Игорь Миронович Губерман - АВТОБИОГРАФИЯ, с разъяснениями автора:
Я родился в России, в стране нескончаемых противоречий, где ничего нельзя ни понять, ни тем более сделать, так как:
Российский жребий был жестоко Однажды брошен волей Бога: Намного западней Востока, Восточней Запада - намного.
В условиях советского тоталитаризма
В России жил я как трава И меж такими же другими, Сполна имея все права Без права пользоваться ими.
Понимая, что невозможно сделать что-либо, не вступая в противоречие с собственной совестью, я не вступил в партию, хотя прислушиваясь к инстинкту самосохранения и не позволял себе открытых выступлений, в общем
Вовек я власти не являл Ни дружбы, ни вражды. А если я хвостом вилял - То заметал следы!
отчётливо понимая даже во времена своей диссидентской деятельности, что герои не бывают с кукишем в кармане, а принципиальность до какой-то определённой черты – это, может быть, худшая беспринципность. Да-да, это касается не только меня, но и тебя, дорогой друг, читающий сейчас эти строки, так как:
Хвалишься ты зря, что оставался Честным, неподкупным и в опале. Многие, кто впрямь не продавался - Это те, кого не покупали.
Я любил в молодости много читать, что конечно сформировало мой вкус и эрудицию, но сегодня я отчётливо вижу, что
Книги много лет моих украли, Ибо в ранней юности моей Книги мне поклялись (и соврали!) Что, читая, стану я умней.
Именно книги выработали у меня созерцательный характер, я принимаю жизнь такой, какова она есть, мои запросы всегда соответствуют моим возможностям, упорство – вовсе не главный стержень моего характера.
Я свои пути стелю полого, Мне уютна лени колея. То, что невозможно - дело Бога. Что возможно - сделаю не я.
И Бог, похоже, вполне сочувствует этой моей жизненной философии, потому что
Чтоб я не жил, сопя натужно Устроил Бог легко и чудно, Что всё ненужное мне трудно, А всё что трудно - мне не нужно.
Приблизительно в 20 лет я ощутил себя евреем, и это чувство не было ни униженным, ни половинчатым, т.к.
Люблю я племя одержимое Чей дух кипит и торжествует Стремясь постичь непостижимое, Которого не существует.
Но положение евреев в России, а в Сов. Союзе в особенности, было достаточно напряжённым.
Как ни скрывался в чуждой вере У всех народов и времён, Еврей заочно к высшей мере Всегда бывал приговорён.
В молодости я любил женщин (а кто их не любил?) без высоких духовных запросов:
Не зря люблю я дев беспечных, Их речь ясна и необманчива. Ключи секретов их сердечных Бренчат зазывно и заманчиво.
Впрочем, и в браке я исповедовал теорию, что
Зов самых лучших побуждений По бабам тайно водит нас. От посторонних похождений Семья милей во много раз!
Политикой я никогда не интересовался, отчётливо ощутив однажды грязь этого дела,
Весь день сегодня ради прессы Пустив на чтение запойное, Вдруг ощутил я с интересом, Что проглотил ведро помойное.
К выпивке я относился сдержанно, хотя всегда мог выпить достаточно прилично. С возрастом
Стало сердце покалывать скверно, Стал ходить - будто ноги по пуду ... Больше пить я не буду, наверно, Хоть и меньше, конечно, не буду!
Всегда я любил поспорить, понимая, что это лучший способ выявить суть предмета, но к сожалению
Я часто спорю, ярый нрав И вздорность не тая. И часто в спорах я не прав, Но чаще - прав не я.
Я покинул Россию по нескольким причинам, в том числе и из-за антисемитизма, потому что
Ах, как бы нам за наши штуки Платить по счёту не пришлось. Еврей! Как много в этом звуке Для сердца Русского слилось!
но присмотревшись здесь, в эмиграции, к еврейскому народонаселению, которое вместе со всеми своими пожитками привезло сюда и сов. ментальность, отягчённую национальным колоритом, сделал заключение
Живу я легко и беспечно, Хотя уже склонен к мыслишкам, Что все мы евреи, конечно, Но многие всё-таки слишком.
На именинах и прочих посиделках, мне редко когда бывает интересно. Вот, например:
Вчера я пил на склоне дня Среди седых мужей науки. Когда б там не было меня То я бы умер там со скуки!
Здесь изменилось и моё отношение к женщинам, поскольку
Увы, когда с годами стал я старше, Со мною стали суше секретарши ...
И к сожалению,
Наступила в судьбе моей фаза Упрощения жизненной драмы: Я у дамы боюсь не отказа А боюсь я согласия дамы.
Полагаю, что скоро
Глаза ещё скользят по женской талии А мысли очень странные плывут, Что я уже вот-вот куплю сандалии, Которые меня переживут.
Здесь же, в эмиграции, я резко ощутил выпятившуюся вдруг проблему "отцов и детей".
Не ведая притворства, лжи и фальши, Без жалости, сомнений и стыда, От нас уходят дети много раньше, Чем из дому уходят навсегда.
Не понимаю, в этой ситуации, я только сам себя:
Уже мы стали старыми людьми, Но столь же суетливо беспокойны, Вступая с непокорными детьми В заведомо проигранные войны.
Жаловаться мне не на кого и не на что, но и хвалиться нечем:
И вкривь и вкось, и так и сяк, Идут дела мои блестяще. А вовсе наперекосяк Они идут гораздо чаще.
И тут я прихожу к очень важному для меня выводу, что мой жизненный результат есть прямое следствие одной из существенных составляющих моего характера - природной лени. Но
На лень мою я не в обиде, Я не рождён иметь и властвовать. Меня Господь назначил видеть, А не кишеть и соучаствовать.
Ретроспективно я понимаю, что
Течёт сквозь нас река времён, Кипя вокруг, как суп. Был молод я и неумён, Теперь я стар и глуп.
Время пролетело оглушительно быстро:
Куда течёт из года в год Часов и дней сумятица? Наверх по склону жизнь идёт, А вниз по склону катится ...
А почему? А потому, что утерян смысл жизни, где всегда центром вселенной предполагалась собственная личность.
В час важнейшего в жизни открытия, Мне открылось, гордыню гоня, Что важнейшие в мире события Превосходно текут без меня!
И смысл жизни остался для меня теперь только в двух ипостасях:
Много нашёл я в осушенных чашах, Бережно гущу храня: Кроме здоровья и близостей наших, Всё остальное - херня!
Я, наверное, по натуре пессимист, я принимаю в расчёт возможность наихудшего варианта. Ежели выпадет что-либо лучшее - что ж, пусть это будет неожиданным подарком. Но с другой стороны
Чуя близость печальных превратностей, Дух живой выцветает и вянет. Если ждать от судьбы неприятностей, То судьба никогда не обманет.
Я не азартен, так как хорошо знаю, что удача - явление очень временное для меня.
Я не пьянею от удачи, Поскольку знаю наперёд. Как быстро всё пойдёт иначе И сложится наоборот.
Хотя я и понимаю, что "вся наша жизнь - игра!", вывод из размышлений очень неутешителен:
С азартом жить на свете так опасно, Любые так рискованы пути, Что понял я однажды очень ясно - Живым из этой жизни не уйти!
Я всегда знал, что своё место под солнцем надо заработать, само по себе "счастье" и радости жизни ниоткуда не свалятся, и вообще - ничего в жизни нельзя приобрести, не утратив, поэтому
Как бы счастье вокруг не плясало, Приглашая на вальс и канкан, А бесплатно в судьбе только сало, Заряжаемое в капкан.
Что прекрасно иллюстрируется выводом о невозможности соотнести усилия и отдачу.
Я не считал, пока играл, Оплатит жизнь моя И те долги, что я не брал И те, что брал не я.
В связи с вышеизложенным, ясно ощущаю некоторую неудовлетворённость своим положением, хотя и понимаю, что это очень неприятно, так как
Подвержены мы горестным печалям По некой, очень мерзостной причине: Не радует нас то, что получаем, А мучает, что недополучили.
Но и выслушивать советы доброхотов, как следует идти по жизни в ногу со временем не хочу
Когда нас учит жизни кто-то, Я весь немею, Житейский опыт идиота Я сам имею!
НО!
Уже по склону я иду, Уже смотрю издалека, А всё ещё чего-то жду От телефонного звонка...
И задаюсь вопросом:
А вдруг устроена в природе Совсем иная череда, И не отсюда мы уходим, А возвращаемся туда?
Дата: Четверг, 29.03.2018, 01:42 | Сообщение # 392
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1552
Статус: Offline
СПАСИТЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ
Некоторые дети, которых спас Йохан ван Хульст, были настолько маленькими, что не помнят этого...
Ван Хульст умер в возрасте 107 лет 22 марта 2018 года. Он был частью подпольной сети, которая смогла спасти 600 голландских детей от нацистов.Их удалось спасти благодаря тщательно спланированным операциям. Детей тайно вывозили буквально на глазах у нацистов, которые собирались доставить их в концентрационные лагеря.
В 1942 году ван Хульст - сын обойщика мебели - работал лектором в кальвинистском педагогическом колледже в Амстердаме. Школа находилась в преимущественно еврейском районе Плантаж в центре города. Тогда, летом 1942-го, колледж был на пороге закрытия, так как правительство отказалось от его финансирования. Ван Хульст настаивал на том, чтобы учебное заведение продолжало свою работу и без государственных субсибий и даже обращался к родителям учеников с просьбой о пожертвованиях. Колледж не закрыли. Оставшиеся преподаватели, включая ван Хульста, у которого на тот момент уже было двое детей и должность директора, продолжили работать с двойной нагрузкой при мизерных зарплатах.
Напротив колледжа Хульста находилось здание бывшего театра Холландше-Шоубург, которое в 1941 году заняли нацисты. Теперь оно использовалось как депортационный центр. Администратор депортационного центра Вальтер Зюскинд был наполовину евреем и наполовину немцем. Но нацисты поручили ему управлять центром, игнорируя его происхождение из-за тесных связей с СС... Вскоре после вступления на эту должность Зюскинд заметил, что помогать задержанным не так уж и сложно: он подделывал данные о прибытии людей, записывая ... что задержали 60 человек, а не 75, как было в реальности. Эти "лишние" пятнадцать человек он отпускал на свободу. Делать это стало еще проще когда в начале 1943 года нацисты заняли ясли неподалёку от театра и коледжа ван Хульста. В яслях должны были содержаться еврейские дети до их отправки в лагеря смерти. Зюскинд скооперировался с директором яслей Гениеттой Пиментель, они выкрадывали детей в момент, когда трамвай проезжал мимо входа в ясли... ... спасательная операция набрала обороты.
Никто из тех, кто был спасён, не регистрировался по прибытии, поэтому их исчезновение никто не мог заметить. Согласие на их отправку давали сами родители.
Тот факт, что он не смог спасти больше детей, преследовал ван Хульста до конца его дней... "Я думаю лишь о том, чего не смог сделать, о тех тысячах детей, которых не смог спасти", - говорил ван Хульст в интервью газете Het Parool в 2015 году.
Последние недели войны он провёл в бегах - ему передали, что его собираются арестовать. У него было буквально несколько минут до рейда полицейских, чтобы скрыться... Уже после войны он на протяжении 25 лет работал в голландском Сенате и являлся членом Европейского парламента с 1961 по 1968 год, ван Хульст весьма активно занимался политикой и образованием, написал сотни статей от руки и в возрасте 99 лет выиграл шахматный турнир.
В его бывшей школе сейчас располагается Национальный музей Холокоста.
Сам ван Хульст редко говорил о своих действиях во время Второй мировой войны, но другие видели, насколько его вклад был значимым.
Дата: Пятница, 30.03.2018, 14:17 | Сообщение # 393
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
с наступающим через два часа ПраздникомПЕСАХ !
Пасхальный Cедер – удивительная ночь, То ночь рождения еврейского народа! Преграды все стараясь превозмочь Опять Моше ведет туда нас, где свобода!
********** и небольшая пасхальная история...
В одном местечке жили два нищих – еврей Давид и украинец Котя. Оба просили милостыню: один у синагоги, второй у церкви. После "трудового дня" они частенько встречались за рюмкой горилки в корчме, и обсуждали нищенское своё житьё-бытьё. Как-то раз зашел у них разговор о праздниках и сказал Давид, - Скоро наш самый лучший праздник – Песах, наконец-то я отъемся за пасхальным столом. И тут же предложил коллеге пойти с ним на пасхальный седер в дом одного богача, куда он был приглашён. - Да кто ж меня пустит! - возразил Котя. - Ещё как пустят! - ответил Давид, - У нас ведь прямо сказано в пасхальной Агаде: "каждый, кто голоден - пусть придёт и ест". Сказано - сделано. Завершив в синагоге вечернюю пасхальную молитву, Давид зашёл за Котей, и они отправились в дом богача. Их тепло встретили и усадили за стол. И тут началось нечто странное... Стол ломился от закусок – рыба, овощи, вино. Но никто ничего не ел, а всё читали и читали пасхальную Агаду. А когда не читали, то пели. Наконец, помыли руки – как это принято у евреев перед серьёзной трапезой. Котя уже приготовился отведать что-нибудь вкусное, но к трапезе никто не приступил. Более того, всем налили по бокалу вина, но его не то, что не выпили - даже не пригубили... И вот, наконец, начали есть – хозяин сделал себе маленький бутерброд из двух кусков мацы и какого-то красного салата. Голодный Котя сообразил – его час настал: навалил на листик мацы горку красного, аппетитно пахнущего салата и запихнул в рот. ... не знал, бедняга, что красный салат – это хрен, предназначенный для того, чтобы вспомнить египетское рабство. Делали его особо злым – вспоминать так вспоминать... В себя Котя пришёл через несколько минут. Вытер залитое слезами лицо и прошипел Давиду обожжённой хреном гортанью – И это называется у вас лучшим праздником? - Куда ты спешишь! – воскликнул Давид, - вечер только начался, праздничная трапеза впереди. - Спасибо, - пробормотал Котя, - я уже сыт по горло вашими деликатесами… - Что делать, - ответил Давид, - это и есть наша еврейская жизнь: прежде чем дождешься чего-то хорошего, наешься хреном до слёз...
