Дата: Воскресенье, 12.12.2021, 17:14 | Сообщение # 466
настоящий друг
Группа: Друзья
Сообщений: 729
Статус: Offline
Его бархатный голос не оставлял равнодушным никого, а ослепительная улыбка и невероятная харизма очаровали миллионы женщин...
Сегодня, 12 декабря, великому певцу и актёру, одиннадцатикратному лауреату премии «Грэмми» Фрэнку Синатре могло бы исполниться 106 лет.
Вспомним же о нём – легенде джаза, золотом голосе XX века и просто великодушном человеке.
ИТАК, 9 "еврейских" фактов об исполнителе хитов «New York, New York», «My way», «Love Story» Фрэнке Синатре!
1. Так как мама Фрэнка была вынуждена много времени посвящать работе, своё детство он провёл рядом с няней – соседкой миссис Голден. С маленьким Фрэнком женщина часто разговаривала на родном языке, идише. Мальчик быстро схватывал неизвестные ранее словечки и вскоре уже сам заговорил на языке еврейского народа. Вообще миссис Голден сыграла в жизни Синатры огромную роль. Фрэнк любил свою добрую няню так сильно, что даже ставил подаренную ею мезузу на одну полку с самыми престижными наградами...
2. Когда Синатра стал известным, он не забыл отблагодарить няню миссис Голден... : за поддержку и безусловную любовь он подарил ей израильские облигации общей стоимостью в 250 миллионов долларов...
3. Фрэнк Синатра в интервью часто повторял, что говорит на идише лучше, чем на языке своих предков – итальянском.
4. В самом начале Второй мировой войны Синатра заказал несколько сотен медалек c изображением святого Христофора на одной стороне и звезды Давида на другой. Все эти медали он раздал на своём концерте, чтобы поддержать американских евреев.
5. В конце 1940-х Фрэнк Синатра бесплатно устраивал концерты в поддержку сионистов и даже помогал нелегально переправлять оружие на израильскую сторону. О последнем его просил сам Тедди Колек, в то время – представитель «Хаганы», в будущем – мэр Иерусалима. Чтобы привлечь как можно меньше внимания к перевозке вооружения в Израиль, передачу денег на судно совершил человек, не интересовавший федералов, а именно – Фрэнк Синатра...
6. Международный молодёжный центр в Назарете был построен благодаря усилиям Синатры. Все деньги, вырученные с 7 концертов в израильских городах в 1962-м, певец отдал на возведение центра.
7. Синатра пожертвовал миллион долларов на строительство студенческого центра Еврейского университета в Иерусалиме, а также спонсировал создание кинокартины о еврейской Катастрофе под названием «Геноцид».
8. В 1986 году Фрэнк вместе с супругой Барбарой открыли благотворительный центр, в котором оказывают помощь детям, пережившим насилие. В 2018-м на аукционе Sotheby’s в Нью-Йорке были проданы личные вещи семьи Синатры за 9,2 миллиона долларов. Все вырученные деньги певец завещал отправить в их Детский центр.
9. К слову, среди лотов была личная кипа Синатры. На ней вышиты ноты и его имя. Стартовая цена за кипу была 5 тысяч долларов, но продали её в два раза дороже. Несмотря на то, что певец исповедовал католицизм, он очень симпатизировал еврейскому народу и его религии, о чём и было указано в описании лота...
При царе он бесплатно лечил крестьян, при советских вождях – заложил основы анестезиологии. Ученик Герцена и Бурденко, гениальный хирургИсаак Жоровспас тысячи солдат во время войны, но заступившись за своих коллег, «врачей-вредителей», сам попал в застенки Лубянки...
Шёл 1953 год. В газетах, по радио и с трибун ответственные партийцы клеймили позором врагов народа – «врачей-вредителей». Люди слушали и верили. Сомневающиеся – молчали. В Первом мединституте, где работал Исаак Жоров, без обсуждения этой темы не проходило ни одно из собраний: медикам и студентам разъяснили преступления их коллег-оборотней. Явка на подобные промывочные собрания была строго обязательной. На одно из таких мероприятий Жоров опоздал после операции. Буквально ворвавшись в зал, он тут же поднялся на трибуну и рассказал переполненному залу о вкладе в советскую и мировую медицину каждого из тех, кого только что обвиняли и порицали. Отдельно остановился на тех, кого знал по фронту: терапевте Мироне Вовси, хирурге Владимире Виноградове и докторе Михаиле Когане. Он рассказывал об их почти круглосуточной работе за операционным столом в полевых госпиталях во время войны, о тысячах спасенных ими солдатских жизней. В завершение, назвав позором проводимую против них кампанию, Исаак Соломонович вышел из зала... В тот день он даже не дошёл до дому. По пути его остановили, предъявили обвинение в антисоветской пропаганде и доставили на Лубянку.
Исаак Соломонович родился в 1898 году в Могилёве в многодетной семье мастерового, шорника Соломона Жорова. Отец в молодости служил в царской армии. Проявил себя не только смелым воином, но и весьма смекалистым человеком с прекрасными организаторскими способностями: остаток службы он проходил в имении одного из генералов, фактически будучи его управляющим. Выйдя в отставку и получив более чем приличное жалование – личный подарок генерала, Соломон осел в Могилеве и обзавелся семьеёй. Исаак был третьим ребёнком в семье. Закончив гимназию, он отправился поступать в медицинское училище на фельдшерское отделение. Несмотря на успешно сданные экзамены, поступить в училище ему удалось лишь через три года ввиду установленной для евреев квоты. В процессе обучения Жоров штудировал медицинскую литературу на несколько курсов вперёд и даже с успехом практиковал. Как-то он бесплатно оказал помощь одному из бедных крестьян, после чего молва о компетентном в делах медицины пареньке разошлась по округе. Отбоя от пациентов у начинающего доктора, которому порой даже приходилось продавать личные вещи, чтобы купить лекарства малоимущим, не было. В феврале 1918 года Жоров, студент третьего курса, вступил в ряды Красной армии. Юношу сразу хотели было послать учиться в военное училище, но он отказался, сказав, что бОльшую пользу принесет в лечении солдат. В том же году Жоров был откомандирован в Москву, продолжить обучение на медицинском факультете Московского университета. Впрочем, о полном отстранении от дел революционных речи не шло: Жорова включили в спецотряд, который национализировал буржуазное богатство. Однажды с группой красногвардейцев Исаак оказался в доме княжеского семейства из династии Романовых. За действиями нежданных визитёров наблюдали все представители семейства, в том числе и две дочери хозяина, не стеснявшиеся обсуждать между собой шёпотом внешность красногвардейцев на немецком языке. Пребывая в абсолютной уверенности, что их никто не понимает, молодые княжны дошли и до Исаака. Отметив его привлекательность, барышни с сожалением резюмировали, что все же он – дикарь... Каково же было их удивление, когда подошедший к книжному шкафу Исаак вынул томик Гейне в оригинале, зачитал начало любимого стихотворения, а потом захлопнул книгу и закончил читать уже по памяти. На выходе он успел шепнуть одной из девушек – Екатерине Романовой, что вечером будет ждать её в соседнем парке. Екатерина пришла на свидание, и классовая борьба оказалась бессильной перед чувствами – через несколько недель Исаак вновь появился на пороге княжеского особняка с предложением руки и сердца. «Тёща», услышав об этом, тут же упала в обморок, а отец невесты с криками выгнал жениха из дому... В расстроенных чувствах бредшего по парку Исаака окликнула Екатерина, ушедшая из дому вслед за ним. Вскоре они поженились. Екатерина под придуманным ей Исааком образом крестьянки поступила в университет, успешно его закончила и стала впоследствии доктором медицинских наук, профессором, крупным специалистом в области акушерства и гинекологии. Исаак же со временем стал главным хирургом двух московских больниц. Наряду с практической деятельностью он занимался и научными исследованиями, а увлекшись анестезией, создал целый ряд эффективных методов наркоза, используемых при хирургических операциях. После нападения Германии на СССР, в первые же дни войны, Жоров записался добровольцем на фронт, став главным хирургом 33-й армии, оборонявшей Москву. Зимой 42-го части армии вышли в район юго-восточнее Вязьмы, попытавшись отвоевать город. Но противник сильными контрударами отрезал часть сил армии от основных сил Западного фронта. В окружении оказался и Жоров. Потери кадрового состава при выходе из окружения составили свыше 10 тысяч человек, но тысячи были спасены в полевых госпиталях Жаровым и его коллегами. Немецкое кольцо сжималось, и в ходе одной из попыток вырваться из окружения Жоров был контужен и потерял сознание. Очнулся он уже в плену. Выдав себя за грузина, Исаак Соломонович избежал расстрела как еврей, а указав, что является врачом, был направлен в лагерь под Вязьмой, где лечил пленных советских солдат. В лагере свирепствовал тиф, ежедневно уносивший сотни жизней. Жоров попросил разрешения на размещение выявленных тифозных больных в отдельном здании. Немцы выделили дом, в котором были размещены заражённые люди. Ночью фашисты подожгли этот дом. Ринувшегося тушить пожар Жорова остановили автоматной очередью. За эту ночь он полностью поседел...
По прошествии нескольких дней Исааку пришлось оперировать тяжело раненого немецкого офицера. Жоров спас больного, за что получил чуть большую свободу передвижения. Воспользовавшись этим, Исаак тут же принялся спасать пленных: он выдавал живых людей за мёртвых, после чего вывозил их в лес для «захоронения». Спасённые из плена переправлялись затем к партизанам. В марте 1943 года район, в котором находился госпиталь, был освобождён Советской армией. Жоров – после соответствующей конечно же проверки – был назначен главным хирургом 1-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Рокоссовский: с ним Исаак прошёл весь путь до Берлина, где и встретил победу. За боевые заслуги Жорова наградили двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды и десятком боевых медалей.
После войны Исаак вернулся к научной и преподавательской работе в Первом меде. Не обошла его стороной и начавшаяся вскоре в стране борьба с космополитизмом: его отстранили от заведования кафедрой хирургии, однако тут же поспешили вернуть обратно, так как студенты и преподаватели, любившие профессора, подняли настоящий бунт. Коллективное письмо в его защиту коллеги и студенты составили и после его ареста в 53-м. С прошением о его освобождении обращались во все инстанции многие из известных людей, героев войны, с которыми он прошёл весь путь до Берлина. Напрямую к Сталину с ходатайствами касательно Жорова ходили Жуков и Рокоссовский. Всё было тщетно. Исаак Соломонович вышел из тюрьмы вместе со всеми арестованными по «делу врачей» – после смерти тирана.
Вскоре, вслед за новыми работами в области анестезиологии, пришло признание его научного авторитета не только в Союзе, но и во всём мире. Он был избран почётным членом Королевского хирургического колледжа Великобритании, Общества анестезиологов Ирландии и Великобритании, Медицинского общества Чехословакии им. Пуркинье, а также членом Общества анестезиологов и реаниматологов Германии. Умер Исаак Соломонович Жоров 17 апреля 1976 года в Москве.
Марк Галлай — учитель Юрия Гагарина, Герой Советского Союза и просто человек, прыгнувший выше покоренного неба… в необъятный космос!
Марк родился 16 апреля 1914 года в Петербурге в еврейской семье инженера-энергетика и актрисы, а дядя будущего героя, Оскар Михайлович Галлай, был советским кинорежиссёром... так что в доме Галлая всегда царило творчество. Частыми гостями семейства были известнейшие советские интеллигенты, среди них — Эльдар Рязанов, Леонид Утёсов и Аркадий Райкин. И всё же артистическое искусство, окружающее Марка с детства, никак не повлияло на его будущее… Галлая всегда тянуло к небу! Он получил два образования: техническое в Ленинградском политехническом институте и лётное — в Школе пилотов ленинградского аэроклуба. Какое-то время Марк Лазаревич трудился токарем, позже работал инженером в ЦАГИ, а в сентябре 1937-го Галлай наконец занялся делом всей жизни, став лётчиком-испытателем. Когда началась Великая Отечественная война, Марк Лазаревич примкнул к истребительной эскадрильи, которая защищала небо Москвы. 22 июля 1941 года случился первый ночной налёт на город и в этом жестоком противостоянии Марк Лазаревич сумел ликвидировать двухмоторный бомбардировщик «Дорнье-215», за что получил свою первую серьёзную награду — орден Красного Знамени.
