очень приличные анализы, он сказал врачу: «С такими анализами стыдно умирать!» На своем надгробии в шутку предлагал написать: «Ну, теперь вы верите, что он болел?»
Я когда‑то написал небольшой рассказ «Одесса‑на‑Монтефиоре» о том, как папа покупал себе место на кладбище.
Сейчас эту Одессу похоронили на Монтефиоре. Штучный товар.
Дома я нашел блокноты: мини‑конспект моих уроков по ютьюбу. Оказывается, он записывал! Потом звонил и говорил: «Была парочка дельных мыслей», — и я знал, что это восторг.
Понравившиеся или придуманные шутки.
«Жалоба профессора: я старею, а третьекурсницы — никогда!»
Рецепты. Довид Окунев рассказал во время шивы, как папа в годовщины смерти своих родителей приходил в синагогу в шесть утра, чтобы приготовить поминальную трапезу — не магазинным же кормить людей!..
Заготовки для визита к врачу: он сам переводит на свой английский. Обычно ему перевожу я — но как же мне рассказать про бессонницу и кошмары, про боли и неуверенность?
Читаю, смеюсь и глотаю слезы. И слышу голос его. «Человек не знает, о чем мечтать, пока не увидит это у другого».
Папа говорил, что маленькие дети чувствуют хорошего человека. Дети всегда обожали его — не только сыновья и внуки, а все, кто с ним встречался.
Раввин, выросший в Москве, пишет мне: «Не верится… Он всегда был любимый дядя, который защищал меня и по‑настоящему любил меня и всех моих братьев… Я помню, как радовался, когда он приезжал на праздники…»
Другой московский раввин вспомнил, как однажды в детстве они устроили в Симхас Тойру страшный кавардак в синагоге — бегали и шумели. А ещё запихнули шпроты в бутылку с газированной водой. Весело же — плавают среди пузырьков…
Мой отец наконец решил, что шума многовато, поймал озорников и приструнил. Но надолго его строгости не хватило. Увидев шпроты в бутылке, он рассмеялся и сказал запомнившуюся рассказчику фразу: «Так вы и им Симхас Тойру устроили?..»
Папа никогда не говорил о людях плохо. Ненавидел сплетни. Однажды он рассказал мне историю, из которой я понял, откуда у него это.
С папиной семьёй жила его бабушка Сора. Через войны, революции, голод она пронесла своё ничем не замутнённое еврейство со скрупулезным исполнением заповедей.
Заповедей — а не только ритуалов.
В 1966 году умер её зять, отец моего папы. Сыновья его, папа с братом Шуней, ежедневно ходили в синагогу читать кадиш и приносили оттуда свои весёлые наблюдения. Семья хохотала до упаду.
Однажды братья увидели, как местный «раввин» покупал в шабат пирожки с мясом. Когда они рассказали эту потрясающую новость бабушке — строжайшей бескомпромиссной литвачке, ей она показалась несмешной, и бабушка пообещала внукам не иметь с ними ничего общего, если они расскажут об этом кому‑нибудь ещё!
Это я называю «практическим идишкайтом».
Папа всегда очень поддерживал меня в главных жизненных решениях.
Лично привёз в Марьину рощу, в ешиву, хотя это шло вразрез с университетскими перспективами. Я не помню, чтобы он ругал меня за оценки в школе. Правда, оценки были хорошие, но только по любимым предметам, то есть гуманитарным. Промежуточная четвёрка по английскому или истории была бы нонсенсом, а химия и алгебра «шли лесом».
И это было дело принципа. А он не вмешивался.
Хотя это не мешало ему потом, внимательно прочитав «Лехаим», безжалостно критиковать всё, что ему не нравилось. О, это был лучший критик в моей жизни!.. Впоследствии я приноровился и теперь уже не ставлю материалы, которые «не понравятся папе».
Да, я старался не делать того, что ему не понравится. Не только потому, что не хотел огорчать папу, но и потому, что знал: он всегда прав. По гамбургскому счёту.
В детстве он не говорил мне, что я веду себя плохо, а просто смотрел. Мне хватало этого взгляда. Эти глаза небесно‑голубого цвета всегда будут со мной.
У нас не было принято, чтобы дети при живых родителях ходили на кладбище.
Но я хорошо помню, как из дома выносили гроб с чёрным покрывалом, на котором была вышита золотом шестиконечная звезда. Эта гордая звезда — один из папиных уроков, иначе он своих не хоронил.
Сейчас он лёг в землю неподалеку от Ребе. Он заслужил.
|
| |
|
|
| несогласный | Дата: Пятница, 08.01.2021, 07:31 | Сообщение # 558 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 178
Статус: Offline
| Леопольд Вайс – сын львовского адвоката, внук черновицкого раввина личность уникальная даже для безумного ХХ века...
Во все времена, особенно в средние века, евреи принимали ислам, добиваясь высоких должностей при дворах мусульманских правителей. Как правило, это были сефардские евреи...
И тысячи иудеев вот уже много веков становятся христианами. Многие из них добились известности и богатства. Как правило, это ашкеназские евреи.
Но чтобы ашкеназ принял ислам – это из ряда вон выходящее событие!
... Леопольд, Лео, как его звали в семье, родился 2 июля 1900 года во Львове. Тогда город назывался Лемберг и принадлежал Австро-Венгрии.
Здесь же, во Львове, провёл юность другой представитель династии галицийских раввинов – Мартин Бубер, которого многие считают одним из выдающихся еврейских мыслителей ХХ века.
А Леопольда Вайса (после принятия ислама Мухаммада Асада) многие считают самым выдающимся мусульманским мыслителем – выходцем из Европы ХХ века.
И Вайс, и Бубер вспоминали тогдашний Львов с теплотой.
Но все это будет потом...
А пока юный Лео прилежно изучает святые книги: ТАНАХ, Мишну, Гемару, путешествует с родителями по Европе. В 1914 году еврейский мальчик, патриот Австро-Венгрии подделал документы, приписавт себе два года и вступил в армию.
Его разоблачили и вернули домой, чтобы через четыре года призвать на военную службу. Но к тому времени война окончилась.
Семья Вайс переехала в Вену. Леопольд поступает в университет. Изучает историю искусств и философию. Однако вскоре бросает занятия, переезжает в Берлин, становится ассистентом кинорежиссёра Мурнау и ведёт богемный образ жизни...
Карьера в кино не задалась, и в 1921 году молодой Вайс устраивается телефонистом в редакцию "Франкфуртер цайтунг" – одной из самых уважаемых, солидных газет Европы.
И тут первая улыбка Фортуны: его друг, портье в гостинице, рассказал, что у них инкогнито остановилась для сбора средств для голодающих Поволжья жена Горького Екатерина Пешкова. Не спросив разрешения начальства, Леопольд помчался в гостиницу.
Екатерина Пешкова рассказала Вайсу о катастрофических масштабах голода в России. Опьянённый удачей Леопольд упросил печатников поставить его материал в утренний выпуск газеты. Интервью произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
Вайс получил выговор и... место репортера.
Леопольд Вайс в молодости
И снова улыбка Фортуны. Весной 1922 года он получает письмо от дяди – Дориана Фейгенбаума, сына его дедушки, черновицкого раввина, одного из первых студентов Зигмунда Фрейда. Дядя работал в иерусалимской психиатрической больнице.
"Почему бы тебе, - писал он, - не приехать и не побыть со мной несколько месяцев? Я оплачу обратный билет. Ты сможешь вернуться, когда захочешь. К твоим услугам большой и красивый старый арабский дом... Мы будем проводить время вместе. У меня много книг. Когда устанешь осматривать здешние виды, то сможешь читать".
... Через некоторое время дядя встречал Лео, корреспондента берлинской газеты, в своём доме у Яффских ворот в Иерусалиме...
Восток, арабский, мусульманский Восток сразу же очаровал, захватил, навеки покорил Леопольда Вайса и он, по его собственным словам, почувствовал себя бо́льшим арабом, чем сами арабы.
Такие же сильные чувства, но со знаком минус, он испытывал по отношению к местным евреям и сионизму.
Об этом он открыто говорил будущему президенту Израиля Хаиму Вейцману и Менахему Усышкину, известному сионистскому деятелю, идеологу еврейского заселения Эрец-Исраэль.
В своих статьях Вайс выступал не только против Декларации Бальфура, поддержавшей создания еврейского национального очага в Палестине, но и против "посягательств евреев на арабскую землю".
Как это всё случилось, почему так перевернулось его мировозрение, его сознание, не мог объяснить даже дядя, психиатр-фрейдист...
Вернувшись в Берлин, Леопольд Вайс публикует статьи о мусульманском Востоке, читает лекции в берлинской Академии геополитики.
Но Европа кажется Вайсу скучным, вялым местом. Его тянет на любимый Восток, к новым приключениям, лицам, встречам. По словам одного из его биографов, однажды в поезде Вайс наблюдал невыразительные, сытые лица хорошо одетых пассажиров – зажиточных немецких бюргеров. Леопольду показалось, что на этих лицах он читает скрытые муки. Вернувшись домой, Лео увидел открытую страницу Корана: "Вы полны желания иметь больше и больше до тех пор, пока не дойдете до своих могил. Если бы вы только знали это, вы бы наверняка увидели ад, в котором находитесь".
Решение пришло мгновенно.
Через несколько дней еврей Леопольд Вайс поднял правую руку и в присутствии двух свидетелей произнёс: "Я заявляю, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его".
Так иудей Лео Вайс стал мусульманином Мухаммадом Асадом.
Правда, частичку старого имени он все же сохранил: "асад" по-арабски означает "лев".
Мусульманами стали его жена, талантливая художница Эльза Шейман, которая была старше Лео на 15 лет и имела сына от первого брака...