Дата: Понедельник, 14.05.2018, 14:54 | Сообщение # 394
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 299
Статус: Offline
Её кинокарьера началась, когда ей исполнилась 10 лет. В то время она участвовала в школьной постановке «Пеппи Длинный Чулок» и была замечена агентами. В частности, агент ее отца, Шэрон Деборд, убедила родителей Эмбер отвести девочку на прослушивание...
Американская актриса Эмбер Роуз Тэмблин родилась 14 мая 1983 года в городе Санта-Моника, штат Калифорния. Она - дочь актёра, танцовщика и певца Расса Тэмблина, мать, Бонни Мюррей, была преподавателем, певицей и артисткой. Вообще, практически всё семейство Тэмблин причастно к искусству: Её крестные, Дин Стоквелл и Дэннс Хоппер – актеры, её дедушка, Эдди Тэмблин – эстрадный исполнитель, дядя, Ларри Тэмблин – в 1960-е годы был клавишником рок-группы «The Standells»...
Первой ролью Эмбер стала Эмили Боуен из популярного телесериала «General Hospital». Эта роль стала и самой успешной для Эмбер. В течение шести лет, с 1995 по 2001 год, она принимала участие в съемках. В 2002 году она принимала участие в пилотном эпизоде мистического сериала «Сумеречная зона». Кроме этого она снималась в таких телесериалах, как «Joan of Arcadia», «Babylon Fields», «The Unusuals», «Buffy the Vampire Slayer», «CSI: Miami» и многих других.
Роль Джоан Джирарди из сериала «Joan of Arcadia» принесла Эмбер Тэблин премии «Золотой глобус» и «Эмми». Среди других наград Эмбер можно назвать премии «The Teen Choice Awards», «The Golden Satellite Awards» и «The Young Artist Award».
В 2006 году Эмбер выигрывает «Бронзового Леопарда» на международном кинофестивале в Локарно за роль в фильме «Stephanie Daley». Эмбер Тэмблин также снималась в фильмах «Звонок», «Проклятье 2», «Весенний отрыв» и другие.
Эмбер Тэмблин - разносторонняя личность. Она хорошо поет, увлекается танцами, участвует в театральных постановках, рисует. Особой её страстью являются стихи. Кроме периодических публикаций в различных газетах и журналах, она самостоятельно издала два своих сборника стихов: «Of the Dawn» и «Plenty of Ships». Эмбер часто принимает участие в различных поэтических чтениях в разных городах. В 2005 году издательство «Simon & Schuster Children's Publishing» опубликовало книжку ее стихов «Free Stallion», которые она написала в течение семи лет.
В 2008 году её признали лучшей поэтессой за стихотворение «The Last American Valentine: Illustrated poems to seduce and destroy». 4 августа 2007 года в Лос-Анджелесе состоялся поэтический концерт, на основе которого был снят фильм «The Drums Inside Your Chest». В апреле 2009 года состоялась его премьера на кинофестивале в Ньюпорт-Бич.
мне очень эта актриса нравится и особенно в фильме "Новая Жанна д’Арк" - прекрасно сыграла и весьма достоверно. Кто не видел - посмотрите обязательно, не пожалеете!
Дата: Вторник, 22.05.2018, 18:35 | Сообщение # 396
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 447
Статус: Offline
фильм хорош ещё и тем, что не превратился в бесконечный сериал, что так в моде сегодня!.. он - обрываясь на интересном месте - даёт возможность зрителю подумать, представить себе судьбы героев.
Сообщение отредактировал Марципанчик - Вторник, 22.05.2018, 18:37
Дата: Вторник, 05.06.2018, 16:29 | Сообщение # 397
Группа: Гости
19 августа 1936 года франкистами был убит талантливый испанский поэт, Федерико Гарсиа Лорка.
О Лорке обычно говорят не так много: родился 5 июня 1898 года в городке Фуэнте-Вакерос в Андалузии, в 11 лет с семьёй переехал в Гранаду, природу этих мест воспевал в своих стихах, в школе учился неважно, был впечатлительным мечтательным мальчиком, вырос, много путешествовал, увлекся поэзией, вошёл в круг художников-авангардистов, писал пронзительные стихи и прозу, рисовал, музицировал. Придерживался левых взглядов, за что и был расстрелян фашистами Франко в начале Гражданской войны в Испании. Даже грустно, что такую большую и глубокую жизнь можно свести всего к нескольким строкам... Ещё грустнее, что такой талант можно погубить всего одним нажатием курка...
Не все знают, что Лорка родился в очень хорошо обеспеченной семье помещика, выращивающего сахарный тростник, жил на вилле, окружённой живописной природой, а его мать была талантливой пианисткой. В юности Лорку литература влекла куда меньше, чем музыка и театр. Он вообще мог бы стать пианистом, поскольку именно обучение этому мастерству поглощало большинство его времени и сил.
Он вдохновлялся Дебюсси, Шопеном, Бетховеном. Чуть позже его главной Музой стал испанский фольклор. Писать Лорка начал только лишь после трагического события, сильно повлиявшего на него – смерти его учителя по фортепиано. Тогда юноша написал небольшие эссе – «Ноктюрн», «Баллада», «Соната» - и положил их на музыку. Уже тогда он стал собирать вокруг себя артистический свет Гранады – это были встречи в кафе, чтения, беседы. Путешествие по северу Испании, предпринятое вместе с профессором университета, где он учился, вылилось в сборник стихов «Впечатления и пейзажи» и принесло талантливому 20-летнему юноше первую известность. По настоянию верившего в талант Лорки профессора Фернандо де лос Риоса, родители отправляют сына в прогрессивный Мадридский «Оксфорд» - университет Residencia de estudiantes - изучать литературу, право и философию. Федерико Гарсиа быстро стал центральной фигурой в художественной среде Мадрида 20-х годов, куда он приехал на учебу в 1919 году. В университете подружился с лучшими из лучших - Сальвадором Дали, Луисом Бунюэлем, Мануэлем де Фалья и многим другими творческими молодыми людьми, которые затем станут известными в стране. Знакомство с Грегорио Мартинесом Сьеррой, директором театра «Эслава», привело Лорку в театр: восхищённый талантом юноши, Сьерра предложил Лорке написать его первую пьесу - «Колдовство бабочки». Насмешки со стороны публики по поводу необычного сюжета – любви бабочки и таракана – определили отношение Лорки к театральной общественности. Разочарованный поверхностным восприятием с её стороны, он акцентирует внимание на поэзии.
Лорку привлекали темы Родины, природы, любви, смерти. В немного сюрреалистичной, чарующей манере воспевал он окружающую действительность и область грёз. Всё это нашло отражение в сборниках «Книга стихов», «Стихи о канте хондо», «Первые песни», «Песни».
Самый известный сборник стихов «Цыганское романсеро» 1928 года был полон цыганской мифологии в её сплаве с тогдашним временем. Невероятно мелодичные, звучные стихи, стилизованные под баллады и поэмы средневековых времён, всё ещё бывшие в ходу в сельской местности Андалузии, стали основой для многочисленных романсов. До конца жизни Лорка возвращался к теме «глубинной, хрупкой, дрожащей Андалузии», скрытой от первого взгляда на неё...
Дата: Суббота, 23.06.2018, 05:02 | Сообщение # 398
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1453
Статус: Offline
Сколько бы ни «препарировали» старинные скрипки, сколько бы их тайн и секретов ни угадывали, превзойти и даже просто скопировать их чудесное звучание пока не получилось ни у кого.
Да и разве можно повторить волшебство?..
Скрипка Страдивари из собрания Мадридского королевского дворца
Эти инструменты работы великих мастеров не утрачивают с веками благородства, глубины, блеска, мягкости и силы звука. И как истории жизни самих мастеров, судьбы великих инструментов порой полны драматизма. Подобно другим драгоценным произведениям искусства старинные скрипки крадут и подделывают, в них влюбляются и их ненавидят...
ПРОИГРЫШ И ВЫИГРЫШ СИНЬОРА ПАГАНИНИ
Осенью 1800 года в таверну города Ливорно вошел нескладный худощавый молодой человек со скрипичным футляром в руках. За одним из столиков играли в карты и молодой человек присоединился к игре. Ему не везло: деньги быстро таяли, и вскоре, оставшись без гроша, он поставил на кон скрипку, пояснив, что она довольно дорогая. Картежники согласились, и ... скрипка тут же была проиграна. Молодой человек просил вернуть её хотя бы на сутки, ссылаясь на вечерний концерт, но над ним только посмеялись: «Ты же сам её на кон ставил! Тебя не заставляли!» И тут к незадачливому игроку подошёл пожилой француз из-за соседнего столика. «Я простой купец из Парижа, - сказал он, - но люблю музыку и бывал на ваших концертах. Вы - синьор Паганини. Так вот, скрипка ваша не из лучших. Не жалейте о ней. На вечер я дам вам другую, сделанную никому не известным мастером Джузеппе Гварнери дель Джезу, но, может быть, её звук понравится вам». Звуком этой скрипки семнадцатилетний Паганини был очарован. Был потрясен его игрой и парижский купец, имени которого не сохранила история. После концерта он отказался принять скрипку обратно, подарив её молодому гению, со словами: «Не мне, скромному любителю, на ней играть». Эта скрипка Гварнери сопровождала Паганини всю жизнь. И только один раз, перед концертом в Париже, она «заболела»... Паганини отнёс её скрипичному мастеру Вильому, который сумел «вылечить» скрипку, и растроганный Паганини, обняв его, вручил драгоценную шкатулку. «У меня было две таких шкатулки, - пояснил он. «Одну я подарил врачу, исцелившему моё тело, вторую дарю вам, исцелившему душу». До самой смерти Паганини не расставался с этой скрипкой Гварнери и завешал её музею родной Генуи. Там её можно увидеть и сейчас под именем «Вдова Паганини». Только если в Геную приезжает выдающийся скрипач, ему разрешают сыграть на ней...
Так кто же он, тот самый мастер Джузеппе Гварнери, прозванный дель Джезу и создавший скрипку, прославившую Паганини? Почему парижский купец назвал его «никому не известным»?
О Джузеппе Гварнери и теперь известно очень мало, разве что год рождения -1698-й. Зато ясно, что ему завидовал сам Антонио Страдивари, говоривший, что его собственные скрипки хотя и превосходят инструменты Гварнери мягкостью и блеском звучания, но уступают им в силе звука. Правда, Страдивари знал, что Гварнери считается пьяницей и буяном, а значит, полагал он, серьёзных заказчиков ему не видать... Заслуженная слава пришла к дель Джезу, увы, только после смерти!
ПРИКАЗ «ОТНЯТЬ И ПОДЕЛИТЬ»
Инструментов самого Антонио Страдивари в мире осталось не так мало, около тысячи. И многие из них вскрывали, пытаясь копировать, но ...никому не удалось проникнуть в тайны божественного звука. Появилась легенда, что в этих скрипках живет душа Страдивари... В советское же время в России большевики попросту приказали конфисковать все инструменты Страдивари, у кого бы они ни находились, и «национализировать» их. Знакомая песня, не правда ли? Знаменитое «отнять и поделить» товарища Шарикова. Правда, как известно, будущий Шариков играл на балалайке по трактирам и едва ли подозревал о существовании Страдивари, но сути дела это не меняет. Итак, в мае 1920 года сотрудник ВЧК, некто Прокофьев (не путать с композитором!), вышел из поезда на привокзальную площадь Одессы. В кармане его гимнастерки лежал примечательный документ, подписанный одним из большевистских лидеров, а текст был таким: «Предоставить подателю сего т-щу Прокофьеву отдельный классный вагон для поездки в Одессу и обратно». Зачем же он прибыл в Одессу? Да всё с тем же пресловутым поручением - найти и конфисковать все сохранившиеся в Одессе скрипки Страдивари... Часть инструментов погибла или бесследно пропала в ту эпоху. Счастье, что усилиями энтузиастов много великих скрипок удалось сохранить. Некоторые из них составили основу Государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов. Здесь и скрипка 1628 года работы Антонио и Джироламо Амати, и виолончель учителя Страдивари - Николо Амати... В коллекции и альт самого Страдивари, достойный быть причисленным к лучшим инструментам мира, принадлежавший известному меценату Живаго (был обнаружен в его доме у Никитских ворот в Москве). Понятно, что наследникам мецената требовать возвращения их законной собственности едва ли имеет смысл. Хорошо ещё, что альт вообще уцелел. Здесь же и скрипка Страдивари «Юсупов», которая была привезена из Италии князем Юсуповым. Её нашли случайно в тайнике Юсуповского дворца...
ПОДДЕЛКИ И ПОХИЩЕНИЯ
В 1767 году в семье крепостных графа Шереметева родился Иван Андреевич Батов, которому суждено было стать одним из прославленных скрипичных мастеров, «русским Страдивари», как его называли. Он учился в Москве, у мастера Владимирова, и вскоре преподнес Шереметеву виолончель своей работы, «прекрасную телом и душою». Растроганный граф дал Батову вольную и тот открыл мастерскую, до конца жизни создавая скрипки, пользовавшиеся невероятным успехом и в России, и за границей. А вот история одной из удивительных скрипок - считалось, что сделал её итальянский мастер по имени Дуиффопругар - первый в мире создатель инструментов, называемых теперь скрипками. В конце XIX века подлинных инструментов Гаспара Дуиффопругара было известно всего пять и среди них скрипка 1510 года, подаренная Франциску I. Надо ли упоминать об их неизмеримой ценности... И вот сенсация: обнаружена ещё одна скрипка! Прелестный инструмент с завитком, декорированным резной человеческой головой, и золотыми буквами по бокам: «Я когда-то жил в лесах, живой я молчал, мертвый же нежно пою». Нижнюю деку украшала картина маслом... Долгое время исследователи не сомневались в авторской принадлежности этой скрипки. Однако выяснилось, что это всего лишь отличная подделка, и создал её никто иной, как... французский мастер Вильом. Да-да, тот самый Вильом, исцеливший скрипку Паганини! Воистину, неисповедимы пути творцов... Но как бы то ни было, Вильом - мастер. Обычные жулики со звуком и лаком возиться не станут, им лишь бы продать - поскорее и подороже. Такова трагическая судьба скрипки Страдивари, принадлежавшей Александру I и после его смерти помещённой в Эрмитаж, откуда её похитили... Когда инструмент нашли в Германии, оказалось, что воры в целях маскировки смыли неповторимый «коралловый» лак... Теперь эта скрипка возвращена в Россию, но лишь как музейный экспонат. Волшебный звук утрачен навсегда.