Во время боевых вылетов Галлая случалось всякое. В феврале 1942-го фашисты подбили один из моторов его самолёта, однако Марк Лазаревич смог дотянуть машину до базы на одном моторе! А в июне 1943-го противник сбил самолёт Галлая в районе Брянска. Но он выжил: вместе со штурманов Марк Лазаревич отыскал на оккупированной земле партизан из Рогнединской партизанской бригады и вскоре вернулся на линию фронта. Об этом страшном случае Галлай вспоминал в своей книге «Испытано в небе»: «Никто, кроме одной из неизбежных на войне случайностей, не виноват в том, что в полетах на дальние цели мне не очень повезло: в некую прекрасную лунную ночь наша машина была сбита в тылу противника, за сотни километров от линии фронта. Не будь на свете брянских партизан, трудно предсказать, как бы мы вернулись домой и вообще как обернулась бы вся наша дальнейшая, по-видимому, весьма недолгая, судьба».
Серьёзная травма позвоночника, полученная им во время падения горящего самолёта, не прошла бесследно. Врачи твердили в один голос: «Летать запрещено!». Но Галлай не хотел даже слышать о том, чтобы отсиживаться в лечебнице, пока его побратимы отдают жизни, сражаясь с нацистами. Чтобы хоть как-то избавиться от болей во время полетов, Марк Лазаревич надевал специальный корсет...
В военные годы Галлай неустанно трудился в Лётно-исследовательском институте. Ему довелось проверять мощь третьего опытного образца реактивного истребителя МиГ-9, трофейного реактивного истребителя Ме-163 и дальнего бомбардировщика Ту-4. Марк Лазаревич любил своё дело, но в 1950-м его настигла волна антисемитизма: Галлая уволили из ЛИИ, которому он отдал почти 10 лет жизни...
«Борьба с космополитизмом» не давала евреям спокойно сделать вдох. Казалось, что карьеру Галлая уже никто не сможет спасти. Но верные друзья не оставили Марка Лазаревича в беде. Благодаря Валентине Гризодубовой Галлай получил работу лётчика в НИИ-17.
В 1953-м Галлай — лётчик-испытатель в ОКБ В. М. Мясищева, где провёл полные испытания стратегических бомбардировщиков «3М» и «М-4». К слову, к своим машинам Марк Лазаревич относился с удивительным трепетом. В день испытательного полёта он всегда приходил на работу на несколько часов раньше. Это время он проводил рядом с самолётом — неустанно говорил с ним... Сам Галлай объяснял, что в этих разговорах просил «железного друга» не подвести в воздухе.
Заслуги Галлая не остались незамеченными. В 1957 году Марк Лазаревич получил звание Героя Советского Союза «за мужество и героизм, проявленные при испытаниях авиационной техники». Спустя год Галлай ушёл в запас. И, если вы подумали, что на этом достижения Марка Лазаревича закончились, вы очень ошибаетесь!
Именно в этот жизненный период Галлай прыгнул выше покоренного неба — в космос! По личному приглашению Королёва Галлай начал работу в ОКБ-1 на должности инструктора-методиста по пилотированию космического корабля. К слову, такой пост создали специально для Марка Лазаревича! О том, как Герой Советского Союза работал с «гагаринской шестёркой», рассказала его правнучка Анна: «Горжусь своим легендарным прадедом, делюсь воспоминаниями. И всегда рассказываю историю, что фразу «Поехали!» придумал он и произносил перед занятиями космонавтов на тренажере. Юрий Гагарин её запомнил — и произнёс перед полётом. Дома у нас хранится «повязка-вездеход». Её обладатели последними уходили со стартовой площадки в бункер управления пуском на космодроме. После возвращения Гагарина на ней расписались и он, и Королёв, и Келдыш, и Ивановский». Марк Лазаревич уделял время и преподавательской деятельности. Его лекции посчастливилось слышать студентам Школы лётчиков-испытателей, Московского авиационного института и Академии Гражданского воздушного флота. Марк Лазаревич Галлай написал около 30 научных работ, защитил докторскую диссертацию и в 1994-м стал профессором. Состоялся Марк Лазаревич и как писатель. Писал о том, что хорошо знал: об авиации и её людях – о Валерии Чкалове, Валентине Гризодубовой, о конструкторах Семёне Лавочкине, Андрее Туполеве, Сергее Королёве, о лётчике-испытателе Юрии Гарнаеве и о многих других, с кем сводила жизнь, кто привлёк его внимание как личность.
«Тебе крупно повезло, Марк! Ты ещё сам не до конца понимаешь, как чертовски тебе повезло!..» — начинал свою книгу Герой Советского Союза.
При всех званиях, наградах и широкой известности Галлай оставался таким, каким был всегда – простым в обращении, скромным, готовым в трудную минуту подставить своё плечо. Его друг, писатель Лазарь Лазарев в своих воспоминаниях рассказал: «В 1993 году Галлай получил письмо из Одессы от одного из своих читателей, в прошлом тоже авиатора. У его дочери была тяжёлая глазная болезнь. «Операция в Одессе, в Филатовском институте, – говорилось в том письме, – особых результатов не дала. Мы с дочерью поехали в Москву. В клинику Федорова не пробиться, а в НИИ глазных болезней проф. Краснова сказала, что нас, украинцев, прооперировать могут только за немалую сумму в валюте». Марк Лазаревич по собственной инициативе и без колебаний подготовил от своего имени письмо в тот институт и подписался, вопреки обыкновению, всеми своими титулами. Операцию сделали быстро, безвозмездно». Добросердечие, полное отсутствие каких-либо чопорности и высокомерия, которые, увы, нередко свойственны знаменитостям, сочетались у Галлая с непреклонностью там, где дело касалось его нравственных убеждений. Когда при создании так называемого Антисионистского комитета советской общественности один из посланцев со Старой площади передал Марку Лазаревичу «мнение» оттуда – ему, Герою Советского Союза, заслуженному лётчику-испытателю, «настоящему советскому еврею» надо вступить в этот комитет, Галлай ответил твёрдо «нет», добавив – вот если был бы создан комитет по борьбе с антисемитизмом, туда бы непременно вступил...
Марк Лазаревич Галлай скончался 14 июля 1998 года на 85 году жизни. Его именем названа улица в Санкт-Петербурге, а в Москве на улице Спиридоновка, где он долго жил и работал, установлена мемориальная доска. Имя его – и в названии одной из малых планет Солнечной системы, а режиссёр Эльдар Рязанов посвятил ему телефильм «Единица порядочности – один галлай». Порядочность… Какое ёмкое понятие! В нём всё, что требуется, чтобы людям достойно жить среди людей. Вечный аккумулятор, заряжающий людские души стремлением к высокому, Марк Лазаревич Галлай всей своей жизнью, прожитой в высшей степени порядочно, стал символом такого стремления.
Сообщение отредактировал Kiva - Среда, 22.12.2021, 00:13
Дата: Пятница, 24.12.2021, 08:59 | Сообщение # 469
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
Мальчик из семьи киевских сахарозаводчиков, он стал химиком и создавал противогаз. Но не приняв революцию, уехал в Париж, где стал писателем. Марка Алданова выдвигали на Нобелевскую премию 13 раз, но больше ценили за характер.
Имя Марка Алданова широкому кругу русскоязычных читателей стало известно лишь незадолго до распада СССР – до этого его произведения были под запретом. Но в русских библиотеках Западной Европы и Америки книги Алданова пользовались исключительным спросом и были переведены на 24 языка. Неимоверно талантливый и плодовитый, Алданов считался ведущим писателем русской эмиграции – его 13 раз выдвигали только на Нобелевскую премию. Лишь избранные его произведения входят в шесть томов. К тому же он был одним из немногих, кто безбедно жил именно на писательские гонорары, при этом никогда не отказывая в помощи соотечественникам, оказавшимся на чужбине – многие из них были обязаны Алданову спасением от голодной смерти. Сам писатель был скромен и благороден – его воспринимали своеобразным камертоном чести и репутации всей русской эмиграции первой волны.
Марк был первым ребёнком, родившимся в Киеве в ноябре 1886 года в интеллигентной и очень состоятельной еврейской семье Ландау. Его отец Александр Маркович Ландау был сахарозаводчиком, мать Шифра, или Софья, также являлась дочерью известного киевского сахарозаводчика Ионы Зайцева, купца 1-й гильдии и филантропа, оставившего после себя Киеву не один архитектурный объект. Закончив пятую киевскую классическую гимназию в 1904 году с золотой медалью, Марк был зачислен на физико-математический факультет Киевского Императорского университета, окончив который - а заодно и юридический факультет в 1910 году - он отправился путешествовать по миру. «Я родился в богатой семье и это дало мне счастливую возможность идти навстречу своим стремлениям и путешествовать, путешествовать без конца! – вспоминал Алданов о своей молодости. – Единственная часть света, в которой я не был, – Австралия. Материальная независимость дарила мне возможность посвятить себя двум редко совместимым богам: литературе и химии. Я – химик, и по словам моего профессора Анри, подававший надежды».
Виктор Анри – известный французский учёный. Именно у него в парижской Практической школе высших исследований начал стажироваться в 1913 году Марк Ландау, работая над исследованиями в области кинетики химических реакций. Всё было прервано начавшейся Первой мировой войной, после объявления которой Марк Ландау вернулся на родину и поселился в Петербурге. По некоторым данным, Ландау проводил там исследования в области разработки средств защиты от удушающих газов, сотрудничая с выдающимся русским химиком Николаем Зелинским – изобретателем первого эффективного противогаза. Сам же Ландау в одном из интервью лишь поверхностно затронул этот вопрос: «С началом военных действий я только-только успел прибыть к ним из-за границы. Меня мобилизовали. Я надел форму тылового земгусара и, как химик, занялся удушливыми газами, с откомандированием на соответствующие заводы».
Увлечение химией пройдёт через всю его жизнь и выразится в десятках публикаций, монографий и работ, последняя из которых – «К возможности новых концепций в химии» – выйдет в 1951 году... Но уже в 1914-м, работая в лаборатории, химик Марк Ландау стал по вечерам садиться писать, придумав себе псевдоним-анаграмму Марк Алданов.
В 1915 году он издал первый том критико-литературного сочинения «Толстой и Роллан». Произведение должно было сравнить творчество двух писателей, но первый том был посвящен исключительно Льву Толстому, поклонником которого Алданов оставался всю жизнь. Книга осталась незамеченной критиками. Рукопись второго тома, посвящённого Ролану, пропала во время революции и Гражданской войны.
Революцию Алданов не принял. Разбирая не только русскую, но и все предыдущие революции, Алданов пришёл к выводу, что «любая шайка может при случайно благоприятной обстановке захватить государственную власть и годами её удерживать при помощи террора – без всякой идеи, с очень небольшой численно опорой в народных массах. И только позднее профессора подыскивают этому глубокие социологические основания». Эти и другие рассуждения на тему политического переворота в 1917 году были представлены в его сочинении «Армагеддон», которое сразу после публикации было изъято из продажи новой властью и уничтожено.