В начале 1927 года семья совершает хадж (паломничество) в Мекку. Но там скоропостижно умирает Эльза. Мухаммад отправляет пасынка в Берлин, а сам продолжает изучать арабский язык, Коран, обычаи Аравии, публикует проарабские статьи в европейских газетах, заводит влиятельных друзей. Среди них – сын правителя страны, который и представляет Асада отцу – основателю нового государства Саудовская Аравия Абд-Азизу Ибн-Сауду.
Спустя некоторое время Мухаммад становится советником бедуинского короля и его секретным агентом.
Вот что писал Асад об Аравии и её короле: "У меня роман с этой страной, и я переживаю его с такой полнотой и силой, как ни один европеец. Никто, я убеждён в этом, не сможет устоять перед очарованием аравийской жизни, если хоть немного поживёт с арабами, никто не сумеет вырвать Аравию из своего сердца. Даже покидая этот край, человек навсегда унесёт с собой частицу упоительной атмосферы пустыни и будет мучиться ностальгией в красивейших и богатейших странах мира".
"Он называет меня другом, хотя мы далеко не равны в своём положении, ведь он – король, а я – всего лишь журналист. Но я решаюсь говорить, что мы друзья, ибо он поверяет мне свои сокровеннейшие мысли, причём делает это с такой щедростью, с какой помогает людям".
Однако романа с Аравией и дружбы с королём не получилось...
Причины никто объяснить не может, но Мухаммад Асад вместе с молодой женой, 15-летней Мунирой Хуссейн аль-Шаммари, дочерью арабского шейха (умерла в 1978 году), и новорождённым сыном Талалом (впоследствии известным антропологом, профессором университета Нью-Йорка) уезжают из страны, а по некоторым сведениям – бегут под покровом ночи.
Он путешествует по всему мусульманскому миру от Гибралтара до Индии.
Побывал Асад и в Иране. Из его статей, не утративших своего значения и сегодня, европейцы – может быть, впервые – узнали о расхождениях между иранскими шиитами и аравийскими суннитами, об их многовековой вражде и ненависти. (Многие мировые лидеры не знают и не понимают этого до сих пор.)
Из Ирана Асад едет в советскую Среднюю Азию.
Вот как описывает это путешествие современный английский журналист: "В те годы туда ещё пускали иностранцев, но Асад быстро убеждается, что правоверному мусульманину там не место. В Туркмении, в старинном городе Мерв (...) городское начальство рассказывает Асаду об успешной борьбе с пережитками феодализма (...) местные атеисты швыряют свиные головы за ограду единственной городской мечети (...) мулла этой мечети оказывается осведомителем, доносящим на своих прихожан".
Затем Мухаммад Асад уехал в британскую Индию, присоединился к борьбе мусульман за независимость Пакистана. Он сотрудничает с вождями этой борьбы – Мухаммадом Икбалем и Мухаммадом Али-Джинной.
Асад выучил урду, помог выпустить первые газеты на этом языке.
После начала Второй мировой войны британские власти интернировали австрийского подданного Мухаммада Асада и его семью в лагерь для перемещённых лиц в Бомбее, в котором они были единственными мусульманами. Здесь же в 1942 году "Лев" узнал, что его отец, сестра и мачеха (мать умерла в 1919 году) сгорели в печах Холокоста. Говорят, в этот день Лео в первый и последний раз в жизни плакал...
Война окончилась.
Освободившись из лагеря, основатель пакистанского государства Мухаммад Икбаль пригласил его помочь написать конституцию страны и создать светское государство – исламскую республику. Асад согласился, но настоял, чтобы новая конституция гарантировала право женщин быть избранными в любые структуры власти.
Когда в 1988 году Беназир Бхутто была избрана первой женщиной на посту премьер-министра Пакистана, став одновременно и первой женщиной-лидером в мусульманском мире, она подчеркнула большую роль Асада в этом...
В 1951 году пакистанское правительство назначило Мухаммада Асада своим представителем в ООН.
Мухаммад Асад представитель Пакистана при ООН
"Нью-Йорк таймс" так описала нового посла Пакистана в ООН: "Худой, с бесстрашным взглядом, известный знаток исламского закона. Он знает польский, английский, немецкий, фарси, арабский и другие языки; путешественник с глубоким знанием городов и пустынь от Касабланки до Пенджаба, многословный просветитель исламского мира, неординарный человек, родившийся во Львове".
Этот "неординарный человек", считавший себя посланником в ООН не только Пакистана, но и всего мусульманского мира, постоянно очень резко выступал в стенах этой организации против Израиля и сионизма. Израильские дипломаты наградили его кличкой "вероотступник".
Но ничто человеческое не было ему чуждо – в Нью-Йорке у Мухаммада Асада начался бурный роман с польской иммигранткой Полой Казимирской.
Жену-бедуинку он отослал отцу-шейху в Саудовскую Аравию. Пола приняла ислам и стала его третьей женой, Хамидой, но в Пакистане к горячим романтическим делам своего посланника отнеслись весьма и весьма холодно. Пришлось уйти в отставку.
Заметим, что ещё спустя десятилетия после этого в Пакистане продолжали помнить и ценить Асада. Лидер страны генерал Зия уль-Хак даже уговаривал его вернуться и предлагал важный пост в своем правительстве...
Около 20 лет Мухаммад Асад жил в Танжере (Марокко), был профессором Каирского университета Аль-Азхар, писал научные труды, воспоминания.
Главным трудом, делом жизни Асад считал свой комментированный перевод Корана на английский язык. По мнению специалистов, в литературном отношении ему нет равных. Но этот перевод вызвал гнев и раздражение в ортодоксальных мусульманских кругах. Они сочли его чересчур современным, модернистским и по-европейски либеральным.
В Саудовской Аравии этот перевод был запрещён.
Кроме перевода Корана Асад написал: "Принципы мусульманского государства", "Сахих аль-Бухари: ранние годы ислама", "Это наш закон", работы по государственным аспектам шариата и т.д.
Бестселлером стала книга Мухаммада Асада "Путь в Мекку" о его переходе в ислам. Она издавалась много раз на многих языках.
В 2001 году газета "Гаарец" писала: "Необычная история о еврее, который изменил своё имя, свою веру, своих жён, свою национальность, а также лицо исламского мира".
В "Пути в Мекку" Асад искал объяснения своим поступкам у праотца Авраама: "Это мой давний предшественник, которого Бог отправил в неведомые страны для открытия самого себя, легко бы понял, почему я оказался в Аравии, поскольку он также бродил через чужие земли, прежде чем смог построить свою жизнь как нечто ощутимое, и он был гостем во многих странах, прежде чем ему было разрешено пустить свои корни..." (Асад никогда не скрывал своего еврейского происхождения, хотя это и вызывало иногда подозрения в Саудовской Аравии и Пакистане.)
Не так давно на экраны вышел немецкий документальный фильм о жизни Асада – "Путь в Мекку". А в 2008 году площадь перед главным входом в штаб-квартиру ООН в Вене назвали в его честь. Это была первая западноевропейская площадь, названная в честь мусульманина...
Интересно, увековечена ли память о Леопольде Вайсе – Мухаммаде Асаде в его родном Львове?
Война между Ираном и Ираком потрясла Асада.
Он навсегда покидает мусульманский Восток и перебирается в Европу – сначала в Португалию, в Лиссабон. Рушилась его мечта – мусульманского либерала и реформатора – о светском, основанном на гуманизме, вере в человека исламском государстве, о новом поколении мусульман. Он безжалостно критиковал аятоллу Хомейни, сказав, что он хуже шаха;
короля Саудовской Аравии;
президента Египта Насера, которого хорошо знал лично...
Асада беспокоил рост фундаментализма в исламе.
"Мне стало ясно, - писал он, - что проблемы мусульман заключаются не в недостатках ислама, а в нежелании мусульман жить в согласии с исламским мировозрением".
НО Асад продолжал верить в "ислам с человеческим лицом", точно так же, как некоторые коммунистические лидеры верили в "социализм с человеческим лицом".
Из Португалии Мухаммад Асад переехал в Испанию, в Гранаду, на землю средневекового Гранадского эмирата, последнего мусульманского государства на Пиренейском полуострове, оплота ислама...
Он умер 23 февраля 1992 года. Похоронен на маленьком мусульманском кладбище города Марбелья.
В отличие от праотца Авраама Леопольд Вайс так нигде и не пустил свои корни.
Однако за десять лет до смерти Мухаммад Асад сказал, что если бы сейчас он встретил араба в первый раз в жизни, то, скорее всего, не проникся бы симпатией к нему...
|
| |
|
|
| papyura | Дата: Вторник, 26.01.2021, 14:29 | Сообщение # 559 |
 неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1694
Статус: Offline
| ...До выборов осталось два месяца и непонятно, зачем надо гнать народ к избирательным урнам, если и без голосования ясно, что страной управляет совсем не тот человек, которого с утра до вечера прославляют неадекватные ликудовские подхалимы, - а кучка фанатиков, из-за которых Израиль уже вышел на первое место в мире по количеству инфицированных на миллион жителей!..
Третий карантин обернулся последствиями, которых никто не предвидел. Биби полагал, что очередное ужесточение режима изоляции сократит количество инфицированных, а массовая вакцинация окончательно добьёт вирус и ...народ Израиля осознает - наконец-то!, что мудрому и эффективному премьеру нет альтернативы.
Но Биби оторван от реальности и живёт в мире, выдуманном ликудовской пропагандой.
Вакцинация идёт хорошо, но гораздо быстрее коронавирус косит израильтян: по количеству заболевших на миллион жителей наша страна вышла на первое место в мире!
Ужасна статистика умерших: за последний месяц их численность увеличилась на четверть!