ТАЙНА ЛАКА СТРАДИВАРИ
Что же за лак смыли со скрипки великого мастера невежественные похитители? В чем секрет лака Страдивари и других старых итальянских мастеров? Известно лишь, что этот лак (вернее, несколько его видов, у каждого мастера свой) отличался особыми свойствами, повторить которые не удалось ещё никому. Многие специалисты считают причиной упадка скрипичного искусства исчезновение бальзамной сосны и «драконовой крови» - прозрачной тёмно-красной смолы, растворимой в эфирных маслах. Утверждается, что старые итальянцы добывали лаки ... из сандала и шафрана. Помимо лака, и само дерево, конечно, было также важным компонентом. Французский ученый Жак Савар доказал, что скорость распространения звука в еловой древесине превышает таковую в воздухе в 15 раз.
На нижнюю деку брали обычно клен. Чёрное дерево шло на гриф... Но за два века почти полностью исчезли «музыкальные» леса. Тот же Вильом в поисках нужного дерева вынужден был разъезжать по рынкам и скупать старые столы и скамейки...
Дата: Суббота, 30.06.2018, 15:04 | Сообщение # 399
Группа: Гости
Французская певица, композитор и автор песен Барбара появилась на свет какМоник Андре Серф9 июня 1930 года в Париже, в еврейской семье. Отец её, Жак Серф, был выходцем из Эльзаса, мать Эстер Бродски – уроженка Тирасполя.
Семья долго скиталась по Франции, пока не осела после войны в Везине. Живший по соседству, учитель пения распознал в девочке музыкальный талант и благодаря его урокам Моник смогла поступить в 1947 году в Ecole Superieure de Musique, где изучала классическую музыку. Тогда же она начала писать свои первые песни, а на жизнь зарабатывала, выступая в хоре парижского театра Mogador. Переехав в начале 50х в Брюссель, Барбара познакомилась с группой молодых художников и писателей, устраивавших перформансы в заброшенном доме, переоборудованном в нечто среднее между выставочным залом и концертной площадкой, где она впервые начала выступать на публике. Она даже открыла в бельгийской столице своё кабаре, но дела не шли, и начинающая певица вернулась в Париж, чтобы в 1957 году вновь оказаться в Брюсселе – на этот раз для записи дебютного сингла. Первый альбом (с песнями Брассенса) Барбара выпустила лишь в 1960 году на студии Odeon.
Настоящий большой успех приходит в 1963. Двум песням, исполненным Барбарой на концерте в Théâtre des Capucines, суждено навсегда войти в сокровищницу французской эстрады.
...В 1949 году отец Моник внезапно уходит из дома, чтоб уже никогда не вернуться. Десять лет он скитается по дорогам Франции, а в декабре 1959 года всё произошло как песне кроме того, что улицы Гранж-о-Лу в городе Нант тогда еще не существовало. Барбара начала писать эту песню на следующий день после похорон.
Через три года, уже на Philips, был выпущен альбом её собственных песен “Barbara chante Barbara”, получивший в марте 1965 года престижную награду Академии Шарля Кро. Двумя годами позже певица предприняла большое международное турне и записала диск на немецком языке. В июле 1964 года Барбара получает приглашение от Ганса-Гюнтера Кляйна, директора Юнгес-театра в университетском городе Геттинген, дать концерт в его городе. Она как-то сразу соглашается – а потом начинает злиться сама на себя: зачем? Зачем она согласилась петь в Германии, когда так свежа еще память о войне, прокатившейся тяжелым катком по её детству. Семья Серф вынуждена была оставить Париж в 40-м, когда Германия вторглась во Францию, и бежать на юг страны, пока ещё не оккупированный. Два года спустя, когда немцы дошли и до юга, семье Моник приходилось постоянно менять жилища и прятаться, чтобы избежать ареста и гибели. Но что делать? Она уже согласилась выступить...
Первый концерт чуть было не сорвался. Певица заранее оговорила, что ей нужен рояль на сцене. Увидев вместо рояля пианино (носильщики объявили забастовку!), Барбара отказалась проводить концерт. Что тут началось! Студенты заявили, что сами принесут рояль, если найдется откуда. Один из них вспомнил про пожилую даму, у которой есть рояль, и та согласилась предоставить его в распоряжение концертного зала. И вот студенты привезли этот рояль и вдесятером втащили его на сцену. Хоть и с полуторачасовым опозданием, но концерт состоялся. И под конец публика устроила певице овацию, совершенно простив её предконцертный «каприз». Приятно удивлённая и тронутая оказанным приёмом, Барбара продлила свои гастроли на неделю, а в последний вечер у неё уже был готов черновик песни, которую она дописала, вернувшись в Париж. На последнем концерте в Геттингене она исполнила новую песню перед растроганной публикой, частично декламируя текст, частично пробуя его петь на не вполне ещё законченную мелодию. «Так что я обязана этой песней упрямой настойчивости Гюнтера Кляйна, десятерым студентам, сочувствующей пожилой даме, cветловолосым детям Геттингена и глубокой жажде примирения между двумя народами. Но ни в коем случае не забвения.»
Песне «Геттинген» было суждено стать гимном послевоенного немецко-французского примирения, а Барбаре – одной из самых почитаемых в Германии французов. Канцлер Герхард Шредер цитировал строки из песни в своей официальной речи в Версале на праздновании 40-й годовщины Елисейского договора. В 2002 году, пять лет спустя после смерти певицы, в Геттингене была открыта улица Barbarastraße, а на фасаде бывшего театра установлена мемориальная табличка. В том же году во Франции песня была включена в программу начальной школы. Почётной медалью города Геттингена и орденом Bundesverdienstkreuz («За заслуги перед Федеративной Республикой Германии») Барбара была награждена ещё при жизни, в 1988.
Начало 70х было ознаменовано участием Барбары в театральных постановках, в том числе в спектакле «Мадам» по пьесе Ремо Форлани, к которому она написала и музыку. Актриса сыграла в картине Жака Бреля “Franz”, главной музыкальной темой которой стала её песня “Eglantine”. Десятилетие подарило поклонникам несколько альбомов Барбары : “L’Aigle Noir” (1970), “La Fleur de l’amour” (1971), “La Louve” (1972), Reimpression (1977).
В 1981 году происходит трагедия: непоправимо срывается голос певицы – повреждение голосовых связок. И если вначале она в ужасе и растерянности, то с течением времени привыкает пользоваться тем голосом, что есть, даже играя на его хрупкости и несовершенстве. Да, теперь ей приходится вкладывать в исполнение больше экспрессивности и экстравагантности, и в какой-то мере компенсировать недостаток голоса аранжировками.
С голосом, без голоса – Барбара осталась любимицей публики до самой своей смерти, сменив четыре поколения поклонников. Её концерты напоминали своеобразные мессы, а бисы продолжались до поздней ночи.
В 1982 году Барбара получила из рук тогдашнего министра культуры Жака Ланжа Grand Prix National de la Chanson Francaise. В том же году она приняла приглашения знаменитого танцовщика Михаила Барышникова выступить вместе в Метрополитен-опера в Нью-Йорке, и Жерара Депардье сыграть в пьесе “Lily Passion”. Несмотря на проблемы со здоровьем, певица много концертировала, в том числе в Израиле, Японии и Канаде.
Изданный в 1996 году альбом “Barbara 96? записывался с целой когортой известных во Франции музыкантов, таких как Дидье Локвуд ( скрипка), Ришар Галлиано (аккордеон), Эдди Луи (орган), Жан-Луи Обер (вокал). Песни написали Фредерик Боттон, Люк Пламодон, Гийом Депардье. К большому сожалению поклонников певицы, концертного турне за выпуском пластинки не последовало... 25 ноября следующего года певица скончалась. Она была похоронена в семейном склепе Бродских на еврейском кладбище в парижском пригороде Банье.
Песни, написанные Барбарой, стали национальным достоянием, а голос – одним из великих «голосов Франции» века минувшего. Поэтичность и оригинальность её текстов, красота мелодий, глубина и яркость эмоций, сопровождающих собственное исполнение, обеспечили ей совершенно особое место в Пантеоне французской песни. В 1988 году Франсуа Миттеран вручил Барбаре орден Почётного Легиона. Но наверное самая лучшая память о певице (за исключением, конечно, её собственных песен) – прекрасная роза насыщенного красного цвета с бархатно-чёрным отсветом, Hommage à Barbara® (Delchifrou), выведенная в её честь.
Дата: Четверг, 19.07.2018, 08:34 | Сообщение # 400
дружище
Группа: Пользователи
Сообщений: 543
Статус: Offline
Операция Pimlico
...В пятницу 19 июля 1985 года около пяти часов вечера из неприметного дома на западе Москвы вышел невысокий коренастый человек в поношенной куртке и потёртых вельветовых брюках и, дабы избежать внимания дежурившей неподалеку машины "наружки", затаился среди окружавших дом кустов и деревьев. Чуть позже он незаметно проскользнул на соседнюю улицу и через час был на Ленинградском вокзале, где взял билет в общий вагон ночного поезда в Ленинград. Утром в субботу он отправился электричкой из Ленинграда до Зеленогорска, где пересел на автобус, идущий в Выборг... Так началась очень рискованная и хорошо спланированная операция по переброске на Запад крупного британского агента, полковника КГБ Олега Гордиевского, заподозренного его ведомством в сотрудничестве с британской разведслужбой МИ-6. Автором плана был служивший под дипломатическим прикрытием в посольстве Великобритании тогдашний резидент британской разведки в Москве Джон Скарлетт, впоследствии генеральный директор МИ-6. В этом написанном по-французски документе ключевые пункты операции (Москва, Ленинград, Выборг) были обозначены как Париж, Ницца и Марсель. Для реализации плана, о котором знали лишь несколько человек, необходимо было получить разрешение премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, и оно было получено.
После этого началась операция Pimlico – кодовое название реализации плана Джона Скарлетта. Недавно британский Национальный архив опубликовал письмо Тэтчер, адресованное Гордиевскому, где "железная леди", в частности, пишет: "Я очень ценю ваше личное мужество и вашу приверженность свободе и демократии". По мнению историка британской разведки Кристофера Эндрю, полковник Гордиевский внёс неоценимый вклад в победу Запада в холодной войне. Англичане частично делились полученной от Гордиевского информацией с американцами, не называя источника. В ЦРУ понимали, что у их союзника имеется какой-то агент на высоком уровне, обладающий доступом к сверхсекретной информации, и захотели выяснить, кто им мог быть. Это любопытство американцев и привело к провалу глубоко законспирированного британского агента. Разработку возможного британского информатора американцы поручили главе контрразведывательного подразделения Советского отдела ЦРУ Олдричу Эймсу. По иронии судьбы, в этом деле столкнулись два двойных агента, поскольку Эймс на протяжении девяти лет сотрудничал с КГБ и был его самым высокооплачиваемым агентом – ему было выплачено Москвой более четырёх миллионов долларов.
Эймс предположил, что утечка происходит из резидентуры КГБ в Лондоне, где обязанности резидента исполнял Гордиевский, и передал эту информацию в Москву, не называя имени информатора... Вот почему Гордиевский не был арестован сразу по прибытии в Москву, куда был вызван в мае 1985 года под предлогом утверждения в должности резидента, – в КГБ не были до конца уверены в его предательстве. Эймс же был разоблачён в 1994 году и приговорён к пожизненному сроку заключения, который отбывает до сих пор.
Гордиевского заочно приговорили к расстрелу; приговор не был отменён и после крушения коммунистического режима в СССР и введения моратория на смертную казнь. Гордиевский был завербован англичанами – точнее, добровольно предложил им свои услуги – в 1974 году во время работы в Копенгагене, где в звании старшего лейтенанта под дипломатическим прикрытием служил в датской резидентуре. Спустя два года он стал резидентом. В 1978 году Гордиевский был отозван в Москву и три года проработал в центральном аппарате КГБ. Англичане попросили его "лечь на дно" и прервать контакты – слишком ценным был этот агент и слишком легко он мог засветиться в Москве. В январе 1982 года подполковник Гордиевский получил назначение в Лондон, где начался второй, намного более плодотворный этап карьеры британского шпиона, за который он заплатил утратой семьи – жены и двух дочерей...