Алданов понимал, что следующим на уничтожение будет уже он. Выход был один – эмиграция. Так он оказался в Париже. Работу химиком найти не удалось, и тогда Алданов стал писать исторические и политические очерки, которые тут же стали пользоваться популярностью и издаваться в ведущих эмигрантских журналах. Началась его литературная карьера. Первый настоящий успех пришёл в 1923 году с повестью «Святая Елена, маленький остров». Произведение стало первым в тетралогии «Мыслитель», куда впоследствии вошли романы «Девятый Термидор», «Чёртов мост» и «Заговор». Затем последовали «Ключ», «Бегство», «Пещера» и другие сочинения. Большинство этих книг охватывают два века русской и европейской истории – с 1762 по 1952 годы. Всё в них выверено до мелочей – работая над произведениями, Алданов скрупулезно проверял все факты, целыми днями просиживая в библиотеках над горою книг. Во Франции Марк Александрович сблизился со многими писателями-эмигрантами: Набоковым, Толстым и особенно Буниным, который называл Алданова «последним джентльменом русской эмиграции». Наверное, это бунинское определение чётче всего раскрывает внутренние качества Алданова, человека высокой чести и твёрдых убеждений.
Взять хотя бы его принципиальный разрыв отношений с Алексеем Толстым, решившим вернуться в Советскую Россию. В письме Бунину в июне 1922-го Алданов так рассказывал о своей встрече с Толстым: «Зашёл к Толстому, застал у него поэта-большевика Кусикова и узнал, что Алексей Николаевич перешёл в “Накануне”. Я кратко ему сказал, что в наших глазах – то есть в глазах парижан, от Вас до Керенского – он конченый человек. После ушёл. Толстому, разумеется, очень хочется придать своему переходу к большевикам характер сенсационного, потрясающего исторического события. Мне более-менее понятны и мотивы его литературной слащевщины: он собирается съездить в Россию и там, за полным отсутствием конкуренции, выставить свою кандидатуру на звание “первого русского писателя”, который “сердцем почувствовал и осмыслил происшедшее”, ну и так далее, как полагается». Будучи гуманистом и не приемля никакой из режимом, основанных на терроре, Алданов точно так же прервёт в дальнейшем отношения со всеми, кто так или иначе будет сотрудничать с гитлеровцами – по его словам, «из уважения к памяти замученных людей». К слову, фашисты сразу после оккупации Франции изъяли из библиотек все книги Алданова.
В годы войны, после капитуляции Франции, Алданов отправился в Нью-Йорк, а потом помог перебраться в США многим эмигрантам. В Нью-Йорке он стал одним из сооснователей «Нового журнала», в премьерном выпуске которого написал: «Оставаясь такими же противниками советской власти, какими они не переставали быть с 1917 года, все сотрудники всячески желают России и её союзникам полной победы»...
Журнал неоднократно организовывал творческие вечера, на которых собирались средства в поддержку коллег в Европе. Сам Алданов в американский период творчества обратился к жанрам исторического портрета, написав сочинения-рассуждения о Карно, Гитлере, Сталине, Азефе, Мата Хари и других. Там же, в Нью-Йорке он опубликовал свой роман «Начало конца», начатый еще в 1936 году и законченный в Ницце в 40-м, но утерянный на вокзале при отбытии из Франции. Этот роман был назван в США «книгой месяца» и награждён литературной премией. Продолжал Марк Александровия работать и как химик, причём его научные работы вызвали высокую оценку коллег.
В 1947 году писатель вернулся во Францию и поселился в Ницце. Среди наиболее значительных произведений последнего периода его творчества – «Повесть о смерти» о последних годах жизни Оноре де Бальзака и роман «Самоубийство», среди действующих лиц которого Ленин и Сталин. В 1956 году во Франции широко праздновался 70-летний юбилей писателя. А через несколько месяцев – в феврале 1957 года – Марк Александрович Алданов скончался.
Спустя полвека после его смерти «Новый журнал» учредил в честь своего основателя Литературную премию им. Марка Алданова, присуждаемую за лучшую повесть года, написанную русскоязычным писателем, живущим за пределами России.
Дата: Четверг, 06.01.2022, 00:58 | Сообщение # 470
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1599
Статус: Offline
НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
22 декабря, на 89‑м году ушёл из жизни учёный, предприниматель и филантроп Дмитрий Борисович Зимин.
Это случилось не на родине, а в Швейцарии. Он ушёл в полном сознании, умиротворённо, немного грустя о нас и о жизни, но всё‑таки с облегчением — последние месяцы он тяжело болел. Прах Зимина — блестящего человека, сумевшего дойти до абсолютных высот в науке и бизнесе и стать одним из самых щедрых благотворителей современности, был захоронен 28 декабря на Кипре, где живёт семья. Прощание с ним в течение нескольких часов шло в прямом эфире из Лимассола, Москвы и Тель‑Авива.
Вспоминали, среди прочего, как в 2017 году в Тель‑Авивском университете открылся Институт новых инженерных решений его имени, а в Университете Ариэля, тоже на его средства, — лаборатория по исследованию новейших материалов. И это ничто на фоне тех неисчислимых благ, которые обрушил Дмитрий Борисович Зимин на Россию, её образование, науку, литературу, создав для их финансирования в 2002 году фонд «Династия», а в 2008‑м учредив книжную премию «Просветитель». Минюст России признал «Династию» иноагентом — за то, что Зимин финансировал фонд со своих иностранных счетов. Человек неизменных убеждений и ценностей, вложивший в поддержку отечественного просветительства миллионы, горевший идеей счастливого будущего для родины и непосредственно вовлечённый во все дела, которым помогал, великодушный Зимин был оскорблён. Ведь он разработал для фонда структуру, которая позволила бы ему функционировать и после смерти основателя. «Я, по‑видимому, патриот в том смысле, что ни за одну страну мне не бывает так стыдно, как за мою, — признавался Зимин в интервью “Огоньку”. — Мучительно, мучительно стыдно»...
Но, закрыв один семейный фонд, он создал вместе с сыном другой — Zimin Foundation, поддерживающий премию «Просветитель» и множество проектов по сей день. Об этом и многом другом во время онлайн‑прощания с Дмитрием Зиминым говорили десятки знаменитых и не очень людей — вспоминали, как он ездил, уже будучи в списке Forbes, в метро, как его можно было встретить с авоськой на Арбате. Как сделал первый и главный взнос в создание фильма Веры Кричевской «Слишком свободный человек» — о Борисе Немцове, который в 1998 году, став вице‑премьером правительства России, решил вопрос с выделением «Билайну» — созданной Зиминым компании «Вымпелком» — лицензии на частоты GSM. Деньги на фильм не были «платой по счетам»: Зимин всегда знал, на что тратить, — выбирал главное, видел цель. С Немцовым его сближали не только инженерное прошлое, свобода мышления и умение смотреть в будущее. Их роднило происхождение. Поэт Игорь Губерман — Дмитрий Борисович любил его цитировать — сказал на прощании с Зиминым, как он всегда радуется, видя, что высот в жизни, науке, искусстве достигает еврей. И это как раз тот случай. Зиминым Дмитрий Борисович был по папе. «Мой отец — Борис Николаевич Зимин, арестованный весной 1935 года, погиб в том же году в лагере под Новосибирском, — пишет Зимин в своей книге “От 2 до 72”. — Ему было 30 лет, а мне не было ещё и двух». Я впервые увидела Дмитрия Борисовича, когда он прикручивал табличку «Последнего адреса» к дому в Ермолаевском переулке. На месте этого здания раньше стояло другое, именно в нём арестовали его отца — младшего сына Веры Николаевны Зиминой (в девичестве Гучковой), бабушки Зимина. Старшим её сыном и дядей Дмитрия Борисовича был Александр Николаевич Зимин, расстрелянный в 1938‑м в Саратове, бывший меньшевик. О том, что предки по линии отца — те самые старообрядцы Зимины, в числе которых и создатель Частной оперы, где блистал Шаляпин, и проектировщик (вместе с «дедушкой русской авиации» Жуковским) московского водопровода, и владелец ткацкой фабрики под Орехово‑Зуевом, а бабушка Гучкова — из того же рода, что и московский городской голова Гучков, и прославленная меценатка Варвара Морозова (Гучкова), — Дмитрий Борисович узнал только в 2000 году. К нему, давно уже президенту «Вымпелкома», пришли телевизионщики, снимавшие фильмы о знаменитых династиях. «А о предках со стороны мамы, — пишет Зимин, — мне практически ничего не известно. Её родители умерли, кажется, ещё до моего рождения. Где, когда… не знаю». Можно предположить, где и когда ушли из жизни бабушка‑дедушка или их родные: мама Зимина, Берта (Бетти) Борисовна, урожденная Докшицкая, приехала в Москву из Минска, а родилась в 1899 году в Вильно. «Моё детство, — пишет её сын, — прошло под стук пишущих машинок: машинистками‑стенографистками были моя мама и жившие с нами после войны две мои тёти — сестра мамы тётя Ида и сестра отца тётя Лена. В самом конце войны тётя Ида ездила в Минск <…> и привезла к нам в Москву мальчишку моего возраста — Юрку Яблина, сына их минских знакомых. Юрка чудом спасся из гетто, в котором погибла его мать». Очевидно, что в семье, пострадавшей со всех сторон, не слишком было принято говорить о прошлом. «Никогда не хотел выпячивать еврейство, — признавался Зимин, — но и скрывать — это было бы предательством мамы». Документалист Виталий Манский успел снять несколько фрагментарных интервью с Зиминым. На вопрос, как тот впервые осознал себя евреем, получил ответ: «Меня осознали. Это был сравнительно короткий период в моей жизни, когда не уставали подчёркивать, кто я есть: 1941–1944 годы. Город Кизел на Урале — Кизеловский угольный бассейн, эвакуация. Антисемитизм был тотальный, самый унизительный и омерзительный. Там я пошёл в первый класс»... А в московской школе, в Плотниковом переулке, его окружали одни евреи — среди одноклассников Зимина был и Игорь Кваша. Мама избавила сына от необходимости упоминать в анкете расстрелянного отца — второй раз вышла замуж. Но в 1949‑м она пошла с ним в милицию — боялась, что, получая паспорт, в графе национальности сын напишет «еврей». Он и собирался так сделать: отца не знал, вырос с мамой и тётей. Но впоследствии сам понимал, что, появись в его паспорте не та национальность или репрессированный отец в анкете, не было бы ни радиофакультета МАИ, ни карьеры. Начало учёбы совпало с «делом врачей» — и вместо того, чтобы ездить в МАИ на трамвае, на первом курсе он часто ходил пешком, потому что в трамваях били евреев, а Зимин считал, что похож... Он был талантлив и успешен во всём, к чему прикасался. В школе сделал УКВ‑радиостанцию, в 17 лет — телевизор: «Он [телевизор] заработал у меня году в 1950‑м. Смотреть его собиралась вся наша коммунальная квартира. А во всём нашем доме было всего два телевизора. Мой самодельный и выпущенный недавно промышленностью “КВН-49”». В 1963‑м Зимина позвали в Радиотехнический институт АН СССР, входивший в оборонное объединение «Вымпел». И до середины 1990‑х, уже став доктором наук, он проектировал антенны для системы ракетно‑космической обороны, за что в 1993 году получил Госпремию. В 1990 году, когда начались проблемы с зарплатой в институте, Зимин создал кооператив — «КБ Импульс», производившее «антирадары» для автомобилей и аппаратуру для кабельного ТВ. А в 1991‑м, познакомившись с приехавшим в СССР Оги Фабелой — совладельцем американской компании Plexsys, производившей телекоммуникационное оборудование, зарегистрировал вместе с ним «Вымпелком» и стал строить в Москве одну из первых сотовых сетей. «Мы одна из немногих компаний, которая в состоянии ответить на вопрос, откуда взялся первый миллион», — с гордостью объяснял Зимин в интервью Олегу Тинькову. Первый кредит предоставили производители оборудования. И «Вымпелком» первой из отечественных компаний выставил акции на Нью‑Йоркской фондовой бирже. В 2005 году, по оценке Forbes, состояние Зимина, продавшего компанию, оценивалось в 520 млн долларов, из которых 90% он передал в траст, созданный для финансирования благотворительных проектов. Так началась его третья жизнь, тоже успешная и счастливая, в которой он заменял собой целый сектор государства, бесстрашно и бескорыстно взяв на себя его функции. Жаль, не все... Помимо «Династии» и «Просветителя», в эти последние 15 лет были фонды «Либеральная миссия» и «Московское время», проекты Российского еврейского конгресса, в которых он участвовал, и разные дела, направленные на улучшение жизни в стране и обеспечение её перспектив. Последнее Зимину казалось главным, потому что он был человеком будущего, в которое смотрел сам и заставлял смотреть других.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 01:48 | Сообщение # 471
Группа: Гости
В мире его считали лучшим математиком века, в СССР – лишь евреем. Но уволить с мехмата в силу славы не могли – просто не давали ни премий, ни постов. Владимира Арнольда это мало волновало – он бился над задачами покруче, вроде проблемы мятого рубля.