Ухудшению положения в Израиле способствует наплевательское отношение к требованиям минздрава отдельных групп населения и даже министров!
В Израиль проникают опаснейшие мутации, а ворота страны уже год гостеприимно распахнуты.
Горластая министр транспорта Мири Регев под предлогом спасения израильских авиакомпаний "стимулирует" зарубежный туризм.
Но трудно упрекать её лично. Ведь резкое ухудшение началось из-за того, что премьер упорно не хотел ограничивать авиасообщение с США, санкционируя прибытие в Израиль на праздники огромного количества ешиботников, хотя было известно, что в Штатах - рекордное количество инфицированных. Не противился Нетаниягу и паломничеству израильских хасидов в Умань, которая находится в стране, не имеющей представления о борьбе с пандемией.
Особенно рекламировал Биби (пустозвон и недоумок! примечание администратора сайта) полёты в Арабские Эмираты, откуда многие израильтяне возвращаются больными!
И тем не менее самое весомое слагаемое траурной статистики - безответственное поведение ультраортодоксальных лидеров, которые, несмотря на "строгие" предупреждения (какие предупреждения - так себе.... "отец родной" пожурил несмышлёнышей деток. примечание администратора сайта) перед третьим карантином, всё ещё не закрыты синагоги, ешивы, школы талмуд-тора и не отменяются свадьбы с участием сотен гостей.
Без сомнения мы ещё узнаем о статистических фокусах "хранителей заповедей". Но сейчас не до расследований. В некоторых городах харедим число заразившихся достигает 40%!
Полиция пытается действовать "активней", но диковатые питомцы ешив с визгом и воплями дерутся с полицейскими, швыряют в них булыжники и поджигают транспорт...
Совершенно ясно, что с наведением порядка в этой средневековой среде Израиль опоздал на несколько десятилетий, в течение которых их разлагал один человек - Биньямин Нетаниягу.
В тот момент, когда он решил создавать правительства, опирающиеся на поддержку ультраортодоксальных партий, лидеры харедим почувствовали себя истинными хозяевами страны.
Сегодня, за два месяца до выборов в кнессет, ясно, что впервые в истории страны гарантированные коалиционные партнёры Ликуда - только ШАС и Яадут а-Тора.
Нетаниягу думает исключительно о сохранении своего кресла и готов ради достижения этой цели запустить в "зелёные" города орды заражённых "естественных союзников".
И в правительстве Ликуда, и в оппозиции назывались методы воздействия на самых фанатичных ультраортодоксов. Министр здравоохранения Эдельштейн требовал в несколько раз увеличить штрафы за нарушения предписаний властей. Он и другие политики напомнили, что самые опасные очаги инфекции субсидируются из госбюджета, и предложили лишать финансирования религиозные учебные заведения, не закрывающиеся в период карантина...
Но Биби предпочитает сохранять нежную дружбу с ультраортодоксами, чтобы остаться главой правительства, даже если будут умирать от ковида тысячи его соотечественников.
Премьер Государства Израиль звонит внуку раввина и униженно просит его уговорить дедушку высказаться за закрытие ешив...
Мы живём в стране, где нет порядка, нет власти, а наши судьбы зависят от средневековых фанатиков.
Эти отсталые люди не имеют отношения к еврейской традиции. Еврейские умы всегда умели отвечать на вызовы времени и сохранять свой народ...
Обожатели Нетаниягу по-прежнему состязаются в описаниях его гениальности.
Он никогда не был гением, хотя обладал многими талантами.
Но затянувшееся существование в окружении отупевших льстецов при отсутствии конкуренции привело Биби к тому, что к старости он утратил былые успехи, сохранив только свои международные связи, благодаря чему заключил - при мощной поддержке президента США - соглашения с несколькими арабскими странами и обеспечил Израиль вакциной от коронавируса. Сегодня ясно одно: Биби расколол народ и восстановил против себя почти все партии.
В период обрушившегося на Израиль кризиса он думал только о сохранении власти и все его решения запаздывали, оказываясь неэффективными, и неизвестно, сколько ещё граждан страны заплатят за это своими жизнями..
Яков Шаус
|
| |
|
|
| smiles | Дата: Четверг, 28.01.2021, 11:27 | Сообщение # 560 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 251
Статус: Offline
| К вечеру со степи лёгкий ветерок подул,
На закате поют в роще соловьи.
Задремал под ольхой утомлённый есаул,
Позабыв оттереть шашку от крови
Свой походный мешок положил под голову-
Бережёт он добро от взгляда чужака.
В нём подсвечник литой серебра тяжёлого,
Что трофеем попал в руки казака.
С песнями по верхам ехали соколики,
Да нашли хуторок посреди полей.
Только что ж не видать церкви-колоколенки?
Православных, поди, нету на селе.
Увидав казаков, в свои хатки низкие,
Все попрятались вмиг, двери на засов.
Так ведь это ж жиды, племя сатанинское,
Вся деревня полна иудейских псов.
Посредине села их молельня мерзкая,
Да над дверью звезда о шести концов,
В ней обряды свои правят изуверские,
Запекают в мацу кровь наших юнцов.
Кинул клич атаман, буйная головушка:
"Доставай-ка, братва, шашку да топор.
Напились упыри христианской кровушки -
Подписали себе смертный приговор"
И секли казаки головы старательно,
Не щадя никого, кровь текла ручьём
И слегка подустав от трудов карательных,
Кто живой, сволокли всех в молельный дом.
Набралась полна изба поголовья вражьего,
И никто от суда убежать не смог.
И обливши смолой, всех спалили заживо-
Не помог никому их еврейский Бог.
И когда стихло всё, вечер звёзды по небу
Понасыпал везде белым порошком,
Мальчик лет десяти из сырого погреба
На залитый кровью двор выбрался тайком.
Он оплакал родных, и в котомку тесную
Положил бережно старенький тфилин,
И ушёл босиком в дали неизвестные.
И как выжить сумел? - знает Бог один.
Помогала ему вера в Бога лишь одна,
Что по жизни несли мать его с отцом.
И все годы свои шёл путем он праведным,
И детей воспитал в страхе пред Творцом.
Влоть да наших времён род его продолжился,
Жаль потомки поклон бьют иным богам,
И в почёте у них лишь чины да должности,
А любовь, если есть, только лишь к деньгам.
Но таланты средь них есть неординарные -
Так один, бывший врач, нынче крупный бард.
Пишет песни теперь очень популярные
Про войну, про любовь, да про Ленинград.
Но милее всего для его поклонников,
Для детей, молодых, даже стариков,
Песни про боевых есаулов, сотников,
Атаманов лихих, вольных казаков.
До того преуспел в этом новом качестве,
Что без всяких тому видимых причин,
За заслуги ему от всего казачества
Аж пожалован был офицерский чин.
Как споёт иудей песенки весёлые,
Так друзьям-казакам душу ублажит,
Но придут не дай Б-г времена тяжёлые
В их глазах будет он лишь презренный жид...
А на окне - наличники. Текут в карман наличные,
Чтоб пел гулял и в ус не дул лихой еврейский есаул...
стих посвящён А. Розенбауму.
Написано жёстко, однако неизвестный автор прав: свой еврей - не еврей до поры до времени...
Сообщение отредактировал smiles - Четверг, 28.01.2021, 11:30 |
| |
|
|
| KBК | Дата: Вторник, 02.02.2021, 09:33 | Сообщение # 561 |
 добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 145
Статус: Offline
| это таки да еврейские штучки...
- Фира! Фира, ты меня слышишь?
Фира, я звоню тебе из магазина, Фира!
Да, я дошёл. Да, я умирал утром, но я всё же дошёл.
Фира, что ты хочешь в магазине?
Фира, ты торопилась выйти за меня замуж, теперь ты торопишься сказать. Я уже здесь, Фира, не делай гевалт.
Какие помидоры?! Фира, что значит "хорошие"? Я их буду кушать, а не любить.
Нет, Фира, я без перчаток. Ты поздно волнуешься, я уже трогал помидоры.
Фира, здесь есть люди, но я не буду с ними советоваться.
Да, Фира, они в перчатках, а я шлимазл.
Я 40 лет шлимазл, и вирус не повод меняться, я старый человек, Фира...
Что? Перевернуть коробочки с клубникой? И что, они от этого станут дешевле?
А, на виду спелые, а снизу гнилые?...
Почему я сейчас думаю про свою семейную жизнь, Фира?... Не надо кричать, я помню, что ты отдала мне лучшие годы...
Сметану? Развесную?
Да, я попрошу, чтобы продавщица не трогала её руками.
Фира, продавщица сказала, что в гробу видела нашу сметану, она поклялась могилой матери, что не будет трогать её руками, и даже за деньги...
Хлеб есть. Да, и яйца есть.
Фира, я в магазине. И люди, которые слышат, как ты мне не веришь после 40 лет семейной жизни.
Я принесу домой хлеб и яйца, и тебе будет стыдно, Фира, в первый раз за эти вырванные годы.
Знаешь, Фира, я всё думаю про Моисея и его путешествие по пустыне. 40 лет скитаний и кругом евреи с их жёнами. Ни одному гою такое не вынести.
Но Моисею хотя бы не приходилось клясться, что он видит яйца...
Ша, Фира, так купить 12 или 30 несуществующих яиц? 60?!
Ага, то есть если их нет, то купить на всякий случай, чтобы все знали, что у нас есть яйца?
Я понимаю, Фира, наконец-то твоя мама увидит яйца в нашем доме...
Фира, я не буду покупать туалетную бумагу. Те десять упаковок, которые уже лежат в кладовке, нам положат в гроб, Фира, потому что человек не может извести столько бумаги, даже если у него несчастье с желудком.