Сегодня ветеран холодной войны живёт в одном из живописных городков неподалёку от Лондона в опрятном двухэтажном доме с английским газоном. Разговор о шпионских приключениях Гордиевский вёл откровенно и не без сарказма: Писали, что вы поначалу хотели стать дипломатом, но не повезло. Правда ли это? – Не знаю, кто писал, но я всегда хотел служить только в КГБ. У меня была цель: узнать как можно больше о том, как функционирует советская система, и в дальнейшем передать эту информацию англичанам. Мне хотелось помочь им понять сущность советского коммунистического режима. КГБ – это огромная организация, приоритетной задачей её всегда было создание тотального механизма доносительства. На Лубянке велись миллионы агентурных дел. Секретными агентами КГБ были сотни тысяч советских граждан. Число таких агентов слегка сократилось при Брежневе и вновь увеличилось при Путине... – Вы ведь учились в МГИМО и что, вы и тогда уже думали работать в КГБ и разоблачать его? – Да, и тогда думал. Ещё студентом я был на примете у КГБ как потенциальный кандидат в сотрудники. – Вы начали служить в Управлении "С" ПГУ КГБ. На чём оно специализировалось? – Это знаменитое управление, потому что оно занимается делами работающих за рубежом нелегалов. Завербованные советские агенты, а иногда и граждане ГДР, забрасывались за рубеж со спецзаданиями. В Управлении "С" их снабжали фальшивыми документами, тут была фабрика, на которой изготовлялись паспорта: западногерманские, английские, итальянские, французские, иранские, японские... Все они использовались в операциях с нелегалами, а недостатка в агентах, готовых работать за рубежом, не было. – Затем вы получили назначение в Данию. Чем вы там занимались? – Я должен был добывать документы умерших или уехавших людей с тем, чтобы Управление "С" их использовало. Ходил на кладбища, где разыскивал могилы младенцев, посещал священников, которые давали мне книги регистрации рождений и смертей. Такая же традиция существовала в ГДР, в дальнейшем она возникла и на Кубе, потом перекинувшись на Аргентину. Кроме того, я часто встречался с нелегалами. – Вы писали или говорили, что именно в Дании были завербованы британской разведкой. Как это было? – Я сам хотел работать на британскую разведку и искал случая это сделать. Там был англичанин – работавший под дипломатическим прикрытием сотрудник МИ-6, я хотел завербоваться, а он хотел завербовать... В 1974 году мы стали встречаться, вначале в маленьких пивных, а потом он пригласил меня на конспиративную квартиру, где мы и работали. – Вы действительно хотели работать на Великобританию? – Я хотел работать только на Великобританию. Причин было несколько. Возьмите, к примеру, Западную Германию. У неё была сильная, очень хорошая служба разведки, но она вся была пронизана агентурой ГДР. Американцы: у них случаются частые побеги на Восток, которые очень подорвали работу американской разведки, а заодно и английской. Эдвард Сноуден – последний такой пример. – Мне бы хотелось понять, что вас побудило работать против коммунистического режима, перейти на сторону западных демократий, стать их агентом. Был ли тут какой-то импульс? – Таким импульсом были события в Берлине. Я был свидетелем возведения Берлинской стены в 1961 году и того, как люди прыгали с четвёртого этажа домов по ту сторону строящейся стены, а на той стороне стояли западноберлинские добровольцы и держали натянутое полотнище. Я видел, как жители ГДР разгонялись на своих маленьких "трабантах" и врезались в колючую проволоку перед Бранденбургскими воротами, стараясь проникнуть в Западный Берлин. И некоторые проникали... Выпрыгивали из застрявших в проволоке машин и бежали – в сторону свободы. Автоматчики ГДР в чёрной форме прохаживались, как нацисты, и производили жуткое впечатление. А в прилегающих к стене переулках на всякий случай стояли советские танки. Ещё больше их пряталось на удалении от стены. Это меня потрясло и ещё раз подтвердило, что с коммунистическим режимом нужно бороться, что это бесчеловечный режим. – А в чём заключалась ваша работа на британскую разведку МИ-6? – Не могу вдаваться во все детали этой работы, но одного я не делал, что мне часто приписывают: я не занимался идентификацией сотрудников КГБ. Англичане меня об этом даже не просили, поскольку прекрасно знали, кто работает в КГБ, кто в ГРУ. Они даже знали, в каком секторе тот или иной сотрудник советской разведки работает и какую работу выполняет. Был, правда, случай, когда я предотвратил предательство сотрудника британской контрразведки МИ-5. Её сотрудник, некий Николас Беттани, предложил в 1983 году свои услуги советской разведке, переправив в посольство СССР в Лондоне несколько секретных документов МИ-5, не называя себя. Мне их показал тогдашний резидент КГБ Аркадий Гук. Я сообщил об этом в МИ-6 и уехал в отпуск. По приезде спросил у англичан, удалось ли им вычислить добровольного кандидата в советские агенты. Мне ответили, что им оказался Беттани и что он пойман и осуждён. – Он долго просидел? – Восемнадцать лет. – Официально вы находились на дипломатической службе. Когда вы получили назначение в советское посольство в Лондоне, вы были в ранге советника. Как долго вы были в этом ранге? – Ранг советника был моим прикрытием, причём блестящим, самым лучшим во всей резидентуре. Я был советником до 23 февраля 1985 года, когда на приёме по случаю Дня Советской Армии офицер по безопасности посольства мне сказал: "Слышал новость? Тебе дали полковника!" – "Да? Мне дали полковника?" – переспросил я. У меня было чувство, что это одна из приманок-обманок, чтобы меня вытащить в Москву. Но подозрение это подтвердилось лишь в мае...
– Вы подвели меня к вопросу об одном из самых загадочных эпизодов вашей биографии: кто же выдал вас КГБ? Кто раскрыл? – Меня выдал Олдрич Эймс, где-то между 15 апреля и 1 мая 1985 года. Я получил паническую телеграмму из Центра с явным намерением меня отозвать якобы в связи с утверждением в должности резидента. Я это понял, но решил ехать, чтобы не прослыть трусом. Через два дня пришла другая телеграмма, но уже выдержанная в умеренных тонах. Я понял, что они опомнились, и подумал: спешат, значит, меня подозревают. А это значит, что я еду в объятия смерти. И всё же я решил ехать, чтобы показать, что не боюсь. Но у меня уже в то время был разработанный в МИ-6 план побега из Москвы в случае, если меня вычислят. Старый план побега из Москвы, составленный еще в 1977 году, был очень неудачным, громоздким и запутанным. Новый план Джон Скарлетт, умный человек - он был моим персональным куратором - составил на одной странице. Но он уехал работать во Францию, и до поездки в Москву меня уже доводил некто Стюарт. – Как вас допрашивали по приезде в Москву? – Поначалу меня не допрашивали. Несколько дней я просидел в кабинете, а потом пришёл генерал Грушко, теперь покойный, злобный антисемит, ставший в то время заместителем начальника Первого Главного управления. Грушко начал с моей родословной: попросил рассказать о родителях, родственниках, учёбе. Я сразу понял: он выясняет, не еврей ли я ... Грушко считал, что каждый еврей – потенциальный шпион. Потом заявились два крепких молодца и предложили выпить. Как я ни отнекивался, ссылаясь на указ Горбачёва о запрете пить на работе, меня не послушали: "Ну что вы, это нас не касается!" В результате налили мне коньяка, и я почувствовал себя другим человеком. Моей задачей было продержаться в этом состоянии и с трудом удалось не утратить остатков здравого мышления. Это продолжалось часа четыре, и в это время продолжался допрос. Когда я пришёл в себя, приехала машина, которая доставила меня домой. Окончательно в себя я пришёл только утром. Судя по всему, допрос мне удалось выдержать. В течение двух или трёх недель я жил дома и на работу не ходил. Я понял, что надо спасаться: выучить наизусть план побега и круглосуточно держать его при себе. План был в двух экземплярах, в обложке английской книги – сонетов Шекспира. Я должен был размочить переплёт, и тогда план выпадал. В воде он "проявлялся". Всю эту процедуру я проделал, накрывшись одеялом, – на случай, если у меня в потолок или стены квартиры вмонтированы микрокамеры. На следующий день, ещё раз повторив текст плана, я отнёс его в гараж, где и спрятал план между кирпичей. Он там до сих пор находится. Я всё время пытался выбрать и назвать англичанам удобную дату побега, при этом избегая общения с близкими – с семьёй, с Михаилом Любимовым, который очень хотел помочь мне и звал в Ленинград. С ним я работал в Лондоне и Дании... Выбрав дату побега, я должен был уехать из Москвы в пятницу, прибыть в Ленинград утром в субботу и в тот же день встретиться в лесу по дороге на Выборг с англичанами, которые должны были меня вывезти. Любимову я сказал, что буду в Ленинграде в понедельник утром в 11 часов, и он поверил. В таком деле никому нельзя доверять...
– А как вам удалось связаться с англичанами? Нужно же было дать им знать о побеге... – Всё было заранее предусмотрено. До побега я должен был явиться на контрольную встречу на Кутузовском проспекте. Там очень широкий тротуар. 16 июля я приоделся, взял сигарету и, держа её в зубах, стал высматривать англичанина. Через 15 минут смотрю – идёт. Точный англичанин, просто поразительно: высокий, стройный, глаза английские. Боже мой! Он на меня посмотрел очень подозрительно. У него вызвала подозрение сигарета – в моём описании, которое ему дали, я числился некурящим. Зря я закурил... – Вы прошли друг мимо друга и ничего не произошло? – Да, но потом повторили контрольную встречу, как это было предусмотрено планом. Вторая встреча должна была состояться в соборе Василия Блаженного на Красной площади. Я собирался протестовать – не хотелось засвечиваться в центре Москвы, но мне объяснили: появление дипломатов за пределами центра города вызывает подозрение, тем более что их обычно сопровождает очень плотная "наружка". Собор Василия Блаженного очень удобен для таких встреч. Там с первого на второй этаж идёт узкая витая лестница, на которой удобно незаметно передать записку. Я пришёл после долгого гуляния по Москве и написал записку. А написал я её в музее Ленина, где был единственный в центре города приличный общественный туалет. Я написал: "Где-то есть прореха". – То есть вы хотели дать знать, что вас выдали и вы находитесь под подозрением? – Да. И когда после трёх часов блужданий по Москве (чтобы убедиться, что за мной нет наблюдения) я пришёл к собору Василия Блаженного, то увидел, что вход в него был загорожен забором, висело объявление "Закрыто на ремонт". Это было самое большое разочарование в моих московских похождениях. Но у меня был ещё один контрольный выход на этого парня – но только после того, как я окончательно решу, когда я намерен бежать.. Я выбрал субботу, 20 июля, дата была очень удобной: в воскресенье в Москве начинался Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Приехав в Ленинград, взял билет до Зеленогорска с Финляндского вокзала. Доехав, взял билет на автобус, идущий в Выборг. Я точно не знал, где встреча с англичанами, у меня было лишь описание места встречи. Когда я остался в автобусе один, я вдруг закричал водителю: "Стоп! Остановитесь!" – "В чём дело?" – "Мне плохо, меня тошнит!" Он открыл дверь, я вышел и пошёл не в сторону Выборга, куда шёл автобус, а назад, к крутому повороту, который мы проехали. Это и было место встречи - единственный крутой поворот на всём шоссе. Он был окружён лесом, где я залёг, ожидая дипломатическую машину английского посольства. Я пролежал три часа, ожидая момента и в 2.20 пришли две машины с двумя водителями. Им удалось на пару минут скрыться за поворотом от сопровождавшей их от Ленинграда гэбэшной машины. Я нырнул в багажник одной из них. Вся операция заняла не больше минуты, мы успели продолжить путь до появления из-за поворота гэбэшной слежки. Мой водитель догадался включить громкую музыку, которая отвлекала меня от грустных мыслей. Мы проехали ещё два поста ГАИ и погранпост, после чего, как было условлено, водитель сменил рок на музыку Сибелиуса. Тогда я понял: мы на финской земле. Всё было замечательно, и женщина, которая всё это организовала.. – Женщина? Не мужчина? – План побега и все детали согласовала женщина, которая вела мою машину. Её звали Элауди, сейчас уже не помню фамилии. Она давно на пенсии.. Она открыла багажник, когда мы оказались в Финляндии. Обе машины были автомобилями британского посольства с дипломатическими номерами. Предполагалось, что, согласно международному протоколу, их не будут досматривать. Хотя незадолго до моего бегства на границе неожиданно досмотрели машину британского военного атташе. Был, конечно, риск...
Машины эти выехали из Москвы после приёма в британском посольстве, за ними сразу же увязался гэбэшный эскорт. В общем, вся поездка – чистое приключение и, конечно, удача. Дело в том, что, когда после Ленинграда английские машины пересекали в одном месте железнодорожный переезд, гэбэшные машины немного отстали, и в это время переезд закрыли и прошёл очень медленно какой-то длинный товарняк. Слежка бросилась вдогонку, а английских машин нет. – Что же случилось? Куда исчезли английские машины? – Как мне рассказали, в это время английские машины стояли поблизости за холмом, откуда их не было видно. И я с ужасом потом думал: "А если бы это было зимой? Какая была бы это катастрофа..."
Преследователи, доехав до поста ГАИ, спросили у милиционеров: "Где английские машины?" – "Какие машины? Никто не проезжал".. И тут появились наши машины. Англичане оцепенели: "Всё, нам конец, – решили они, – сейчас нас арестуют". Но КГБ тоже устал. Было половина пятого, суббота, конец рабочего дня. Они с утра, часов с семи, дежурили и пропустили нас до конечного пограничного пункта без досмотра. Громкая музыка сопровождала меня до самой границы. Это был тяжёлый рок. Я ненавижу эту музыку. Вот у меня на полках, можете посмотреть, пятьдесят дисков одного Баха. Можете представить, с каким облегчением я вздохнул, когда зазвучал Сибелиус. – Олег Антонович, но ведь на этом ваш побег на Запад не закончился. – Не закончился. Далее прямой путь был в сторону Швеции. На границе в Финляндии нас встретил молодой сотрудник британского посольства Майкл Шипстер, мой коллега. Он сразу же по возвращении в Хельсинки связался по телефону с главой МИ-6 и сказал: "Багаж подобран. Всё в порядке". Однако он не советовал ехать в Швецию. Швеция – нейтральная страна, где могли произойти непредвиденные осложнения. Решили пересечь границу с Норвегией, и уже оттуда добираться до Лондона. – Но вы уже, как я понимаю, перебрались из багажника в салон. Кстати, вам дали в Финляндии какие-то документы? – Я уже был в салоне, и у меня был датский паспорт. Я сносно говорю по-датски. – А свои российские документы, советский паспорт вы оставили в Москве? – Всё оставил в Москве, взял с собой лишь удостоверение КГБ, которое могло в дороге пригодиться. – Помню, что когда в 2007 году англичане награждали вас орденом Святого Михаила и Святого Георгия, газеты писали, что победой в холодной войне Запад во многом обязан той секретной информации, которую вы предавали МИ-6. В частности, речь шла о секретном меморандуме ЦК КПСС и КГБ касательно американского плана "звёздных войн". Расскажите об этом. – Всего я передал англичанам примерно тысячу сообщений и документов. Их усилия вывезти меня из Советского Союза были продиктованы тем, что этим они спасали огромное количество информации, которую пересылали американцам. Если бы меня не вывезли и я был бы арестован, допрошен и расстрелян, они бы не смогли её передать. Она, по их мнению, могла бы быть засвечена во время спецдопросов, и американцы сочли бы её "стухшей". Поэтому англичане ликовали, когда операция с моим побегом удалась...