Математикам Нобелевскую премию, как известно, не вручают – зато самым выдающимся из них дают раз в четыре года Филдсовскую премию. В 1974 году в канадском Ванкувере жюри этой престижной премии рассматривало кандидатуру 34-летнего Владимира Арнольда. Он получил мировую известность, ещё будучи третьекурсником – решил одну из неразгаданных кардинальных проблем математики, 13-ю проблему Гильберта. В 26 лет он был уже доктором наук, создав на мехмате МГУ собственную, знаменитую на весь мир школу, на его лекциях аудитории были набиты битком. С премией, однако, возникло неожиданное препятствие. Соотечественник номинанта, представитель Советского Союза в Филдсовском комитете математик Лев Понтрягин заявил, что если медаль присудят Арнольду, то СССР выйдет из комитета. Желание авторитетной для математиков страны уважили, премию получили итальянец и американец. Арнольд же только пожал плечами. К званиям и премиям он был равнодушен – не показным образом, как это бывает у каждого первого учёного, а самым настоящим. «Для себя я расцениваю все подобные награды как своеобразный дождь: он может быть и стихийным бедствием, и подарком Данае от Зевса, – говорил он про этот случай. – Нобелевские премии, медали Филдса и другие подобные награды оказывают, к счастью, мало влияния на поступательное развитие нашей науки. Так ли задержало развитие Нового Света то, что его назвали Америкой, а не Колумбией?»
Не дать Арнольду получить Филдсовскую премию было лишь одним из проявлений антисемитизма, который процветал в советской математике до середины 80-х годов. На мехмате это время называлось «чёрным 20-летием», ибо в те годы антисемитизм на мехмате был системным: евреев «валили» на приёмных экзаменах, а тех кто уже работал старались уволить под любым предлогом... Арнольда уволить с мехмата не могли: он был слишком знаменит. Отыгрывались на его учениках – на работу не брали, премий и званий не давали. Сам Арнольд набрал десятки международных наград и стал академиком в разных странах намного раньше, чем получил какие-то награды – но не должности! – на родине. Действительный член Лондонского математического и королевского обществ, академий наук Италии, Франции и США, на родине он стал академиком только в 1990 году. В университетах, в которых проработал всю жизнь, он не был ни ректором, ни деканом – и это его не заботило. Зато в последние годы жизни Арнольд с честью носил звание председателя попечительского совета Независимого Московского университета – вместе с коллегами в 1991 году он создал для математиков место, свободное от любых предрассудков. Этот университет не даёт дипломов государственного образца, но его выпускников, как обладателей высококлассного образования, с радостью принимают даже в Гарварде.
Владимир Арнольд родился 12 июня 1937 года в Одессе, куда его мать приехала погостить к родственникам. Через несколько месяцев семья вернулась в Москву. Отец Игорь Арнольд был математиком, членом-корреспондентом Академии педагогических наук, происходил из харьковских дворян. Мать Нина Исакович работала искусствоведом, но её родня, по мнению Владимира Арнольда, повлияла на его жизненный путь даже больше – двоюродным дедом по материнской линии былЛеонид Мандельштам, основатель московской школы теории колебаний, волн, радиофизики и радиолокации.
В начальной школе, как вспоминал сам Владимир Арнольд, его родителей уверяли , что этот тупица никогда не сможет освоить таблицу умножения. Дело в том, что зубрить что-либо будущий великий математик ненавидел, и радость познания открылась ему только в тот момент, когда талантливый учитель дал ему задачу, предполагающую творческое решение... Рос Владимир в интеллектуальной среде, по-французски научился читать раньше, чем по-русски, а математикой увлёкся, будучи членом «добровольного научного общества», организованного другом семьи Алексеем Ляпуновым у того на даче. До собственной дачи оттуда было километров 30, бегал на лыжах. Лыжи стали страстью на всю жизнь: за несколько дней до смерти во Франции в 2010 году – он приехал туда на конгресс – Арнольд ещё вовсю бегал. На лыжах учёный проходил и по 50, и по 70 км, что характерно – в одних трусах. Учитель Арнольда, легендарный математик Колмогоров, спрашивал его, 30-летнего, в начале весны: «Не заболели ли вы? У меня тут был Лёня Бассалыга, и он рассказал о вас странную вещь: что встретил вас на лыжах где-то между Ясеневом и Дубровицами. Ваш маршрут в 60 км (Ясенево – Дубровицы – Троицк – Тёплый Стан) – я знаю и одобряю. Но Лёня говорит, что хоть и было всего минус 20 градусов и рубахи на вас не было, но вот штаны вы всё-таки не сняли. В чём тут дело – может быть, пора уже вас лечить?» Арнольд был математиком буквально до мозга костей. Однажды, в 1998 году во Франции, он получил черепную травму, упав с велосипеда, и потерял память. Жену свою он не узнал, но на вопрос врача, сколько лет женат, ответил правильно – 24 года. Врач записал: «Арифметические способности сохранены», – но заниматься математикой на несколько лет запретил.Арнольд выдержал без математики месяц, за это время написав чудесную книгу рассказов о своем окружении...
Момент, когда он начал проваливаться под лёд во время прогулки по весенней Москве-реке, описывает так: «Я обнаружил, что форма льда напоминает гауссовскую колоколообразную, то есть перевёрнутую, кривую». В той же книжке он пишет о своем действующем начальстве едко: «В храме Христа Спасителя было четыре агатовых колонны. При взрыве их спасли: перевезли в Донской монастырь, а потом в университет. Когда храм стали восстанавливать, колонны стали искать – нигде нет. В конце концов один корреспондент стал фотографировать все колонны МГУ, и вечером уборщица указала ему, что искомые четыре – в кабинете ректора. Там они и остались: ведь университет – Храм Науки».
С руководством МГУ Владимир Арнольд конфликтовал и по поводу «Новой хронологии» – псевдонаучной, как доказывали Арнольд и его коллеги, теории, опровергающей известную хронологию мировых событий и поражающей обывателя новыми, удивительными фактами типа того, что Христос и Будда, «на самом деле», один и тот же человек. Острый язык и несгибаемый характер Арнольда были легендой. Достаточно сказать, что однажды он публично отверг приглашение работать в Папской академии наук из-за ...несогласия с отказом Ватикана реабилитировать Джордано Бруно. В МГУ же Арнольд проработал 30 лет. Потом перешёл в Математический институт имени Стеклова – это стало возможным только после смерти в 1983 году директора института, академика Ивана Виноградова, известного своими антисемитскими взглядами.Однако и там он старательно избегал встреч со своим бывшим приятелем Игорем Шафаревичем, написавшим нашумевшее эссе «Русофобия» – о «малом народе», навязывающем «большому народу» вредные идеи и взгляды. С 1993 года Арнольд преподавал в Университете Париж-Дофин, но и там научному сообществу от него доставалось: он постоянно высмеивал французскую систему образования, которую находил крайне несовершенной. Впрочем, доставалось от него не только математикам. В 1998 году Арнольд перечитывал – естественно, в оригинале – одну из своих любимых книг, «Опасные связи» Шодерло де Лакло. И вдруг заметил в ней словосочетания, знакомые по эпиграфу к «Евгению Онегину». Он тут же опубликовал статью, доказывающую, что все эти годы филологи заблуждались, разгадывая смысл эпиграфа и не связывая его с этой книгой, также любимой Пушкиным. Филологи, надо отдать им должное, устыдились и нашли доводы математика "остроумными и убедительными".
Одним из самых популярных шлягеров 30-годов прошлого века была незатейливая песенка «У самовара я и моя Маша». Так кто же всё-таки сидит у самовара?
Русский шлягер времен нэпа «У самовара я и моя Маша» сочинила еврейская девушка из Варшавы Фанни Квятковская, в девичестве Гордон. Композитор и поэт Фаина Марковна Квятковская (урождённая Фейга Иоффе) родилась в Ялте 23 декабря 1914 года. Её отчим — уроженец Польши, куда он впоследствии и перевёз свою семью. Так Фаина стала Фанни. Свои музыкальные произведения она подписывала «Фанни Гордон». В Польше маршала Пилсудского Фанни была довольно известным композитором, её произведения исполнялись оркестрами, о ней писали газеты. В 1931 году в возрасте 16 лет эта ослепительной красоты девушка пишет две песни, до сих пор любимые во всём мире, танго «Аргентина» на стихи Тадеуша Бернацкого и фокстрот «Под самоваром». Фокстрот был написан для варшавского кабаре «Morskie oko» («Морской глаз»). Текст — плод творчества владельца этого кабаре Анджея Власта. У Фаины Марковны Квятковской чудом (после гетто) сохранились газетные вырезки, афиши, программки, а также типографского исполнения клавир 1931 года с указанием авторов «Под самоваром». Польша с удовольствием пела: «Pod samowarem siedzi moja Masza. Ja mowi „tak“, a ona mowi „nie“».
Как-то Фанни удостоили визитом представители крупнейшей фирмы грамзаписи «Полидор». Два обходительных немца заключили с женщиной контракт на выпуск пластинки с танго «Аргентина» и фокстротом «Под самоваром». Поскольку пластинку предполагалось распространять в Риге, ставшей после революции одним из центров русской эмиграции, то условия контракта оговаривали исполнение песен на «великом и могучем». Для уроженки Крыма перевод с польского на русский не составил проблемы и в 1933 году пластинка уже продавалась в Риге. У коллекционеров она сохранилась. Автор музыки и слов обозначен на ней так: «Ф. Гордон». Представители «Полидора» поступили с Фанни Квятковской честно. В отличие от… человека, которым Одесса привыкла гордиться... С кем у нас ассоциируется исполнение песни «У самовара»? Правильно, с Леонидом Осиповичем Утесовым. В феврале 1934-го по образцу, привезённому из Риги, его джаз-оркестр тоже записал песню на пластинку, но уже свою, советскую. А её выходные данные несут несколько иную информацию: «Обработка Л. Дидерихса, слова В. Лебедева-Кумача». Дескать, нужна нам эта буржуазная Ф. Гордон! Кто подсунул Лебедеву-Кумачу текст, его перу не принадлежавший? Возможно, тот же Утесов. Может, взятку надо было дать великому песеннику советской эпохи. Не исключается и вариант указания сверху. Но так оно с тех пор и пошло: фамилия самозваного автора красовалась на пластинках, он получал деньги за каждое исполнение песни на концертах... После смерти Лебедева-Кумача песня облегчала существование его семье… Думаю, что и у Утесова имелись все основания быть довольным: песня украсила его репертуар, приносила ему дополнительную, далеко не лишнюю копейку. В общем, фокстрот способствовал укреплению материального благополучия целого ряда людей. Всех, кроме… своего настоящего создателя!..