Из этих упаковок, Фира, дети нам построят памятник, и наши внуки будут поливать их слезами, потому что это будет единственное, что мы сможем им завещать.
Фира, пока я ещё в магазине, ты хочешь ещё что-нибудь?
Покоя?
Фира, если бы можно было купить немного покоя, ты думаешь, я бы стоял в очереди с тележкой еды, которой хватило бы Моисею и его евреям на 10 лет?...
Фира, я иду домой, Фира...
Хорошо, я приду и сразу помою руки.
И помидоры.
И яйца.
Фира, я помою все 60 яиц и даже те 2, которых у меня нет уже 40 лет.
Что же ты плачешь, золотце?...
Да, я умирал утром, но всё прошло, Фира, я уже иду к тебе, с яйцами и сметаной.
Клянусь глазами продавщицы, Фира, я приду.
Как Моисей и его евреи...
А.Рубинштейн
|
| |
|
|
| несогласный | Дата: Пятница, 05.02.2021, 12:38 | Сообщение # 562 |
|
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 178
Статус: Offline
| Три года назад Илья Резник, известный поэт-песенник, крестился в Ялте в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Теперь он может писать стихи, не оглядываясь на своё еврейское прошлое.
Однако, с фамилией Резник считать себя не евреем может только глупец, ибо резник - на идиш «шойхет». Это всё равно, что ходить на солнце с куском масла на голове...
Даже переведённая фамилия не делает тебя далёким от твоих корней.
ТЫ можешь сесть в кабриолет, а вернёшься - подруги уже нет. Будь жив его отец, он сидел бы «шива», ибо евреи считали, что переход в другую веру равносилен смерти.
На иврите выкреста называли «мешумад» - погубленный...
Господин Резник (Шойхет), Ваше крещение не имеет значения и ношение белых костюмов или писание верноподданнических гимнов не помогут. Всё это окажется ненужной мишурой, когда за вами вдруг придут люди с топорами...
Несмотря ни на что, Вы останетесь евреем для своего народа и, возможно, в последний миг жизни не станете читать « Господи, помилуй…», а вспомните молитву, которую читал Ваш отец: «Шма Исраэль, Адонай Элоhейну, Адонай Эхад…»
Мерзкое, по сути лицедейство -
Проживая восемьдесят лет,
Взять, да и отречься от еврейства,
Даже если русский ты поэт.
Это ли по совести - каменья
Злобно в соплеменников бросать?
Нет ни оправданья, ни прощенья
Тем, то предают отца и мать.
Есть экзамен в жизни самый главный
И позор, когда провален он.
Иудей, отныне православный,
Век дожить в бесславье обречён.
Что теперь в стихах великий дока
Станет сочинять себе в укор?
На слова Ильи, но не пророка,
Гимны запоёт церковный хор.
Аркадий Березин
Сообщение отредактировал Kiva - Пятница, 05.02.2021, 12:42 |
| |
|
|
| Бродяжка | Дата: Среда, 10.02.2021, 01:34 | Сообщение # 563 |
 настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 742
Статус: Offline
| ИНФАРКТ
В 1984 году я продолжал работать в тбилисском НИИ приборостроения.
Институт разрабатывал системы автоматизации атомных электростанций. Разработки института внедрялись в социалистических и развивающихся странах, и сотрудники неоднократно бывали в заграничных командировках.
Это заметно улучшало материальное положение – зарплата там была в десятки раз выше. Поэтому все старались туда поехать, несмотря на тяжелые условия.
Конкурс был очень высокий. Как многие евреи, я был недоволен жизнью.
Сейчас понимаю – это было недовольство отсутствием нормальной еврейской среды. Но тогда я этого не знал и считал основной причиной того, что моя жизнь не сложилась, моё неумение много зарабатывать. Жена получала больше меня, и это ухудшало семейные отношения, создавало ощущение ограниченности...
Разработанная мной система автоматизации очистки воды была задействована в проекте для Ирана, и я был уверен, что меня туда пошлют. Заработки там были невероятно высокие, и радости моей не было предела. Я знал о препятствии, которое может помешать, – моя национальность, но, как и большинство других евреев, думал, что это касается всех, кроме меня.
Мой отец дружил со многими влиятельными людьми, и я рассчитывал на его помощь. Но в этот период он заболел. И все мои попытки пробиться в Иран на работу с самого начала очень жёстко заблокировали.
Вместо меня поехал кто-то из грузин.
Трагедия была неописуемая. Казалось, упущена единственная возможность – круто изменить за год свою жизнь, улучшить взаимоотношения в семье, разбогатеть. Сами деньги я не слишком любил, но полагал, что они увеличат уважение людей ко мне.
Трудно передать моё разочарование – раньше ничто не препятствовало моим поездкам за рубеж. Знающие люди сказали мне, что ничего сделать нельзя...
Вскоре появился проект в Болгарии.
Я к нему имел косвенное отношение. Однако меня туда направили. Были сложности и на этот раз, но тут возмутилось моё начальство: «Неужели мы не можем нашего еврея послать хотя бы в Болгарию?!»
И вот, в один прекрасный день пришла телеграмма: меня вызывают в Болгарию. Как раз в это время дочка кончала школу. Я не знал, радоваться мне поездке или переживать. Но всё-таки поехал. Потом узнал причину вызова.
Председатель Совмина СССР Рыжков был в Болгарии, и во время совместного застолья его болгарский коллега, Ваня Филипов, пожаловался, что не хватает советских специалистов. Узнав, что коллегу обижают, пьяный плачущий большевик «популярным русским языком», которым он безукоризненно владел, объяснил министрам их перспективы.
В итоге стали трубить общий сбор...
Была сотня разных инструктажей: от партийных органов, КГБ, министерства. Нас предупреждали, что там постоянно будут какие-то провокации.
Ничего подобного я не увидел. Это был обычный пыльный посёлок, где работало много советских специалистов. Таких поселков было несчитано и в Советском Союзе. Их проектировали те же люди.
Большинство сотрудников пыталось продлить свое пребывание за границей, стремясь заработать.
Надо отметить: руководство стройки шло нам навстречу. Продукты в болгарских магазинах были дороже и отличались от тех, к которым мы привыкли в России. И вот, чтобы сэкономить нам средства и обеспечить всем необходимым, руководство стройки, с помощью посольства, завозило советскую еду по довольно низким ценам. Деньги вычитали из нашей зарплаты, а у нас были колбаса, сыр, шпроты и другие забытые в России деликатесы.
Однажды я стоял за этими продуктами. И тут незнакомая женщина подошла и сказала: «Извините, пожалуйста, у меня ребёнок один, можно взять без очереди?»
Народ был очень недоволен. Ей сказали, что у всех ребёнок один, а она может постоять или прийти потом. Женщина расплакалась и ушла.
«Кто это?» – спросил я. Мне ответили: «Жена Волкова».
Кровь прилила к моему лицу.
Волкова я видел один раз. Это был молодой человек, не старше тридцати пяти лет, но у него случился инфаркт. Его увезли в больницу, и растерянная женщина осталась одна с малыми детьми.
Квартиры в России у них не было, поэтому работа в Болгарии давала надежду, что они смогут купить себе жильё и поправить материальное положение.
Увидев заплаканную женщину, я не выдержал и сказал: «Все вы – твари!».
А в очереди стояли жёны руководящих работников, от которых зависело моё пребывание в Болгарии.
Так что это была моя последняя поездка за рубеж из СССР. Но я ни о чем не жалел.
Подошёл к женщине за прилавком и попросил: «Собери мне продукты, записанные на Волкову». Она дала. Я догнал Волкову, помог занести сумки в дом. Помню, предложил заниматься с детьми шахматами, справился, как её муж, и заодно попросил рассказать, с чего у него начался инфаркт, какие были симптомы. Она рассказала: заболела левая рука, была тошнота, очень похоже на пищевое отравление...
6 апреля 1989 года на улице города Тбилиси мне стало плохо. Симптомы были те же: болела левая рука, тошнило. Говорят, при инфаркте главное – точно установить диагноз, что трудно. Иногда даже в больницах долгое время врачи с помощью кардиограмм и других методик не могут точно определить инфаркт.
Когда мне стало плохо, у меня в голове тут же ясно возникли слова: «Болит левая рука, тошнит, похоже на пищевое отравление». Я взял такси, приехал домой и кричу жене:
– У меня инфаркт!
– Почему ты так думаешь? У тебя болит живот?
– У меня инфаркт. Вызывай «скорую»!
Жена стала убеждать меня, чтобы я выпил минеральной воды, а я продолжал требовать:
– Вызывай «скорую»!
Вызвали. Работники «скорой помощи» констатировали инфаркт. Отвезли в больницу, и там меня встретила врач. От неё я узнал, что если бы промедлили пару десятков минут, спасти меня было бы невозможно.
А потом эти давние истории ушли из памяти, и не видно было между ними никакой связи...
Но недавно, после операции на сердце, жена спросила: «Как ты тогда узнал, что у тебя инфаркт?»
Тут мне и вспомнилась очередь за продуктами в Болгарии. Не знаю, были ли те Волковы евреи. Поговаривали, что да, но скрывают это. Одно я знаю: Творец проверяет нас каждую секунду. Ведь в очереди я стоял за свиной колбасой, которую ел тогда с большим удовольствием и с маслом. Но Он постоянно посылает нам испытания. Видно, от каждого нашего действия зависит так много, что наши поступки даже в ситуациях, которые, казалось бы, ничего не решают, спасают нам жизнь и переворачивают нашу душу.
P.S.
Недавно, перечитывая этот рассказ, я задумался: а правильно ли я тогда прореагировал?
У меня нет ни тени сомнения, что я правильно сделал, уступив свою очередь. Но зачем ругал других людей?