Что касается секретного меморандума ЦК, то в большом зале Первого Главного управления было огромное панно, поделенное на квадраты, которые регулярно заполнялись информацией об уровне угрозы ядерного нападения. Страх перед "звёздными войнами" у руководства партии был очень велик. – Известно, что, когда даже самого надёжного агента вывозят в страну, на которую он работал, происходит дебрифинг. Как долго длился ваш дебрифинг здесь, в Англии? – Два с половиной года. Мой дебрифинг в целом был настолько интенсивным и настолько плодотворным, что я был очень доволен тем, что ему уделили столько времени и внимания. Потому что я знал в несколько раз больше, чем мог сообщать, работая в подполье. Эти два с половиной года были просто великолепными! – Вы неоднократно встречались с одной милой и не обделённой властью дамой – я имею в виду, конечно, Маргарет Тэтчер. Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях от этих встреч.
– Через несколько месяцев после моего побега Тэтчер назначила мне встречу в сельской местности, в летней резиденции британских премьер-министров Чекерс. Тэтчер была непричёсанной, без макияжа и просто отдыхала от забот. Эта первая встреча была очень странной. Со мной был Крис Кёрван – глава МИ-6.. Она запланировала четыре часа на эту встречу. Я должен был говорить всё это время. Но говорил я только один час. Три часа говорила она. Я несколько раз перебивал Тэтчер, но она говорила своё: о Советском Союзе, об атомной угрозе, о "звёздных войнах". Это было в мае 1986 года. Вторая встреча состоялась перед её поездкой в Москву, когда они с Горбачевым решили пойти на мировую. Она меня вызвала и очень строго, потому что спешила, попросила: "Составьте мне десять тезисов, с которыми я должна выступить на пресс-конференции в Москве". Я составил ей десять тезисов, причём три последних выдумывал с большим трудом. Она посмотрела и говорит: "Хорошо, идите домой, составьте ещё пять тезисов и приезжайте". Она общалась со мной очень запросто, как со своим. Угостила меня сигарой. – "А можно курить?" – "Курите. Дэнис дымит, как камин, и мне приходится терпеть". Потом она совершенно неожиданно, уже находясь в отставке, пришла на ланч, который я устроил после награждения в 2007 году, и мы дискутировали – обсуждали российские проблемы. – Москва, мягко говоря, была вами недовольна, вы были объявлены в розыск, вам вынесли расстрельный приговор в ваше отсутствие. Вы чувствовали какую-то опасность здесь, в Англии? – Никаких мер безопасности я не принимал, хотя в МИ-6 думали, что опасность существует, и поначалу меня маскировали. Никакой охраны у меня не было. Охрана была только, когда я приехал в Америку. На второй день я попросил её убрать. Я ездил в Америку 11 раз, встречался с коллегами в ЦРУ, участвовал в семинарах, консультировал, выступал там и с публичными лекциями в университетах. Меня принимал президент Рейган...
– Прошло 33 года с момента, когда вы бежали на Запад, и гораздо больше с того времени, когда вы начали сотрудничать с английской разведкой. Как бы вы оценили свою работу против коммунистического режима Советского Союза? Вы не сожалеете, что когда-то решились на это? – Нисколько не жалею о том, что решился работать на англичан против советского коммунизма и всего восточноевропейского коммунизма. Я испытываю разочарование лишь в одном: слишком недолгой была эта работа, – рассказал в интервью Радио Свобода Олег Гордиевский.
*** За прошедшее время - ставшего частью истории британской разведки побега из Москвы - Гордиевский написал несколько книг о КГБ, продолжая оставаться советником британского правительства по проблемам безопасности и британо-российских отношений. Орденом Святого Михаила и Святого Георгия, который получил Гордиевский, обычно награждают высших офицеров армии и дипломатов за выдающиеся заслуги. Гордиевский награждён, как гласит королевский указ,"за службу по обеспечению безопасности Соединённого Королевства". Отмечая 30-летие побега Гордиевского, лондонская The Times писала: "Шпионы обычно находят мотивацию для своей деятельности в разных обстоятельствах, среди которых – приключения, романтика, шантаж, деньги, обида, патриотизм. Мотивация Гордиевского в основном была связана с его идейными убеждениями – глубоким, личным, интеллектуальным и эмоциональным отвращением к советскому коммунизму. Человек незаурядной эрудиции, любитель классической музыки и литературы, он воспринимал советский режим как одновременно криминальный и филистёрский. Его тайная война против СССР частично была войной культурной".
Дата: Суббота, 28.07.2018, 10:53 | Сообщение # 401
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
От сердечного приступа на 86 году жизни скончался писатель Владимир Войнович. Об этом утром в субботу, 28 июля, сообщили российские СМИ со ссылкой на друзей литератора.
Любовь к Израилю, как говорил тогда Войнович, она "по крови" - мама у него (Ривка Гойхман) была еврейкой, папа - "серб с еврейской фамилией". Правильно ударение было ставить в фамилии на первом слоге, но так уж срослось, что ставили на втором...
Владимир Войнович родился в Сталинабаде (Ходжент) Таджикской ССР, где его отец работал журналистом. В 1936 году отец был репрессирован, после освобождения воевал, был ранен и остался инвалидом.
"Гордиться своими предками так же глупо, как и своей национальностью, но знать свою родословную, если есть такая возможность, по крайней мере, интересно", - напишет позже Войнович в книге "Автопортрет: Роман моей жизни".
В 1951 году Войнович был призван на службу в армию, которая подарила ему немало сюжетов для будущего творчества. Писать он начал примерно тогда же, причем стихи. Самые известные из них "Четырнадцать минут до старта" стала любимой песней советских космонавтов.
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперёд от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далёких планет
Останутся наши следы…
Всего же он написал тексты для 40 песен, но подлинную славу ему принёс роман "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина", который в 1960-е ходил в самиздате, а затем был издан за границей.
Войнович был под наблюдением КГБ ещё до выхода романа - он принимал активное участие в правозащитном движении. Но Чонкин власти "добил" и в декабре 1980 года Войнович был выслан из СССР, а в 1981 году лишён советского гражданства. Жил он в Германиии США. Сотрудничал с радиостанцией "Свобода".
Сообщение отредактировал Примерчик - Суббота, 28.07.2018, 10:55
Дата: Пятница, 03.08.2018, 10:28 | Сообщение # 402
настоящий друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 677
Статус: Offline
СОВЕТ ПРЕЗИДЕНТУ
Поток еврейских эмигрантов из СССР в середине семидесятых был даже не потоком, а вернее ручейком, вяло текущим через Вену. Шутили даже: «Эмиграция это сильное лекарство, которое вводится через вену». Из Вены кто–то ехал прямиком в Израиль, иные через Рим — в Америку. Некоторые направлялись в другие страны — Канаду, Австралию, Новую Зеландию. Куда повезёт. Мы же по наивности и непониманию хотели во Францию. До меня тогда не доходило, что Париж уж совсем не тот, что я представлял себе по книгам Кокто, Эренбурга и фильмам Рене Клэра. Я мечтал ходить по бульварам, покупать жареные каштаны и слушать шансонье. Поэтому, едва сойдя с трапа московского самолёта в венском аэропорту Швехат, мы сообщили встречавшему нас представителю еврейского агентства, что хотим во Францию. — Тогда вам к нему, — беззаботно сказал он, ткнув пальцем в направлении высокого седого господина. Им оказался мистер Рогойский, директор венского отделения Толстовского Фонда, помогавшего эмигрантам деньгами из литературного наследства Графа Толстого. На деньги Льва Николаевича фонд поселил нас в Вене в чудной квартире недалеко от Ринга и мы стали ждать французской визы — дело почти безнадёжное, так как Франция еврейских эмигрантов принимала весьма неохотно. Сейчас зато вовсю впускает к себе мусульман, с чем я французов и поздравляю. В один тёплый августовский день в нашей венской квартире зазвонил телефон. Мужской голос на том конце говорил по-русски. Очень приветливо он сказал: — Вы меня великодушно простите, я звоню из американского посольства. Мы знаем, что вы в Америку не собираетесь, но нам всё равно хотелось бы у вас кое-что уточнить. Может зайдёте завтра часиков в десять утра? Мы вас долго не задержим. Я на ваше имя закажу пропуск. Договорились? Я согласился и на следующее утро подошёл к морскому пехотинцу в тёмно-синей форме и белой фуражке, что стоял у входа в огромное роскошное здание американского посольства. Тот сверил моё имя со списком, позвонил кому-то по телефону и через пару минут мне навстречу вышел улыбчивый молодой человек, который звонил накануне. Он повёл меня по мраморной лестнице на второй этаж, завёл в пустую комнату и сказал: — Тут вот какое дело. Надеюсь, что вы догадываетесь о сложностях нашей работы. Советы к нам под видом эмигрантов засылают, как бы это поделикатнее сказать, ну людей не совсем дружественных, что ли… У нас к вам есть вопросы, но сначала мы должны всё же убедиться, что вы тот, за кого мы вас сейчас принимаем. Вы не будете возражать, если с вами потолкует сотрудник ФБР, ведающий контр-разведкой? — А почему я должен возражать? Если ему интересно со мной говорить, так и мне тоже интересно, — ответил я, чем его очень обрадовал. Человек из ФБР был коротенький юркий итальянец, чем-то напоминавший французского актёра Луи Де Фюнеса. Он всё время широко улыбался, потирал руки, говорил очень бегло по-русски и был страшно въедливым и дотошным. Оказалось, что он про меня знал пожалуй больше, чем я сам. Интересно, откуда? Спрашивал всё: про семью, работу, друзей, интересы, что читаю, какое кино люблю, почему вдруг решил уехать из Союза, почему хочу именно во Францию? Вопросы задавал невинные, даже пустые, но порой пытался меня словить на каких-то мелочах. Например, спрашивает: — Кстати, а как себя чувствует Николай Александрович? У него ведь пару недель назад была серьёзная операция. Я оторопел: — Какой такой Николай Александрович? Вы это про кого? — Ну как же, Семихатов — главный конструктор в почтовом ящике 320. Вы разве не знакомы? — Я конечно слыхал это имя от своих соучеников по институту, но откуда-ж мне его лично знать? Кто он и кто я? Я простой инженер, в его закрытом заведении никогда не был, там не работал, и такую шишку, как Семихатов, даже издали не видал… — Ну-ну, — сказал Луи Де Фюнес, — я просто так спросил, думал вы знаете… Таким вот образом мы беседовали пару часов. Потом к нам присоединились ещё двое господ из ФБР и в этой тёплой компании мы проговорили до позднего вечера. Попросили меня подождать минут пятнадцать, а затем ко мне опять зашёл тот молодой человек, что меня утром встретил у входа: — Чудненько, — сказал он, — они дали О-Кэй. Вы получаете clearance, не знаю, как это правильно по-русски. Ах да — допуск! Это значит, что мы вам верим и можем с вами говорить о всяких секретных вещах. Приходите опять завтра с утра, с вами встретится наш человек из ЦРУ. Человек из американской разведки был высок, широк в плечах, по-ирландски рыжеволос, но по-русски почему-то говорил с сильным грузинским акцентом. Сказал, что его зовут Стив, не знаю вправду ли. — Ты панымаэш, — объяснил он, — я заканчывал Калумбыйский уныверсытэт. Там у нас русскый язык прэподавал грузын — вот я от нэво и набрался. После долгих разговоров на самые разные темы от политики до науки и рассматривания огромных карт всяких советских объектов, сделанных на основе спутниковых снимков, Стив сказал, что ЦРУ хочет меня нанять консультантом с оплатой 60 долларов в день. Моя работа будет уточнять и объяснять. Что именно, он не уточнил и не объяснил. Так началась моя, как говорится, халтура в ЦРУ. К счастью, во Францию мы не поехали, а получив приглашение из американского университета, мы с женой и двухлетним сыном улетели за океан. Поработав пару лет в университете, я заскучал — тянуло к реальному делу и мы переехали в Новую Англию, где я проходил мои «университеты» в нескольких компаниях. Работал и учился на разных инженерных должностях, узнавал на практике, как функционирует Америка. Увлёкся изобретательством, стал получать патенты и вскоре основал собственный бизнес. Мои контакты с ЦРУ продолжались с перерывами 8 лет. В наш приморский городок для встреч со мной изредка наезжал из Бостона агент Ральф Касперович, добрый и мягкий человек. Он просил меня уточнять и объяснять разную информацию, поступавшую из СССР по секретным каналам. Что я и делал, с гордостью сознавая, что хоть в такой мелочи могу приносить пользу гостеприимной Америке. * * * В апрельскую субботу 1985 года у меня дома вечером собрались гости — отмечали мой день рождения. Через шум-гам, стук посуды, лай собаки и тосты я с трудом расслышал звонок телефона. Это был Ральф. Он сказал: — Послезавтра, то есть 14-го числа, в 9 утра ты должен быть в Вашингтоне. — Да как же я успею? — удивился я, — мне ведь билет на самолёт даже не купить, завтра воскресенье и всё закрыто (в те годы интернета ещё не было и билеты надо было покупать в турбюро). — А вот это не твоя забота. Тут дело необычное — личная просьба Президента Рейгана. Самолёт за тобой пришлют. — Так я, что, в Белый Дом полечу? — оторопел я. — Нет, туда тебя не звали, просто Президент просил чтоб ты встретился с какими-то людьми. Больше мне знать не положено, так что и не спрашивай. Будь в аэропорту в понедельник к 7 утра, там тебя встретят и отвезут, куда надо. Ровно к семи, с