Вот что писал С. Вагман в статье «За красным кордоном», опубликованной в газете «Варшавский курьер»: «Самый большой шлягер в летнем театре в парке — некий фокстрот, который уже несколько месяцев является „гвоздём“ всех танцевальных площадок, кафе, ресторанов, клубов, а также репродукторов на вокзалах, в парикмахерских и т. д. Фокстрот этот… польская песенка Власта „Под самоваром“ в русском переводе под названием „Маша“. Если бы существовала литературная и музыкальная конвенция между Польшей и Советским Союзом, пожалуй, самыми богатыми на сегодняшний день людьми в Польше были бы Власт и Фанни Гордон. Сотни тысяч советских граждан напевают сегодня с утра до вечера песенку Власта. Её здесь считают оригинальной русской песней…»
В 1945 году Фанни с матерью переехали в Советский Союз, поскольку своей родиной считали именно эту страну. Фанни снова стала Фаиной, но легче ей от этого не стало. Родина встретила неприветливо: пришлось скитаться из города в город, зарабатываемых денег едва хватало на еду. Одно время Фаина Квятковская руководила джаз-ансамблем Калининской областной филармонии, но власти его разогнали, а музыкантов репрессировали. Бороться с мужчиной с псевдонимом Кумач женщине с псевдонимом Гордон было не под силу. Но в феврале 1949 года, ровно через 15 лет после записи джаз-оркестром Утесова на пластинку песни «У самовара», Лебедев-Кумач отошёл в мир иной. Фаина Марковна решилась предстать пред светлые очи Леонида Осиповича. Уроженец одесского Треугольного переулка долго ахал, всплескивал руками, обещал разобраться, восстановить справедливость. Разобрался, восстановил? Да ла-а-а-дно! Справедливость была восстановлена только через 30 лет!..... в 1979 году, когда Квятковская получила письмо из фирмы «Мелодия»: «В связи с письмом СЗО ВААП о защите имущественного права и авторского права на имя т. Квятковской Ф.М. управлением фирмы „Мелодия“ дано указание Всесоюзной студии грамзаписи начислить причитающийся т. Квятковской Ф.М. гонорар за песню „У самовара“, а также исправить допущенную в выходных данных песни ошибку…» Причитающийся т. Квятковской Ф.М. гонорар был начислен и даже прислан. Он равнялся… 9 рублям!
Газеты «Московский комсомолец», «Советская культура», журнал «Советская эстрада и цирк» сообщили о том, что найден автор известной песни. Вот что говорила Фаина Марковна в интервью «Московскому комсомольцу»: — Я человек непритязательный. Видите, у меня даже пианино нет. Хотя в своё время могла бы, наверное, на одном «самоваре» заработать миллион. Но у меня тогда и в мыслях не было, что есть какие-то формальные вещи. Поют «У самовара» — ну и хорошо. А на фирме «Мелодия», видимо, не очень-то интересуются, кто истинный создатель того или иного произведения... А вот Андрей Малыгин в статье «Самый советский из поэтов» пишет, что задавал композитору и поэту вопрос о причине столь долгого молчания, отсутствия попыток восстановления своих прав на песню. «Она ведь до сих пор исполняется, выходит на пластинках». Пожилая женщина ответила просто и внятно: «Я боялась». А думаете, у Лебедева-Кумача всё в жизни было спокойно и гладко? Ошибаетесь. Журнал «Вопросы литературы» в 1982 году опубликовал фрагменты его записных книжек. На 1946 год приходится такая запись: «Болен от бездарности, от серости жизни своей. Перестал видеть основную задачу — всё мелко, всё потускнело. Ну ещё 12 костюмов, 3 машины, 10 сервизов… И глупо, и пошло, и недостойно… И неинтересно».
Фаина Марковна скончалась в 1991-м в Ленинграде. Её вспоминают как сухонькую, маленькую старушку. Жила Квятковская в двух небольших комнатах огромной коммунальной квартиры старого обшарпанного дома на на углу улиц Салтыкова-Щедрина и Восстания, причём за вторую комнату пришлось побороться. — Вы знаете, — вспоминала Фаина Марковна, — вот сейчас я, старая и больная женщина, но состояние радости и счастья не покидает меня. Я прожила, хотя и непростую, но интересную жизнь. В молодости в меня влюблялись. Мои песни живут и сейчас и по-прежнему радуют меня. И вообще я везучая. Уже то, что я уцелела в годы войны, живя в Варшаве, занятой немцами, о многом говорит. Меня спасла моя польская фамилия, которую дал мне мой первый муж Квятковский, кстати, польский офицер. А моя девичья фамилия — Гордон. «У самовара» я написала в 1931 году, шестнадцатилетней девушкой, когда жила с родителями в Польше, в Кракове... На вопрос, в чём, на её взгляд, состоит успех «У самовара», фокстрота с незатейливыми мелодией и словами, она отвечала: — Я думаю, что прежде всего, — в юморе, который есть и в тексте, и мелодии. И ещё — в ней так узнаваемо время — 1930-е годы. Я ведь написала жанровую песенку для одного кабаре. Правда, текст был написан на польском владельцем этого кабаре Анджеем Власта. И вот эта песенка вдруг стала очень популярной в Польше. В дальнейшем я сделала несколько вольный перевод на русский язык, и эта песня вместе с танго «Аргентина» вышла отдельной пластинкой, которая распространялась в Риге. Там-то, будучи на гастролях, её исполнял Пётр Лещенко. Вот и пошла песня гулять по свету. Мы прощаемся с Фаиной Марковной Квятковской, но созданный ею шедевр от себя не отпускает. Обратите внимание, что в польском варианте песни у самовара (вернее, под ним) сидит Маша, и только она.
Русскоязычная версия добавляет к ней ещё и лирического героя. А евреи, владеющие «великим и могучим», расширили круг сидящих у самовара, и внесли в песню национальный колорит: «У самовара кантор, я и Сарра…»
Дата: Суббота, 05.03.2022, 06:13 | Сообщение # 474
неповторимый
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Лучшей эпитафией литератору являются его тексты...
Михаил Жванецкий
Не буду говорить о других, но я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом: нет, он еврей, — и где-то в 10-м классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось — еврей! Потом опять еврей, и снова еврей — всё время я натыкался на это лбом, у меня не было того — самого главного…
Я всегда говорил: «А вы могли бы в этой стране прожить евреем?» Когда вижу антисемита, мне хочется спросить: «Ты что, завидуешь?» Я же не вылезал из конкурентной борьбы. То подожгут, то не дадут, то обидят, то вообще задавят. Одно, другое, третье — и всё время ты сглатываешь, сглатываешь… Сейчас я закончу формулировкой: неважно, кем ты был, важно, кем стал. А евреи как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве. Взять науку — в большинстве. Взять физику — в большинстве. Взять шахматы — в большинстве. А среди населения в меньшинстве.
Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить. Наш человек любит кричать: «Наши деньги у Березовского». Я всё время спрашиваю: «А у тебя были деньги?» Нет. Какие ж твои деньги у Березовского?..
На этом чувстве основан весь антисемитизм, весь марксизм, вся ненависть, которая читается между строк писателя к писателю. Антисемитизм — это что-то очень больное… Не могу говорить о всех евреях — они тоже разные, но, конечно, под натиском обстоятельств у этих людей веками вырабатывались малопривлекательные черты. Мы должны понимать: не всё держится на мифологии — есть и реальные предпосылки. Шло это от специфического развития из-под полы, из-под каблука. Вот я подумал сейчас, что пролезающее сквозь асфальт и сквозь щели растение имеет скрюченный вид. Откуда у него возьмется свободный аристократический ствол? Да, когда ты свободно, ничего не боясь, растёшь в Англии, когда у тебя предки, потомки, замок и несколько поколений тянутся кверху, глаз радует прекрасное дерево, а здесь всё выдавливалось, поэтому обижаться на евреев не надо. Нужно просто понять, как происходило развитие, откуда вот эта чудовищная вывороченность, изворотливость и стремление провернуть что-то за короткий период, пока не поймали. И вот ты бежишь, пока не схватили, и должен успеть и написать, и произнести, и еще что-то сделать, и тщеславие появляется нездоровое.
На самом деле тут нечем гордиться, а многие, так получается, нос кверху: «Мы гордимся… Столько-то профессоров, столько-то академиков, столько-то композиторов на душу населения»… Разумеется, это раздражает других людей, обижает. Мы сами должны быть на равных, не выпячивать свою исключительность, которой, может, и нет… В Израиле, например, мы её, эту исключительность, что-то не видим — она возникает именно там, где притеснение было. Не надо пытаться этим торговать. Нехорошо. Мне так кажется.
Евреи бывают разные. Бывают евреи степные. По степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те всё шутят, всё норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего. Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще. Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках. Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман, благодаря стрельбе пушкой через пропеллер, бюст в Одессе имеет и где-то улицу.
Талант им прощают. Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех. Есть евреи-больные, есть евреи-врачи. Те и другие себя ведут хорошо. Евреи-врачи себя неплохо зарекомендовали. Хотя большей частью практикуют в неопасных областях — урологии, стоматологии. Там, где выживут и без них. То есть там, где у человека не один орган, а два, три, тридцать три или страдания в области красоты. Где евреям тяжело — в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют: мол, не ради себя. Но остальные-то ради себя. А кто ради всех — и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние один.
В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет. Он ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте…
…И тут важно успокоиться и сравнить будущее своё и не своё. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился. Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный — держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей. А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесённой Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями.
Самое печальное для еврея — когда он борется не за себя. Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости... А ещё есть евреи-дети. Очень милые. Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным на одной струне. Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошёл.
Немецкие евреи — педантичные. Русские евреи — пьяницы и дебоширы. Английские евреи — джентльмены с юмором. Да! Ещё есть Одесса, одна из родин евреев. И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем. Очень большая просьба ко всем: не замечать их. Не устраивать им популярность. Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни. Для меня самый неприятный вопрос: вот вы еврей, и что вы скажете? Вот как записка во время концерта — правда ли, что Куприн сказал, что жиды… Вот что-то такое. Сказал ли Куприн, написал, нет, я даже не знаю, я не так же эрудирован. Что там, каждый жид в нашей стране — деятель культуры. Я получаю такую записку на концерте — я теряюсь. Я не могу ничего сказать, так как эта записка начинается с оскорбления, в ней содержится оскорбление. Человек, которого оскорбляют, он теряется поневоле — он не может ответить так же. Вот тянет ответить матом на вот эту записку. А я, видите, пытаюсь этого избежать. Я так стар и спокоен… что желаю вам счастья. Счастье — случай. Говорю как очевидец, как прагматик. Счастье, если тебе приносят ужин, а ты не можешь оторваться от своего текста. Счастье, когда ты выдумываешь и углубляешься, а оно идёт, идёт и чувствуешь, что идёт. Такой день с утра, за что бы ты ни взялся. И вокруг деревья, и солнце, и пахнет воздух, и скрипит снег, а ты тепло одет. Или в дождь, когда ты в плаще на улице и льёт, а ты стоишь… Жизнь коротка. И надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много. Дела неидущие бросать. Даже от посредственности уходить. Их много. Время дороже. Лучше поспать. Лучше поесть. Лучше посмотреть на огонь, на ребёнка, на женщину, на воду.
Жизнь коротка. И только книга деликатна. Снял с полки. Полистал. Поставил. В ней нет наглости. Она не проникает в тебя. Стоит на полке, молчит, ждёт, когда возьмут в тёплые руки. И она раскроется. Если бы с людьми так. Нас много. Всех не полистаешь. Даже одного. Даже своего. Даже себя. Жизнь коротка. Что-то откроется само. Для чего-то установишь правило. На остальное нет времени. Закон один: уходить. Бросать. Бежать. Захлопывать или не открывать! Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого. Моему сыну скоро будет 13 лет. Я говорю ему: «Сынок! Живи, прислушиваясь к Нему!» Он — это голос совести в тебе. Имей совесть и делай что хочешь!»