Возможно, мне просто хотелось выглядеть героем в собственных глазах. И я выдержал только половину испытания.
А если бы молча уступил свою очередь, то, может быть, инфаркта не было бы вообще.
Меир Марат Левин
|
| |
|
|
| Рыжик | Дата: Пятница, 19.02.2021, 14:35 | Сообщение # 564 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 318
Статус: Offline
| 
на фото: Леонид Пташка, в центре - мой одноклассник Шломо Лейдерман, а рядом - Саня Кройтор
Джазмен Леонид Пташка — из тех энергичных и жизнелюбивых людей, которые успевают всё. Пианист-вундеркинд, самый молодой джазмен среди всех, когда-либо записавшихся на «Мелодии», один из ведущих легендарной перестроечной телепрограммы «Взгляд», организатор собственного фестиваля.
И конечно, один из самых известных израильских русскоязычных музыкантов.
— Когда ты начал играть джаз?
В восемь лет папа подарил мне пластинку Оскара Питерсона, и я понял: джаз — это моё.
— Правда, что ты занимался музыкой с четырех лет?
Так и было. Я родился в ужасно бедном районе Баку. Год назад был там на фестивале и обнаружил, что там до сих пор лачуги, общий туалет в середине двора, квартиры без окон… Конечно, хотелось как-то вырваться из этого. Поэтому в 14-15 лет я уехал в Москву. В Израиле оказался в 24 года, а где-то в 28 лет у меня уже была машина, квартира…
Извини, что сразу говорю о материальном, но я же из Советского Союза, мне хотелось, чтобы у меня скорее всё это появилось. Поэтому, когда я приехал в Израиль, первым делом сказал себе: «Я должен иметь свои стены, чтобы меня никто не выгнал, и свои колёса».
В Советском Союзе заботиться о таких вещах считалось мещанством; оказалось, всё наоборот.
Я это рано понял, потому что рано начал ездить за границу на конкурсы.
В 1985 году в Америке встречался с тамошними музыкантами, побывал у них дома и не мог понять, откуда такая социальная нестыковка: наш Игорь Бриль, который в те времена был звездой, жил в скромной квартирке. Я понял: нужно что-то менять в голове. Мне всегда казалось, что к 30 годам я уже должен сделать это, это и это...
— Какие качества тебе нравятся и не нравятся в себе?
Лень не нравится. Нравится целеустремленность.
— Выпить любишь?
Я не зависим — не пьяница, не алкоголик.
— Твои отношения со спортом?
В детстве был очень спортивным: мастер спорта по плаванию, серьёзно занимался лёгкой атлетикой. Сегодня единственный вид спорта, которым с удовольствием занимаюсь, — настольный теннис. Есть друзья, которые специально приезжают ко мне поиграть.
— Что не любишь в людях?
Неблагодарность.
— Куда мечтаешь съездить, где ещё не был?
Везде был. На гастроли могу поехать куда угодно. Просто в путешествие — нет.
— Что всегда есть у тебя в холодильнике?
Мясо.
— От чего устаешь?
От того, что голова постоянно работает.
— Профессия, которая тебя восхищает?
Музыкант!
— Откуда такая установка?
Как раз из-за того, что рано начал. Мои первые концерты были в пять-шесть лет.
— То есть ты зарабатываешь с пяти-шести лет?
Зарабатывать в том смысле, который мы вкладываем в это слово сейчас, я начал где-то в 12. Но профессиональные концерты начались в пять-шесть лет.
— Ты, маленький ребёнок, выходил на сцену, ничего не боясь?
Боясь немножко. Но мне всегда нужен был стимул: публика, концерт…
Если мой педагог Марья Борисовна Каневская говорила, что через месяц будет выступление, я готов был сутками сидеть и заниматься. Без этого заставить себя было довольно сложно.
Кстати, Марье Борисовне сейчас 90 лет, она тоже живёт в Израиле, была у меня на концерте буквально перед пандемией.
— Тебя прозвали «разрушителем фортепиано». За что?
Не знаю. На самом деле я ни одного рояля не разрушил. Бывало, струны лопались — просто на местах инструменты не выдерживали. Но когда я играю в Московской консерватории или в Карнеги-холле, с инструментами ничего не случается.
Или, например, у меня были туры в Китае — там практически на каждой сцене стоит Fazioli, это инструмент номер один, на него цена начинается с $ 400 тысяч...
— В райдере у тебя какие марки инструментов прописаны?
Писать ты можешь всё что угодно, это не значит, что их привезут.
Райдер — понятие очень относительное.
Там то, без чего я не поеду. Это обязательно бизнес-класс в самолёте.
Был период, когда я летал очень много, и у меня уже просто болела спина. Я понял, что экономлю деньги приглашающей стороны, но сам потом умираю.
Ещё я должен прилететь за день до начала тура, чтобы прийти в себя, переночевать в пятизвездочной гостинице. Но это не значит, что если в каких-то городах России, скажем, в Угличе, такого отеля нет, то я туда не поеду. Даже если на сцене будет рояль «Эстония», поеду.
— У тебя есть инструмент, который возишь с собой?
По Израилю довольно часто вожу с собой рояль.
А если в той же Америке выезжаешь в какое-то захолустье, иногда и на электронных клавишах играешь. Ничего в этом плохого не вижу: электронные клавиши хорошего качества можно найти всегда и везде, в отличие от хорошего рояля.
Для меня, как и для любого артиста, важна сама встреча с публикой. Ради этого мы все живём и работаем.
Есть вещи, в которых можно пойти на компромисс, главное, чтобы концерт прошёл успешно. Даже если я приехал, а инструмент расстроен, я сыграю. Просто превращаю такие выступления в концерты-встречи, где могу поговорить, ответить на вопросы.
— То есть плохой инструмент не преграда для выступления?
Да. Мы очень много играли с Георгием Гараняном, дружили с ним, царство ему небесное.
Так вот, когда его спросили: «Что нам делать, Пташка приезжает, нужен инструмент!» — он ответил: «Не волнуйтесь, Пташка на всём сыграет. А на хорошем инструменте любой дурак сможет».
— К 18 годам у тебя уже вышел альбом на фирме «Мелодия».
Да, я ворвался в московскую тусовку как диковинка. Не было ни одного фестиваля, куда бы меня не звали — худого мальчика с кудрявыми волосами.
— Пятый пункт не мешал ранней карьере?
Нет. Вопросы возникали только при выезде за границу, но, даже несмотря на это, я был самый «выезжаемый»: ездил больше, чем Пугачёва.
— И зарабатывал больше, чем суперзвезды?
Я очень любил ездить на гастроли на север. Существовала надбавка за полярный круг: обычно я получал 150 рублей за концерт, с надбавкой — в два раза больше. Четыре концерта дал — у тебя 1200 рублей...
Но это копейки по сравнению с тем, что я зарабатывал в заграничных поездках.
Из Америки привёз три видеомагнитофона и две камеры, всё это у меня купили прямо в аэропорту за 10 тысяч рублей.
Из Польши вёз джинсы и куртки… Спекулянты меня встречали на вокзалах.
— Первая поездка в Америку, наверное, была чем-то нереальным, как полёт на Марс?
Нереально уже то, что меня туда выпустили. Для этого нужна была комсомольская характеристика, а я пробыл комсомольцем ровно год, потом меня скинули с этого дела: не являлся на собрания.
Но, видимо, люди, принимавшие решения, любили мою игру.
— У тебя были поклонники наверху?
Не Брежнев, конечно. Начальник отдела заграничных поездок в Министерстве культуры СССР Воронцов сам когда-то был саксофонистом и безумно меня любил.
К тому же я был такой «сын полка»: мои бумаги подписывали Бриль, Юрий Саульский, Родион Щедрин.
Но, несмотря на всё это, пока самолёт на Нью-Йорк не взлетел, мне казалось, что сейчас подъедет машина и меня снимут с рейса. Только когда взлетели, я понял: всё, лечу в Америку. Со мной, конечно, был гэбист — кстати, он сейчас там, в Америке, и живёт.
— Как вам представили этого человека?
«Начальник отдела фонда Союза композиторов», что-то такое. Он действительно работал в Союзе композиторов, я знал его и раньше. На гастролях он разрешал мне делать практически всё. Однажды я даже не пришёл ночевать в гостиницу.
Когда после месяца гастролей мы улетали обратно в СССР, он вздохнул: «Слава Б-гу!» ...
Да, я прилетел как на Марс, но и для американцев я был марсианином.
На меня шли смотреть как на какого-то сумасшедшего ребёнка из Советского Союза.
В Лос-Анджелесе на концерт пришёл Стинг, подарил мне пластинку. Мы сыграли джем-сейшен с великим трубачом Гербом Алпертом…
Всё было как во сне.
На обратном пути в аэропорт остановились на бензоколонке. Пока гэбист ходил в туалет, продюсер быстро изложил свой план: «Сейчас ты запрёшься в кабинке, вызовешь полицию, они заберут тебя, и ты останешься здесь. Я сделаю из тебя суперзвезду».
Почему я отказался?
Во-первых, родители: я прекрасно понимал, чем это станет для них.
А второе — по возвращении в газете «Правда» должны были опубликовать обо мне статью.
— Ты понимал, что в эту минуту на кону стояла твоя судьба? Ведь если ты популярен в Америке, то популярен во всём мире.
Если во времена Союза ты был популярен в Москве, тебя тоже все знали.
Но те пять минут я, конечно, запомнил на всю жизнь, каждое слово...
— Ты говорил, что в Израиль тебя повела «таблетка свободы». Зачем тебе нужна была эта таблетка? У тебя уже была и карьера, и концерты…
Перелом наступил в 1988 году.