портфелем в руках, я зашёл в маленькое здание местного муниципального аэропорта. Людей было мало, я озирался вокруг, не зная сам, кто мне нужен. Тут подошёл человек в форме военного лётчика, спросил моё имя, назвал своё и пригласил идти за ним на лётное поле. Там стоял небольшой двухмоторный самолёт Сессна с круглой президентской эмблемой на борту... Я был единственным пассажиром. Пилот завинтил дверь, ушёл в кабину к своему напарнику и мы сразу взлетели. Полёт до Вашингтона короткий, минут 40, и мы вскоре сели в Национальном аэропорту, практически в центре города. Тут же к трапу подъехал внедорожник с затемнёнными окнами, вышел водитель и коротко сказал: — Поехали. Ждут вас. Тут не так далеко, но трафик сумасшедший. Я в Вашингтоне бывал редко, города не знал, так что не понял, где и куда мы едем. Минут через 20 машина въехала на паркинг небольшого торгового центра с несколькими магазинами и ресторанчиком. Остановилась у невзрачного одноэтажного здания с вывеской «Страховое Агентство». — Вам туда, — сказал мне шофёр и уехал. Я вошёл в вестибюль, где за стойкой сидела накрашенная девица и полировала ногти. Подняла на меня глаза и спросила: — Вы кто? Потом нажала кнопку и я вошёл в дверь за её спиной. * * * В просторной комнате с неприглядными коричневыми обоями стоял круглый дубовый стол, вокруг которого пять кресел с потёртыми подлокотниками, а у стен — с десяток стульев. В центре комнаты на потолке телекамера, на столе два микрофона, бумага, ручки, стаканы и кувшины с кофе и ледяной водой. Вокруг группками стояли люди, пили кофе, разговаривали. Четверо мужчин примерно моего возраста (впрочем, один постарше) говорили с заметным русским акцентом и, как оказалось, были, как и я, эмигрантами, приехавшими из разных концов Америки. Когда я вошёл, ко мне подошёл господин средних лет, большеухий, в роговых очках. Чёрные волосы ёжиком, усики ромбиком, как оказалось руководитель совещания. Он пожал мне руку, назвал своё имя — довольно необычное на мой слух, которое я не понял и не запомнил. Он перешёл на русской: — Теперь все в сборе. Вы пятеро, — указал на нашу эмигрантскую пятёрку, — прошу вот сюда, к столу. Времени у нас не слишком, поэтому познакомимся и начнём. Мы расселись в креслах, а остальные, четверо мужчин и три женщины с блокнотами в руках, расположились вдоль стены. Руководитель присоединился к ним. — Вас сюда пригласили по предложению Президента Соединённых Штатов. Думаю, напоминать не надо, как себя вести, но всё же скажу — эта встреча совершенно секретная, срок секретности установлен в 10 лет. Здесь мы все или говорим или понимаем по-русски, поэтому всё будет на русском языке — нам кажется, так удобнее для дела. — А дело вот в чём. Как вы знаете, месяц назад в СССР партийным вождём стал Горбачёв. Этот человек для нас тёмная лошадка и Президент в затруднении, что от него ожидать? Впрочем, это не ваша забота. У нас на Горбачёва есть разработка и линию поведения мы Президенту подскажем. Но Рейгану пришла в голову идея использовать момент — а нельзя ли вместо того, чтоб к Горбачёву приспосабливаться, на него как-то воздейстовать? И воздействовать так эффективно, чтоб политика СССР изменилась к лучшему, стала не агрессивной, а... даже дружественной. Задачка не из простых. — С этой целью Президент поручил нашему агентству подобрать несколько экспертов, которые обладают комбинацией трёх качеств: хорошо понимают советскую ментальность, знают Америку и главное — обладают нестандартным мышлением. Вот мы и собрали здесь вас — пятерых изобретателей с советским прошлым и американским опытом. Вы с ЦРУ работатете уже давно, мы вас хорошо изучили, вам верим и очень надеемся, что не подведёте. Вы все успешные изобретатели, а стало быть умеете думать, как мы говорим, “out of box” и находить неожиданные решения. — Вот вам задача: сегодня, в течение дня изобретите нам способ изменить политику СССР. Патента, впрочем, вам за это не дадут, — пошутил он. — Вот эти люди, что сидят у вас за спиной, разработали детальную компьютерную модель СССР. Она включает идеологию, финансы, природные рессурсы — короче говоря, всё, что там надо, я не специалист. Уверяют, что работает хорошо. — Так что давайте — говорите между собой, думайте, изобретайте. Если будут интересные идеи, эти господа введут их в наш супер- компьютер в Лэнгли и проверят, как на это среагирует их модель. Идеи — идеями, но их надо проверять на реальность. Только имейте в виду — никаких военных, подрывных, и вообще незаконных способов не предлагать и даже не обсуждать. Мы взялись за дело. Сначала притирались друг к другу, принюхивались, как молодые собаки, рассказывали о себе, кто — где, кто — откуда, кто чем занимается. Даже анекдоты травили. Разогревшись, стали всякие идеи кидать, обсуждали: за, против, сильные стороны, слабые. Те, кто за нашими спинами сидели, всё записывали в свои блокноты. Изредка кто-то из них выходил в боковую дверь, потом возвращался на своё место. Так мы проговорили часа два-три без особого, впрочем, результата. Потом нас сводили на ланч в ресторанчик в соседнем здании, а вернувшись, мы продолжили: кидали идеи, спорили. Наконец, один из нас сказал: — Надо в основу смотреть. Что учил Маркс? В основе всего лежит экономика. Она и политику определяет. Измените экономику, изменится и политика. Так давайте плясать от экономики. Идея понравилась. Мы стали обсуждать, как экономика может изменить политику, а главное — как Америка может влиять на советскую экономику. Много говорили про ментальность советских вождей, примерно так: Политбюро это группа боязливых интриганов. Сами ничего толком не могут, рисковать опасаются, но подражать другим странам обожают. Как и Хрущёв, мечтают Америку догнать и перегнать, не понимая, что это невозможно. Невероятно амбициозны, завистливы, мстительны и негибки в решениях. Их главная цель — держаться за власть любыми способами. На всё пойдут, чтоб защитить место, на котором сидят. Законов экономики не знают и не понимают, свято верят, что всё можно сделать в приказном порядке, как во времена Сталина. На собственное население им плевать. Вот на этих их качествах и надо сыграть. Но как? А Горбачёв ... он, хоть и моложе, однако сам такой — их воспитанник, с той же ментальностью. По другому и быть не может — иначе не выжил бы он там. Стало быть, несмотря на его почти западный облик и гладкую речь (которую, впрочем, сильно улучшали переводчики), он от них не отличается и его просто надо вынести за скобки. И тут один из нас, не помню кто, сказал: — Если Политбюро любит копировать, давайте им покажем что-то, что они захотят собезьянничать. Идея вот какая: США должны начать некий огромный и для советских пугающий проект. Желательно практически невыполнимый. Широко это афишировать и вложить в него огромные средства, сотни миллиардов долларов. По их инстинкту “и мы”, Горбачёв и компания кинутся делать то же, не задумываясь, во что это им влетит. Америка-то выдержит, но советская экономика напрягётся до предела и обязательно рухнет. Рухнет экономика — рухнет вся их система... Идея всем понравилась, компьютерные люди кинулись в соседнюю комнату, где у них, вероятно, был терминал. Но как же найти такой проект? И пойдёт ли Америка на большие траты: риск-то огромный? Тут мы вспомнили, что в США уже около года существовал вялотекущий проект, назваванный “Инициатива Стратегической Защиты” (SDI). Он предусматривал разработку супер-мощных наземных и космических лазеров для защиты от советских баллистических ракет. Американскому правительству это не нравилось — идея была безумно дорогой и технически нереальной, а потому денег на неё выделяли мало и хотели вообще прикрыть. Но мы загорелись — это ведь именно то, что нужно! Надо лишь убедить Президента, что у этого проекта есть огромный дополнительный плюс — потенциальный взлёт американской экономики. Вот пример из недавнего прошлого: космическая программа дала резкий толчок новым технологиям, особенно электронике, компьютерам, материалам. То же обязательно произойдёт и с SDI — одним камнем да двух птиц: поднять американскую экономику на новый уровень и развалить советскую систему их собственными руками! Деньги будут потрачены не зря, а с огромной выгодой. Даже если космические лазеры работать не будут — не от кого будет защищаться... Кто-то из компьютерщиков спросил: — Позвольте, а почему тот же самый проект поднимет американскую, но развалит советскую экономику? Как это может быть? Тут мы, перебивая друг друга, объяснили, что причина в деловом климате: в свободной стране, любая военная разработка выливается в открытые коммерческие приложения, которые делают деньги, а растущие доходы улучшают экономику. В СССР, однако, всё закрыто и засекречено, никакого предпринимательства, никаких бизнесов, никаких доходов — одни траты, а потому их экономика сможет только катиться под гору, но никак не вверх. Один из компьютерщиков вернулся из соседней комнаты и сказал — Модель говорит: должно сработать. Если, конечно, собезьянничают… Время шло к вечеру, все устали, но мы были возбуждены результатом — ах если бы Президент на это пошёл! Мы своё дело сделали и теперь пора было по домам. Обратно меня отправили тем же вечером рейсовым самолётом. * * * Ральф позвонил через две недели: — Нам надо поговорить. Я приеду. Когда мы встретились в гостинице, где он остановился, он сказал: — Есть две новости. Хорошая и плохая. Хорошая – мне поручили тебе сказать: «Президент совет принял». Ты должен сам понять смысл. Ещё тебе передали благодарность. Поздравляю. Теперь о плохом. Ты кому-нибудь говорил о поездке в Вашингтон? — Да как можно, я что, не понимаю? Абсолютно никому! А что такое? — Беда в том, что в Кремле знают все подробности. Все детали. Какая-то жуткая утечка. Ты будешь смеяться, но у них на совещании Ельцин лично тебя материл последними словами, как своего земляка. — Господи, да как это может быть!? А вам-то откуда известно о чём они в Кремле говорят? — У нас есть свои возможности. Я не об этом. Но вот, как утекает от нас, понятия не имею. Никто не знает. Наши люди пытаются выяснить, — сказал Ральф и уехал. Больше я с ним никогда не встречался. Он вскоре умер, как мне позже сказал один из его коллег... Теперь мы знаем — всё так и получилось. Америка развернула грандиозный проект, впоследствии названный «Звёздные Войны», по аналогии с одноимённым фильмом Джорджа Лукаса. Страна совершила мощный технологический всплеск. Интернет, персональные компьютеры, промышленные и медицинские лазеры, смартфоны — всё оттуда. Политбюро собезьянничало и запустило свой советский вариант звёздных войн. Как и ожидалось, их инстинкт оказался сильнее логики, что привело к полной экономической катастрофе, а через 5 лет СССР прекратил своё существование. * * * Прошло десять лет с тех событий. Как-то утром я включил телевизор, чтоб узнать новости. На экране увидел знакомое лицо, хотя и несколько постаревшее— те самые усики ромбиком, торчащие уши ... Диктор объявил, что контрразведка ЦРУ разоблачила «крота», который в течение десяти лет продавал сначала СССР, а потом России совершенно секретную информацию. Звали его Олдрич Эймс (Aldrich Ames). Да, это был тот самый руководитель нашей встречи изобретателей. Как я позже узнал, на следующий же день после того нашего совещания, 15 апреля 1985 г. он передал в советское посольство в Вашингтоне папку со стенограммой всех наших разговоров и предложений, за что запросил и немедленно получил $50000. Это стало началом его предательской карьеры, которая длилась ровно 10 лет и привела к гибели многих американских агентов, имевших доступ к самым верхам советской власти. После суда Эймс получил пожизненное заключение без права досрочного освобождения и теперь доживает свои дни в тюрьме Алленвуд в Пенсильвании.
Дата: Воскресенье, 12.08.2018, 08:39 | Сообщение # 403
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 710
Статус: Offline
такие разные мусульмане...
В начале войны три сестры Гейдман, Броня, Фаина и Лина, успели эвакуироваться из Киева и в сентябре 1941 г. оказались на Кавказе, в городе Микоян-Шахар (ныне Карачаевск). Фаина и Лина продолжили учёбу в местном пединституте, Броня стала работать вольнонаёмной в военном госпитале. Тогда же, в сентябре, их родители вместе с тысячами других евреев полегли под пулями на дно Бабьего Яра...
Летом 1942 г. немцы стремительно приближались к Кавказу и в августе оккупировали Карачаево-Черкесию. Госпиталь успели вывезти, но о вольнонаёмных и студентах не позаботились. Дороги были перерезаны, и уйти через перевалы в Грузию стало невозможно. Сёстры застряли в лесу по дороге на Теберду.. Неожиданно около них остановился грузовик. Водитель местного госпиталя, 24-летний Мухтар Халамлиев, посадил их в машину и отвёз к себе домой. Был устроен семейный совет: немцы были уже повсюду и об их отношении к евреям было всем известно... В семье Халамлиевых было 11 детей, а на берегу озера Каракель, недалеко от их дома, немцы установили большую чёрную доску с предупреждением: за укрывательство евреев — смерть. Халамлиевы каждый день проходили мимо неё. Но глава семьи, 67-летний мусульманин Шамаил Халамлиев, сказал твёрдо: «Это Аллах нас испытывает, какие мы люди. Перевал в Закавказье уже занят немцами, девушки не пройдут. Если хотят, пусть живут с нами. Что Аллах предначертал, то и будет». Его жена Фердаус обратилась к детям: «Всех нас создал единый Бог, перед которым мы должны отвечать за свои поступки. Броня, Фаина и Лина тоже мои дети, а ваши сестры».