Дата: Понедельник, 07.03.2022, 11:21 | Сообщение # 475
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 170
Статус: Offline
Олег Басилашвили
"Советский союз совершил ужасное дело: похоже, за время своей истории он истребил почти всех, кто мог бы воспринять свободу. Последний всплеск сопротивления — Новочеркасский бунт при Хрущёве. Когда потом появился шанс на свободу, воспользоваться им было уже некому. Воля к свободе осталась в Украине, в Прибалтике, в Грузии. Но не у нас, не у русских. У нас качество населения низведено ниже плинтуса. Оно не идёт ни в какое сравнение со сталинскими временами. Ибо тогда система всё-таки преодолевала сопротивление, с нею всё-таки боролись. Были крестьянские восстания, потом были власовцы. Был огромный пласт людей, ненавидящих Сталина и совок вообще. Недаром системе требовался ГУЛАГ. Сейчас он не нужен. ЭТОТ народ любит вождя и без ГУЛАГа. Страшное дело — рабство из-под палки. Но ещё страшнее — рабство без палки. Страшен совок в ватнике. Но страшнее совок на иномарке, в импортных шмотках, отдыхающий в Европе и притом ненавидящий Запад. Помнится, при совке власть обязывала хозяев личных домов вывешивать по праздникам красный флаг. Не вывесишь — будут неприятности. Сейчас никто никого не принуждает цеплять «колорадскую» ленточку на свой личный автомобиль — но цепляют все, сами цепляют, не замечая, как двусмысленно и даже комично этот круглогодичный «символ победы» выглядит на «мерседесе» или «фольксвагене».
Этот нынешний добровольный неосталинизм, добровольный отказ от возможности быть свободным — гораздо страшнее атмосферы 30-х годов. Он знаменует полную деградацию, возможно, уже необратимую. Это вырождение как следствие мощнейшей антиселекции, отрицательной калибровки. В великом русском языке есть слово «люди» и слово «ублюдки». Как видите, они вроде бы созвучны, похожи друг на друга. Однако значение этих слов совсем разное. И корни разные — «люд» и «блуд» соответственно. Между этими двумя словами при всём их некотором созвучии — дистанция огромного размера. Такая же, как между русскими 30-х годов и нами, нынешними русскими. Там, в 30-х, были всё-таки люди...
Начало перестройки было ознаменовано появлением знакового фильма «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Собственно, перестроечная критика сталинизма началась с него. Главный смысл этого фильма был не воспринят, он показался тогда слишком радикальным и даже нигилистическим. Сын выкапывает из могилы труп отца-тирана и выбрасывает его с горы куда-то в мир — на ветер, на вечный позор. О, как тогда, в пору выхода фильма на экраны, многие клеймили эту яркую сцену, как оскорблялись ею! Фильм стал своего рода «проверкой на вшивость», проверкой готовности общества к переменам, к перерождению. Он нёс в себе послание, которое не было услышано: нас может спасти только радикальное отречение от скверны. Подобное тому, что совершила Восточная Европа. Но это не произошло. Покаяние — а именно в этом состояло послание фильма — не состоялось. Фильм, повторяю, не был услышан, и само это слово — покаяние — стало по большей части вызывать раздражение и озлобление, и чем дальше, тем сильнее.
Призывы к покаянию стали восприниматься как оскорбление национального и личного достоинства: «Кому, НАМ каяться?! Перед кем?? Да мы всех их спасли от фашизма!!». Сегодня тема покаяния, звучавшая в годы перестройки, окончательно перечёркнута великой темой «вставания с колен». Её венец — «Крымнаш». Законченный исторический цикл: от фильма «Покаяние» до фильма «Путь на родину». Мы вернулись-таки «на родину». Кто-то, вспоминая картину Абуладзе, сказал, что зловонный труп тирана теперь подобран и водружён на старый пьедестал. Не совсем так. Этот полуразложившийся труп наши современники притащили к себе домой и усадили за семейный стол. В его обществе пьют чай. С ним подобострастно беседуют, с ним советуются. И если у трупа вдруг отваливается голова, её с извинениями прилаживают на место".
*************
просто посмотрите КАК работает актёр старой закалки и настоящий человек:
У этого человека фантастическая судьба. Решение о его рождении принимали на Пленуме ЦК КПСС, а позже тем же высшим руководством было решено его убить. Он прошёл через детские дома для детей-инвалидов, через дом престарелых, откуда невозможно было вырваться, через "наказания", после которых пациенты лишались разума. Но он не просто выжил, но и сумел уехать из самой счастливой страны в мире, написал книгу, ставшую мировым бестселлером, состоялся как оратор и лектор. Он – пример для подражания для многих людей, которые видят, что даже из ада можно найти выход.
Сегодня я беседую с писателем Рубеном Давидом Гонсалесом Гальего. - Маечка, будьте спокойны. Я понимаю, вам непросто. Перед вами мировая знаменитость, известный писатель. Но не беспокойтесь, у нас с вами всё будет хорошо. - Я даже не сомневаюсь. Учитывая, что я уже брала интервью у мировых знаменитостей. - Ну, тогда давай свои вопросы. Начинаем. - Рубен, я прочитала две ваши книги. Осталась под большим впечатлением. Особенно от первой, которая была полным шоком. Ваша судьба абсолютно фантастическая. Столько, сколько у вас случилось в жизни, даже представить сложно. Ваш дедушка - председатель партии народов Испании, вице-консул испанского парламента. - Сволочь редкостная. - Но большой человек? - Большой. Ну, сравните с Тэтчер в Великобритании, например. Большой человек, наделённый огромной властью. Вы не забывайте о ещё одной вещи. В Испании семья – это минимум пятьдесят человек. Семья вице-спикера – это очень богатые люди. Они картинами Пикассо, которые он им дарил, подпирали ножки стола. Понимаете, какой это уровень богатства? Там были бешеные деньги... - А маму отправили в Москву учиться коммунизму. - Совершенно верно. Они не сделали только одной вещи - не дали денег. Причём отец её предупредил: если ты не будешь меня слушаться, мне будут иголками выжигать глаза. Как и всякому палачу, ему нужно было перед кем-то исповедаться. И он выбрал для этого старшую дочку Аурору. - Вы своего деда называете палачом? - Конечно. Хотя по меркам Испании он вообще классный мужик. Всего только два поезда смерти подписал. Милейший человек. - Который отправил маму в Москву учиться коммунизму, не дав денег. - Ну, это нормально, по-коммунистически. - И там, в Москве, она познакомилась со студентом из Венесуэлы, от которого забеременела. - Да. Она жила так, как живёт девушка, вырвавшаяся из родительского дома. А студент этот думал, что, породнившись с такими большими людьми, будет иметь "Волгу" и сделает карьеру. Ошибался, конечно. Вскоре он вообще исчез. - Я правильно понимаю, что если бы не случилось того, что случилось, вы были бы таким представителем золотой молодёжи, жили бы где-нибудь в Париже и наслаждались жизнью? А вместо этого попали в советский детский дом. - Да, да. Я был убит. Ведь решение о родах принимали на Пленуме ЦК компартии Советского Союза. - А какая им была разница, когда произойдут роды? - Они ведь всё решали. Всё. Итак, Пленум решил, что нужно произвести роды на восьмом месяце беременности...
Роды были тяжелыми, затяжными. Уже в процессе выяснилось, что младенцев двое. Рубен шёл вторым. Акушерка сказала: "Давай по-нашему!" - и ударила кулаком по животу. А вторая засомневалась: "А если он ногами пойдет?" И ребёнок пошёл ногами вперед, а удар пришёлся по голове. Один ребёнок погиб вскоре после рождения, а второй прожил год. Без имени и без права на жизнь. - А что случилось через год? - А через год меня забрали, а маме сказали, что я умер. - А какой был смысл для советских властей забирать вас от матери? - Вот вы не понимаете, потому что не жили при советской власти. А смысл был очень простой – держать меня в заложниках. Как только Игнасио Гальего занял хорошую позицию в Испании, ему прислали мою фотографию с подписью: "Лучший ученик школы". Чтобы он знал, что в детском доме в Советском Союзе живёт его родной внук. Представьте, что было бы, если бы этот факт обнародовали! Если бы выяснилось, что он голодный, холодный, в мороз ползёт по каменному полу в туалет в советском детдоме. Для испанца это позор, скандал. Это крах карьеры. - И что он сказал, увидев вашу фотографию? - Он не придумал ничего лучше, чем потребовать эвтаназию для меня... Но советские тоже не дураки были - зачем они будут убивать заложника, через которого можно манипулировать председателем испанской компартии? Его держали на крючке.
- И в чём это проявлялось?
- Он был карманным испанским коммунистом, которым СССР манипулировал. Он вынужден был полностью соглашаться со всем, что делал Советский Союз. И делал он это, как вы понимаете, не из любви ко мне. А из-за боязни огласки. - Я правильно понимаю, что ваши родственники, кроме матери, знали о том, что вы существуете, но не сделали ничего, чтобы вытащить вас из детского дома? - Да, конечно. Ну вы странные вопросы задаёте. Это же коммунисты! Однажды Игнасио приезжал в Советский Союз с официальным визитом. Об этом писали все газеты. И кто-то мне сказал: "А это не твой дедушка случайно?" Я усмехнулся и ответил: "Если бы это был мой дедушка, я бы тут с вами баланду не хлебал". - Вы его простили? - Моя мама сказала: "Гарсия Лорка пас коз. Коза – это глупое, безынициативное животное. Поэтому он стал поэтом. Игнасио Гальего пас свиней. Свинья – это жадное, грязное животное. Поэтому он стал коммунистом". Я доходчиво объясняю? - Мы с вами говорим о какой-то ерунде. Давайте о литературе. Вы сейчас видите блестяще образованного человека, успешного, относительно здорового, у которого всё хорошо. - Это прекрасно. Но ваше творчество основано на вашей биографии, их невозможно разделить. Вот, например, вы пишете о том, что медицинская комиссия поставила вам диагноз "дебил". - Да, конечно. Я дебил. - А если бы вы действительно были дебилом, вам было бы легче воспринимать окружающую вас действительность? Если бы вы не понимали, в каком жутком мире живёте, вам было бы проще? - Тяжелее. Дебилам очень плохо. Их все обижают. Кто бы меня обидел! Я же это описал в своих книгах. - Но это сотая доля того, что было на самом деле. - Конечно. У всех богатое воображение, каждый может додумать то, что было. - Ваша вторая книга полностью посвящена вашим беседам с другом Мишей, больным миопатией, который в итоге покончил с собой. Когда вы были в детдоме, вы часто думали о смерти? - Я думал о том, что есть ситуации, которые гораздо хуже смерти. - Ваша ситуация была хуже смерти? - Нет, моя была чудесная. - Почему? - Потому что я сам мог пописать, сам мог поесть, сам мог набить кому-то морду. Я мог ползать, а это большое дело! Но всегда можно поставить человека в ситуацию, когда смерть будет восприниматься как избавление. - Вы об этом думали? - Да, конечно. - А почему не сделали? - Не было физической возможности. Потому что самоубийство может не удасться. И тогда тебя отвезут в больницу и будут колоть болючими препаратами. Тебя за это накажут. Никто тебя не прикончит, таких подарков там не делают. Ты будешь гнить без лекарств, без ухода, корчась от боли, и никто тебе не поможет. - А вы когда-нибудь себя жалели? - Недавно об этом думал. Зачем мне себя жалеть? Я успешный человек. По успешности я обогнал очень многих здоровых. Я каждый день своими книгами спасаю людей. Значит, я живу. Значит, я нужен. - В ваших книгах вы рассказываете об очень тяжёлых вещах. А почему, как вы думаете, вы спасаете людей? - Потому что я показываю, что нужно наметить цель и к ней идти. Ползти - в моём случае. - Вам было важно сохранить человеческое достоинство? - Да это всем важно! Человеку, пока он жив, важно быть хорошим. Любому человеку важно знать, что он хороший. - Но дети ведь бывают жестокими. - Но внутри они всё равно