Это была страшная революция сознания всех советских людей. Она называлась перестройкой, но на самом деле это был психический переломный момент всей страны. Люди стали рассуждать по-другому.
Я понял, что дошёл до определённого пика, плюс началась апатия: опять заграничные поездки, опять возвращаться в эту пустоту…
— Что ты на тот момент знал об Израиле?
Ничего. Единственный мой знакомый, побывавший там на гастролях, — пианист Леонид Чижик. Я сказал ему: «Лёня, я уезжаю в Израиль. Скажи мне, что это такое?» Он вначале удивился: «А почему именно в Израиль? Почему не в Германию или Америку?»
А потом ответил: «Где-то густо, где-то пусто. Приедешь — сам поймёшь».
Я говорю: «Там евреи есть?»
Он отвечает: «Есть. Но странные».
— И правда, почему Израиль? Возможно, в Германии или Америке действительно было бы проще?
Ни минуты не пожалел о том, что приехал в Израиль.
Да, пришлось начинать всё заново. Так ведь не в первый раз: я из Баку так уезжал в Москву.
Репатриация?
Никакая это не репатриация, а самая натуральная эмиграция.
Мы уезжали с билетом в один конец, навсегда, тоже как на Марс. Никто не знал, что через четыре года всё откроется и в итоге станет как сейчас, когда люди приезжают на один день за дарконами.
Я, кстати, этого не принимаю и не приму.
Не потому что все должны хлебнуть того, что мы хлебали: просто мне за державу обидно. Израиль — не перевалочный пункт, а страна. Хотите приехать в неё жить — приезжайте и живите...
— И вот в один прекрасный день ты, так сказать, проснулся в Израиле…
Я снял квартиру в Холоне, напротив кафе «Капульски». Буквально на третий день заметил, что в нём стоит старый инструмент. Зашёл, позвал хозяина, рассказал о своих грамотах и дипломах...
Он ответил: «На фиг мне твои дипломы, сыграй!» Я сыграл что-то сложное. Он сказал: «Здорово, но, если будешь это играть, ты мне распугаешь всю публику».
Оказалось, нужны знакомые мелодии, например, из репертуара Фрэнка Синатры. Я играл их и набирался опыта.
— Каково это — играть, когда вокруг едят?
Ужасно, мерзко, кошмарно… но спасает цель. Мне нужно было купить квартиру. Я имел 150 шекелей за вечер — это много. Буквально через четыре-пять месяцев у меня уже была машина. Я стал одним из первых в ульпане, кто ею обзавелся.
— Иврит быстро освоил?
Через год уже начал болтать. Дело в том, что меня взяли в свои руки израильские музыканты, большие по тем временам звёзды.
Поначалу я со всеми говорил по-английски. В какой-то момент барабанщик Арале Каминский сказал: «Всё, хватит, ты живешь в Израиле» — и стал внаглую говорить со мной на иврите. А иврит — такой язык, что, даже если ты его не учил, он начинает к тебе прилипать.
— Ты встал на ноги за четыре года: уже в 1994 году провёл первый фестиваль. Как тебе это удалось?
У меня случился концерт в Ашдоде, мне понравился этот город на море, я поселил там родителей. Однажды пришёл в местный муниципалитет, никого там не зная, нашёл того, кто занимался культурой, и сказал: «Давай организуем фестиваль. Тебе это ничего не будет стоить: дай мне только зал, я привезу правильных людей за свой счёт».
— Ты был настолько уверен в успехе?
Не в этом дело. Мне было интересно. К тому же это были не такие деньги, как сейчас.
Российские музыканты приехали практически за свой счёт, жили у меня дома, тогда ещё на съёмной квартире. Приехал Гаранян, Бриль, которого знал весь Израиль, из Америки прилетел Игорь Бутман.
Оба дня — полный аншлаг.
С тех пор я перестал ждать, пока мне кто-то позвонит: стал сам организовывать проекты, приглашать израильских звёзд — и дошёл до того, что собираю концерты в Тель-Авиве на 3 500 зрителей...
— Я заметил, что ты во всех интервью поимённо перечисляешь музыкантов, которые тебе помогали.
Более того, я до самой пандемии устраивал здесь всем этим людям концерты. Сколько раз у меня бывал Гаранян, Юра Саульский должен был приехать, но умер…
Я помню каждого, благодарен каждому. И буду благодарен до последнего дня жизни.
— Ты ведёшь несколько телепрограмм о кулинарии, и, судя по твоей кухне, у тебя дома культ еды. Откуда талант готовить?
До 30-тилетнего возраста я был дистрофиком. В первый раз пополнел в Америке — там приносили такие блюда, каких я сроду не видел.
У меня был страшный комплекс советского человека, что я такое больше никогда не поем, поэтому нажирался как в последний раз в жизни.
Сегодня я знаком со многими шеф-поварами, и все они говорят, что из того, что есть в холодильнике, можно приготовить что угодно.
Меня тянет на эту стезю — скорее всего, потому что, как и в музыке, в кулинарии можно очень много импровизировать.
Например, в Бразилии из авокадо делают коктейли, пекут пироги, и это действительно прикольно. Оказывается, если авокадо размешать блендером, добавить сливки и молоко, получается гениально...
— А коронное блюдо Леонида Пташки?
Мясо! Я же родился в Баку. Азербайджан — мясная страна: кутабы, долма, шашлыки…
Есть три блюда, популярные у моего живота.
Во-первых, баранина, жаренная на огне. Маленький секрет: если полить её виноградным уксусом, добавить лук кольцами, соль и перец и дать два часа постоять — больше ничего не надо.
То же самое с осетриной...
Ну и долма. Живая еда, приготовленная буквально перед тем, как её подают, лучше всего.
— Чем твои дети занимаются?
Дочка недавно отслужила в армии, она тромбонистка — пошла по стопам папы. Сыну 19 лет, служит в очень серьёзных боевых частях на границе с Египтом и Иорданией.
— Как вы общались, если папа всё время на гастролях?
Не могу сказать, что у меня идеальные отношения с детьми. Хотелось бы, чтобы многое было иначе, ведь, если всё хорошо, дети превращаются в друзей. Думаю, что с дочкой мы друзья. Надеюсь, ещё съездим вместе на гастроли.
Влади Блайберг
Сообщение отредактировал Пинечка - Суббота, 20.02.2021, 13:47 |
| |
|
|
| papyura | Дата: Вторник, 09.03.2021, 10:44 | Сообщение # 565 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1694
Статус: Offline
| Linoy Ashram (ISR) - 2020 European Champion...
можете восхищаться великолепным выступлением победительницы 36-го Чемпионата Европы:
https://www.youtube.com/watch?v=YJ6x0tSND6g
|
| |
|
|
| Kiwa | Дата: Воскресенье, 14.03.2021, 03:28 | Сообщение # 566 |
 настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 697
Статус: Offline
| ...хотя раздел называется "еврейские штучки", НО таких "штучек" настоящие евреи себе НИКОГДА не позволяли!!
ТАКОЕ могут себе позволить только пофигисты-израильтяне, пришибленные одной возомнившей о себе семейкой!!.....
https://news.israelinfo.co.il/world/93441
но семейке не стыдно, ибо она никогда не знала таких понятий как ЧЕСТЬ, СОВЕСТЬ или стыд!
Сообщение отредактировал Kiwa - Воскресенье, 14.03.2021, 08:32 |
| |
|
|
| Щелкопёр | Дата: Воскресенье, 14.03.2021, 08:36 | Сообщение # 567 |
|
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 331
Статус: Offline
| трусливое ничтожество пробилось к власти на волне всенародной любви в брату-герою Йони и с тех пор старательно разрушает всё, что не им создано было...
позор стране от такого горе-премьера!
|
| |
|
|
| Златалина | Дата: Суббота, 20.03.2021, 06:54 | Сообщение # 568 |
 дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 296
Статус: Offline
| сказано достаточно давно, НО...
...явно о сегодняшнем Израиле под руководством премьера-пофигиста... ПРЕДАТЕЛЯ страны и граждан её, для которого главное - деньги!
|
| |
|
|
| Пинечка | Дата: Суббота, 27.03.2021, 13:29 | Сообщение # 569 |
|
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1520
Статус: Offline
| ну просто не верится, что можно так точно высказать мысль о сегодняшних продажных шкурах, от коих избавиться совсем непросто!
а в прошлые времена их запросто ... в асфальт закатывали (что не улучшало его качество, однако!).
|
| |
|
|
| smiles | Дата: Вторник, 06.04.2021, 01:46 | Сообщение # 570 |
|
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 251
Статус: Offline
| В 1992 году на телевидении снимался цикл передач «Двенадцать разгневанных мужчин». Двенадцать портретов известных артистов...
Уж почему они были «разгневанные», не знаю — название было просто взято взаймы у старого американского фильма.
И вот тогдашнее телевизионное начальство предложило мне сделать передачу о Гердте. Надо ли говорить, что я согласился прежде, чем начальство успело закрыть рот!
Удивительная вещь. Задолго до знакомства я относился к Гердту как к близкому человеку. Я понимал, что такое же родственное чувство Гердт вызывает в сотнях тысяч людей, но всё равно (повторяю, задолго до знакомства) чувство к этому человеку было очень… личным, что ли.
Я позвонил Зиновию Ефимовичу — и поехал на Пахру, на дачу, где он жил.
Машины у меня не было; машина Гердта стояла возле автобусной остановки. Он встречал так всех «безлошадных» гостей.
…Мы уже несколько часов обсуждали будущую телепередачу, когда Татьяна Александровна предложила пройти за стол.
Гердт подозрительно сильно обрадовался моему согласию поужинать вместе с ним, пошёл на кухню и начал лично готовить антрекот, приговаривая что-то насчёт собственного гостеприимства. Рядом хлопотала Татьяна Александровна.