Сестёр переодели в национальные карачаевские платья с длинными рукавами на пуговицах и глухими воротниками, головы покрыли национальными шалями с бахромой. На всякий случай Мухтар Халамлиев достал для них поддельные бумаги, согласно которым их звали теперь Байдымат, Фатима и Асият. Так в Теберде, в доме Шамаила Конаковича и Фердаус Дагировны Халамлиевых прожили сёстры все пять месяцев оккупации. Дети Халамлиевых, ещё жившие в то время с родителями – Мухтар, Султан и Шахмёлек – заботились о беженках. Посторонним их не показывали: днём девушки не выходили на улицу и прятались – по обстановке, то в отведённой им комнате, то в подвале, то в сарае. На воздух выходили только вечером и ночью. Некоторые соседи знали о «новых детях» Халамлиевых, но никто их не выдал. Во всём остальном они были такие же дети Халамлиевых...
Их спасли, в отличие от многих. 13 декабря 1942 г. на окраине Теберды были расстреляны 200 евреев – врачей местных санаториев с семьями и эвакуированных. А незадолго перед тем погрузили в душегубки штабелями 54 неподвижных, в гипсе, ребёнка из костно-туберкулезного санатория и повезли их по направлению к ущелью Гоначхир... По рассказам очевидцев, три дня по рекам Гоначхиру и Теберде плыли трупы этих детей...
21 января 1943 г. Красная армия освободила Северный Кавказ, но ... на смену одной трагедии пришла другая: 14 октября 1943 г. вышло постановление СНК СССР о выселении карачаевцев из Карачаевской автономной области в Казахскую и Киргизскую ССР, по обвинению в сотрудничестве с немцами и предательстве. 50 тыс. солдат было задействовано в операции, в ходе которой в товарные вагоны для скота загнали 70 тыс. карачаевцев. Не жалели никого: тут были женщины, старики, дети... Даже фронтовиков прямо из окопов отправляли в ссылку. Сёстры Гейдман обратились к властям: эта семья с немцами не сотрудничала, наоборот, она спасала евреев. Фаина Гейдман поехала в Ставрополь и дала свидетельские показания: «Карачаевцы в оккупации вели себя как истинно советские люди». Не помогло. Отправили в ссылку и семью Халамлиевых. Машина подъехала ночью, и с собой почти ничего не разрешили взять...
Сёстры Гейдман разыскали Халамлиевых в Киргизии. Фаина ездила к ним, поддержать и подбодрить. Денег на дорогу у неё не было, но Халамлиевы выслали необходимую сумму. Позже, вернувшись из 14-летней ссылки, Султан Халамлиев вспоминал: «Многие тогда помогали людям, а как же иначе? Но знаете, что меня больше всего потрясло? То, что сёстры Гейдман разыскали нас в ссылке и одна из них приезжала к нам в Киргизию. Можете представить, как смотрели в те годы на дружбу со ссыльными. Мы и сейчас переписываемся...».
В 1957 г. карачаевцы вернулись на родину. Дружба Халамлиевых с сёстрами Гейдман продолжалась: они переписывались, перезванивались, Мухтар с сестрой Аймелек приезжали в Киев.
Потом ушли из жизни Шамаил, Фирдоус и Мухтар Халамлиевы...
Фаина Гейдман направила свидетельские показания в Яд-Вашем. 26 апреля 1995 г. в московской гостинце "Космос", во время торжественного вечера, посвящённого Дню памяти жертв фашизма, бывшему артисту Карачаевского ансамбля песни и пляски Султану Халамлиеву были вручены дипломы, согласно которым он, его родители и брат на заседании комиссии Яд-Вашем от 2 августа 1994 г. были удостоены званияПраведников народов мира.
Дата: Пятница, 07.09.2018, 14:04 | Сообщение # 404
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 217
Статус: Offline
Увидеть Израиль и хочется жить
Вообще-то Израиль, в отличие от других стран, в которых доводилось бывать, начинается не с аэропорта прилёта, а с аэропорта вылета. Не знаю, кому как, а мне процедура оформления багажа и досмотр в терминале израильской авиакомпании «Эль Аль» в мюнхенском аэропорту понравились: чётко, без суеты, сутолоки, стресса. И в аэропорту прилёта всё было, в общем-то, нормально, и парни с автоматами на груди не тревожили, а напротив, вселяли спокойствие. Может, это исключение или нам повезло, тем более что историй о каверзах израильских таможенников и пограничников слышал немало...
Главной целью этого моего путешествия были, напомню, святые места, ну а по ходу я с интересом наблюдал за жизнью местного люда, в основном общавшегося на иврите, английском и арабском, хотя русская речь, особенно в Тель-Авиве и Хайфе, вдруг подавляли их, словно некогда советские глушилки «Голос Америки» со «Свободой».
Следующее, на что обратил внимание, так это отсутствие на лицах людей озабоченности и уныния. Ну, с туристами всё понятно – они на отдыхе, а вот местные… Но потом вспомнил, что в Греции, Испании, не говоря уж об Италии особо грустящих тоже не встречал. Может, потому, что море, солнце, стабильное атмосферное давление, средиземноморская кухня без всяких там полуфабрикатов, гамбургеров и «быстрой» картошки. От этого не только настроение улучшается, но и внешний вид – загар становится ровным, живот плоским, а характер пофигистским...
Окна отеля, в котором остановились в Тель-Авиве, выходили на бесконечный променад и песчаные пляжи, по которым с раннего утра бежали юноши, девушки, мужчины в возрасте и женщин без возраста. Ну ладно, скажете вы, в таких местах только и делают, что бегают и флиртуют. Согласен. Но после пробежек и занятий на гимнастических снарядах, все они, коротко заскочив в душевые, выходили оттуда в костюмах или красивых платьях и отправлялись, судя по всему, на работу в офисы, банки, конторы, ещё куда-то. И так каждый день! Причём со временем я стал даже узнавать некоторых из них, а ещё понял, чем израильтяне отличаются от большинства соплеменников, живущих в диаспоре. Спортивными фигурами – вот чем, а ещё молодцеватым блеском глаз и неизменно хорошим настроением. А может, я просто не был в районах, где у их сограждан взгляды потухшие, спины – сутулые, животы – выпуклые, а башмаки – стоптанные? Но зато я побывал в районе, где живут ортодоксальные иудеи. Причём в шаббат. Не специально, конечно, а заблудившись. И ничего. Никто за то, что бессмысленно слоняюсь в этот святой день «передыха», меня не осудил, камнями не забросал. Правда, людей, чтоб хоть пальцем погрозили, на улицах не видел, машин тоже, даже кошки, которых в Израиле, как и в других средиземноморских странах, более чем достаточно, куда-то подевались.
Пара фраз о шаббате. Вы, конечно, знаете, что мир Бог создавал в течение шести дней, а на седьмой решил отдохнуть. Но поскольку, по Библии, сотворение мира началось в воскресенье, то «передых», как приблизительно можно перевести это слово, выпал на субботу. Но начинается шаббат в пятницу, с появлением трёх звёзд на небе, о чём заранее сообщают в местных газетах, выпусках теле- и радионовостей, ещё где-то, ну а заканчивается он в субботу вечером. В этот день запрещён любой созидательный или творческий труд. Даже включать свет, нажимать кнопку лифта, писать письма или романы, завязывать шнурки, готовить или просто подогревать пищу правоверным иудеям нельзя. Зато отдыхать, вкусно есть, читать, но исключительно религиозную литературу, пить сладкое вино или виноградный сок, беседовать – сколько угодно. Короче, это праздник, который посвящается Богу, семье и друзьям. Но в Израиле, как я выяснил, шаббат с удовольствием отмечают и нерелигиозные евреи – собираются, закусывают, выпивают (и не только сладкое вино), рассказывают анекдоты, ну, например, такой: «Штирлиц вошёл в комнату и услышал голос Мюллера: „Штирлиц, не включайте свет“. – „Шаббат“, – подумал Штирлиц»...
И как, в ситуации, когда ни за руль сесть, ни посуду со стола убрать, ни кондиционер включить-выключить (да разве всё перечислишь), обойтись без арабов? Конечно, можно снять номер в отеле с полным пансионом, что многие и делают, но и там без них никак не справиться. Вот я и коснулся темы, затрагивать которую не хотел. Почему? Потому что, наслушавшись и насмотревшись израильско-палестинских новостей по германскому и российскому ТВ, я с утра думал одно, а вечером совершенно иное. И это меня очень злило. Но побывав в Израиле, когда чуть ли не ежедневно вспоминал профессора Преображенского («не читайте до обеда советских газет»), ответственно заявляю: германские, российские, американские газеты тоже не читайте, а публике, именующей себя политологами, не верьте. Не всё в Земле обетованной так мрачно и безысходно, как они, разбрызгивая слюну, пытаются нам внушить. … Будучи в Тель-Авиве я едва не ежедневно совершал пешие прогулки в Яффу, ставшую по сути одним из его районов, но сохранившую и название, и особый колорит. И это прекрасно. Ведь Яффа – один из древнейших «непрерывно населённых» городов мира. Именно здесь библейский Ной построил свой ковчег, здесь жил Апостол Пётр и именно здесь, о чём повествует Священное Писание, он воскресил праведную Тавифу. Произошло это в доме Симона Дубильщика, который (вы только представьте!) сохранился по сию пору и находится рядом с маяком, что подтверждает соответствующая табличка у входной двери. А в глубине его двора есть древний колодец, которым пользуются со времён Христа. Ну а вокруг этих святынь галереи и мастерские художников, скульпторов, ювелиров, уютные кофейни, ресторанчики, короче вполне современная жизнь, но с явно ощущаемым восточным акцентом, что, нисколько её не портит, а, напротив, придаёт особый шик и шарм. Но возвращусь к моим пешим прогулкам.
На окраине, естественно условной, Яффы, в том месте, где она соединятся с Тель-Авивом, я регулярно видел большую группу, человек молодых мусульман, а рядом примерно столько же иудеев. Они стояли на фоне гряды камней, единственно сохранившихся от легендарной скалы, к которой, согласно древнегреческим мифам, приковали красавицу Андромеду, чтобы морскому чудовищу удобнее было её сожрать. Но девушку спас храбрый Персей. Более того, женился на ней, а вот чудище превратилось в эти самые камни... И вот, наблюдая с променады за этими группами молодёжи, я понимал, что сейчас начнётся жуткое побоище, и удивлялся, почему рядом нет полицейских машин и спецназовцев. Но нет, всё было спокойно. Мусульман, точнее постоянно сменяющихся молодожёнов и их гостей, на фоне камней Андромеды снимали фотографы, а иудеи, громко переговариваясь и хохоча, что-то пили прямо из бутылок. В очередной раз не дождавшись драки, я, возвратившись в отель, поинтересовался у портье: что заставляет мусульман с иудеями собираться именно в этом месте и случаются ли между ними конфликты? – Ну что вы, – удивился он, – какие конфликты? Мы ж в Тель-Авиве. Конфликты так это на границе с Палестинской автономией, а у нас… Нет, у нас даже спокойнее, чем в нынешней Европе… В этом месте Яффы Морская мечеть, в которой рыбаки раньше молились перед выходом в море, а сегодня молодожёны в ней венчаются, ну а потом фотографируются на память. А вот иудеи в кипах, которых вы видели, так это студенты что-то отмечают. Всё нормально, не волнуйтесь. И это не единственный пример мирного сосуществования «двух миров, двух образов жизни», свидетелем которого стал. А вообще Тель-Авив увиделся мне толерантным, доброжелательным городом. Европейским. Но местами – восточным, да таким восточным, что, аж ух! Но это не минус, а скорее большой его плюс. И ещё один примечательный факт. Будучи в Иерусалиме, мы с женой в сопровождении сотрудника Александровского подворья брата Виталия отправились в церковь Святой Марии Магдалины, воздвигнутой Императорским Православным Палестинским обществом на склоне Елеонской горы. Путь наш пролегал мимо мечети Аль-Акса, и надо же было такому случиться, что рядом с ней мы очутились в тот самый момент, когда закончилась пятничная молитва и тысячи правоверных мусульман, в пару минут заполнив все улочки Старого города, буквально сдавили нас. Ощущение, признаюсь, было не из приятных, но Виталий успокоил: «Не волнуйтесь. Ничего не случится. Если потеряемся, двигайтесь вниз вместе с толпой, там увидите много автобусов, а за ними будет пусто, там и встретимся». И действительно никто нас намеренно не толкнул или испепелил взглядом. Короче, никакого интереса у правоверных мы не вызвали. «Вы же туристы, – пояснил позже Виталий, – кормильцы, если можно так выразиться. Вам здесь все рады. Ну а у палестинцев разборки исключительно с иудеями, хотя они с ними не разделены, а скорее, скованы одной границей. И поэтому самой судьбой им предначертано жить рядом»...
Поездив по Израилю и поговорив с людьми, могу к этому добавить: гремучий этнический замес его жителей меня нисколько не напрягал. Более того, там я ощущал себя вполне комфортно, даже по ночам, когда отправлялся в пешие прогулки по городским улицам. Единственно, что удивляло, так это отсутствие флюхтлингов, т.е. беженцев, при том, что пресса постоянно сообщала о «тысячах соискателей убежища из Эритреи и Судана, нелегально проникших на территорию страны», которых хотят, но никак не могут отправить обратно. А может, я просто их не распознал? У нас в Германии, этих беспаспортных молодцев «со взором горящим» действительно заполнивших улицы больших и малых городов ни с кем не спутаешь. Да они и не хотят, чтобы их путали тем более с «неверными». Их ведь «мама Меркель» пригласила, но живут почему-то они не у неё, а по стране шарахаются. Впрочем, я несколько отвлёкся. Возвратимся в Израиль. Следующее, на что обратил внимание, – элегантная архитектура и планировка новых жилых массивов Тель-Авива, Хайфы, Ашдода… Не менее симпатичны кварталы и улицы, напоминающие старую Одессу, Ташкент, Вильнюс, а также построенные в так называемом английском колониальном стиле. А вот цены на жильё не понравились. В том же Тель-Авиве они, пожалуй, такие же, как в Мюнхене. А ведь баварская столица – самый дорогой город Германии. Но, как и в Мюнхене, снять здесь, тем более купить, квартиру непросто. Но покупают, хотя зарплаты в Израиле ниже, чем в Германии. Может, потому, что на тёплую одежду и обувь не тратятся, а ещё на отдых у тёплого моря.