добрые. Дети ведь бессмертны. Они не понимают, что такое смерть. - А взрослые? Вы сталкивались с жестокостью со стороны взрослых? - Нет. Я думаю, нянечки вели себя с нами так же, как и в жизни. К нам относились с той же степенью жестокости, как и к другим. Они так жили. - А чего вам больше всего не хватало? - Общения, безопасности, надежды на будущее и перспектив. - А мамы? - А я не знал, что это такое. - Ну, вы знали, что такая вещь существует? - Знал, конечно. Потому что почти у всех детей были мамы. Мама приезжает, только видит своего ребёнка и начинает плакать. Но иметь папу - это было, конечно, круче. Папа приезжает, напивается и идёт выяснять отношения с начальством. - А вам хотелось, чтобы у вас были мама с папой? - Хотелось. Особенно хотелось, чтобы забрали домой. Но нет, так нет. После родов Аурора Гальего уехала в Прагу и много лет проработала на радиостанции "Свобода". Вышла замуж, родила дочь. Она не знала о том, что её сын, которому она даже не дала имени, скитается по советским детским домам для детей-инвалидов. - А что это за история, как вам подрезали сухожилия на ногах? - Очень просто. До этого я мог ходить на четвереньках. А потом мне не просто подрезали сухожилия, а мясницким ножом перерезали всё, что может быть перерезано. Потом ноги расставили на метр в ширину и загипсовали на два года. Это был ад. - А зачем это сделали? - Ноги прямые – значит, может ходить. Кстати, здесь, в Израиле, семейный врач меня как-то спросила: "Можно я посмотрю?" Она подняла мою ногу, посмотрела и сказала: "Я читала об этом. Но я не верила, что такое возможно". - Вы хотите сказать, что врачи не понимали, что такое ДЦП? - Ну вы такая наивная, Маечка. Я не знаю, как вам ещё объяснить очевидные вещи. Им приказали. Пленум ЦК постановил, что на ребёнка нужно "обратить внимание". Вот они и обратили. - И не нашли ничего лучшего, чем сделать вот это... - Это были передовые технологии по тем временам. Это к вопросу о бесплатной медицине. Кстати, руки они хотели тоже подрезать, чтобы прямые были. Но хирург, после того как перерезала мне сухожилия, сказала: "Я готова положить на стол партбилет, но я его больше резать не буду". За что ей большое спасибо. Я, кстати, и сейчас могу ползать. Но уже только с помощью рук. Полезная штука, между прочим. Знаете, в Америке были две категории рабов. Одних покупали поштучно, они стоили от трёхсот до восьмисот баксов. А других покупали на вес. И это было большое искусство - отобрать тех, кто выживет. Вот я из тех, кто на вес. За меня бы никто триста долларов не дал. Но я выжил. Спасибо генетике. - Повезло-таки с дедушкой. - Нет, это как раз со стороны папы. У меня же прадедушка негр. - Так вы как Пушкин. - Ты такая умная. - А вы когда-нибудь думали, почему вам выпало столько бед и несчастий? - Понимаешь, Майя, мне же повезло... Вот здоровый человек, он что? Встал, пошёл на завод, отработал, вернулся, поругался с женой, воспитал трёх детей. А потом не успел обернуться – и уже на кладбище. И тут я. Радуюсь жизни. Помогаю людям. Даю интервью. Лекции читаю. Это же радость. Это жизнь. В детдоме для детей-инвалидов все знали, что жизнь заканчивается в пятнадцать лет. Воспитанников просто отправляют в дом для престарелых и инвалидов, откуда нет выхода. Там они ещё какое-то время живут, а потом их переводят на третий этаж. Третий этаж – это смерть. Потому что там умирают безнадежные. Те, кому не дают лекарств от боли. Те, кому не меняют постельное белье. Те, за кого некому заступиться. Неходячие. Доходяги. - Но мне повезло, меня отправили в хороший дом престарелых. Мёртвых заложников не бывает. - То есть вы знали, что вас не угробят. - Вы не читали мои книги. Книжку надо было лучше читать. Такая маленькая книжка, но там всё так плотно утрамбовано. Я понимаю, что это сложно. Но ничего, ещё раз прочитаете. - Непременно. - Понимаете, у нянечек намётанный глаз. Они понимают, кто доходяга, а кто нет. Если человек внутри сломался, то это всё, конец. Вот, загляните в мои глаза. Что вы там видите? - Злость. - Да что вы! Я добрый человек. Но я выучил одно простое правило: полагаться нужно только на себя. Ни на советскую власть, ни на случай. Только на себя. - А за счёт чего вы выжили? - Я очень люблю Джека Лондона. У него есть такое выражение: "большой кусок закваски". Выживает тот, у кого большой кусок закваски. - А как пережить беспомощность? Когда вы зависите от всех вокруг. Вы научились с этим справляться? - Это страшно. Но и это преодолевается. Если ты эмпат, то ты сможешь понять, что человеку нужно в данный момент. - А что вы могли предложить злой нянечке? - Читайте вторую книгу. Там всё написано... - А как вам удалось из этого дома престарелых сбежать? - А очень просто. Я женился. - Как, не выходя из дома престарелых, вы сумели жениться? - Так времена изменились. Уже пришёл Горбачёв к власти. Стали приходить люди, интересоваться мной. В девяностых годах мне было хорошо. Всем было плохо, а мне хорошо. Потому что все вдруг заговорили на нашем детдомовском языке. По понятиям. И я прекрасно понимал, что будет дальше. Поэтому при первой же возможности я уехал. - И наконец встретились с мамой. - Да. - И она была больна. - У неё была четвёртая ремиссия рака. Мы решили умирать вместе. Но в итоге мы с Ауророй прожили вместе ещё восемь лет. - Как сложились у вас отношения? - Прекрасно, с первой секунды. Она ведь тоже выросла в детдоме. - Интересный поворот сюжета. А почему при живых родителях она выросла в детдоме? - Потому что её кормить нужно было. - Вы что, издеваетесь? - Я издеваюсь? Маечка, вы плохо подготовились. Вы не знаете, кто такие коммунисты. - Готовилась я хорошо. И про коммунистов тоже знаю. Но сколько же у вашего Игнасио было детей, что он не мог прокормить дочку? - Да не важно это. Он был коммунист. Точка. - А почему вы свою мать называете Ауророй? - А как я должен её называть, мамой, что ли? Чтобы она дергалась при каждой "маме"? Я же берегу людей, с которыми беседую. Вот сейчас я вас берегу. Поймите же, что злоба не работает. - То есть вы хотите сказать, что все, через что вы прошли, научило вас быть добрым? - Конечно. Я так воспитался на глупой литературе. На возвышенных мыслях. Кроме того, когда мы встретились с Ауророй, она поняла, что из меня нужно подготовить человека европейски образованного. Она сразу просекла, что я стану мировой знаменитостью, что мне придется отвечать на вопросы "Би-би-си" и "Рейтера". Поэтому она взялась за моё воспитание. Она готовила из меня человека мировой интеллектуальной элиты. Я сумел себе выгрызть местечко на пантеоне. Считайте, что вы сейчас беседуете с блестяще образованным французом. - А в какой момент вы стали французом? - В тот момент, когда моя книга преодолела французскую цензуру. Поймите, книг об инвалидах написано много. И про детские дома писали немало. А моя книга стала мировым бестселлером. Это просто так не бывает. - А за счёт чего это произошло? - За счёт знаний. Умений. Понимания, как управляется государство, как убивают писателя. Я всё это знал, потому что был подготовлен. И поэтому сумел с честью отразить нападки, которым подвергался со стороны прессы, со стороны истеблишмента. Перед вами успешный человек, Майя. - Это я вижу. В 2003 году дебютная книга Гонсалеса Гальего "Белое на чёрном" получила престижную премию "Русский Букер", после чего была переведена на десятки языков мира, включая язык Брайля. Рубен объездил с лекциями половину Европы и стал одним из самых известных прозаиков современности. В ближайшие дни в Монако ему будут вручать приз за "лучшую шахматную книгу года", коей был признан его второй роман - "Я сижу на берегу". - А в Израиле вас приняли? - Ивритоязычная публика - нет. Пока не удалось к ней прорваться. Я вижу стену здесь. И пока мне никто не рассказал, как её пробить. пробился в Норвегии, Швеции, Италии. А в Израиле не могу пробиться. Ну, не нужен, так не нужен. Поехал дальше. - А вообще - как вы в Израиль попали? - Дочка – аутистка. В Израиле умеют работать с такими детьми. А так как у меня жена еврейка, то и дочка, соответственно, тоже. - А почему вы называете себя везучим человеком? - Ну вот глядите. Я сделал себя сам. Я помогаю людям. Мои книги - настольные книги для очень многих людей. Кто может об этом мечтать? И ещё я успешный интеллектуал, я действительно мировая знаменитость. - Вы ведь пишете на одну тему. Эта тема - инвалиды в Советском Союзе. Для вас это - незаживающая рана, поэтому вы всё время возвращаетесь к ней? - Это не так. Я пишу о вас, используя в качестве аллегории истории об инвалидах, иначе говоря, о поведении людей в критической ситуации. Потому что писать о людях вне критической ситуации - бессмысленно. Если вы хотите меня спросить: "Рубен, почему ты не пишешь глупости?", я вам отвечу: "Потому что я умный". - Красиво. - Да, всё, что я делаю, это красиво. Дальше что? Я пишу сложную литературу. Я серьёзный автор мирового масштаба. Я глубокий философ и меня поймут те, кто пробивался наверх внутри советской системы. Вы меня не поймёте. - Почему? - Потому что вы не понимаете трагедии человеческой жизни, у вас другой опыт. Потому что рождение – это трагедия. Жизнь – это трагедия. Смерть – это трагедия. Я обращаюсь к теме детства, чтобы описать трагедию жизни. Детство – это период трагический, ужасный, тяжёлый. - Вас предали. - И это больно. - И, тем не менее, вы себя ощущаете счастливым человеком? - Безусловно. Вы знаете, у меня ангел-хранитель русский. Очень сильно бухает. Он глянет на землю, вроде все нормально. Забухал. Потом его будят, говорят: "Там трэш какой-то творится". Он опять глянул, разгрёб и опять забухал. - А вас что-то пугает? - Нет, конечно. Ну что меня может напугать? Разве что Альцгеймер. Старость не пугает точно. Потому что вместе со старостью приходят беспомощность и коляска, а у меня это всё уже есть. У меня всё хорошо. Рубен Давид Гонсалес Гальего – человек сложный. За время нашей беседы мы несколько раз находились на грани срыва интервью. Рубена раздражали мои вопросы, которые казались ему глупыми и несущественными, я же пыталась раскрыть глубоко раненого человека. В качестве угощения я принесла испанский миндальный пирог - как напоминание о его удивительной истории.
P.S. От Рубена. Майя пыталась понять меня, я пытался понять Майю. Интервью вышло непричёсанным, и это замечательно. Главное, между нами не было агрессии. Миндальный пирог был очень вкусным.
Майя Гельфанд Профессиональная домохозяйка, автор книги "Как накормить чемпиона"
Дата: Пятница, 08.04.2022, 11:15 | Сообщение # 479
добрый друг
Группа: Пользователи
Сообщений: 262
Статус: Offline
Наша Победа!!?
К твоему деду пришли на рассвете в его деревенский дом. Жена и дети ещё спали. На него наставили винтовки и забрали весь хлеб, паспорт, сбережения и увели скот.
Когда семья проснулась, то застала твоего деда в сарае с верёвкой в руке, где он проверял прочность перекладины. Верёвку сожгли в этот же день. Через несколько лет к твоему деду ночью постучали в дверь. Уже никто не спал. Ему сказали собираться. Твоя бабушка рухнула в прихожей на пол и вцепилась в отчаянии в ногу своего мужа. Её ударили прикладом по голове. Кровь струйкой побежала по виску и потекла в темноту распахнутой двери. "Полы неровные у нас" - последнее, что подумала твоя бабушка перед тем, как потерять сознание.
Дети всё видели. Кажется они плакали. Твоего деда увезли на Колыму. 10 лет без права переписки. Твоего деда вывел из короткого забытья резкий удар в печень. Живой труп его с трудом поднялся с ледяной барачной земли. Его вывели во двор и выбили ему оставшиеся несколько зубов - медленно просыпался. Потом его дистрофичное тело погрузили в вагон, набитый такими же человеческими отголосками как он и увезли на фронт.