Через несколько минут передо мной, как на скатерти-самобранке, расстелилась еда-питьё. А напротив сидел Зиновий Ефимович Гердт — перед стаканом воды и лежащим на блюдечке кусочком мацы.
Сидевшая рядом с мужем Татьяна Александровна голодала из солидарности.
А я сидел перед антрекотом, и слюноотделение уже началось. Я что-то жалко пискнул в том смысле, что предполагал ужинать вместе с хозяевами…
— Ну что вы! — воскликнул Гердт. — Я обожаю, когда при мне вкусно едят! Сделайте одолжение!
И даже, кажется, приложил руки к груди, изображая мольбу. А я (повторяю в последний раз) был ужасно голоден и долго бороться с интеллигентностью не мог.
Когда я положил кусочек антрекота в рот, начал его жевать и процесс пищеварения стал необратимым, Гердт негромко — но так, чтобы мне было слышно каждое слово! — сказал, обращаясь к Татьяне Александровне:
— Ну и молодёжь пошла… Напротив него сидят два голодных ветерана войны — а он ест, и хоть бы что!
Видимо, в этот момент у меня что-то случилось с лицом, потому что Зиновий Ефимович немедленно «раскололся» и начал смеяться. И я понял, что нахожусь в гостях у молодого человека.
Таким выдался первый день моего знакомства с Гердтом.
У Ежи Леца сказано: «Не всякому жизнь к лицу».
Гердту жизнь была поразительно к лицу!..
Он был воплощением радости жизни, человеком невероятного мужского обаяния, которое сохранилось в нём до последних дней.
Я наблюдал, как это действовало на женщин… Уже во время съёмок той нашей телепередачи мы посадили за стол к Зиновию Ефимовичу наших ассистенток (по совместительству — интересных молодых женщин), чтобы Гердту было не так скучно рассказывать по сто восьмому разу свои репризы.
Я, конечно, надеялся, что такое соседство взбодрит Зиновия Ефимовича, но никак не предполагал масштабов этого… полёта!
Минут через десять все мы — режиссёр, оператор, осветитель, — все мужики от тридцати до сорока, переглянулись, и в глазах у каждого была одна и та же печальная мысль: нам здесь делать нечего! Никакой конкуренции этому семидесятишестилетнему человеку мы составить не могли.
Способ его воздействия я бы определил как принцип пылесоса. Он не атаковал объект, а просто приоткрывался немного, но там была такая сила и мощь, что через пять минут собеседника Гердта просто затягивало внутрь.
Таких счастливых лиц, как у женщин в том застолье, я не видел много лет.
Он был обманчиво лёгким в общении. Обманчиво доступным. Поэтому люди поглупее через десять минут начинали называть его Зямой…
И для половины страны он был Зямой. Он отдавал на откуп эту масочку.
Зиновий Ефимович был человеком абсолютно элитарным (в самом высоком смысле этого слова), человеком драматичного сознания.
В последнем интервью, вышедшем уже после смерти Гердта, я прочёл его лаконичный ответ на вопрос о счастье: «Я этой дамы не встречал»...
Он заставлял внутренне подтянуться. Я много раз ловил себя на том, что вот сижу рядом с ним, мы разговариваем и я должен изо всех сил стараться соответствовать.
При Гердте было немыслимо плохо рассказать анекдот и вообще — просто болтать при нём было невозможно. Он огорчался, скучнел, отводил глаза. И вообще — банальность, бездарность переживал как муку, как физическую боль.
Терпел из последних сил.
Зато как никто другой радовался чужому божьему дару, справедливо полагая, что божий дар не может быть чужим.
Свойство поразительно редкое для актёра — они же невероятно ревнивые существа! А Зиновий Ефимович мог позвонить на ночь глядя и крикнуть в трубку: «Витя! Вы видели Чурикову в „Плаще Казановы“? Нет? Витя, вы идиот! Немедленно идите! Это великая актриса!..»
Гердт никогда не путал личное с художественным. Ко мне он, кажется, был расположен, но похвалы тому, что я делаю, я дождался только пару раз.
Хотя — что значит похвалы? А вот что: «Знаете, Витя, это вполне пристойно»...
А бит я был за свои телевизионные экзерсисы многократно. В этих случаях Гердт был тактичен, но неумолим. «Мне кажется, Витя, это не лучшая ваша программа». После этого хотелось извиниться и немедленно провалиться сквозь землю.
…Гердт рассказывал про своего друга, недавно умершего поэта N., какой он был блистательный человек, честнейший, замечательный, глубокий… — но в оценке поэтической был неумолим: поэт средний.
А про другого мог, наоборот, сказать: «Сволочь редкая, но стихи есть замечательные!»
У Гердтов было замечательное застолье. Оно сохранилось и по сей день в доме у Татьяны Александровны (что, к слову, много говорит о качестве людей, собиравшихся вокруг Зиновия Ефимовича).
Меньше всего там было артистов. Богемы и бомонда он терпеть не мог! За его столом была настоящая элита. Не попса с политикой пополам — врачи, математики, учёные, с которыми Зиновий Ефимович дружил по сорок — пятьдесят лет. Безукоризненные люди, знакомство с которыми большая честь для любого. Когда этого не понимали, это подчёркивалось.
Однажды я был свидетелем того, как Гердты поругались. И вот они ругались, ругались… и наконец Татьяна Александровна бросила Гердту в лицо: «Актёр!..» Это прозвучало как последнее оскорбление. И Гердт, оборвав крик, вдруг мрачно сказал: «А вот за это можно и по морде…»
И оба расхохотались.
Слово «актёр» в этой семье было оскорблением, эдакое богемно-фальшивое…
Дружить Гердты умели не по-нынешнему.
Зиновию Ефимовичу было уже под восемьдесят, но каждый год он лично перевозил из города на дачу девяностолетнего артиста театра Образцова Евгения Вениаминовича Сперанского. А уж по мелочи…
Однажды, зимой довольно голодного 1992 года в моей квартире раздаётся звонок. На пороге стоит Татьяна Александровна с мешком картошки: «Нужна? Хорошая, не мороженая».
По дурной интеллигентской привычке я начал было отказываться. Аристократичная Татьяна Александровна послушала это с полминуты и сказала: «Значит, так. Не нужна картошка — увезу назад. Нужна — бери и не выё…!»
Татьяну Александровну Правдину Ширвиндт называл: «внучка шустовских коньяков» (её дедушкой был тот самый коньячный король Шустов, о котором упоминает чеховский Андрей в «Трёх сестрах»).
Татьяна Александровна стала «окончательной женой» Гердта (определение Зиновия Ефимовича).
История их знакомства замечательна и очень многое говорит об этих двух людях.
На зарубежные гастроли «Необыкновенного концерта» Гердт выезжал за несколько дней до труппы с переводчиком. Тот переводил ему свежие газеты, Гердт уяснял, чем живёт страна, и когда зрители приходили на спектакль русской труппы, кукольный Конферансье на их родном языке шутил на злобу дня! Можете себе представить эффект.
Так вот, Татьяна Александровна, переводчик-арабист, поехала в командировку в Египет, работать с театром Образцова.
Она была замужем. Гердт был женат.
Они познакомились — и перед расставанием договорились встретиться в Москве через два дня.
Через два дня они встретились свободными людьми. Гердт за это время объяснился с женою, а Татьяна Александровна — с мужем. У неё была двухлетняя дочка Катя…
Незадолго до ухода Гердта из жизни Катя взяла его фамилию и отчество. Он её спросил:
— Что ж ты раньше-то?..
— Стеснялась…
— Ддур-ра…
Надо было слышать это «ддур-ра…»
Так признаются в любви.
Татьяна Александровна сказала однажды: «Я бы его полюбила, даже если бы он был бухгалтером».
Есть острословы, а есть люди остроумные — и это диаметрально противоположные типы людей. Гердт никогда не острил. В нём этого кавээнского «вот я вам сейчас пошучу…» — не было совершенно.
Гердт поддерживал разговор, или поворачивал его, или прекращал — но это всегда было развитие мысли. Он успевал думать — редкость для людей шутящих.
Шутка рождалась как результат оценки ситуации.
Одна молодая журналистка передала мне совершенно блистательный диалог, произошедший у неё с Гердтом: «Ну что, деточка? Будете брать у меня интервью?» — «Да, Зиновий Ефимович…» — «Ах, всем вам от меня только одного нужно!..»
В 1949-1950 годах, во времена борьбы с космополитизмом, Зиновий Ефимович со своим братом Борисом возвращался с кладбища (была годовщина смерти мамы). На Садовом кольце они зашли в пивнушку («шалман», как определил её Гердт) — согреться и помянуть. Перед ними в очереди стоял огромный детина. И когда очередь дошла до него, он вдруг развернулся в их сторону и громко сказал продавщице: «Нет уж! Сначала — им. Они же у нас везде первые!..»
И Гердт, маленький человек, ударил детину в лицо. Это была не пощечина, а именно удар. Детина упал…
Шалман загудел, упавший начал подниматься… Продавщица охнула: «За что?! Он ведь тебя даже жидом не назвал!..»
И стало ясно, что сейчас будет самосуд.
…Эту историю я услышал во время съёмок телепередачи в ответ на свою просьбу рассказать о людях, которые спасали Гердта.
И он рассказал мне о троих.
О медсестре Вере Ведениной, которая вытащила его в феврале 1943 года с поля боя, из-под огня.
О Ксении Винцентини — хирурге, которая делала ему последнюю, одиннадцатую операцию и спасла ногу. И рассказал он вот этот случай.