Ну а, оказавшись в Иерусалиме, неожиданно вспомнил поэта-авангардиста, учёного-эколога, драматурга, эзотерика, философа (это если официально), а неофициально – великого насмешника и бесконечно доброго человека Анри Волохонского, с которым познакомился на радио «Свобода» в пору, когда оно располагалось в Мюнхене. Вспомнил в момент, когда в окружении армянских и греческих священников, чёрных бенедиктинцев, паломников из России, итальянских монашек и невесть откуда взявшихся болельщиков «Барселоны» шёл по едва угадываемой в лабиринте старогородского базара Виа Долороза. Оба мы тогда были заядлыми курильщиками и регулярно встречались в курилке. Говорили о всяком, но главным слушателем был всё же я. И что примечательно – о том, что именно Волохонский – автор слов чудесной песни «Под небом голубым», известной также как «Город золотой», положенной на музыку композитора и автора многих музыкальных мистификаций Владимира Вавилова, я не догадывался, а он не говорил. В СССР авторство «Города» молва приписывала Борису Гребенщикову, лучшего, на мой взгляд, её исполнителя, который в первой строке непреднамеренно заменил «над» на «под»: Под небом голубым Есть город золотой С прозрачными воротами И с яркою стеной…
И это ведь о Иерусалиме, который так часто вспоминал Анри, месте, где теряется ощущение реальности, а время соединяется с вечностью. Помню, узнав, что я ещё в нём не был, Волохонский сказал: «Когда будешь, обязательно приди в Старый город вечером, когда демоны и ангелы взлетают и опускаются». И я пришёл, и долго вглядывался в небо с крупными звёздами, но ничего не увидел. Хотя, стоп, ворон-то я видел. Может, это и были демоны. Ну а ангелы? Ах да, ангелы тоже были, и я тоже их видел, но чуть раньше, на художественной выставке в Александровском подворье. Она так и называлась «Ангелы». Жаль, что не смогу об этом рассказать Анри – 8 апреля 2017 года его земной путь закончился. Но жизнь продолжается, потому что она вечна.
Дата: Воскресенье, 23.09.2018, 14:36 | Сообщение # 405
Группа: Гости
Встретив этого немолодого человека в чёрной кипе на улице столичного квартала Гило, когда он спешит на молитву в синагогу или покупает продукты в ближайшем супермаркете, вы вряд ли обратите на него внимание...
Может быть, вас удивят его глаза: добрые, чуть насмешливые, в которых то и дело загорается детский хулиганский огонёк. Но скорее всего, вы подумаете, что это ничем не примечательный пожилой господин. И будете неправы. Потому что он – не просто обычный пенсионер, а легенда советской мультипликации. Раньше его звалиМакс Жеребчевский, и он подарил миру Трубадура, Трусливого короля, отважного Рикки-Тикки-Тави, и даже создал новый мультипликационный жанр. Сегодня его зовут Моше Ариэль, и он мой собеседник.
- Моше, а это правда, что вашим первым художественным произведением был портрет Сталина? - Правда. Но до этого я начал лепить слоников, и у меня очень неплохо получалось. А к концу войны, когда изо всех сил трубили о приближающейся победе и раздували фигуру Сталина, я тоже его очень полюбил, и от большой любви решил его изобразить. На разделочной доске, на которой мама раскатывала тесто для пельменей, я нарисовал масляными красками его портрет. Мне страшно нравился его мундир и ордена, и я их нарисовал с особой тщательностью. А потом пришёл участковый милиционер, и мама с гордостью показала ему портрет. Он жутко посуровел и спросил: "А разрешение есть?" "Какое разрешение? - мама удивилась. - Это же ребёнок нарисовал!" "Это нельзя, это надо убрать!" - велел он. Вот с этого всё и началось. - И вы росли в выдающихся, по советским меркам, условиях. - Отец был строитель. Он построил квартиру, в которой я родился. Квартира эта находилась между Кремлем и синагогой. И я жил между ними. Всю войну мы провели в Москве, потому что уезжать в эвакуацию было ещё опаснее, чем оставаться под бомбёжками. Во время войны я не ходил в школу, оставался дома, с мамой. А она, в свою очередь, эта гениальная пианистка со вздорным характером, мало приспособленная к быту, стала управдомом... - А после окончания войны была художественная школа? - Да, в конце войны папа отвёл меня в художественную школу для одарённых детей, которую чаще называли "школа для одаренных родителей", потому что там учились дети знаменитостей. Мой папа знаменитостью не был, но он был хорошим строителем и предложил директору сделать ремонт в школе. Вот так меня и приняли. Сначала было трудновато, ведь я много лет пропустил. Но потом догнал программу. - Ваш отец был коммунистом? - Да, убеждённым. Он был из простой еврейской семьи. Его отца, раввина и столяра-мебельщика по профессии, зарубили топором на пороге собственного дома. Отцу тогда было шестнадцать лет... Это было страшное потрясение, которое он пронёс через всю жизнь. Мать осталась без денег, и ему, шестнадцатилетнему пареньку, пришлось зарабатывать. Он нанялся на строительство железной дороги. А там познакомился с евреями-коммунистами. Они ему объяснили суть коммунизма, он загорелся идеями революции и решил её устроить. - А вы прослеживаете связь между тем, что ваш отец увлёкся идеями коммунизма, и вы, через много лет, обратились к иудаизму? - Я усматриваю такую связь, что отец хотел претворить в жизнь то, что написано в святых еврейских книгах. Он не хотел ждать машиаха, как правоверные евреи, он хотел создать рай на земле собственными руками. Он считал, что строительство коммунизма – это и есть подготовка к приходу машиаха. - Итак, вы закончили художественную школу и поступили во ВГИК на отделение мультипликации. Что было потом? - Я закончил мультипликационное отделение ВГИКа с отличием и начал искать работу. Мне нужно было работать, ведь я должен был кормить стареньких родителей. Они поженились уже очень немолодыми людьми. Когда я родился, отцу было за шестьдесят. Мама была моложе, конечно, но тоже в возрасте... И я был для них единственным сыном, их радостью и гордостью. И кормильцем тоже. - А как вы на "Союзмультфильм" попали? Это ведь была закрытая каста. - Меня не ждали, естественно, и никакой возможности туда попасть не было. И тут мне в первый раз повезло. В это время как раз снимали первый широкоэкранный полнометражный мультфильм "Дикие лебеди". Режиссёром был Михаил Цехановский, когда-то очень известный художник, а на тот момент дряхлый старик. Художником на картине был мой приятель Натан Лернер. И вот они разругались страшно, и Лернер предложил мне занять место Цехановского... А времени уже почти не оставалось, и смета была почти вся истрачена. За меня схватились, как за спасителя. И я ввязался в это дело, сам не понимая, куда вляпался. Мне пришлось влезть в чужие типажи, когда срок сдачи картины висит, а там ещё многое не начато, и деньги почти кончились. Но я был молодой, очень хотел работать и взялся за эту работу, хотя все на меня смотрели, как на идиота. А я засучил рукава и стал работать. Короче говоря, мы всё успели сделать в срок, работа эта была отмечена, мы получили кучу наград… Так началась моя карьера. И много чего было… - А потом были "Бременские музыканты"? - Это было намного позже. Инесса Ковалевская предложила мне нарисовать этот мультик. - И это был взрыв. - Да, у меня в жизни сплошные взрывы, начиная со Сталина... А "Бременские музыканты" — это был первый мюзикл с прекрасными текстами, музыкой, голосами. Там всё совпало. Там собрались талантливые люди, и получилось такое вот событие. И персонажи получились очень удачные. До сих пор их знают, и даже игрушки продают. А дальше мне стали предлагать работу. Ливанов моложе меня на три года, мы ещё в художественной школе вместе учились и были знакомы. Вот ему захотелось сделать продолжение мультфильма "По следам бременских музыкантов" и он предложил мне. И это тоже было чудо, там сошлись одни гении. Вообще в моей жизни было много чудес. Ведь никого не арестовали за портрет Сталина, а могли бы...
А потом, когда я был в отчаянном положении, без работы и денег, мне предложили закончить "Диких лебедей" - и это тоже было чудо. "Бременские музыканты" - это был успех огромный. Но я всё больше приходил к мысли о том, что я должен делать что-то своё. И тут опять судьба меня привела. Я опять попал в то же положение, без денег и работы, только на этот раз родителей уже не было, зато была семья, которую нужно было кормить. Студия опять не выполняла план, а это грозило большими неприятностями. И я предложил сделать мультфильм на музыку Прокофьева. Мне страшно понравилось название "Мимолётности". И музыка, конечно. - Это мама привила вам любовь к музыке? - Мама была пианисткой и певицей. Она училась в Киевской консерватории, её преподавателем был Рахманинов. Она получила блестящее образование, которое, в итоге, осталось не реализованным. Одно время мама целыми днями, по многу часов, играла на фортепьяно, репетировала так, как будто завтра у неё концерт. А никакого концерта не было. Она надрывалась, играла словно перед ней полный зал публики, а из публики был только я... У неё был колоссальный заряд, который никуда не выстрелил. И она очень страдала. И была очень странной, именно потому, что была очень талантливой...
Студия выполнила план, я фактически спас её. Но, кроме того, я создал новый жанр, хотя сам этого ещё не понял. - Вы осуществили свою мечту самостоятельно снять фильм? - Да. "Мимолетности" - это полностью моя картина, от начала до конца. И мне так эта идея понравилась, что я решил продолжать работать в этом направлении. Я задумал сделать фильм по балету Стравинского "Солдат и чёрт". А для этого нужно было получить разрешение от начальства. В то время председателем Союза композиторов был Тихон Хренников, большой человек. Он приехал на студию, и это было событие само по себе. Все выстроились около входа, встречали Хренникова, который приехал на своей огромной правительственной машине специально чтобы посмотреть мои "Мимолетности" и дать добро на следующий фильм. После просмотра он вышел и сказал: "Это, конечно, талантливо. Но что вы за музыку выбрали?" Я пытался оправдаться: "Это классика". "Нет, нет, надо что-то посовременнее"... Я сначала не понял, о чём речь, а потом начал догадываться, в чём дело. Но я не мог поверить своим догадкам и решил перепроверить. Позвонил Хренникову, говорю: "Тихон Николаевич, мне показалось, что вы уехали не очень довольным. Может, вашу музыку можно использовать?" Тут он очень обрадовался: "Пожалуйста! Я вам помогу!" И вот Хренникову я обязан тем, что я здесь. - Вы не хотели ставить фильм под музыку Хренникова? - Ну нет, конечно. Хотя он человек талантливый, но страшный карьерист. Я был готов выкручиваться и подстраиваться тогда, когда это было необходимо. Но посвятить этому всю жизнь? Нет. А зачем? Тратить жизнь на Хренникова? Нет уж, спасибо. - А вам не страшно было уезжать? - Нет, я знал, что всё делаю правильно. Я знал, что кончилось то время, когда можно было создавать "Бременских музыкантов". Всё, прошло.
- И как вас отпустили? - Ой, я ещё настрадался перед отъездом! Меня вызвали в КГБ, предложили стучать. Они мне угрожали. Предлагали сотрудничество, иначе, говорят, у вас будут неприятности. А тогда как раз началась война в Афганистане. - Вас собирались отправить в Афганистан? - Не меня. Сына. - И что вы ответили? - Я просто вышел, и всё. И я помню, что шёл дождь, я двигался по направлению к метро под зонтом, а один из гэбэшников бежал за мной и уговаривал униженно, мокнув под дождём: "Вы подумайте, вы зря отказывайте, делаете ошибку. Вас могут не выпустить, а вот сын ваш пойдет воевать…" Он бежал, а я ничего не отвечал. - Как вы это пережили? - Время было уже такое, что они ничего не могли сделать. Я не мог стать стукачом, хотя и рисковал жизнью сына. Но с этой сволочью я не мог иметь никаких дел. Ужас. Россия-матушка…
- И в итоге между Кремлём и синагогой вы выбрали синагогу? - Да. Я понял, что это талантливо! - Что? - Еврейская традиция. Это талант и есть. Это настоящее, из этого вышло человечество. Это истина. - И вы уехали в страну, где нет мультипликации. Что вы делали в Израиле? - Я работал на учебном телевидении, делал какие-то мелочи. Даже снимался как артист. - А разочарования у вас не было? - Наоборот, очарование. - От чего? - От всего. Это же всё наше! Моё! Это же хорошо! Я приехал к себе домой. Там меня терпели, а здесь я дома. - Но мультиков тут нет! - Ну нет, и что? Ну я и без мультиков проживу. - Почему вы не уехали в Америку, например? - Америка меня пугает. Я бы там засох и погиб. Эти огромные студии не для таких, как я. - А какой вы? - Ну вот такой. Мне дают работать – я работаю. А пробиваться я не умею. Я просто не хочу об этом думать. Американские мультики совсем другие. Мне они не близки. Мне близки российские мультфильмы. У меня были планы сделать какой-то фильм в Америке… Но я очень быстро понял, что это не моё. Не стану я Диснеем. Да и не надо. Я сделал всё, что мог. - А вы смотрите современные фильмы? - Нет, не хочу расстраиваться. Мне кажется, они мне не понравятся. Не моё это. - У вас еще был такой мультфильм "Синяя птица". Я его специально пересмотрела перед встречей с вами. У меня было такое ощущение, что это нарисованный Тарковский. Столько там символизма, глубины. - "Синюю птицу" не очень приняли. На студии этот фильм прошёл как провал. Мы не дотянули эту работу, она не сложилась как-то… Ливанов тогда был занят, я фактически работал один, а этого было недостаточно. - А что для вас "Синяя птица"? - Это что-то, что нельзя определить, объяснить. Оно не вмещается в наши слова. - Это Б-г? - Б-г это все. Б-г это душа. Это самое главное, это и есть жизнь. И пока мы живы, мы должны жить и в то же время пытаться думать о то, что выше нас...