Твой дед ничего не чувствовал, кроме голода. Ему хотелось есть и умереть. Умереть он не мог. В голове его промелькнуло то утро в деревне, сарай, верёвка. "Зачем они так рано пришли, ещё бы минут 5 и все бы было закончено" - тупо, без эмоций в голове возникла бледная мысль.
В первый же день твоего деда бросили в атаку. Под пули, под танки. Сзади стояли те самые, они целились в спину на тот случай, если твой дед не захочет бежать. Он побежал. Чудом (зачем-то) твой дед выжил. Пули попали ему в пах, в ногу и одна разорвала ему ухо. Он очутился в госпитале. Война закончилась...
Твой дед тяжёлым инвалидом вернулся домой. Но родные стены встретили его глухой тишиной. Некому уже было лежать в коридоре и некому было его оплакивать. ети сгинули на фронте. Жена без вести пропала в лагерях. Твой дед потом узнал, что её забрали через неделю после ареста. Забрали, как жену врага народа, жену изменника родины.
Да, сосед твоего деда очень любил эпистолярный жанр, а всегда казался таким приличным человеком. Но, это уже было неважно...
Твой дед не смог найти работу - он был никому не нужен, внутри него была выжженная пустошь. Он не знал, что ему делать дальше, куда жить. Твоему деду сказали покинуть Москву в течение трёх дней и никогда не возвращаться. Он уехал. Потом он умер, ты его не застал. Умер где-то в одиночестве, то ли под Рязанью, то ли ещё где-то. Похоронили его быстро и незаметно.
Кстати, в последние годы он очень много пил. Иногда плакал. По ночам просыпался и хрипел, задыхался и падал с постели. Никто не знает, что он чувствовал в те минуты. Да и ты об этом никогда не подумаешь. Прошло 77 лет. Ты наклеил на свою кредитную немецкую иномарку "можем повторить". На аватарку в сетях ты поставил букву "Z". Ты ликуешь от новой войны, ты строчишь доносы на национал-предателей. Через месяц ты там что-то собрался праздновать. Ты любишь парад - тебе очень нравятся танки... На трибуне ты, возможно, заметишь ветерана, который однажды целился твоему деду в спину. А может того, кто когда-то ударил твою бабушку прикладом прямо в висок.
А может это будут не они - в любом случае ты не задумываешься.
С утра ты нарядишь своих детей в военную форму, раздашь им игрушечные автоматы. На камеру они прочитают стихотворение о геройских подвигах той войны.
Ты рад, взбодрён, у тебя приподнятое настроение и ты даже нашёл единственную фотографию своего деда, чтобы гордо пойти с ней маршировать по Москве, напялив себе на голову пилотку с красной звездой. "Наша Победа" - с гордостью будешь думать ты. Вечером ты напьёшься с друзьями. Спустившись во двор, будешь реветь "Ура" взрывающемуся салюту, а потом заплетающимся языком рассказывать собутыльникам, что твой дед воевал, что тогда фашисткую гадину задавили, а сейчас тем более, тогда дошли до Берлина, а сейчас дойдём до Киева... Будешь кричать, что "фашизм не пройдёт!", так и не догадавшись, чтофашизм, действительно, здесь так никуда и не прошёл...
Утром ты похмелишься и зачем-то заживёшь дальше...
Марта Кон – случайная шпионка, которой сегодня исполняется 102 года...
«На вид – б-жий одуванчик. Но из железобетона» – такую еврейку забросили в тыл к немцам под видом медсестры.
В Первой французской армии генерала де Тассиньи поначалу не воспринимали всерьёз эту хрупкую девушку. В ней было всего 150 сантиметров роста – она была отличной медсестрой, но вряд ли годилась для боевых действий. К лету 1944 года Марта Хоффнунг успела потерять младшую сестру в Освенциме. Её жениха-подпольщика расстреляли в Париже, а старшие братья бежали на юг Франции и воевали против немцев и итальянцев там. Во время оккупации французской столицы в семье Хоффнунг прятали и помогали переправлять за границу евреев. «Тысячи людей стучались к нам в дом. Риски попасться были очень велики, но мы старались помогать всем», – вспоминала она. Неудивительно, что после освобождения Парижа союзниками 24-летняя медсестра вступила в ряды Первой французской армии генерала де Тассиньи. Однажды девушку попросили подежурить у телефона во время обеденного перерыва. Просил сам полковник Фабьен – это псевдоним Пьера Жоржа, героя Сопротивления и лидера французских партизан в годы оккупации. В декабре 44-го он погибнет при загадочных обстоятельствах от взрыва мины в своём блиндаже. Тогда в разговоре с Мартой он пошутил: «Извините, здесь на полках лишь немецкие книги – на дежурстве придётся поскучать». Девушка призналась, что бегло читает по-немецки. «И говорите?» – заинтересовался полковник. Странный вопрос, учитывая, что Марта родилась и выросла в Меце – этот город в Лотарингии до конца Первой мировой был частью Германской империи. Поэтому в еврейской религиозной семье – солдатка имела семь братьев и сестёр – немецкий считали почти родным языком. Фабьен на минуту задумался и объяснил, что армия отчаянно нуждается в таких женщинах для заброски в Германию: появление на улице немецкого города мужчины в гражданской одежде чревато арестом – все немцы от 16 до 60 лет мобилизованы. На прямой вопрос, готова ли девушка к переводу в разведку, Марта ответила «да». И лишь когда полковник ушёл, сообразила, что понятия не имеет, во что ввязалась. Но было уже поздно...
Два дня спустя её отвезли в Мюлуз – родной город Альфреда Дрейфуса – для подготовки к будущей миссии. Тем временем немцы отчаянно сражались в Эльзасе, сдерживая на подступах к Германии союзников, которые несли огромные потери. Марту пытались переправить через линию фронта 14 раз, но всегда неудачно: один раз при попытке перехода её чуть не расстрелял немецкий патруль. Тогда во французском штабе решили, что лучше забрасывать агента в Германию обходным путём – через Швейцарию. «Формально эта страна сохраняла нейтралитет. Но помогала немцам, пока те были на коне. А когда стали побеждать мы – швейцарцы поддержали нас», – вспоминала Марта. Девушку доставили в самый северный город Конфедерации – Шаффхаузен, у знаменитого Рейнского водопада. Французы пересекли небольшой лес и вышли на огромное поле, за которым виднелась дорога. Поле принадлежало Швейцарии, но дорога была уже на немецкой стороне – её охраняли два пограничника. Они медленно сходились, болтали несколько секунд и вновь расходились. Марта проползла несколько десятков метров по полю и спряталась в кустах, где её буквально парализовало от страха. Но через несколько минут, когда немцы в очередной раз повернулись спиной, девушка переборола себя... Со страхом можно справиться. Он длится всего несколько мгновений, подумала она и встав, пошла по дороге, стараясь унять дрожь в руках. Увидев пограничника, она с готовностью вскинула руку в нацистском приветствии и предъявила документы. В фальшивом паспорте её имя значилось как Марта Ульрих. По легенде, она работала немецкой медсестрой, а на границе оказалась, потому что искала своего «жениха». При себе у «медсестры» были письма и фотография возлюбленного – реального солдата вермахта, который сидел в лагере военнопленных и не подозревал, что его снимки используют в качестве шпионского подлога. В чемоданчике у фройляйн лежала лишь сменная пара белья – никаких записей и тем более карты... Несколько недель Марта бродила по дорогам южной Германии, собирая информацию о расположении воинских частей. Она передвигалась исключительно пешком: рейх доживал последние дни, поезда не ходили, да и предъявлять документы лишний раз не хотелось.
Много лет спустя на вопрос, удавалось ли ей заснуть в течение этого месяца, Марта отвечала: «О, я настолько уставала, проводя весь день на ногах, что прекрасно спала»... Однажды она подружилась с измождённым офицером СС, потерявшим сознание на дороге. Придя в себя и услышав от хлопотавшей вокруг него «медсестры» о поисках «жениха», растроганный эсэсовец предложил отвезти её к линии фронта. В другой раз она искусно разыграла панику перед солдатами, впав в истерику от ужаса перед грядущим наступлением американцев. Те успокоили девушку, сообщив, в каком именно районе Шварцвальда вермахт ждет вторжения союзников. Ей удалось также выведать, что солдаты и техника на линии немецких укреплений – так называемой «линии Зигфрида» – уже эвакуированы. И та, и другая информация спасли тысячи жизней с обеих сторон – на отдельных участках немцы стояли насмерть.
В 1945-м Марта получила Военный крест и завербовалась в качестве медсестры в Индокитай, где вырос её погибший жених-медик и куда они планировали вместе отправиться.
В 1956-м в Женеве Марта познакомилась с американским врачом майором Ллойдом Коном. Через три года они поженились и осели в Калифорнии. Пара проработала вместе много лет: Ллойд – анестезиологом, Марта – медсестрой. О прошлом «фройляйн Ульрих» старалась забыть. «Я всегда боялась, что люди мне не поверят, к тому же никогда не вела дневников и не имела доступа к военным архивам», – говорила она. Экс-шпионка с улыбкой добавляла, что усвоила культуру секретности на «отлично»: «Я всего лишь женщина, но молчать умею!» Она молчала более полувека, не посвящая в подробности своей эпопеи ни мужа, ни сыновей, которых, тем не менее, выучила французскому языку и свозила в Европу. Марта решилась рассказать всё лишь в конце 90-х, когда написала книгу мемуаров «В тылу врага: правдивая история французского еврейского шпиона в нацистской Германии». Женщина говорила, что писала её для своего тяжело заболевшего брата, которого надеялась таким образом поддержать. «Когда мне было четыре года, брат сказал слова, которые я пронесла через всю жизнь: “Лучше умереть с высоко поднятой головой, чем быть рабом”», – вспоминала она.
Тогда же во французских архивах нашли её досье, после чего официальный Париж представил Марту Кон к награждению престижной Воинской медалью – её вручают за особый героизм. В 2004-м Марту удостоили также высшей военной награды Франции – ордена Почетного легиона.
Марта Кон – внучка раввина потеряла в годы войны 30 родственников. В последние годы она редко отказывалась от приглашений в очередной раз рассказать свою историю – и она всегда начинала рассказ с Холокоста.
На счету Марты свыше тысячи публичных выступлений: в США, Швеции, Мексике, Вьетнаме, Великобритании, Камбодже и других странах – раз за разом вспоминая подробности военных лет, она будто искупает годы молчания.
В 94 года Марта упала на кухне и сломала локоть в двух местах. Но на следующий день её ждали на другом конце страны, в штате Мэн, и она приехала туда, несмотря на гипс и боли в руке. «Раньше она работала на меня, теперь я работаю на неё», – шутит её муж, занимающийся организацией поездок. Каждый год пара останавливается в Меце, откуда Марте с семьёй пришлось бежать в 1939-м.
Несколько лет назад о Марте сняли документальный фильм «Шишинетт: случайная шпионка». Уничижительное прозвище «случайная шпионка» ей ещё в 1944-м дал инструктор. Сама Марта категорически не приемлет его, но фильмом осталась довольна: «Да, здесь показали мою жизнь, какой она на самом деле была».
100-летие Марты Кон пришлось на разгар эпидемии COVID-19 – её юбилей отмечали с соблюдением всех антивирусных мер: именинница сидела на дорожке у своего дома в Лос-Анджелесе в маске и перчатках, а мимо неё проезжали на машинах поздравляющие и выкрикивали пожелания через открытые окна и раздвижные крыши. Через мегафон зачитали поздравление от президента Израиля Реувена Ривлина, а на домашний телефон ей позвонил лично президент Германии...
«У меня шестое чувство опасности, – говорит Кон. – Вот почему я всё ещё жива». На вопрос, не задумывалась ли она о продолжении шпионской карьеры после войны, старушка машет руками: «Опасно заниматься этим слишком долго, я больше не хотела шпионить». «Разве что за мной», – добавляет её муж, и оба смеются..