…Когда всё шло к самосуду, от стойки оторвался человек, которому Гердт едва доходил до подмышек. «Он подошёл ко мне, загрёб своими ручищами за лацканы моего пальтишка, — рассказывал Гердт, — и я понял, что это конец. Мужик приподнял меня, наклонился к самому моему лицу и внятно, на всю пивную, сказал: „И делай так каждый раз, сынок, когда кто-нибудь скажет тебе что про твою нацию“».
И «бережно» (слово самого Гердта) поцеловав его, поставил на место и, повернувшись, оглядел шалман. Шалман затих, и все вернулись к своим бутербродам.
В этой истории — не только тот замечательный незнакомец. В ней — весь Гердт.
Как позже писал Визбор: «Честь должна быть спасена мгновенно».
И эта мягкость, этот «всесоюзный Зяма» из «Кинопанорамы» и «Чай-клуба» — далеко не весь Гердт.
Повторюсь: он был человеком очень суровых правил.
На панихиде по Гердту Михаил Швейцер сказал:такие, как он, инвалиды сидели после войны в переходах, играя на гармошке и прося милостыню…
Судьба и история, надо им отдать должное, действительно сделали всё для того, чтобы стереть Гердта в порошок.
Еврей, что могло стать приговором само по себе; инвалид и вообще человек не Бог весть каких физических кондиций.
Внешность? Детские и юношеские фотографии — жалко смотреть… Маленький еврейский мальчик с оттопыренными ушами и огромными, заранее несчастными глазами…
Но, как сказал Бомарше, «время — честный человек».
Какой-то другой француз заметил, что к сорока годам женщина получает на своём лице то, что заслуживает. Мужчина — тоже.
К началу пятого десятка собственно антропология уходит на второй план; душа начинает рисовать на лице свои черты.
У Гердта к пятидесяти стало необыкновенное лицо. Поразительной красоты!
Его стали снимать в кино, и вдруг выяснилось, что — не оторваться!
Война, четыре года костылей и больниц, одиннадцать операций — все эти страдания преобразили Гердта.
Сколько людей эти погибельные обстоятельства уничтожили!.. А Гердт преодолел земное притяжение — в нём был такой заряд жизнестойкости! Он был, по точному определению Саши Кабакова, супермен.
На вопросы о здоровье Гердт никогда не отвечал нейтральным «ничего».
«Шикарно, потрясающе!»… Только в последние полгода он опустил планку до «вполне сносно» — когда боль уже почти не отпускала его. «Если не считать того, что я умираю», — в разговоре со мной добавил он однажды, бабелевским поворотом рычага переключив стон отчаяния в репризу.
Татьяна Александровна не позволяла ему умирать. Просто — не позволяла. «Поднимайся, обедать будем в столовой. Приехал такой-то…» (а всегда кто-то приезжал).
В последнее время очень часто рядом с ними была Людмила Львовна Хесина, врач, друг. Если бы не эти две женщины, Гердт мог не дожить до своего восьмидесятилетия.
Ему было под шестьдесят, когда он впервые после войны вышел на сцену — в спектакле театра «Современник».
Он дебютировал, когда принято подводить итоги...
Он играл блестяще — но как мало было ролей, достойных его дара! Лира он сыграл только за кадром, Ричарда и Шейлока не сыграл вообще. Паниковский, исполненный с какой-то головокружительной свободой, на пяти процентах актёрских возможностей, стал его визитной карточкой.
Он не любил эту роль, досадовал на случайно прилипшее амплуа.
Любимца капустников, всеобщего Зяму — его, в сущности, проглядели.
Великий артист, он рассказывал за кадром про лошадку, которая бегает быстрее собачки, — и делал рекламный ролик произведением искусства!
Всё, к чему он прикасался, становилось золотым, потому что — он был гений.
Незадолго до ухода Гердта из жизни, когда ему исполнилось восемьдесят и было ясно, что он уже… на пороге, Валерий Фокин сказал: «Эх!.. Упустили время. Ещё бы лет пять назад могли рвануть с ним „Короля Лира“…»
Какой бы это был Лир!
Про свои актёрские работы он говорил крайне мало, но однажды признался, что за своего Мефистофеля из козаковского телефильма ему не стыдно. Он сказал: «Там было несколько подлинных секунд».
Это была его высшая похвала себе.
Я думаю, ни разу в жизни никто не услышал от него слова «творчество» применительно к тому, что делал он сам.
Гердт почти не публиковал своих текстов, хотя рифмовал очень лихо и как литератор был намного талантливее большинства известных мне стихотворных фельетонистов.
Но — выросший на Маяковском и Пастернаке, бывший другом Окуджавы и Самойлова, он стеснялся даже говорить о написанном, не то что публиковать.
Не было случая, чтобы Гердта было больше, чем нужно, хоть на одну секунду. Чувство меры родилось раньше него.
Вот эта актёрская болезнь, когда бульдозером со сцены не стащить, была Гердту совершенно чужда. Он всегда уходил раньше, чем это было нужно публике.
Зима, начало девяносто шестого года.
Мы едем в Троицк, в больницу, где Гердту должны поставить капельницу и дать очередную порцию лекарств. За рулём сам Зиновий Ефимович.
Мы приехали и прошли в палату. Когда я вышел из палаты что-то отнести-принести, в коридоре мне кланялись люди — потому что я был с Гердтом.
Я понял, что такое светиться отражённым светом. Как луна…
Он тогда должен был ехать в Прагу сниматься, и врач (её звали Наташа) давала ему последний инструктаж по таблеткам.
И вот Гердт полулежит в кресле, катетер в вене, рядом капельница, Наташа сидит у него в ногах, и он сдает ей экзамен, перечисляет, что и когда нужно принимать…
Сдаёт он этот экзамен с первого раза, память профессиональная. Наконец Наташа говорит Гердту: «Зиновий Ефимович, ещё какие-нибудь вопросы есть?»
Тут Гердт, лежавший двадцать минут эдаким послушным старичком, вдруг садится, при этом свободная от капельницы рука оказывается на Наташином колене. И говорит: «Да, один вопрос. Как там в Чечне?»
Он был молод. Он был моложе многих из тех, кто годился ему во внуки — от этого такая горечь доныне. Его смерть — смерть трагическая и преждевременная, что подтвердили на его похоронах слёзы сотен людей «из публики», как сказал бы сам Гердт.
Старое, измученное тело унесло с собою в могилу нежное юношеское сердце и ясную голову.
Когда Зиновию Ефимовичу стало ясно, что он уже уходит, что законы биологии распространяются и на него, он не мог с этим смириться.
Ему было невероятно тяжело осознавать себя немощным — это, я уверен, причиняло ему самые большие страдания...
На восьмидесятилетие Зиновия Ефимовича, 21 сентября 1996 года, к нему на дачу съехались, по-моему, вообще все. Включая некоторое количество людей, про которых я не поручусь, что Гердт их знал вообще.
А одним из первых, по роду службы, явился поздравить Гердта вице-премьер Илюшин — он должен был вручить ему орден, называвшийся «За заслуги перед Отечеством» III степени.
И, видимо, какой-то тамошний холуй подсказал Илюшину, что он едет поздравлять интеллигентного человека. Вице-премьеру положили закладочку в томик Пастернака — и, вручив орден, он этот томик на закладочке открыл, сообщив, что хочет прочесть имениннику вслух стихотворение «Быть знаменитым некрасиво».
Гердт отреагировал немедленно: «Давайте лучше я вам его прочту!»
А у Илюшина протокол, он же готовился… Нет, говорит, я сам. Тогда Гердт, гений компромисса, говорит: «Давайте так: строчку — вы, строчку — я…»
И вот можете себе представить картинку. Илюшин (по книжке): «Быть знаменитым некрасиво…» Гердт (наизусть, дирижируя красивой, взлетающей в такт правой рукой): «Не это поднимает ввысь…» Илюшин (по книжке): «Не надо заводить архива…»
И так они продвигаются по тексту, и всех, кроме вице-премьера, охватывает озноб, потому что все вспоминают последнюю строчку стихотворения. Строчку, которой в контексте физического состояния Гердта лучше не звучать совсем.
Положение спас сам Гердт (раньше всех вычисливший грядущую неловкость).
И когда вице-премьер пробубнил свое: «Позорно, ничего не знача…» — Гердт, указав на себя, закончил: «Быть притчей на устах у всех…»
И рассмеялся, прерывая эту чиновную выдумку. Последние строфы прочитаны не были. Артист не дал первому вице-премьеру попасть в дурацкое положение.
На вечере в честь 80-летия Зиновия Гердта, в октябре 1996-го, случилось то, что иначе как чудом назвать нельзя.
На сцену поднялась та самая Вера Веденина, которая спасла его, вытащив на себе с поля боя, — и Гердт, сидевший за кулисами и смотревший действие по телевизионному монитору, вдруг сказал: «Я должен к ней выйти!»
И вот две Татьяны, жена Гердта и жена Сергея Никитина, помогли Зиновию Ефимовичу добраться до кулисы, и он отпустил руку жены — и на сцену вышел сам!
Вся страна видела это.
Они обнялись. Вера Павловна, потерявшись на публике, начала говорить про войну, про победу, что-то сбивчивое, неловкое…
Гердт мягко остановил её: «Вера, да ну их на фиг!.. Победили и победили…»
Как он умел снимать пафос!
С Гердта не брали денег на рынке. Я видел это своими глазами. Отводили руку с деньгами, а потом догоняли у машины и клали в машину арбуз.
Вот что такое — не популярность, а слава!
Если спросить этих людей, почему они так поступают, они, может быть, даже и не смогли бы внятно ответить на этот вопрос.
Но даже торговцы мясом подсознательно понимали, что Зиновий Гердт им уже давно за всё заплатил.
Что все мы должны ему больше, чем он нам.
Виктор Шендерович
|
| |
|
|
|
